Текст книги "Невероятные приключения Фанфана-Тюльпана. Том 1"

Автор книги: Бенджамин Рошфор

сообщить о нарушении

Текущая страница: 16 (всего у книги 29 страниц)

4.

На лоб, лицо и шею Фанфана-Тюльпана падали струйки воды, и Фанфан услышал тихий размеренный шум, напоминавший шум спокойного моря. Но у него не было сил открыть глаза.

– Это ты, Гужон? – проворчал он и отвернулся, чувствуя, что он лежит в удобной теплой постели, но где – понятия не имел. Наконец его веки понемногу приоткрылись и то, что Фанфан увидел перед собой, оказалось песком! Правда потом, подняв глаза, он увидел две босые ступни, а выше стройные, дочерна загоревшие ноги!

– О-о! – простонал он, пытаясь подняться и сесть. Маркитантки у них в отряде вроде не было? Но тут он вытаращил глаза и даже присвистнул: какая красивая девушка! И даже больше чем красивая – потрясающая! На ней было что-то вроде полуразорванного платья, едва достигавшего колен, и все равно столь ослепительной красавицы он в жизни не видел! Она все ещё держала в руке маленький глиняный кувшин, из которого, видимо, и поливала его голову морской водой, чтобы привести в чувство. В чувство однако она привела не только голову, но и все остальное, так что ошеломленный Тюльпан торопливо прикрыл стыд обеими руками, ибо осознал, что наг как Адам!

– Это ты? – спросил он.

– Ага. Ты был весь в крови, так что я тебя раздела, чтобы вымыть. У тебя все тело в шрамах.

– Это от камней и скал, – сказал Тюльпан. – Я несколько раз с них срывался. Давно я здесь?

– Когда час назад я вернулась с моря, где ловила рыбу, – показала она на небольшую лодочку, вытащенную на песок, – ты здесь уже спал, или лежал без сознания.

– Точно без сознания! Я уже три дня и три ночи ничего не ел! Только мышь как-то поймал – не особое лакомство! Ты позволишь, я надену штаны, а то как-то мне перед тобой неудобно?

Она кивнула, улыбаясь – и улыбка эта показала безупречные белые зубки и очаровательные ямочки на щеках – а потом направилась к своей лодке.

– Любишь рыбу? – спросила она, гордо демонстрируя огромную рыбину, бившуюся у неё в руке.

– Я бы съел и конское копыто, – заявил Фанфан, с восхищением глядя, как она собирает хворост и траву, чиркает кресалом и разводит огонь. И вот уже рыба поджаривалась на железном пруте, ловко закрепленном над огнем.

После долгого молчания коротко спросила:

– Француз?

Кивнув головой, он заметил, как испытующ стал её взгляд, из которого вдруг исчезла бархатная нега.

– Значит ты был на волосок от смерти. Как тебя зовут?

– Фанфан-Тюльпан. А тебя?

– Летиция Ормелли. Мне уже пятнадцать.

– Но почему я был на волосок от смерти?

– Вначале я хотела перерезать тебе глотку, вот! – спокойно ответила она. – Но потом решила, что ты – дезертир, недаром же сберег ружье. Оно вон там, в моей палатке видишь?

– Я дезертировал, потому что был сыт всем по горло! Я пережил такое...

– Я знаю! Живу уже здесь неделю. Я из Альтано, – так называлась наша деревня. Называлась!

– Да, понимаю, – уныло протянул Тюльпан.

За время разговора девушка разделила рыбу пополам, положив на большие листья. Съели они её молча, но Фанфан заметил, что Летиция при этом тихо плачет, не всхлипывая и не вздыхая.

– Можешь мне все рассказать, – заметил он, – если считаешь, что это поможет.

– Вся моя семья... – только и сказала она.

– Отряд Рафаэлли?

– Они нам не представились!

– Но ты здорово говоришь по-французски!

– Дедушка научил. Он был священником, закончил семинарию во Франции.

Немного помолчав, спросила:

– Что будешь делать?

Фанфану это в голову не приходило, так что он мог ответить?

– Переберусь во Францию и спрячусь там подальше от полковников и вообще от армии! – Он горько рассмеялся. – Но здесь зато как в раю! – тихо добавил он, глядя на сверкавшую синеву моря, на золотой песок, на густой зеленый лес вокруг пляжа, в котором пели птицы: – Какой бы здесь был рай, не окажись мы здесь после стольких несчастий!

Летиция закусила губу и Фанфан, чтобы хоть на миг отвлечь её от тяжелых воспоминаний, весело добавил:

– Но это все же рай! Рай, где живет одна Ева! А это противоречит Библии!

– Теперь здесь есть и Адам, – улыбнулась она. Но тут же, заметив, как внимательно он её разглядывает, покраснела.

– Ты прекрасна, как восход солнца, Летиция Ормелли! – негромко сказал он.

– Я пойду взгляну на свои силки, подожди меня здесь! – вместо ответа бросила она. Фанфан-Тюльпан вновь разделся и пошел купаться. Вода была ещё холодной, но приятно освежала. Вернувшись на берег, он уже почти забыл о своих ссадинах. Обсохнув на солнце, потом, само собой разумеется, направился к шалашу Летиции. Это был, собственно, простой навес из ветвей и листьев, а вместо мебели там было лишь одеяло, на котором лежали его ружье и сумка.

Он лег и тут же уснул. Когда проснулся, было уже темно. Шалаш сотрясался от сильного ветра, и море шумело сильнее. Рядом с ним лежало стройное теплое тело, на талии он чувствовал её руку.

– Спишь? – шепнул он.

– Нет. Но теперь усну. Прошлые ночи были ужасны. Я так боялась, мерещились то французы, то волки – большие волки... Но с тобой я спокойна. Знаешь что, Адам?

– Что, Ева?

– В одном силке был заяц, так что завтра у нас будет королевский пир!

– Спи, ты мой ангел-хранитель! – сказал он, чувствуя, что тронут до глубины души – но при этом один вполне естественный порыв предупредил его, что может быть не безопасен этому невинному ангелу, что, разумеется, он предпочел замолчать.

– Спи, ангел мой! – повторил он, заворачивая Летицию в одеяло.

– Твои глаза – как летние звезды! – чуть погодя сказала ему Летиция. И я так рада, что понравилась таким глазам.

– Я так боялся, что обидел тебя, когда сказал об этом... ведь ты сразу ушла к своим силкам. Обиделась?

Та тихо прыснула.

– Меня учили, что нужно обидеться, но почему-то я обиды не почувствовала!..

Посреди ночи Летицию вдруг пробудил какой-то тихий звук. Ветер и море были спокойны, и Летиция стала прислушиваться. Потом спросила:

– Где ты?

В темноте она разглядела его позади себя, и оттуда-то и долетел этот тихий звук. И тут она поняла.

– Фанфан, ты плачешь?

– Ох, – не выдержал он, – они убили моего старого друга, лучшего друга Гужона-Толстяка, и я словно на десяток лет постарел!

– Дай, я тебя обниму! – она приблизилась к нему, и стала целовать лицо, и гладить волосы, и окружила его столь нежной и всепонимающей лаской, что наш герой Тюльпан расплакался ещё больше, став снова, как в детстве, малышом Фанфаном. Он вправду горько плакал, и в самом деле был так несчастен, но вместе с тем ему было так хорошо в её удивительно материнских объятиях, что сам он стал себе казаться маленьким ребенком и как грудной ребенок и уснул.

* * *

Где теперь Франция? Что с ней? Где та война, и смерть людей, и жертвы? Все это сразу удалилось на столько световых лет... и время вовсе перестало для них существовать!

Сколько уже дней Фанфан здесь, в бухточке, на пляже золотого песка, с видом на бескрайнее море, сколько дней он дышит этим влажным воздухом, который вечерами освежает легкий бриз? Солнце – и он, лазурная вода – и он, небо – и он! И Летиция, Летиция, Летиция! И этот ритм и неизменный круговорот земного рая, далекого и от людей, и от богов! Вставали они на рассвете и, хохоча, носились по пляжу. Потом, забежав в море, как дети осыпали друг друга фонтанами брызг. Взирали на свои нагие тела без смущения, хоть иногда и не без внутреннего беспокойства – Летиция порою, вдруг покраснев, отворачивалась. Часто прохаживались рука об руку, не говоря ни слова, ибо слова не были нужны: все говорил единый вздох, пожатие пальцев, короткий взгляд увлажнившихся глаз.

Фанфан, усевшись на песке, – он, от рождения нетерпеливый и порывистый непоседа – часами мог смотреть, как она расхаживает взад-вперед, готовит еду, разводит огонь, чистит рыбу. А когда Летиция вдруг поглядывала на него украдкой, как-то по-особому, после того, как долго делала вид, что вообще его не замечает, – Фанфан вдруг ощущал всю мимолетность жизни и в то же время сознавал, что живет как никогда прежде. Тогда вставал и шел к Летиции:

– Могу я тебе чем-нибудь помочь? – неуверенно спрашивал он, лишь для того, чтобы мог коснуться её руки...

Когда солнце начинало палить вовсю, они ложились в шалаше – но там уже никогда не были нагими! По какому-то тайному сговору всегда перед этим одевались – Фанфан натягивал потрепанные брюки, Летиция – какой-то непонятный мешок, бывший единственным её платьем.

Они не вспоминали ни о Франции, ни о Корсике, ни о войне, о том, какая боль таилась в их душах. Все было так, словно для себя они любой ценой хотели сохранить свой остров райского блаженства, в котором уединились, ту лунную тишину, куда не долетали дьявольские крики с их родной планеты.

Как долго это продолжалось? Вначале они отмечали дни зарубками, как делал это Робинзон Крузо. Потом и это забросили, словно пытаясь забыть, как летят дни, словно стараясь отогнать мысль о том, что им сулит быстротекущее время.

Однажды утром, когда Фанфан закинул в море одну из тех немногих удочек, что у них оставались, он вдруг почувствовал странное беспокойство, причину которого сразу определить не мог, – но тут же понял, что насторожила его тишина!

Летиция незадолго до этого как обычно ушла в лес, чтобы набрать каких-нибудь ягод, проверить силки и набрать воды из ручейка, журчавшего неподалеку в траве. Она никогда не уходила далеко, обычно Фанфан слышал, как она напевает. А напевала Летиция всегда.

– Так ты знаешь, что я думаю о тебе, ведь я пою только песни про любовь.

Фанфан вскочил: почему молчит Летиция? Собрался уже позвать её, но инстинкт подсказал не делать этого. Побежал к шалашу взять ружье. Уже углубившись в лес, услышал сдавленный крик. Мчась сквозь кусты, он стал кричать:

– Летиция! Летиция, я уже иду!

У ручейка он увидал Летицию, отчаянно отбивающуюся от двух мужчин, уже успевших сорвать с неё платье. Один зажал рукой ей рот, чтоб не могла кричать, другой, уже спустив штаны, держал за ноги...

Крик Фанфана их насторожил, и когда тот вылез из кустов, Летиция сумела вырваться и откатиться к его ногам.

Фанфан, держа обоих под прицелом, велел Летиции:

– Спрячься за меня! – И тут крикнул нападавшим: – Ни с места, или буду стрелять!

При этом сам Фанфан прекрасно знал, что блефует – по дороге успел убедиться, что от морского воздуха замок его ружья заржавел и перестал действовать.

Нападавшими были французские солдаты, – дезертировавшие вроде него, или сбежавшие прямо с поля боя. На них были ещё остатки формы, но лица уже заросли густой щетиной. У одного были светлые волосы и брови, другой почти что лыс.

– Смотри-ка, – сказал блондин, показывая на штаны Тюльпана. – Еще один французский герой!

У него был марсельский выговор.

– Ты что, её сторожишь? – спросил он с гадкой ухмылкой и с какой-то опасной уверенностью в себе, словно не замечая наведенного на него ружья. Фанфан вздрогнул: этот тип что-то задумал! Они вооружены? Да! Правда, ружья лежали метрах в трех от них на траве. Тут вмешался второй солдат. Он был чистокровный парижанин – говорил так, словно у него чирей на языке:

– Эй, не делай глупостей из-за этой цыганки!

И вдруг словно гром среди ясного неба – парижанин выхватил из-под куртки длинный кавалерийский пистолет и выстрелил!

Летиция вскрикнула от ужаса и зарыдала, Тюльпан вдруг ощутил боль, ужасную боль в левом плече! Кровь потекла по всей руке. Он отчаянно закричал:

– Летиция, беги! К лодке!

Потом услышал, как Летиция помчалась сквозь кусты, схватил ружье за ствол и одним ударом раздробил голый череп стрелка, который уже прыгнул к нему с ножом, чтобы добить. Но в следующий момент Фанфан ощутил удар головы марсельца по своему желудку, и удар этот переломил его пополам, ну а удар в шею окончательно свалил на землю. Потом Фанфан почувствовал, как марселец пинком башмака переворачивает его навзничь и увидел над собой его белобрысую голову с оскаленными зубами.

– Адью, Тюльпан! И распрощайся со своими яйцами. Я их тебе отрежу! Но сделаю это на глазах твоей цыганки! Люблю я такие штуки! Пойду займусь ей, – она наверняка не может грести так быстро, как я умею плавать, понял, говнюк! Ведь я – лучший пловец Старой гавани в Марселе!

Проехавшись острием ножа по фанфановой шее, марселец расхохотался, отвернулся и помчался к пляжу, чудовищно ругаясь на ходу.

Тюльпан оперся здоровой рукой о ствол ближайшего дерева, и кое-как сумел встать. Парижанин, валявшийся у его ног, давно уже отдал Богу душу. В глазах у Фанфана все плыло. Подняв раненную руку, словно пытаясь остановить кровотечение, он спотыкаясь побрел в сторону пляжа, дрожа от ужаса при мысли о том, что марселец и вправду мог оказаться отличным пловцом.

На пляже он прежде всего заметил лодку – та была на месте! Потом увидел марсельца, возвращавшегося назад вне себя от ярости. Схватив Фанфана за волосы, вывернул голову ему так грубо, что Фанфан подумал – шея переломится. Фанфан рухнул назад, а марселец заорал:

– Где она! Где! – и при этом пинал его раз за разом. – Если не скажешь, куда она спряталась, я тебя прикончу!

– Пошел ты к черту, – ответил Тюльпан. – Откуда мне знать? На Корсике места много, а?

Тот замолчал. Глаза Тюльпана заволокла багровая пелена, но он заметил, что марселец что-то замышляет, и только больше испугался.

– А-а, я придумал кое-что получше! – с кривой улыбкой сообщил ему марселец, похваляясь осенившей его идеей. – Ты сам её позовешь! Она где-то неподалеку и услышит!

– Ну и что дальше?

– Я спрячусь, а ты её позовешь – мол, опасность миновала, поскольку ты меня перехитрил, понял?

– Вот еще! Пошел ты!

И тут Фанфан получил такую оплеуху, что искры из глаз посыпались, в ушах зазвенело. Потом из носа потекла кровь.

– Летиция! – орал марселец. – Летиция, кошечка, вернись! Если ты через пять минут не вернешься, я твоему засранцу глотку перережу! – И, сложив руки раструбом, он стал орать это во все стороны.

Тюльпан вскочил так быстро, как смог, и пнул мерзавца в зад, но тот обернулся и ударил его в горло, так что Тюльпан, задохнувшись, снова рухнул наземь. Да, мерзавец умел драться!

– Вернись... а то я ему глотку перережу, – словно в страшном сне Тюльпан слышал его крик, и тут к нему вернулась ясность мысли и в ужасе он понял: "– Она вернется, но меня это не спасет, а этот негодяй её сначала изнасилует, потом убьет!"

И тут он увидел Летицию: та медленно выходила из лесу, правой рукой придерживая на груди разорванное платье.

– Хорошая девочка! – взревел от радости марселец, тоже заметивший Летицию. – Иди сюда, красавица, позабавимся!

– Беги! – кричал Фанфан. – Господи, ты что, не понимаешь!..

– Заткнись! – взбешенный негодяй грубо вдавил ногой его голову в песок.

Летиция боязливо приближалась, и не взирая на загар, было видно, как она бледна и вся тряслась от страха.

– Теперь я покажу твоему сопляку, как это делается! – развеселился марселец и уже начал вновь снимать штаны, на этот раз собираясь успешно завершить дело – но именно поэтому и не успел перехватить нож, который прятала Летиция под платьем и которым проткнула ему горло так быстро, что нож так и остался там торчать.

Марселец рухнул на колени. Зрелище было ужасающим: из его незагорелой шеи ударил кровавый водопад, в горле раздалось бульканье, глаза закатились. Потом он вдруг дугой согнулся вперед, – и умер в позе молящегося араба.

Тюльпан вырвал нож у него из шеи.

– Он нам ещё понадобится рыбу чистить! – сказал он, пытаясь пошутить. Здоровой рукой обнял Летицию за плечи и посильней прижал к себе. Та все ещё дрожала и не открывала глаз.

– Ты храбрая как настоящий мужчина, любовь моя! – сказал он тихо, впервые назвав её так.

– Я тебя так, так люблю! – вздохнула она, и тоже в первый раз сказала о любви.

Любовь! Теперь они оба знали, что любить будут вечно! Обязаны друг другу спасением, обязаны друг другу жизнью, и впредь всегда жизнь одного будет залогом жизни другого!

* * *

Последняя звезда на ночном небе уже начала бледнеть, когда Фанфану стало совсем плохо. Летиция видела, что Фанфан умирает! Лежа в шалаше под одеялом, он бредил, жадно хватая воздух. Летиция то и дело склонялась к его лицу, проверяя, дышит ли он. Тихонько окликала его по имени, но он не отвечал.

Пистолетная пуля порвала мышцы плеча и застряла глубоко в ране. Извлечь её Летиция не сумела и довольствовалась тем, что на рану наложила Фанфану повязку из заботливо подобранных трав и листьев, как учили её дома, и её перевязала остатками убогого своего платья, понимая при этом, что если все так оставить, рана быстро начнет воспаляться и начнется гангрена.

На рассвете она решилась. К Фанфану на время вернулось сознание.

– Мне уже лучше, – слабо улыбнулся он, когда она умывала его и дала напиться.

– Если ты обопрешься на меня, сможешь дойти до лодки? Я пыталась дотащить тебя, но сил не хватило.

– Поплывем ловить рыбу?

– Нет, поплывем в Аяччо!

– Аяччо? Как мы там нализались! – пробурчал он. – А зачем?

– Там найдем врача! Тебе нужен врач, нужна помощь! – под решительностью она пыталась скрыть свое отчаяние. – Я сама ничем помочь не могу! – сердилась она, страдающе заломив руки.

Столь серьезный тон его удивил.

– Что, мои дела так плохи?

– Нет не думаю, но ты потерял много крови и пуля осталась в ране! И у тебя жар!

– Ладно, я согласен на Аяччо! – покорно как ребенок согласился он, чуть живой от слабости.

Только позже, кое-как забравшись в лодку и устроившись на дне, глотнув свежего морского воздуха, он пришел ненадолго в себя и спросил:

– А это далеко?

– Часов четыре-пять, если я смогу грести без отдыха!

– Грести буду я, – заявил он и снова потерял сознание.

Только часов в восемь утра открыл глаза вновь. Где он, что с ним? Ничего не видел, целиком накрыт одеялом, и почувствовал, что дно под ним качается.

– Э! О! – он поднял голову. Увидел Летицию, которая гребла, все ещё гребла, бледная от усталости, пот с неё так и лил. – Ты зачем меня спрятала под одеяло?

– На побережье французские посты, а мы плывем всего в полумиле от берега! Как ты себя чувствуешь?

– Не знаю. Кажется, я вообще ничего не чувствую. Скоро будем там?

Когда он проснулся снова, было темно. Он ужасно страдал. Рана его Летиция предпочла об этом не говорить – почернела так, что на неё страшно было смотреть, и рука отекла до самого запястья.

Лодка лежала меж двух скал в какой-то маленькой бухточке, в неё бил прибой. Летиция, вне себя от страха, изо всех сил старалась не расплакаться. Не знала, что делать – то ли поскорее выйти на берег – в Аяччо, полном военных, это означало бы выдать французам дезертира – или подождать до глубокой ночи – но ведь каждый уходящий час приближал смерть Фанфана!

Все-таки Летиция решила подождать, – она больше верила в телесную крепость Фанфана, чем в милосердие французов.

Около полуночи нос лодки зарылся в песок небольшой полоски пляжа в паре сотен метров от причала, где стояли французские корабли. Над пляжем в глубокой тьме просматривались беленые стены домов. Луны не было. Могут в этот час в глухом, молчащем городе быть французские патрули?

Впервые за те долгие-предолгие часы, когда она гребла и плакала, плакала и гребла, Летиция почувствовала, как отходит у неё сердце: неподалеку, всего в какой-то сотне метров она увидела дом своего кузена Аурелия Мути – сына старшей сестры её матери, последнего оставшегося в живых члена их семьи.

Хирург Аурелио Мути, самый видный член их семьи! Вот кто спасет Фанфана! И найдет где его спрятать, потому что хирург Аурелио Мути не какой-нибудь предатель, что прислуживает французам и способен выдать дезертира! Именно Аурелио Мути привез на Корсику Паскуалини – того самого, что так и не нашел полковник де Рампоно.

Аурелио Мути был главой организации, приготовившейся показать войскам Людовика XVI, что они в Аяччо – нежеланные гости!

* * *

По уклону Летиция поднималась не спеша, – хоть безумная любовь к Фанфану и страх за него, да и возраст заставляли её спешить, но врожденная осторожность требовала вести себя тихо и незаметно, чтоб при случае французские патрули могли принять её за случайную прохожую.

"– Ведь в конце концов, я только девушка, – убеждала она себя, – а кто станет стрелять в девушку?"

"– Только разве я и вправду просто девушка? – спрашивала она себя, ловко ступая по каменному склону. – Девушки никого не убивают из любви рискуя угодить в ад!"

Тут Летиция перекрестилась.

"– Дева Мария, – шутливо взмолилась она, – если можно было поступить иначе, ты должна была мне подсказать как и что делать! Попроси Господа, умоляю тебя, чтобы он это понял!"

Дом Аурелио Мути был темен и тих, словно вымер, но Летиция знала от своего отца все условные знаки заговорщиков. Подойдя к двери она тихонько свистнула – так, что уже метрах в двадцати этот свист никто бы не услышал! Потом досчитала до трех и свистнула снова тем же образом. Потом ждала целую минуту, прежде чем восемь раз стукнуть в дверь. Потом ещё раз – и подождала, дважды – снова подождала, и ещё раз – последний.

Дверь тихо отворилась, но лишь на цепочку.

– Хорошо клевало? – спросил чей-то голос. Это был пароль. А ответить нужно было так, как Летиция:

– Клев всегда хорош, когда нет луны.

Тут Летиция услышала, как цепочку снимают, двери перед ней распахнулись настежь, за плечо схватила сильная рука и стремительно втащила внутрь, и голос победно заявил:

– Так, ещё один, начальник, – на этот раз девушка!

* * *

Можно себе представить ужас и отчаяние, охватившие Летицию! В миг, когда она решила, что достигла цели, после столь мучительного напряжения сил – и попасть в ловушку! В миг, когда она уже решила, что Фанфан спасен, – погибла сама! Если промолчит о нем – Фанфан так и погибнет в лодке; если скажет, где он – того схватят и непременно расстреляют! На что решиться? И одно, и другое может погубить их обоих!

Летиция огляделась вокруг – комната полна была разбросанных вещей, как это всегда бывает при обысках. Из соседней комнаты появился слабый свет масляная лампа очутилась на столе, осветив все вокруг своим неверным светом, бросая на стены и потолок призрачные тени.

– Ну? – спросил человек, принесший лампу. – Ты из их семьи? Родственница? Родственница Аурелио Мути? Или принесла сообщение?

Это был громадный тип, истинный колосс, но не выглядел ни зловеще, ни коварно – скорее лицо его казалось равнодушным, было ли это настоящее или притворное равнодушие – но равнодушие того, кто привык слушать других.

"– Он не военный, он полицейский", – подумала Летиция.

На колоссе был черный редингот и сапоги с отворотами выше колен.

– Надо же, в твоем возрасте! – он пожал плечами. – Зачем ты с ними связалась?

– Отвести её в канцелярию префекта, начальник? – спросил второй, тот, кто открыл ей дверь и втащил в дом.

– Аурелио Мути арестован, – сообщил гигант, не обращая на него внимания. – Зачем ты здесь?

Взяв лампу, поднес её Летиции к самому носу, потом постепенно осветил все её тело и ноги.

– О, да ты хорошенькая! – насмешливо заметил он. – Но ты плачешь?

Да, Летиция плакала, а теперь она услышала саму себя, как несчастно и отчаянно, ибо её приводило в отчаяние неумолимо убегавшее время – умоляя:

– Мсье, делайте со мной что хотите, я не буду кричать, я не буду защищаться, но...

– Она сама мне предлагает! – колосс гулко расхохотался. – Если я правильно понял, она сама набивается! Но что за "но"?

Летиция упала на колени, обвила руками ноги гиганта и отчаянно разрыдалась.

– Мсье, мой жених умирает, он тяжело ранен! Я пришла сюда просить доктора Мути о помощи! Помогите мне спасти его, а я буду принадлежать вам!

– Он что, из тех разгромленных бунтарей?

– Нет... да... нет! – смешалась Летиция, понимая, что сочтут Фанфана повстанцем или дезертиром – расстрела ему не миновать.

– Ну ладно, с тобой мы разберемся потом, – сказал гигант. – Где он?

– На пляже... в лодке... рядом... но обещайте мне...

– Иди взгляни, Лепик! – велел гигант, и когда Лепик ушел, спросил Летицию: – Что я тебе должен обещать?

– Не знаю, мсье, – и она расплакалась ещё пуще.

– А, догадался! Я должен тебя как-то выручить, да? Но у меня нет таких полномочий – выручать террористов!

– Он француз, – сообщил вернувшийся Лепик. – На нем солдатские штаны и, похоже, он на последнем издыхании.

– Оставайся здесь и ни с места! – велел Летиции гигант. – Пойдем, Лепик!

Двери остались открытыми, и Летиция через несколько минут увидела, как они несут Фанфана. Войдя в комнату, где несмотря на разгром уцелела застеленная кровать, положили его туда. Летиция смотрела на них не дыша, с одной стороны её охватил страх, с другой – надежда, которую вызвало мирное поведение гиганта и прежде всего то, с какой неожиданной для его огромных лап ловкостью он развязывает повязку на груди Фанфана.

– Посвяти ближе! Дерьмо, пуля осталась в ране и началась гангрена!

Сказав это, он взглянул Фанфану в лицо, и Летиции показалось, что у неё остановилось сердце – она заметила, как колосс вдруг умолк, как он внимательно изучает посиневшее лицо Фанфана со сжатыми челюстями. Гигант приподнял пальцем одно веко, потом второе, потом как-то странно взглянул на Летицию:

– Как его зовут?

– Фанфан, – ответила она. – Фанфан-Тюльпан!

– Лепик, давай за Трабаном, и живо! Префекту ни слова! Это дело по нашей части! И Трабан пусть тоже помалкивает!

– Слушаюсь начальник!

Хирург Трабан оперировал Фанфана следующие полчаса. У него были хорошие инструменты, чистые бинты, уксус, спирт и всевозможные мази. Молчаливый человечек выглядел нелюдимым, но работал быстро и уверенно.

– Примерно через час он придет в себя, – сказал он, собираясь уходить. – Жар спадает. В рапорте не упоминать?

– Никаких рапортов.

– Это дела секретной службы?

– Вот именно!

Летиция меж тем во время операции уснула, поскольку силы её были буквально исчерпаны пережитым, и пробудилась в тот самый миг, когда эти двое мужчин вели между собой непонятный для неё диалог, но не отважилась спросить, что это значит. Ей показалось, что гигант теперь смотрит на неё поласковее. Ведь он Фанфана спас и, похоже, не собирался выдавать его как дезертира! Ведь запретил же он докладывать префекту! Умирая от страха, но с чувством благородной женственности Летиция на манер античной римлянки уже готова была сдержать свое слово, но похоже, гигант о нем и думать забыл. Непрерывно дымя трубкой, расхаживал по комнате взад-вперед и временами тихо смеялся, что делало ситуацию в глазах Летиции ещё загадочней.

Лепик, отсутствовавший около часа, вернулся, сообщив, что в шесть часов все будет готово к отплытию.

– Хорошо. Перенесем его, пока темно. На патрули плевать, но можно нарваться на какого-нибудь капитана, который не любит тайных агентов, и начнутся объяснения!

– Перенести его? – спросила Летиция. – Но куда?

– Мы переправим его во Францию!

– Во Францию? Зачем?

То, что сказал потом гигант, было ужасным:

– Там есть специальная служба, которой поручено разобраться в причинах и организации восстания, и которая занимается теми, в ком подозревает зачинщиков мятежа – включая французов, перешедших на сторону противника... Обычно это кончается виселицей!

Эта ужасная новость, пусть даже высказанная с добродушной иронией, Летицию просто убила.

– Но... но он же никакой не зачинщик, и вовсе не переходил на сторону противника! – воскликнула она.

– Официально – да!

– И кто же так решил?

– Я! – заявил гигант со своим грозным медвежьим смехом. – И вы поймете почему!

– Что я должна понять, что вы хотите дать его повесить?

– Нет, что я не хочу, чтобы его повесили, мадам!

Мадам! Он ей сказал "мадам"! И притом, в знак уважения снял свою треуголку! И ещё добавил: – Надеюсь, вы не страдаете морской болезнью?

– Вы собираетесь увезти и меня? Как шпионку?

– Как невесту! – рявкнул гигант.

* * *

Бриг уже два часа мчался на всех парусах, подгоняемый сильным ветром. Фанфан пришел в себя и Летиция подробнейшим образом изложила ему все события этой ночи, а когда гигант, деликатно постучав, вошел в каюту, Летиция, показывая на него, закончила свой рассказ:

– А это наше провидение, любовь моя!

– Ну нет! Черт побери! – воскликнул Фанфан и покатился со смеху:

– Это же Картуш!.