Текст книги "Благословение"
Автор книги: Белва Плейн
сообщить о нарушении
Текущая страница: 2 (всего у книги 19 страниц)
Эмми потрогала волосы Дженни.
– Я хочу, чтобы у меня были черные вьющиеся волосы, как у тебя.
– А я хочу, чтобы у меня были волосы, как у тебя. Мои превращаются в мелкие кудряшки после дождя. Это так неприятно.
– Нет, это прекрасно, – ответила Сью. – Папочка думает так же. Я спрашивала его.
Дженни крепко обняла ее. Они такие милые, эти детишки, с их мягкой кожей и влажными, чмокающими губами. Конечно, они иногда бывают довольно капризными, но это вполне естественно. Она почувствовала прилив, если не любви – как легко мы бросаемся словом любовь! – то очень близкого к ней чувства. Уже в спальне она достала с полки книгу и почитала о Кристофере Робине.
– Они сменяют караул у Букингемского дворца; Кристофер Робин спустился вниз вместе с Алисой. – Она прочитала про водяные лилии:
– Над водою
Там и тут
Поднимаются водяные лилии.—
Она закрыла книгу.
– Теперь спать. – И задвинула шторы.
В освещенной розовым светом комнате было чисто и уютно. От этого покоя у Дженни защемило сердце. Ей так часто приходилось сталкиваться с другой стороной жизни: с оскорблениями, обидами, увечьями, со всем тем злом, которое люди причиняют друг другу. Бросив прощальный взгляд на маленьких девочек, она ощутила прилив благодарности за то, что, по крайней мере, они-то защищены от всего этого. Ее охватили сложные чувства, почти благоговейные. Она погасила свет.
– Спокойной ночи, дорогие, приятных снов. Так моя мама обычно говорила мне. Приятных снов.
Джей стоял возле двери в свою спальню.
– Я знаю, ты говорила, что ничего не хочешь менять в доме, – начал он.
– Это было бы слишком расточительно, когда все и так в прекрасном состоянии.
Сама мысль о перемене обстановки во всех комнатах внушала ей беспокойство. У нее не было достаточно опыта для этого, а кроме того, ее это и не очень интересовало. Она заглянула через коридор в длинную гостиную, убранную зелеными коврами, на которых островками расположились стол красного дерева и диваны с ситцевой обивкой, все говорило о приятном спокойном вкусе. Затем она также осмотрела столовую и, к своему удивлению, поняла, что стол был работы Данкана Файфа, а стулья с сиденьями из набивного шелка – чиппендейл.
– Но хотя бы спальню, – настаивал Джей. – Нам нужна новая спальня.
Да, она была согласна с этим. Ей бы не хотелось, чтобы оставалась та кровать, на которой он спал с другой женщиной. Кроме этого, она бы убрала шкаф и комод, в которых Филлис хранила свою одежду. На следующей неделе у нее будет время, и она займется этим.
На высоком комоде, который, как она предполагала, принадлежал Джею, стояла фотография в серебряной рамке, где была изображена молодая женщина в пышном свадебном платье и жемчужном ожерелье другой бабушки Джея. У нее были большие и немного удивленные глаза, круглое лицо с широкими скулами. Удивительно, подумалось Дженни, за исключением прямых светлых волос, она очень похожа на меня. Интересно, заметил ли Джей это сходство. Вероятно, нет. Недаром говорится, что люди бессознательно делают один и тот же выбор снова и снова. Она замолчала, изучая лицо и сравнивая.
С каким-то беспокойством Джей сказал: – Это не останется, конечно. Я положу портрет куда-нибудь в другое место.
– Почему не останется? Ты будешь не ты, если забудешь ее.
Бедная, умереть от рака в тридцать два года, оставив любимых людей, все это.
– Ты единственная и неповторимая, Дженни. – Голос Джея звучал взволнованно. – Вряд ли хоть одна женщина скажет так и при этом будет думать так же, как ты.
И она действительно так думала. Странно, но наедине с Джеем она не испытывала ни неловкости, ни, тем более, страха из-за того, что ее сравнивают еще с кем-нибудь. Наедине с ним она была абсолютно уверена в себе. Только семья Джея, его родители, вся обстановка их дома вызывали у нее это чувство неуверенности, боязни, что она не принадлежит к их кругу, несмотря на всю их приветливость. Но она преодолеет это…
Он обнял ее и положил ее голову себе на грудь.
– Я так спешу побыстрее закончить все дела со свадьбой. Мы не смогли спать вместе в эти выходные в доме моих родителей, не можем спать вместе и здесь из-за детей и няни. Это невыносимо.
– А я снова буду у себя всю эту неделю, – прошептала она, затем приподняла голову, чтобы взглянуть ему в лицо. Она провела пальцем по его носу. – Я тебе не говорила, что ты напоминаешь мне Линкольна. Если бы ты носил бороду, ты был бы его точной копией.
Джей рассмеялся.
– Любой мужчина, если он высокий и худощавый, с продолговатым лицом и длинным носом, будет похож на Линкольна. Для твердолобого молодого адвоката ты довольно романтична.
– Может, я и твердолоба, но и мягкосердечна тоже.
– Дорогая, я хорошо это знаю. Послушай, тебе нужно выспаться. Я посажу тебя в такси. И позвони мне, когда доберешься домой.
– Я могу сама взять такси, Джей. Меня никогда так не баловали. Уж не думаешь ли ты, что водитель такси собирается похитить меня, а?
– Нет, но позвони мне все-таки, когда приедешь.
* * *
Квартира в отремонтированном доме без лифта в Ист-Ривер была совершенно другим миром. Здесь жили по одному и вдвоем молодые артисты театра, художники, начинающие предприниматели, словом, те, кто надеется чего-нибудь достичь в жизни. Их квартиры располагались в определенном порядке, от совершенно пустых – с циновкой на полу и торшером, наполовину меблированных – с ободранными деревянными кроватями, плетеными викторианскими креслами из комиссионных магазинов, до полностью меблированных, с коврами, книгами, пластинками и растениями. У Дженни была меблированная квартира.
В то мгновение, когда она повернула ключ в замочной скважине, дверь через холл напротив отворилась.
– Привет! Ну как все прошло? – Ширли Вейнберг, в халате, с мокрой головой, завернутой в полотенце, хотела все знать. – Я только собиралась посушить волосы, когда услышала, что ты вернулась. Как все прошло? – повторила она. – Ничего, если я войду?
– Конечно, проходи.
Они жили рядом вот уже пять лет, и их связывали добрые отношения. Ширли работала секретарем театрального продюсера и смотрела на мир, как на второй Бродвей, несчастные жены и пыльные залы суда были не ее стихией. Она села на софу Дженни.
– Ну что, сплошное великолепие, этот их дом?
Без сомнения, Ширли представляла себе мраморные полы и позолоченное дерево.
– Да, нет, это сельская усадьба, ей лет сто пятьдесят или побольше. Мне понравилось, но тебе там вряд ли понравилось бы.
– Ну, они хоть ужасно богаты, да?
Такие вопросы довольно неприятны, но надо принимать во внимание, кто их задает. Ширли была туповатой, но доброй. Но почему так много людей задают одни и те же вопросы? Каким-то образом пробуждается любопытство, и раздается вопрошающий голос – кто? когда? И любопытство удовлетворено…
– Я не думаю, что они «ужасно богаты». Но они и не бедные тоже, – спокойно ответила Дженни. – Но как-то никто не думает о них таким образом.
– Ты, может, и нет. Но ты вообще чудная, – покровительственно произнесла Ширли. – А что в коробочке?
– Ожерелье. Посмотри.
– Боже мой! Ты только взгляни на него!
– Ты напугала меня. Почему ты так кричишь?
– Господи, ты идиотка. Здесь жемчуг стоимостью в десять тысяч долларов, неужели ты этого не знала? Нет, что я говорю? Он стоит гораздо больше. Жемчуг снова поднялся в цене.
– Этого не может быть, – выдохнула Дженни.
– Я знаю, что говорю. Я работала одно время на Мэдисон-Авеню в ювелирном магазине. Эти жемчужины размером в девять миллиметров. Ты знаешь, что это значит? Нет, конечно же, ты не знаешь. Надень его.
– Теперь я боюсь и прикасаться к нему. Я боюсь, жемчуг разобьется.
– Он не разобьется. Надень его.
– Я чувствую себя довольно глупо, если он действительно такой дорогой. Куда я его надену?
– Да куда угодно, есть много мест. Он великолепен. Посмотри.
– Я никогда не задумывалась о таких вещах, – удивленно ответила Дженни. – Я не понимала, почему кто-то хочет вешать себе на шею все эти деньги?
– Ты чудная, – раздалось в ответ. – Оно что, для тебя совсем ничего не значит?
– Ну, в каком-то смысле и значит. Оно очень красиво, конечно, но для меня важно то, что это значит, что я желанна в их семье, и вот почему я очень и очень счастлива. Я никогда не стремилась иметь такие вещи. Наверное, потому, что я просто не могла позволить себе ничего такого.
– Ну, похоже, что теперь ты можешь себе позволить это. Ты действительно без ума от него, да?
Дженни подняла глаза и взглянула в лицо подруги: за искренней привязанностью проглядывало и любопытство.
– Да, это так, – просто ответила она.
– Я никогда не видела, чтобы ты была так увлечена.
– Просто я раньше так никого не любила.
– Ты счастливая. Ты знаешь, ты жутко счастливая?
– Да, знаю.
– Любить мужчину, который хочет, чтобы это все было навсегда. Господи, как я устала от парней, которые не могут обещать тебе ничего, кроме того, что они никогда не посягнут на твою свободу. Я бы хотела отдать свою свободу, не всю, конечно, а часть, ради того, чтобы иметь дом и ребенка. Двоих детей. Но мужчины, которые сейчас встречаются, сами как дети, – посетовала Ширли.
Дженни, повесив свое пальто, ничего не ответила. Ей вдруг вспомнилось, как больше года назад Ширли и Дженни, как и большинство их ровесниц, наслаждались полной независимостью и свободой, которые ранее считались исключительной привилегией мужчин. А затем биологические часы, как они называли это тогда, начали тикать очень громко.
– Биологические часы, – произнесла она.
– Да. Ну, я очень рада за тебя. – Ширли встала и поцеловала Дженни в щеку. – Ты очень симпатичная девчонка, тебе повезло. Послушай, тебе надо запастись кусочком фланели и протирать жемчуг всякий раз, когда надеваешь его. И каждые два года его нужно восстанавливать. На твоем месте я бы это делала у Тиффани.
Когда она ушла, Дженни еще постояла некоторое время с жемчугом в руке. Мысли переполняли ее. Она оглядела свою небольшую комнату. Конечно, ее не назовешь красивой, но это была удобная и приятная комната, с репродукциями голубей Пикассо и геометрических фигур Мондриана. Иногда она думала, как было бы смешно, если бы Джей переехал к ней сюда. Она сама выкрасила стены в желтый цвет, купила пестрое стеганое одеяло ручной работы у народных умельцев горных районов Теннесси и ухаживала за высокой пальмой, стоявшей у окна в деревянном ящике. Книги и первоклассная стереоаппаратура были приобретены ею лично, на свои средства, и это вызывало у нее приятное чувство, возможно, даже удовлетворение.
Конечно, карьера, можно сказать, удалась. Теперь, выстояв в этом мире и доказав, что она может выжить в нем одна, она была готова, и даже рада пожертвовать своей независимостью.
С Джеем она познакомилась на одном из многолюдных шумных сборищ, с белым вином и бестолковой болтовней, проходившем где-то в одной из переоборудованных новомодных мансард, заполненной абстрактными фигурами, скульптурами из металла с подвижными частями. Кто-то вскользь заметил о выигранном Дженни деле по защите окружающей среды в Лонг-Айленде, а кто-то еще буднично и торопливо представил ей Джея. Почти сразу они отделились от остальных.
– Вы тоже адвокат? – спросила она.
– Да. Вместе с Депойстером, Филлмором, Джонсоном, Брауном, Розенбаумом и Леви.
– Это очень отличается от моей сферы.
– Очень отличается. – Он улыбнулся. В его глазах промелькнули веселые искорки. Уж не думаете ли вы, что я безнравственный защитник коррумпированных корпораций?
– Я не настолько глупа, чтобы думать, что все корпорации погрязли в коррупции.
– Хорошо. Потому что мне хотелось бы заслужить ваше одобрение.
– Но это довольно трудно.
– Достаточно откровенно. Но я буду действовать pro bono,[1]1
Ради общественного блага (лат.)
[Закрыть] вы понимаете.
– Это очень хорошо. – Она улыбнулась в ответ.
– Вам здесь не очень нравится, – сказал он. – Это все из области примитивной социологии и психологии. Вы знаете, что там происходит? «Посмотри на меня, я здесь, послушай меня…» Когда все это закончится, у вас не останется ничего от этого вечера, кроме головной боли. Давайте уйдем отсюда.
Они просидели до полуночи в тихом баре, рассказывая друг другу все о своих политических взглядах, семьях, своих музыкальных и гастрономических пристрастиях, любимых книгах, кинофильмах, занятиях теннисом. Им нравились Вуди Аллен, Апдайк и Диккенс. Они ненавидели гольф, острые соусы, зоопарки и круизы. Получалось слишком много совпадений. Уже позже они оба согласились, что поняли это прямо тогда, той ночью.
На следующий день он прислал ей цветы. Ее тронул такой старомодный жест, у нее никогда не было такого поклонника. Неожиданно ей стало ясно, что она никогда не знала об истинных возможностях любви, никогда не знала, что лежит в основе вещей. Ей только казалось, что она знала.
Так все это начиналось.
Она прошла долгий путь с тех пор, как оставила шумный дом в Балтиморе, университет в Пенсильвании – и тягостные воспоминания. К тому времени, когда она закончила университет, ее отец был болен, он страдал почечной недостаточностью. Когда он умер, ей было уже двадцать пять. Ее мать продала магазинчик, собрала все небольшие сбережения, полученные от торговли, и, получив также немного денег по страховке отца, переехала жить к сестре в Майами, где климат был мягче, а жизнь дешевле. Затем, скопив достаточно денег для поступления на юридический факультет, Дженни вернулась в Филадельфию и опять поступила в университет.
Ей нужно было наверстать упущенное, ведь и так было потеряно четыре года. Она была целеустремленной, усердно занималась и редко развлекалась. В двадцать девять Дженни закончила университет с отличием и могла претендовать на получение престижной должности секретаря на следующий год. Должность секретаря открыла бы ей дорогу в какую-нибудь солидную юридическую фирму в Филадельфии, если бы она захотела. Но за трудные годы ее жизни сформировался твердый, независимый характер. Пришло время делать то, к чему она стремилась, и самым подходящим местом для этого, по ее мнению, был Нью-Йорк.
В скромном районе в центре города около Второй Авеню она открыла контору, которая и состояла-то всего из двух комнат, арендованных у некоего товарищества, куда входили три молодых человека, тоже выпускники юридического факультета, стремящиеся заниматься уголовным правом. Не имея никакого интереса к семейным делам или личным проблемам женщин, они охотно передавали их дела Дженни. Так она начала и постепенно сумела создать себе репутацию убежденного и твердого защитника прав женщин, особенно бедных.
А годы между тем шли и шли. Она посещала занятия по самоусовершенствованию, что-то почерпнула из них для себя, но вскоре перестала туда ходить. Как и Ширли, ей встречались веселые и интересные мужчины, но они не стремились к постоянству в своих связях. Она даже влюбилась – или думала, что влюбилась, – в симпатичного молодого человека, который в конце концов с некоторой горечью признался, что он пытался изо всех сил, но ничего не может с собой поделать: его больше привлекают молодые мужчины. Ее руки добивались один или два приличных человека, за которых она вышла бы замуж, если бы только смогла полюбить кого-то из них. Она встречалась с очаровательным мужчиной, который обожал ее, но не имел ни малейшего желания развестись с женой. Как-то все не складывалось у нее. Поэтому Дженни была благодарна судьбе, что у нее была работа и прочие радости, доступные городскому жителю: балет и опера в центре Линкольна, первые показы зарубежных кинофильмов, бег по воскресеньям в парке, книжные магазины на Пятой Авеню, итальянские ресторанчики в Виллидж и курсы в Новой школе.
Она вела активный образ жизни, занималась полезной деятельностью, но лично ей это ничего не давало, и когда все было сказано и сделано, то пустота заполняла сердце.
Пока в него не вошел Джей. Скоро будет уже два года, как они вместе.
Дженни протерла жемчуг, как ей посоветовали, осторожно положила его на бархатную подушечку и спрятала коробочку под стопку своих ночных рубашек. Раздевшись, она стала рассматривать себя в большом зеркале на двери ванной комнаты. Не так уж плохо. Ей никогда не приходилось особенно следить за своим весом, и это было счастьем, поскольку она любила хорошо и вкусно поесть, особенно макароны, хлеб. Ее кожа не была дряблой, и все благодаря теннису и бегу. Напевая что-то под нос, она покрутилась перед зеркалом и даже изобразила нечто вроде танца. Счастливая, счастливая…
Зазвонил телефон.
– Это Джанин Раковски? – Джанин. Никто, кроме ее матери, больше не называл ее так.
– Да, – удивленно ответила она.
– Меня зовут Джеймс Рили. – Голос был вежливым и спокойным. – Я знаю: то, что я собираюсь сказать, испугает вас, но…
Мама. Несчастье во Флориде. Мама пострадала. Произошла авария. Вой сирен. Полицейские машины. Спешит «скорая». Красные огни мелькают.
– Что? Что случилось?
– Нет, нет, – быстро ответил мужчина. – Ничего страшного. Простите, что напугал вас. Дело вот в чем. Я представляю службу, занимающуюся приемными детьми. Мы называемся Поиск родителей. Вы, вероятно, слышали о нас.
– Не думаю. – Она была озадачена. – Вам нужен адвокат?
– О, нет. Речь идет не о юридических случаях. Дело вот в чем…
Ей показалось, что этот человек сейчас пустится в пространные объяснения, поэтому она быстро прервала его.
– Я адвокат, поэтому, если это не юридическое дело, у меня совершенно нет времени на разговоры. Простите…
Теперь он, сохраняя тот же спокойный тон, перебил ее.
– Если вы уделите мне одну или две минуты, я вам всю объясню. Вы знаете, я уверен в том, что большинство приемных детей пытаются найти своих настоящих родителей. Так много организаций пытаются им помочь, наша только одна из них, и мы…
Дженни глубоко вздохнула.
– Я даю на нужды благотворительности, сколько могу. Если вы пришлете мне брошюру, о вашей деятельности, я обязательно прочту ее, – сказала она.
Мужчина, однако, не собирался отступать.
– Речь идет не о благотворительности, мисс Раковски. – Последовала длинная пауза. Затем он снова заговорил, на этот раз почти шепотом: – У вас родилась девочка девятнадцать лет назад.
Шли секунды. Вторая рука у нее соскользнула, задела настольные часы. Тихое потрескивание раздавалось в трубке, или, может, это кровь стучала у нее в висках?
– Она искала вас больше года. Она хочет увидеть вас.
«Мне сейчас станет плохо, я упаду в обморок», – подумала Дженни. Она села.
– Я предпочел позвонить вам домой, а не в офис, потому что это очень личное.
Она не могла говорить.
– Вы слышите? Мисс Раковски?
– Нет! – Ужасный хрип вырвался из горла Дженни, словно ее резали без анестезии. – Нет! Это невозможно! Я не могу!
– Я понимаю. Да, конечно, это шок для вас. Вот почему ваша дочь хотела, чтобы мы – я – позвонили сначала. – Пауза. – Ее зовут Виктория Миллер. Все, однако, называют ее Джилл. Она здесь, в городе, студентка-второкурсница.
Холодок пробежал по спине Дженни. Ее сердце бешено колотилось.
– Это невозможно… Ради Бога, разве вы не понимаете, что это невозможно? Мы не знаем друг друга!
– Вот в чем дело, не так ли? Разве вы не должны узнать друг друга?
– Вовсе не в этом дело, нет! Я отдала ее в хорошие руки. Неужели вы думаете, что я позволила бы отдать ее кому угодно? Да?
Голос Дженни прервался, у нее перехватило дыхание.
– Нет, я, конечно, так не думаю, но…
– Зачем? С ней что-то не так? Что-то случилось с ней?
– Ничего подобного. Она вполне счастлива и хорошо устроена.
– Ну вот! Видите? Я говорила вам! У нее есть семья, они заботятся о ней. Что она хочет от меня? Я даже никогда не видела ее лица. Я… – Уцепившись за телефон, Дженни опустилась на пол и прислонилась к столу.
– Да, у нее есть семья, и очень хорошая. Но она хочет увидеться с вами. Разве это не естественно для нее – хотеть знать, кто вы? – Голос звучал спокойно и убедительно.
– Нет! Нет! Все кончено, это старая история. Все давно решено. Не надо ничего менять. Я не могла заботиться о ней тогда. Вы же не знаете, как все было! Я вынуждена была отдать ее. Я…
– Никто не говорит ни слова об этом, мисс Раковски, все понятно. Мы все здесь профессионалы, психологи и работники социальной службы, и мы все понимаем. Я понимаю вас. Поверьте мне.
Ладони Дженни покрылись потом, как и все тело. Пот, учащенное сердцебиение и слабость в ногах – ужасные ощущения. Она должна собраться, должна; она не может позволить себе расслабиться, она не справится одна с сердечным приступом.
– Джилл замечательная молодая девушка, очень умная, – продолжал голос. – Вы…
– Нет, я сказала! В этом нет никакого смысла! Мы не можем начать все снова после девятнадцати лет. О, пожалуйста! – Теперь она умоляла. – Пожалуйста, скажите ей, что это невозможно. Передайте ей, что это невозможно. Передайте ей, чтобы она была счастлива и оставила меня в покое. Забудьте это. Так будет лучше для нее. Я знаю, так лучше. Пожалуйста. Ради Бога! Уйдите и оставьте меня одну! О, пожалуйста!
– Мисс Раковски, я больше не буду надоедать вам сегодня. Поразмышляйте над этим несколько дней. Я верю: вы постараетесь понять, что это не так уж и плохо, это не трагедия. Я позвоню вам еще раз.
– Нет! Я не хочу разговаривать с вами снова. Я… Разговор прервался!
Она прижалась затылком к столу, держа телефон на коленях. Ее сердце продолжало колотиться, кровь стучала в ушах.
– Боже мой! – громко произнесла она. – Боже мой! – Она закрыла глаза и положила голову на колени.
«Меня тошнит. Я теряю сознание…»
Когда она открыла глаза, узор на обивке большого кресла начал кружиться. Коричневые, белые и черные круги, квадраты и звезды вспыхивали и гасли. Она снова закрыла глаза, прижав к ним пальцы.
«Все эти годы я не хотела вспоминать о ней. Я должна была забыть ее, ведь так? И иногда я забывала о ней. А в остальное время? Я не смела думать об этом…»
– Разве вы не видите? – кричала она в пустой комнате, кричала никому и каждому, всему миру, судьбе. – Разве вы не видите? О, Боже мой… – Она стонала. Закрыв лицо руками, она покачивалась и стонала.
Прошло довольно много времени, прежде чем сознание вновь вернулось к ней. Она стала взывать к своему разуму, чтобы механизмы, приводящие его в движение, заработали и не дали ей рассыпаться на мелкие кусочки.
Думай, Дженни. Ты не можешь поддаваться панике. Всегда можно найти достойный выход из любой ситуации. Ты всегда так говоришь другим людям. Теперь скажи это себе. Думай.
Снова зазвонил телефон. Он был накрыт ее халатом, поэтому звук шел как бы издалека.
– Ты не позвонила мне, – сказал Джей. Она побледнела. – У тебя линия была занята. Ты звонила?
– Да, это был клиент.
– Они беспокоят тебя даже в воскресенье?
– Ну, это случается иногда. – Она начала бормотать. – Земельный собственник притесняет женщину. Это ужасно. И Ширли была здесь, поэтому я в любом случае не могла воспользоваться телефоном. Она ушла минуту назад. Я не могла избавиться от нее.
Джей засмеялся.
– Ей будет тебя недоставать. Не правда ли, сегодня был чудесный день? Я как раз сижу и думаю об этом.
– Замечательный уикенд.
– Мы все еще не купили тебе кольцо. Могу я пригласить тебя как-нибудь днем на этой неделе?
«Как я могу вот так вдруг предъявить ему ребенка? Если бы я сказала ему в первый день…»
Он заговорил снова, прервав ее размышления:
– Мы поедем в магазин Картье. Это не так далеко.
– Джей, мне не нужно такое дорогое кольцо. Действительно, не нужно.
– Дженни, не будь мелочной. Не спорь со мной. Иди спать. Я сам уже почти сплю. Спокойной ночи, дорогая.
Положив трубку, она закричала во весь голос.
– Господи, что же мне делать?!
Войти в семью с появившейся вдруг ниоткуда девятнадцатилетней дочерью… дети Джея… свадьба всего лишь через пару месяцев… семья Вулфов, эта почтенная, доверчивая, добропорядочная пара. Либералы. Но всем понятно, что кодекс под приятной наружностью довольно суровый. И Джей… Я солгала… Такое сокрытие всегда считалось ложью, и ничем иным. Да… да.
Умная девочка, сказал тот человек. Джилл, они так называют ее. Несчастный ребенок. Отданный в чужие руки. Она вышла из меня, из моего чрева. Я слышала протестующий крик новорожденной, один жалобный беспомощный писк, и потом они унесли ее, маленький сверток унесли из комнаты, из моей жизни. Похожа ли она на меня? Смогу ли я узнать ее, если где-нибудь встречу, не зная, что это она? Но я сделала правильно. Ты знаешь, ты сделала правильно, Дженни. И она не может вернуться снова в твою жизнь сейчас. Она не может. Думай, я говорю тебе. Но я не могу думать. У меня нет сил. Я совершенно вымотана.
Она поднялась с пола, погасила свет и, как была в халате, так и легла в постель. Ее начало трясти. Она лежала очень долго, укрывшись одеялом с головой. Абсолютно одна…
Одна, как и тогда, когда возвращалась в автобусе назад, на восток из Небраски. Она чувствовала то же самое. Она могла снова ощущать тот запах выхлопных газов и приступ тошноты, когда автобус раскачивался, проезжая быстро мимо одинаковых маленьких городков, супермаркетов, свалок старых машин, парков, возвращаясь назад к жизни. Возвращаясь назад…
