Текст книги "Пенсия для киллера"

Автор книги: Бенмо Гу

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 13 страниц)

Однако ситуация, о которой предупреждал ее Рю, раньше не случалась. Жизнь Когти за всю карьеру ни разу не подверглась угрозе. С годами она перестала посещать общественные бани, чтобы не выставлять напоказ большие и маленькие шрамы, покрывающие тело, но даже сейчас в глубине души понимала, что не сможет проигнорировать отчаянное желание прикрыться.

Доктор заметил, как она шныряет взглядом по сторонам.

– Не знаю, что вы ищете, но я убрал все колющие и опасные предметы. Иначе я не смогу объяснить своему боссу, что здесь произошло…

Теперь этот врач, настоящий или фальшивый, внушал ей доверие. Однако у нее не было ни малейшего желания рассказывать ему, кто она такая и чем занимается. Да и зачем ей делиться воспоминаниями с таким сопляком?

– Весьма находчиво для такого молодого человека. Вы знаете, кто я?

– Пациентка? – пожал он плечами.

К тому времени Когти под простыней уже сорвала пластырь и вытащила иглу. В следующую секунду она выбросила вверх руку и, сорвав флакон с лекарством с капельницы, разбила его о металлическую рейку кровати. По всему кабинету разлетелись брызги раствора и осколки стекла. Врач рефлекторно заслонился, прикрывая лицо. А еще через секунду Когти прижимала доктора к стенке, держа его за горло. Острые грани разбитой бутылки были направлены ему прямо в глаз. Причем оперативница завернулась-таки в простыню, не в состоянии забыть про свою наготу.

– Слушайте меня. Продолжите свои шуточки – и это воткнется вам прямо в мозг. Говорите правду. Давайте. Для начала, что вы тут делаете в такую рань?

Когти целилась доктору в глаз, но при желании могла одновременно порезать ему и нос.

– Ваши швы… они разойдутся.

Молодой мужчина был так близко к ней, что Когти слышала его малейший вдох и чуяла тонкий аромат увлажняющего крема, смешанный с запахом антисептика. Но при этом она не почувствовала ни дурноты, ни головной боли. Такой дружелюбный, добрый и заботливый тон, когда парню вот-вот взрежут сонную артерию?

– Неважно. Кто вы?

– Говорю же, интерн. Я пришел сюда, чтобы помочь отцу. Он торгует фруктами на соседнем рынке и начинает работу с рассветом, ведь скоро наступит Чхусок[5]5
  Традиционный корейский праздник.


[Закрыть], а у отца разболелась спина. Вот я и пришел в клинику до открытия, чтобы сделать ему рентген и дать болеутоляющих. Получается, что я использую ресурсы клиники в личных целях.

Когти припомнила старика, выходившего из лифта.

– Поймите, – продолжал доктор, – нам обоим есть что скрывать. Может, не стоит никому рассказывать о случившемся? Вы согласны? Мне совершенно все равно, чем вы там занимаетесь, я просто не хочу, чтобы меня уволили за кражу медикаментов.

Можно ли ему доверять? Не проболтается ли он, пусть и случайно, например в разговоре с медсестрой? Обдумывая сложившиеся обстоятельства, Когти посильней нажала на горло доктору. Она может найти его и потом, если он не сдержит слово. Но тогда ее карьере наступит конец. В зависимости от того, как будут развиваться события, это, скорее всего, будет стоить Когти жизни. Она взвесила жизнь человека, прижатого к стене, и возможные последствия.

В конце концов Когти отпустила его, оттолкнув в сторону, отчего доктор ударился плечом о шкаф и рухнул на пол. Пока он, кашляя, расправлял одежду, она угрожающе стояла над ним с горлышком разбитой бутылки в руке.

– Забудьте все, что здесь произошло. Вы ничего не видели, и тут ничего не было.

– Да, я понял. И меня тут не было, пока не началась моя смена. Знаете, вам лучше это опустить.

Однако Когти не намеревалась расставаться с «розочкой», пока не накинет какую-нибудь одежду и не выйдет отсюда.

– Интернам не положено зашивать раны. Вы всегда злоупотребляете служебным положением, когда кто-нибудь истекает кровью?

– Ну конечно, нет. Просто случай был экстренный. И вышло не очень. Возможно, останется шрам. Вам не стоит принимать ванну в течение недели. Швы рассосутся месяца через два. – Доктор посмотрел на часы и принялся наводить порядок. Он и вправду собирался покинуть клинику до прихода медсестер.

Когти немного расслабилась. За годы работы она привыкла не доверять незнакомцам и довела до совершенства способность чувствовать, когда человек говорит правду. Этот доктор не испытывал по отношению к пациентке никакой враждебности, хотя она напала на него, после того как он спас ей жизнь. Молодой врач выполнил свой долг и держался отстраненно и безразлично. Даже притом, что обстоятельства дела были из ряда вон выходящими.

Когти бросила «розочку» на койку и посмотрела в окно. Была уже половина седьмого, и на улице начали появляться люди. Рядом находился рынок, и прохожих здесь попадалось больше, чем в спальном районе. Что же делать? В простыне можно добежать до машины, но потом придется добираться до дома. Оперативнице совершенно не улыбалось привлечь чье-нибудь внимание за те несколько секунд, пока она будет садиться в машину и вылезать из нее. В рентгеновском кабинете должна найтись больничная одежда, пусть даже только рубашки.

На столе Когти увидела два бумажных пакета. В одном были сложены ее вещи, а в другом – наспех подобранная неброская черносерая одежда в стиле той, что была на ней.

– Я сходил на рынок, пока вы спали, – объяснил молодой врач. – Не знаю, подойдет ли вам, но я выбирал вещи, похожие на ваши.

– Да вы подготовились. Сколько я должна? – Когти начала быстро надевать обновки, пока доктор, отвернувшись, собирал с пола осколки.

– Это недорого. За мой счет.

– Я вижу, вам неловко брать деньги, но так не пойдет. Если будете упираться, оставлю столько, сколько сочту достаточным. Включая плату за прием.

Она услышала, как молодой врач усмехнулся.

– Ну хорошо. Куплю на них мороженое дочке.

Когти на секунду перестала продевать руку в рукав. Слово «дочка», словно мороженое, таяло в ухе. Потом Когти быстро застегнулась и взяла пакет со старыми вещами.

– Спасибо.

– Подождите. – Доктор потянулся и достал что-то с высокого шкафа. – Вы чуть не забыли. – Он протянул ее инструменты, запечатанные в стерильный пакет.

Оперативница вырвала пакет у него из рук.

– Что вы с ними сделали?

– Боитесь, что я ими готовил еду? Просто помыл и простерилизовал.

– Если проболтаетесь… – Когти не закончила фразу о том, как она прирежет или утопит его. Возможно, их пути никогда больше не пересекутся. Она закрыла за собой дверь и, прижимая руку груди, чтобы унять дыхание, бегом спустилась по лестнице.

Закончив уборку и собираясь на выход, доктор заметит, что из-под клавиатуры торчат четыре хрустящие купюры по пятьдесят тысяч вон каждая. Представит ли он при этом, как обрадуется неожиданному подарку его дочка, или покачает головой в ответ на необязательную щедрость пожилой женщины? Но почти наверняка, подумала Когти, доктор улыбнется. Представляя себе его улыбку, она крепко вцепилась в руль и тряхнула головой: наверное, в охватившей ее слабости виновата потеря крови.

Пройдя профилактический осмотр у доктора Чана, Когти зашла на рынок, находящийся рядом с клиникой. Над узкими рядами нависал прозрачный купол. Новый рынок больше не походил на традиционный: все прилавки были модернизированы и единообразны по стилю и размеру. Они выстроились в бездушной реальности, не вызывая никаких ностальгических воспоминаний о том, как она бродила по старым рядам. Более того: если, покупая пакет фасоли, она попросила бы скидку или дополнительную горсть, на нее посмотрели бы с недоумением.

Что говорить, в самом центре рынка теперь красовался универсам, увешанный объявлениями о скидках и подарках в честь открытия. Размеры универсама и ассортимент товаров ничем не отличались от тех, что были в других гипермаркетах, хоть этот и не входил ни в какую торговую сеть. Когти не понимала, зачем здесь вообще универсам, если рядом есть ларьки, лавочки с сушеной рыбой и забегаловки. Она не знала, что рыночные поставщики пытались таким образом противостоять строящемуся в километре отсюда гипермаркету. Объединением универсама с мелкими лавочками они надеялись привлечь покупателей к традиционному рынку и составить конкуренцию сетевым магазинам.

Когти миновала лавку, где торговали лекарственными препаратами из органов черного козла, и остановилась перед прилавком с фруктами. Владелец, которого она здесь часто встречала, должно быть, отлучился за новой партией товара, так как навстречу покупательнице, прихрамывая, поспешила его жена. После минутного колебания Когти спросила, есть ли в продаже персики.

Чтобы быть во всеоружии, оперативница без труда выяснила имя молодого доктора, который оказал ей помощь в то утро. Она также узнала, где работают его родители. Молодого доктора звали Кан. Кан и Чан. Чан и Кан. Когда Когти в неурочный час ворвалась в клинику, медсестра накануне вечером успела заменить именную табличку на двери кабинета, но раненая потеряла слишком много крови и была на грани обморока, поэтому не заметила небольшую разницу в именах.

Неважно, что было тому причиной, но Когти совершила серьезную ошибку и чуть не спалилась. Ну да, она не раскрыла, чем занимается, и не назвала агентство, но род ее занятий был очевиден. Если бы ее спаситель не предпочел закрыть на это глаза, оперативница оказалась бы в рискованной ситуации: агентству обязательно стало бы все известно, реши доктор Кан поступить ответственно и сообщить об инциденте в кабинете номер три в то утро, причем Когти совсем не была уверена в том, что молодой доктор не проболтается. Она любила свою работу, и ей совсем не улыбалось закончить карьеру с позором.

Конечно, не очень корректно говорить о любви к подобной работе. Но и не совсем правильно определять это чувство как одержимость физической стороной дела, или привычку основательницы агентства, или уверенность в том, что только она знает, как надо работать. Другими словами, Когти была связана с этой профессией неразрывно, словно пуповиной. Пуповиной, которая только что давала питание, но внезапно разорвалась, обвилась вокруг шеи и начала душить насмерть.

Женщина за прилавком достала коробку с сочнейшими на вид белыми персиками.

– Говорю вам, это чистый нектар. Сами тают во рту!

В коробке лежала дюжина персиков.

– Это слишком много. Мне нужно всего четыре, – покачала головой Когти.

На самом деле ей хватило бы и двух: один она съест сама, а второй отдаст Гире. Но какой торговец захочет продавать пару персиков? Ладно, они с собакой съедят по две штуки.

– Всего четыре? Какая же у вас семья? Фрукты пролежат дольше, чем вы думаете. Так что вам не придется торопиться их есть. – Продолжая говорить, продавщица положила в полиэтиленовый пакет четыре персика и, прежде чем протянуть его покупательнице, добавила еще один. Ее движения были плавными и естественными.

Когти выбрала чистые купюры, чтобы расплатиться, и, забирая пакет, вгляделась в лицо пожилой продавщицы и ее дрожащие тусклые ресницы. Беспрерывный тремор век свидетельствовал о хронической усталости или недостатке минеральных веществ. Несмотря на прохладу в необогреваемом ларьке, женщина вся взмокла, и Когти поняла, что та нездорова.

Это напомнило ей о вселенской материнской жертвенности. Матери отдавали все, что у них было, ради образования и процветания детей, не заботясь о себе, обходясь болеутоляющими, и так до тех пор, пока им ничем уже нельзя было помочь. Похоже, сын этой женщины не добился успеха, который прочили ему родители, не стал профессором в университетской больнице и не открыл собственную практику.

В любом случае теперь такая щедрость встречалась нечасто: во время рецессии и разгрома традиционных рынков редкий торговец положит в пакет лишний персик, тем более что Когти купила не восемь и не шесть, а всего лишь четыре штуки. Доктор Канн, с виду безразличный, должно быть, пошел в свою мать, если оказал пациентке помощь, не входившую в его компетенцию, да еще и купил ей новую одежду.

Как раз в этот момент подъехал владелец ларька. Он остановил свой велосипед, едва удержавшись на ногах и задев при этом сумку покупательницы.

– Ох, простите, пожалуйста.

Супруга накинулась на него:

– Я же говорила тебе, не надо ездить на велосипеде, если не можешь удержать равновесие. Ты представляешь, что будет, если ты испортишь женскую сумочку? Она может стоить несколько миллионов вон, неуклюжий ты старик.

– Думаешь, я специально это сделал?

Пока супруги препирались, Когти размышляла, стоит ли признаться, что ее сумочка – всего лишь подделка стоимостью двадцать пять тысяч вон. Но тут она увидела, как пожилой мужчина снимает с багажника велосипеда маленькую девочку с желтым рюкзачком за плечами, на котором были написаны название и телефон ее садика.

– Бабушка! – закричала девочка, устремляясь к прилавку. – Дедуля и правда ужасно водит велосипед. Не хочу больше с ним ездить.

– Хэни, я не то имела в виду, – успокоила ее бабушка. – Ведь другого выхода нет: пешком не дойти. Так что придется ездить с дедушкой, хоть и страшновато, ладно?

– Я поеду в папиной машине!

– Папа занят, ты же знаешь. Сегодня он работает в одной клинике, а завтра – в другой…

Девочка надула губки. Значит, вот как выглядит дочка доктора Кана. Интересно, мороженое с каким вкусом он ей купил в тот день? А может, он подарил малышке новое платьице. Говорят, нынче цены на детские вещи до смешного завышены – не исключено, что Когти оставила слишком мало. При виде симпатичной родинки на скуле девочки оперативница невольно улыбнулась. Ей подумалось, что молекулы всей вселенной прилипли к пухлой щечке малышки, а в крови девочки ритмично пульсируют собранные вместе эпохи и языки целого мира. Может, таково естественное ощущение, возникающее при виде юной девочки, пусть Когти и не знала, какие чувства должна испытывать, поскольку не обзавелась внуками. Но те, кто боготворит океан, совсем необязательно живут на побережье. По сути, Когти ощущала изумление и восторг перед лицом этого маленького недосягаемого существа, являющегося воплощением всех ее нерастраченных эмоций.

– Ее матери, видимо, тоже некогда, – пробормотала она словно бы себе под нос и тут же испытала укол совести, ведь ей уже было известно, что жена доктора Кана умерла. Но в подобной ситуации большинство женщин ее возраста не стали бы молчать и спросили бы, куда подевалась мать ребенка, раз девочку из садика забирает дед. Когти и хотела выглядеть обычной любительницей совать нос в чужие дела, тоскующей по тем временам, когда дети жили с ней.

– Ее мама уже на небесах.

– Ой, простите. Мне стоило промолчать, – отозвалась Когти, изображая удивление и опуская шляпку пониже на нос. Будь она настоящей сплетницей, начала бы причитать: «Как печально! В таком возрасте!» – предположив, что мать ребенка ушла из жизни молодой, хотя ничего в точности не знала. Подобных сплетниц не трогает боль других людей, они лишь удовлетворяют собственное любопытство, но Когти не смогла заставить себя сделать это.

– Ничего страшного. Это случилось давно. Что-то пошло не так во время родов этой малышки, и в большой университетской больнице ничем не смогли помочь. Так не стало нашей невестки. Она была совсем молодая и даже ничем серьезным не болела.

В голосе женщины все еще звучало негодование. Когти частенько приходилось выслушивать жизненные истории своих ровесниц, готовых открыться любому незнакомцу, встреченному в парке Пагоды или в метро. На основе этих рассказов впору было писать книги.

– И как такое могло случиться при муже-враче? – продолжала продавщица. – Он был совершенно потрясен, возмущался и не хотел мириться с подобной некомпетентностью. Но его товарищи и начальство предпочли не вмешиваться и заставили сына замолчать. Бороться бесполезно. Кто-нибудь потребовал компенсации? Нет. Кого-нибудь наказали за врачебную ошибку? Конечно, нет. Мы все люди, и наш сын сам мог легко оказаться в подобной ситуации. Он всего лишь хотел, чтобы ему принесли официальные извинения, но ничего не добился. В конце концов позвонил хирург или профессор из той больницы, и знаете, что он сказал? «Все, кто требует искренних извинений, втайне рассчитывают на солидную компенсацию». Представляете? Разве можно так оскорблять людей? Вот поэтому сын ушел из университетской больницы и теперь работает на полставки в разных клиниках. Слава богу, ради дочери он не попытался свести счеты с жизнью.

– Должно быть, ему пришлось нелегко, – заметила Когти. – Да и вам трудно одновременно присматривать за лавкой и воспитывать внучку. Может, уже пора… – Осознав, что перешла границу, оперативница осеклась. Она чуть не ляпнула, что молодому доктору пора снова жениться, прямо в присутствии маленькой девчушки, которая с любопытством прислушивалась к ее словам. Когти не хотела никого ранить намеренно, она просто поддалась неумеренному любопытству.

Однако продавщица поняла, о чем идет речь.

– Ну а кому он интересен? Сын не стоматолог и не пластический хирург, зарабатывает мало. У него нет даже своей практики. Да и Хэни уже не младенец, а мы простые лавочники. Кому нужна такая обуза? Вы же знаете, чего хотят молодые люди в наши дни. Да, сын – врач, но какой от этого толк?

Тут вмешался ее супруг, который прежде привязывал к багажнику велосипеда ящик с яблоками:

– Да хватит уже жаловаться! Ты задерживаешь покупательницу.

Смутившись, продавщица сняла с колен девочку и открыла кассу, чтобы отсчитать сдачу.

– Ой, простите. С возрастом я стала такой болтливой.

– Да ничего, – улыбнулась Когти. – Времени у меня достаточно. Я тоже люблю поболтать. – Хотя на самом деле она никому не рассказывала историю своей жизни.

Девочка поставила рюкзачок на землю и глубоко поклонилась Когти на прощание. На лямках рюкзака значилось ее имя: Хэни Кан. Когти залюбовалась чудесной девчушкой, такой маленькой и смышленой. Малышка, видимо, пошла в мать: сходство с доктором Канном было не очень заметно.

– Сколько тебе лет, принцесса?

– Шесть.

Шесть. Когти знала возраст дочери Кана, но, услышав его из уст девочки, невольно подумала, что до конца жизни запомнит этот ответ и его прелестную детскую интонацию.

– Слушайся дедушку и бабушку. До свидания. – И Когти повернула к выходу, стараясь не глядеть на полуоторванный ценник, который торчал из-под воротничка девочкиной рубашечки – явный недосмотр со стороны родных.

Когти никогда никому не расскажет о странных ощущениях, охвативших ее, когда месяц назад она выходила из третьего кабинета; не расскажет о почти забытом чувстве, похожем на головокружение, которое она отгоняла от себя теперь, глядя на девочку. Она не станет вспоминать, как на мгновение потеряла бдительность, забыла про кровь, плоть и осколки костей, которые были сутью ее мира, и чуть не размечталась о возможном счастье. Она изгонит из памяти пальцы, осторожно собирающие осколки разбитого флакона с лекарством, и прощальную улыбку, смешанную с запахом антисептика. Едва различимый трепет, всколыхнувший сердце, когда Когти мельком заглянула в мир, отличный от ее повседневной жизни, был лишь следствием недолгого соприкосновения с другой реальностью, куда она даже не погрузилась целиком.

На ходу Когти достала из пакета персик и поднесла его к носу. Тонкая кожица, слегка румяная около ножки, на ощупь была бархатистой, но мягкий пушок не скрывал сладкого аромата, поглотившего горький привкус ее улыбки.

Безумный старик, примостившийся на высоком табурете перед рестораном, где подавали кровяную колбасу, уставился на нее, и Когти, повинуясь порыву, внезапно протянула ему персик. Чтобы никого не оскорбить своим видом, старик был одет как странствующий поэт. Время от времени он появлялся на рынке, в некоторых кафешках ему подавали еду. Может, он просто заблудился или жил когда-то в этом районе. Обычно за ним приходили полицейские или пара средних лет, по виду родственники, и уводили бедолагу. Но вскоре безумец возвращался и как ни в чем не бывало вновь бродил по окрестностям.

Оперативница протянула старику персик только потому, что фрукт был у нее в руке, когда их взгляды встретились, и ей стало неловко убирать персик обратно в пакет. Она опасалась, что старик может отказаться от ее дара, больше похожего на милостыню, но тот воззрился на персик, без слов взял его и тут же вонзил зубы в спелый фрукт. Кожица и мякоть лопнули под его редкими зубами, и Когти увидела, как идеальный маленький мирок разрушился в недрах рта старого безумца, по лицу и рукам которого потек сок.

Когти ощущала вкус персика, хотя сама и не попробовала его. Запах от сахарного липкого нектара был сладким до остроты и словно заключал в себе невидимую тайну ее сердца, которая прорастала наружу, как новый листок на дереве.