Текст книги "Попкорн"

Автор книги: Бен Элтон

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 15 страниц)

Глава пятнадцатая

– Только тронь меня еще раз, и клянусь, я убью тебя.

Брюс отскочил от Брук так, словно его поразила пуля, а не эмоциональный шок.

Она смотрела на него, а он – на дуло пистолета. Что, черт возьми, происходит? Он что, нарушил какое-то новое предпостельное правило? Или обвиняется в попытке изнасилования? Брюс, конечно, слышал все эти ужасные истории о мальчишках-студентах, которые, целуя на прощание своих подружек, решались забраться рукой им под свитер, а назавтра оправдывались перед всем университетом за якобы совершенное изнасилование. Но, в конце-то концов, женщина снимает перед ним колготки! Разве это не приглашение к действию? Хотя, возможно, нет. О, господи, возможно, нет. Если женщина задирает перед тобой платье и демонстрирует свое белье, что это значит: «да», «может быть» или вовсе даже «нет»? Ему что, нужно было дождаться формального приглашения? Или попросить ее предъявить свои сексуальные требования, если таковые имеются, четко и ясно? Да к тому же в письменной форме?

– Послушай, Брук… пожалуйста, извини меня, но… но… что происходит?

– Ты думаешь, если я модель, то обязательно шлюха?

– Нет! Боже мой, нет! Конечно, я так не думаю. Я… Я… Послушай, я просто не понял ситуацию. Мне очень жаль. Но, правда же… Ну, то есть… Я подумал…

– Я знаю, что ты подумал, козел! – Костяшки на пальце Брук, сжимающем курок, стали белыми. – Ты на меня как первый раз взглянул, так сразу и подумал о сексе, разве нет? С самой первой секунды я была для тебя всего лишь куском мяса. Ну, так теперь ты за это заплатишь, ублюдок.

Она была вне себя, Брюс это видел. Не просто злилась или закатывала истерику, не просто повторяла извращенные феминистические домыслы, а впала в самое настоящее буйное помешательство. Нервы ее были разболтаны, как мировая экономика. Она, наверное, сошла с ума. А чем еще это можно объяснить? Весь вечер они всячески пытались угодить друг другу. Брюс понимал, что его никак нельзя было обвинить в насилии. Он ее не спаивал, не использовал свое преимущество в весе и вообще не делал ничего такого, что считается непозволительным по отношению к женщине, во всяком случае, если речь не идет о лесбиянках. Нет, совершенно очевидно, что эта женщина не в своем уме. Сумасбродная сучка из тех, кто утверждает, что «соблазнение отличается от изнасилования только использованием шампанского и шоколада». И как быть, если ты у нее под прицелом? Как ее образумить?

– Пожалуйста, Брук, в этом нет необходимости.

Он пытался придать своему лицу выражение спокойствия и сочувствия. Получалось так себе.

– Целуй мне ноги, козел! – закричала она. Скорее, даже завопила. От перенапряжения связок голос ее сорвался и в конце фразы перешел на скрежет, что отнюдь не уменьшило неистовой силы его воздействия.

Целовать ей ноги? Брюс задумался. Конечно, целовать их надо было немедленно, но как именно? Страстно или нежно? Может быть, приподнять одну ногу руками, а затем превратить свои губы в нежных мотыльков, касающихся крыльями ее кожи от пальцев до лодыжек? Или пасть перед ней ниц и сосать кончики пальцев, как голодное животное – материнскую грудь? А что, если забраться языком между пальцами? Растрогает это ее и заставит опустить пистолет или, наоборот, добавит масла в огонь и она окончательно потеряет и без того нестойкое самообладание?

– Я сказала, целуй мне ноги, козел! – повторила Брук.

Брюс шлепнулся на колени без всякого плана в голове и как-то маловразумительно уткнулся носом в ее пальцы.

– Я сказала, целуй, а не нос вытирай! – рявкнула она.

Брюс активизировался. Поцеловал большой палец, затем мизинец и все остальные по очереди. А дальше что? Еще раз в обратном порядке? Он снова перецеловал все пальцы, на сей раз начав с мизинца. Теперь то же самое на другой ноге? Он сделал и это. Причем дважды, для пущей убедительности.

Ну вот. Он поцеловал ей ноги. Однако Брюс не знал, что делать дальше.

– Хочешь, чтобы я поработал языком? – спросил он на всякий случай.

– Хочешь, чтобы меня вырвало?

У Брюса затекла шея. Повторив свой ритуал с поцелуями еще раз, он вновь пребывал в нерешительности. Что ей от него нужно? Он вслушивался в дыхание Брук, пытаясь угадать ее настроение. Пришла она в себя или нет? Способна ли она рассуждать разумно? Есть ли у него шанс каким-то образом завоевать ее доверие и снискать расположение? Необходимо сохранять спокойствие и доброжелательность. И может быть, даже льстить ей.

– Чего же ты еще хочешь, сука?

Прозвучало это совсем не так, как он планировал, и его охватил ужас. Брюс съежился в ожидании неминуемого наказания.

– Тебе страшно? – услышал он голос Брук.

Ну и вопрос!

– Да, страшно.

– Очень страшно?

– Очень, – пауза, – страшно, – пауза, – мать твою.

– Хорошо, – был ее ответ.

Шея у Брюса теперь уже болела по-настоящему.

– Пожалуйста, Брук, скажи мне, чего тебе надо.

Брук убрала ногу у него из-под носа и опустилась на пол. Ее рука коснулась его подбородка и приподняла голову Брюса так, чтобы он снова мог смотреть ей в глаза. Что теперь?

– Я… хочу, – она гипнотизировала Брюса взглядом, ее рука у него под подбородком слегка подрагивала, – роль в твоем следующем фильме.

Брюсу понадобилось несколько секунд, чтобы переварить полученную информацию. Он поверил Брук, только когда поймал крупным планом ее взволнованный взгляд.

– Убери пистолет, – сказал он для проверки.

Брук положила пистолет назад в сумочку. Дрожащая рука выдавала ее волнение.

От изумления Брюс не мог вымолвить ни слова. Хотя, по правде, не совсем.

– Ну ты и сука! – заорал он.

Теперь испугалась Брук. Брюс только начинал входить во вкус, и, очевидно, если дать ему волю, произойдет настоящее извержение вулкана. Нужно срочно все ему объяснить.

– Послушай, твои фильмы возбуждают и пугают. Теперь скажи, что сделала с тобой я? Только честно? И все это в течение получаса – завела, а потом испугала.

– Памела Андерсон меня возбуждает, Пэт Бучанан пугает. Но я не собираюсь никого из них снимать в своих фильмах. – Брюс не мог поверить, что он еще и дискутирует с этой возмутительной женщиной. – Ты заставила меня целовать тебе ноги! Под дулом пистолета! По-хорошему, я должен сейчас в полицию звонить!

– Я написала тебе пятьдесят писем. Пятьдесят! Ты их видел? Ты их читал?

– Знаешь, сколько актрис и моделей мне пишут? У меня нет времени на подобную ерунду. Этим занимаются другие люди.

– Да, я догадалась. Потому и решила сделать то, что сделала. Я всего лишь безмозглая модель. Кто всерьез меня воспримет как актрису?

Брюса вдруг осенило, что его водили за нос последние пять часов.

– Ты с самого начала все спланировала?

– Нет. Мне пришло это в голову, когда мы смотрели «Обыкновенных американцев». Я, кстати, видела его уже пять раз и сказала, что не видела, чтобы произвести на тебя впечатление.

– Да уж, ты произвела впечатление! Дуры ненормальной. Нужно просто выкинуть тебя за дверь.

– Я смогла завести тебя и напугать. Признайся, так и было! Дай мне шанс.

Брюс взглянул на нее: босая, тяжело дышит, а в глазах страх – явно опасается последствий собственной дерзости. Но ведь все так и было: она действительно возбудила и напугала его – чертовски привлекательная и ужасная одновременно.

– А если я скажу, что ты для этого должна со мной переспать?

– Нет, – ответила Брук, – в целях получения работы я ни с кем не сплю.

– Жаль…

Брюс не был бесчестным человеком. Подав Брук надежду, он в некотором роде обязал себя. К тому же не очень хотелось выглядеть дешевкой.

– Ну, хорошо, пожалуй, я позволю тебе прийти на пробы. Хотя, скорее всего, ты не такая хорошая актриса, как о себе думаешь. Пусть твой агент позвонит мне на следующей неделе. Можешь не сомневаться: я тебя не забуду.

– Спасибо, Брюс! Я так тебе благодарна! Обещаю, ты во мне не разочаруешься!

– При всем своем желании, ты не могла бы разочаровать меня больше, чем уже разочаровала. Я вызову тебе такси.

– К чему спешить? До прихода твоей жены еще несколько часов.

– Ты же сказала…

– Я сказала, что ни с кем не сплю, чтобы получить работу. Но ты уже позволил мне пройти пробы.

На секунду Брюс потерял дар речи. Что это – очередная уловка? Он все еще не пришел в себя от пережитого шока. Не окажется ли нож у его горла, как только он ее обнимет? Брук заметила его сомнения. Она шагнула вперед, взяла руки Брюса в свои, сплела их у себя за спиной и подняла лицо к его лицу. Брюс наконец решился, и через мгновение они слились в объятии, неразделимом, как сплав двух металлов. Достигнув цели, которая манила их весь вечер, оба ощутили облегчение. Брюс страстно прижался к Брук грудью, а она к нему – бедрами. Как и следовало ожидать, они немедленно потеряли равновесие, что, впрочем, им было не важно: гигантская софа уже ждала их.

Теперь они могли по-настоящему заняться любовью. Брюс, лежа сверху, массировал грудь Брук сквозь легкий шелк платья. Он ощутил, как затвердели ее соски, и нырнул руками под ткань, чтобы продолжить играть с ними. Брук сжимала одной рукой ягодицы Брюса, а другой пыталась расстегнуть ему ширинку.

Крупным планом охваченное страстью лицо Брук.

И вдруг оно искажается шоком и ужасом. (Она смотрит куда-то вверх, мимо Брюса, чей затылок маячит в углу кадра.)

БРУК

(Пытаясь сохранять спокойствие)

Брюс… Брюс… О, господи, Брюс…

Резкий переход к кадру с точки зрения Брук. На переднем плане – лицо Брюса. Через его плечо мы можем видеть Уэйна, стоящего за Брюсом с автоматом на плече. Брюс Уэйна не видит.

БРЮС

Послушай, Брук, я правда больше не могу играть в твои игры.

Выбирай: или мы занимаемся любовью, или я вызываю такси.

Голова Брюса выходит за пределы кадра – он склоняется над грудью Брук. В кадре, представляющем точку зрения Брук, остается только Уэйн. Он улыбается и подмигивает. Часть спины и голова Брюса вновь оказываются в кадре, когда он выныривает из выреза платья Брук. К Брук возвращается способность говорить.

БРУК

Брюс, бога ради! Обернись!

Брюс поднимает голову, чтобы взглянуть на Брук. Крупным планом его лицо.

БРЮС

Да, конечно, дорогая.

Голос Уэйна нарушает самодовольное спокойствие Брюса.

УЭЙН

Привет, ребята.

Глава шестнадцатая

Брюс резко обернулся и отпрянул, заехав локтем в живот Брук. Она взвизгнула от боли, но, несмотря на ужас ситуации, не удержалась от выражения протеста:

– Осторожней, черт тебя побери!

Брюс не извинился: он был слишком удивлен и скован страхом. Мозг отказывался верить в происходящее.

– Брук, ты знаешь этого парня? Он тоже часть твоего розыгрыша? – с надеждой спросил Брюс, хотя и понимал, что вряд ли это шутка.

– Я его не знаю, Брюс. – По голосу Брук можно было понять, что она напугана так же, как и Брюс.

Больше им сказать было нечего. Все трое молча смотрели друг на друга. Уэйн скинул автомат с плеча и упер его дулом в роскошный ковер. Еще один автомат выглядывал из-за спины, за поясом джинсов был пистолет, а на поясе висел огромный охотничий нож. При виде Уэйна случайный наблюдатель не удивился бы, узнав, что в заднице у этого парня спрятана ручная граната, за ухом – базука, а в рюкзаке – кнопка пуска атомной бомбы.

Уэйн сделал шаг к софе и, наклонившись, внимательно посмотрел на Брюса, впитывая каждую деталь его облика. Брюс сохранял спокойствие, хотя ему никогда еще не было так неловко и так страшно.

Казалось, что прошла целая минута (впрочем, она и правда прошла), прежде чем Уэйн оторвал взгляд от Брюса и присвистнул, словно не веря своим глазам.

– Я просто не могу поверить! Просто не могу в это поверить! Ва-а-ашу ма-ать! – воскликнул Уэйн, пропев заключительные слова, в изумлении отворачиваясь от Брюса. – Ну, то есть я, конечно, знал, что выбрал нужный дом – тут все эти сценарии и всякие штуки в ванной, и все же невероятно… Я действительно здесь, я действительно вижу Брюса Деламитри! Брюса Де-ла-митри, вашу мать! Моего героя! Я говорю с МОИМ ГЕРОЕМ!

Он бросил рюкзак и энергично потряс Брюсу руку. Брюс все еще опирался о тело Брук, и от рукопожатия затряслись все трое.

– Не могу вам передать, сэр, как я рад встрече с вами! Скаут! – крикнул Уэйн. – Иди сюда, я тебя кое с кем познакомлю. Да, это просто невероятно, сэр. Просто фантастика. Скаут, тащи сюда свою задницу! Немедленно! Не вынуждай меня применять силу!

Скаут с нервным видом появилась в дверном проеме. Волосы на затылке взъерошены после секса, хлопчатобумажное платьице расстегнуто на груди. Ее босые пальцы подергивались от непривычного ощущения мягкости ковра. На бедре у Скаут красовался огромный пистолет, «Магнум» или что-то в этом роде. Казалось, он был выбран намеренно, чтобы подчеркнуть какую-то детскую или птичью хрупкость ее тела. А еще у Скаут был автомат, который она держала в точности как маленькие девочки – плюшевых мишек. Если она хотела быть живым противоречием – ребенком и женщиной, невинной и сексуальной, хрупкой и опасной одновременно, то это ей отлично удавалось. Если же подобных целей она перед собой не ставила, значит, у нее был талант от природы.

Она смотрела на Брук и Брюса почти с благоговением. И будто бы даже боялась их не меньше, чем они ее. Конечно, это было не так, но именно так выглядело со стороны: в глазах ее застыла печаль и тревога, а на губах играла неуверенная, даже заискивающая улыбка. Скаут явно хотела им понравиться. Ее рука невольно потянулась к голове в попытке привести волосы в порядок.

– Привет, – хихикнула она смущенно, как будто знала, что нашалила, и все-таки надеялась, что ей тут будут рады.

Брюс и Брук молчали.

– Иди сюда, малыш. Присоединяйся к нашей компании. – Нахальство Уэйна было таким же абсолютным, как застенчивость Скаут. Она осталась стоять на месте, нервно потирая голую ступню о другую ногу.

– Мы вам там простыни запачкали, – сказала она, – но сейчас такие порошки, что это, вероятно, не проблема.

Уэйну показалось, что Скаут взяла неверную ноту: сообщение об измазанных простынях не лучший способ знакомства с хозяевами дома.

– Забудь, дорогая. Мы купим новые. Это же Брюс Деламитри. Перед тобою – Брюс Деламитри собственной персоной. Тот самый!

Уэйн торжественно указал на Брюса. Он постарался сделать это дружелюбно, однако автомат в его руке невольно добавил жесту некоторый элемент угрозы.

Увидев, как дернулся Брюс, Скаут поспешила его утешить:

– Уэйн – большой поклонник ваших фильмов, мистер Деламитри. Он смотрел вас вчера в программе «Кофе-тайм» с Оливером и Дейл, а фильмы видел раз по сто… Мне они тоже нравятся, но Уэйн их просто обожает.

– Да брось ты, Скаут. Мистеру Деламитри, наверно, до смерти надоело слушать от всех одно и то же.

В мозгу у Брюса промелькнула если не надежда, то хотя бы некая утешительная и связная мысль. В поведении Уэйна и Скаут было много такого, с чем он сталкивался раньше. Они вели себя как двое обычных фанатов: босоногая Скаут топчется на месте и исподтишка бросает застенчивые взгляды на Брук, а Уэйн хорохорится, словно говоря: «Ну да, конечно, ты знаменит, но ты такой же парень, как и я, ничем не лучше». Подобные парочки Брюсу попадались тысячу раз. Девушка смущается, а парень окидывает тебя оценивающим взглядом и заявляет: «Вы, наверное, терпеть не можете, когда вам надоедают». Причем заявляет так, как будто к нему это не относится, как будто надоедливыми бывают только всякие там дураки и неудачники, а не такие отличные парни, как он. Фильмы Брюса всегда притягивали самонадеянных и агрессивных типов, которые сначала просят автограф, а потом ехидно подкалывают: «Могу предложить вам мой, если хотите. – И с ухмылкой: – Но ведь вы не захотите – я же не знаменитость». Будто обвиняют в чем-то. Брюс стал звездой, чтобы дешево и безо всяких усилий возвыситься над теми, кто, совершенно очевидно, ничем не хуже, а может быть, и лучше его.

Да, Брюсу был знаком этот самодовольно-одобрительный и в то же время обличительный тон; он не раз сталкивался с парнями вроде Уэйна. Но чтобы подобный тип был отлично вооружен и без приглашения явился к Брюсу домой – такого с ним раньше не случалось.

– Вы хотите денег? – наконец собрался с духом Брюс. – У меня есть деньги – примерно две тысячи долларов наличными и еще немного драгоценностей…

Уэйн поставил ногу в ботинке на кофейный столик и, уставившись на Брюса, случайно смахнул остатки белого порошка, который Брук забыла на столе. В фильме Брюса это был бы отличный крупный план, полный иронии и символизирующий чистое и честное насилие, пришедшее на смену претенциозному декадансу.

– Мистер Деламитри… Можно, я буду называть вас просто Брюс?

Брюс кивнул, как ему казалось, твердо и решительно, давая Уэйну понять, что он внимательно следит за развитием событий и понимает, какие у него перспективы. На самом деле кивок Брюса был похож на бессмысленное покачивание головой игрушечной собачонки и лишь еще нагляднее проявлял его паническое состояние. В принципе, Уэйн мог бы называть Брюса хоть задницей – без каких-либо возражений и при единственном условии, что не будет его убивать.

– Брюс, дело не в деньгах. У нас есть деньги, даже больше, чем нам нужно, тем более что и тратить их, в общем-то, не на что – мы ведь берем, а не покупаем. Мы просто пришли навестить вас, понятно? Вы не возражаете, если мы с вами немного пообщаемся? Может, нам всем сесть? Давайте выпьем и поболтаем. Согласны? Я люблю бурбон, а Скаут – что-нибудь послаще.

Уэйн отступил к дивану, стоявшему напротив софы, где по-прежнему пребывали Брюс и Брук, и плюхнулся на него без всякого смущения. Скаут последовала его примеру, правда, не столь уверенно. Она по-птичьи села на самый краешек, словно старалась доказать, что ни в коей мере не хочет никому мешать или причинять неудобства. Брюс направился к мини-бару, оставив Брук одну на софе. До этого момента она полулежала, застигнутая в объятиях Брюса, и только теперь смогла принять сидячее положение и поправить на себе одежду. Брук, как и Скаут, была разута. К тому же в тот момент, когда их прервали, Брюс высвобождал ее грудь из оков платья. Теперь Брук обулась и попыталась прикрыться: открытое вечернее платье не лучшее одеяние для встречи с вооруженными незнакомцами.

Последовала неловкая пауза. Вести непринужденную светскую беседу в их ситуации было практически невозможно.

Скаут попыталась завязать разговор с Брук, почувствовав, причем совершенно справедливо, что, хоть она здесь и гостья, на ней лежит некоторая ответственность за поддержание в доме дружелюбной атмосферы.

– Вы ведь Брук Дэниелс, не правда ли?

Это напоминало беседу двух скучающих пациенток в приемной у врача. В ответ на реплику Скаут Брук состроила неопределенную гримасу, так как была не слишком расположена к общению.

– Да, да, конечно, это вы! – продолжила Скаут. – Я видела вас во всех этих журналах… «Вог», и «Эсквайр», и «Вэнити фэр»… Я их просто обожаю, там все такое шикарное… Мой портрет тоже печатали в журнале…

– Ну да, Скаут в журнале «Америкас мост уонтед»! – Уэйн засмеялся и шлепнул Скаут по бедру.

– Но это же журнал, разве нет? Разве нет, Брук?.. Брук? Это ведь журнал? «Америкас мост уонтед» – это журнал, ведь правда?

– Да, это журнал. – Горло Брук так пересохло, что она удивилась собственной способности говорить.

– Вот! Это журнал, и в нем был мой портрет, и ты сказал, что я там хорошенькая, Уэйн.

– Конечно, ты хорошенькая, милая, и в качестве доказательства тебе не нужен никакой журнал.

Брюс принес Уэйну бурбон. Он судорожно размышлял над тем, сколько налить. Полный бокал? Половину? Каким станет Уэйн, если напьется? Буйным или тихим? Может, начнет песни распевать, а потом шлепнется в слезах в объятия Брюсу и будет клясться ему в вечной дружбе? Или заблюет свои ботинки и изрешетит все пулями? В конце концов Брюс остановился на весьма умеренной дозе, которую попытался зрительно увеличить большим количеством льда. Уэйн проглотил напиток залпом, но, к облегчению Брюса, не потребовал тут же повторить.

– Слышишь, что я говорю, Брюс? Говорю, Скаут могла бы позировать для какого угодно журнала. Я прав?

Брюс не ответил, сделав еще одну попытку выяснить намерения Уэйна.

– Если… не хочешь денег, там снаружи припаркован «ламборджини». Ты можешь…

– Брюс, мне не нужна твоя машина. – Уэйн был спокоен, но в его голосе промелькнуло нечто зловещее. Он говорил, обращаясь ко льду на дне бокала. – И у меня своя есть.

– Что ж…

– Американская машина, мать твою! Сделанная в Америке, понял? Из американской стали и пота, – голос Уэйна стал повышаться, – а не какое-то гребаное итальянское фуфло для педиков! «Ламборджини»! Ты меня удивляешь, Брюс. Разъезжая в импортной машине, ты лишаешь работы честных американцев.

Брюс молчал. Ему не показалось уместным отстаивать в этой ситуации преимущества свободной торговли и протекционизма. Он подал Скаут ее напиток, радуясь возможности хоть чем-то заняться.

– Это коктейль, – сказал Брюс. – Сладкий, так что, надеюсь, понравится.

– Обожаю коктейли.

Брюс еще раз сходил к мини-бару за парой небольших порций бурбона для себя и Брук. Он сел рядом с Брук на софу и сделал глоток; Брук к своему бокалу даже не притронулась.

В воздухе снова повисла тишина. После последней неудачной попытки выяснить, чего хотят эти сумасшедшие, Брюс больше в разговор не вступал. Брук тоже было нечего сказать. Инициатива в их бессвязной и безумной беседе снова перешла к Уэйну и Скаут.

– Зачем ты снялась в «Плейбое», Брук? – спросил Уэйн. – Нет, ты, конечно, там классно выглядишь, ты очень красивая, но, черт возьми, я никогда бы не позволил Скаут сделать такое. Я бы скорее убил ее и всех остальных там, в «Плейбое».

– Да брось ты, Уэйн, – Скаут жеманно надула губки. – Как будто кто-то захочет на меня смотреть в «Плейбое»!

Она так явно напрашивалась на комплимент, что Брюс подумал: может, стоит сказать, что она была бы идеальной моделью для «Плейбоя», и таким образом завоевать их расположение? Секундой позже он был рад, что не успел озвучить свою мысль.

– Конечно, захочет, малыш, – заверил ее Уэйн. – Ну еще бы. Только ты этого никогда не сделаешь, поскольку я считаю своим долгом прикончить каждого, кто глянет на тебя похотливым взглядом. И если бы ты снялась для «Плейбоя», мне пришлось бы перебить примерно половину мужского населения Штатов.

– Ты и так их всех перебьешь, милый! – И оба, Уэйн и Скаут, расхохотались.

Уэйн повернулся к Брюсу, словно для того, чтобы пояснить смысл непонятной ему шутки.

– Скаут, конечно, преувеличивает, Брюс. Думаю, я убил человек сорок-пятьдесят, не больше.

Смех Скаут затих, и снова воцарилось неловкое молчание.

– Так зачем ты все-таки это сделала, Брук? – Уэйн вернулся к интересующей его теме. – Мне действительно хотелось бы знать.

Брук не вымолвила ни слова. Чтобы заметить непредсказуемость Уэйна, не требовалось особой проницательности: об этом свидетельствовал и синяк у Скаут на ноге, в том месте, где задралась юбка. Брук выбрала меньшее из зол и промолчала. За нее ответила Скаут. Она читала интервью с Брук в одном из модных журналов.

– Брук сделала это потому, что даже сильная женщина должна давать выход своей сексуальности. Вы ведь так сказали, Брук? Я читала.

Брук кивнула.

– Она сделала это не для мужчин, Уэйн, что бы там ни болтали твои приятели в пивнушке, – ворчливо продолжила Скаут. – Она сделала это для самой себя, потому что гордится своим телом и своей красотой, и в этом нет ничего дурного или грязного. Напротив – это храбрый и решительный шаг, вполне в духе феминизма.

Скаут завершила свое маленькое выступление и с улыбкой посмотрела на Брук, явно рассчитывая заслужить ее одобрение.

– Да, действительно, э-э… Скаут, все так и есть.

Уэйн по-хозяйски налил себе еще бурбона.

– Ну, тогда, значит, я со спокойной совестью буду дрочить в уборной над твоим портретом, Брук. Должен признаться, до сих пор я не сознавал того, каким благородным и важным делом занимаюсь.

Скаут, казалось, была готова под землю провалиться от смущения. Но не успела она принести извинения Брук, как Уэйн уже снова заговорил:

– Я тут хочу у Брук спросить кое-что, а ты, Скаут, должна пообещать мне, что не будешь злиться.

– Смотря что ты хочешь спросить, Уэйн.

– Я хочу спросить, как эти девочки из «Плейбоя» добиваются такого эффекта с волосами. Уж больно идеально выглядит.

Брук удалось ответить ровным голосом:

– Ну… это все укладка. Много лака, хорошее освещение… Иногда волосы наращивают.

– Брук, я не эти волосы имею в виду.

Скаут залилась багровым румянцем. Она едва могла поверить в то, что слышала. И это в гостях!

– Уэйн! – она щипнула его за бок.

– Но мне интересно! – запротестовал Уэйн. – Когда еще представится такая возможность? Ну, ты же помнишь, как мы пытались побрить тебе лобок и что из этого вышло: кожа красная была, как у индейца!

Скаут сгорала от стыда.

– Простите, Брук, мне ужасно жаль… Я…

Но Уэйн продолжал гнуть свое. Он явно напал на тему, которая давно его волновала.

– А у девочек из «Плейбоя» там пушок, словно никогда ничего и не росло. Не так, как после бритья. И это взрослые женщины – не малолетки, а у них пушок вместо волос. Каким образом они добиваются такого эффекта?

Тема беседы, столь занимавшая Уэйна, вполне соответствовала обстоятельствам, при которых происходил разговор, – и то и другое было ужасно.

Скаут буквально жгла глазами ковер, как будто страстно желала заползти под него, спрятаться ото всех. Брук не знала, куда деваться. Она попробовала взглянуть в лицо Уэйну, чтобы доказать ему, что ей не страшно, но, к сожалению, ей было страшно, и ее затея не удалась. Смотреть на Брюса было не легче – они ничем не могли утешить друг друга. В конце концов она откинулась назад и, лежа на диване, просто уставилась в потолок. Вместе Скаут и Брук охватывали взглядом всю комнату целиком – от пола до потолка.

– Ну, так как они добиваются такого эффекта, Брук? – повторил Уэйн уже более жестким тоном.

– Для этого есть стилисты.

Уэйн никогда не слышал ничего смешнее.

– Стилист! Лобковый стилист! Вот так профессия! От такой и я бы не отказался!

– Уэйн, прекрати! – Скаут была шокирована.

Но Уэйн плевать на это хотел. Ему казалось, что он напал на золотую жилу.

– Ну да! Я бы работал днем и ночью, и даже по выходным. «Вам, мадам, мытье с шампунем или без? А не желаете ли немного кондиционера?» Я бы так старался, что заработал бы на собственный салон… У меня бы там женщины сидели в ряд, читали дамские журналы и сушили такими маленькими фенами…

– Я больше не могу это слышать! – Скаут схватила две подушки с дивана, приложила их к ушам и закричала: – Ааааааааа!

– Да брось ты, милая, – успокаивал Уэйн орущую Скаут, но при этом у него от смеха по щекам катились слезы. – Ты же не станешь спорить, что идея лобкового стилиста – просто умора. Ну, ты подумай, о чем они беседуют с клиентами? О том, как те провели отпуск? Или…

Чем дальше Уэйн развивал свою мысль, тем громче Скаут кричала. К тому же, пытаясь заглушить его комический монолог, она вдобавок стала топать ногами. Вся эта безумная какофония привела к тому, что Брюс наконец вышел из гипнотического транса. Он пересек комнату и снял трубку домофона.

– Что надумал, босс? – поинтересовался Уэйн, все еще посмеиваясь над собственной шуткой.

– Звоню охраннику. Он в домике снаружи. Если живо отсюда уберетесь, он вас не тронет, но если попытаетесь что-то с нами сделать, убьет вас.

– Меня? Онубьет меня?Ха-ха-ха.

Уэйн навел пистолет на Брюса. На секунду Брюсу показалось, что дни его сочтены.

– Бух! – сказал Уэйн, все еще в добром расположении духа. – Давай, вызывай свою охрану. Да, сэр. Если вам так хочется, звоните старику.

Брюс нажал на кнопку домофона и теперь ждал ответа. Скаут воспользовалась моментом, чтобы извиниться перед Брук. Она никак не могла прийти в себя после ужасных слов Уэйна.

– Брук, простите Уэйна за то, что он лезет куда не надо. Он просто не понимает, как важно женщине беречь такое личное от посторонних.

Брюс снова нажал на кнопку. Ответа не было. Уэйн глянул на него поверх пистолета.

– Не отвечает, мистер Деламитри? Может, он вас не слышит?.. Давайте-ка ему поможем.

Уэйн и Скаут сидели на диване. На полу рядом с диваном лежал рюкзак, который Уэйн принес с собой. Уэйн запустил в него руку.

Если бы Брюс снимал эту сцену в кино, он бы, наверное, сначала навел камеру на Уэйна и Скаут, потом – на руку Уэйна, погружающуюся в рюкзак. При монтаже вставил бы кадр, на котором запечатлен он сам, а следом – крупный план Скаут, предвкушающей реакцию хозяев дома, ведь ей известно, что там, в рюкзаке. В заключение он снова вернулся бы к руке Уэйна, вытягивающей за волосы кровавую голову.

Но Брюс не снимал кино. Он был статистом в этом фильме, и сердце у него едва не остановилось. Ему пришлось схватиться за стену, чтобы не упасть.

Брук раскрыла рот, но вместо крика смогла выдавить лишь хрип, сухой и болезненный. Словно в кошмарном сне, она была парализована необоримым страхом.

Уэйн поднял голову мертвеца на всеобщее обозрение.

Получился бы чудесный кадр. Гротескная кровавая голова охранника и рядом с ней – красивое смеющееся лицо Уэйна.

– Сюрприз! – прокричал Уэйн со смехом.

На лице у Скаут застыла глуповатая улыбка. С одной стороны, Скаут была довольна эффектом, произведенным шуткой ее парня, но с другой, чувствовала некоторое смущение и как бы извинялась этой улыбкой за то, что поступили они все же нехорошо.

Уэйн поднялся и, держа голову за волосы, зашагал через комнату к Брюсу. Тот в ужасе отпрянул и, тяжело дыша, вжался в стену, словно пытаясь просочиться сквозь нее.

– Ах… ах… – Брюс силился что-то сказать, но мог лишь судорожно втягивать воздух. В руке у него по-прежнему была телефонная трубка, которую он каким-то чудом удерживал непослушными пальцами. Уэйн взял ее из онемевшей руки Брюса и приложил к уху окровавленной головы.

– Алло! Алло! – заголосил Уэйн. – Мистер охранник!.. Что-то он плохо слышит, не так ли, Брюс?

Уэйн выпустил трубку из рук и поднял голову повыше, так что чуть не уткнулся носом в физиономию мертвеца.

– Эй! Ты меня слышишь? – Уэйн орал на охранника что было сил. – Твой работодатель хочет с тобой поговорить, ты, придурок!

Голова беспомощно болталась в его руке. Уэйн отвернулся с отвращением.

– Сколько вы платили этому парню, мистер Деламитри? Много? Потому что если много, то зря, приятель. Как охранник он был просто курам на смех. Сидел, дурак дураком, в своей будке и изливал душу собаке – здоровенная, надо сказать, псина, – а мы подкрались сзади и убили его.

Скаут виновато взглянула на Брук.

– Собаку мы не убивали.

Придорожный магазин-фургон осветился синим, потом красным, снова синим, и опять красным.

Полицейские не могут без иллюминации. Когда они подъезжали, еще только рассветало, и других машин на дороге от трассы к магазину не было. Но копы есть копы. Немногочисленным обитателям окрестных трейлеров еще повезло, что они не включили сирену.