Текст книги "Благословение"

Автор книги: Белва Плейн

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 19 страниц)

– Да. Я защищаю права женщин, бедных женщин, в основном. А теперь у меня появился и еще один интерес, я и не думала, что буду этим заниматься. – Гордость прозвучала в ее голосе, которая была вызвана, к ее немалому удивлению, стремлением показать, кто она и чего достигла. – Я сейчас в гуще борьбы, от исхода которой зависит очень многое.

– Мне бы хотелось узнать об этом, – сказала Джилл, отложив вилку.

И Дженни, не называя имен и места действия, пересказала историю Грин-Марч. Рассказ получился очень живым; впервые она говорила о деле с человеком, который не был вовлечен в него, и Дженни чувствовала, как у нее крепнет убежденность в своей правоте.

– Примерно то же самое происходит и у нас дома, – сказала Джилл, когда Дженни закончила, – создалось своего рода движение, чтобы спасти горы от застройщиков. Папа активно участвует в нем. Он бывает на всех заседаниях комитета по защите окружающей среды. У каждого из нас есть свои интересы. Меня привлекают индейцы, их общественное устройство, древнее и современное. – Она взглянула на Дженни из-за чашки кофе. – Работа Питера посвящена юго-западным индейцам тоже. Странное совпадение, вам не кажется? – И когда не последовало никакого комментария, она спросила: – Вам хотелось бы, чтобы я совсем не упоминала о нем?

Ответ Дженни был спокойным:

– Джилл, именно так. Я не хочу думать о нем. Пожалуйста, пойми это.

– Если вы так ненавидели его, почему же не сделали аборт?

– О, Боже мой, ну и вопросы ты задаешь! Речь идет не о ненависти. Я не ненавидела его ни тогда, ни сейчас. – Она опустила свою руку на руку девушки. – Я даже никогда не думала об аборте. – Ей пришлось добавить: – Они хотели, чтобы я сделала это. – Она содрогнулась. – Никогда.

Джилл взглянула в зал поверх головы Дженни. Дженни подумала, что уже начинает узнавать ее привычки. Она смотрит в сторону или вниз на пол, как вчера вечером, когда обдумывает свои следующие слова.

– Меня удивляет, что вы никогда не были замужем. Разве вы не хотели?

Ожидался честный ответ. Но Дженни могла быть только наполовину честной в этом.

– Однажды.

– За моего отца?

– Но ничего не получилось.

– Как это ужасно для вас!

– В тот момент – да, так оно и было.

– Только в тот момент? Разве вы не любили его?

– Если можно назвать это любовью. Я думала, что так оно и было.

Джилл, не ответив ничего, снова смотрела вниз. И Дженни, вздохнув с облегчением, начала опять изучать ее. Что она уже может знать о любви? Мужчины, вероятно, находят ее привлекательной; конечно, красавицей в классическом смысле ее назвать нельзя, ее красоте недоставало симметрии и чего-то того, что когда-то считалось мерилом красоты; но вкусы меняются. Одни такие волосы чего стоят, а еще уверенные манеры, ум. «Восхитительная девушка» – так отозвался о ней мистер Рили, или, может, это была Эмма Данн.

– Ну, было это любовью или нет, но вы получили меня.

Дженни ответила твердо:

– Да, я поступила по-своему и родила тебя. Я была одна. Мои родители ничего не знали.

– Почему?

– Это слишком ранило бы их. Все это трудно объяснить. Нужно знать их, чтобы понять, почему.

– Я не могу представить, как можно иметь ребенка в моем возрасте.

– Я была моложе, чем ты сейчас.

– Как, должно быть, вы были испуганы. Нет, я не могу себе этого представить, – тихо прошептала Джилл.

– Я тоже не могла представить это.

Снова то облако, то тяжелое серое покрывало придавило Дженни, повисло над радужным залом. Люди вокруг весело разговаривали друг с другом, много было и целых семей. Все были в праздничном, приподнятом настроении.

Джилл воскликнула:

– Какой вы были смелой!

– Когда нет иного выбора, каждый может быть смелым.

– Как тяжело было для вас отдать своего ребенка!

– Если б я увидела тебя и просто подержала в руках, этого бы не случилось, и я это знала. Поэтому я даже ни разу не взглянула на тебя, когда ты родилась.

– Вы часто думали обо мне потом?

Где же мне найти силы, чтобы выдержать эту пытку, спрашивала себя Дженни.

– Я старалась не думать. Но иногда я пыталась представить, где ты живешь, какое у тебя могло быть имя.

– Это глупое имя, правда? Глупое сочетание. Виктория в честь маминой сестры, которая умерла. Джилл – это имя, которым они назвали меня.

Джилл улыбнулась, показав безукоризненно ровный ряд зубов, что свидетельствовало о хорошей работе ортодонта. Да, о ней действительно хорошо заботились.

– Я не могла позволить себе думать о тебе. Дело было сделано. Ты находилась в хороших руках, а мне нужно было продолжать жить. Ты можешь понять это, да? – И Дженни услышала мольбу в своем вопросе.

– Вы собрались с силами и поступили на юридический факультет. Вам удалось добиться чего-то в жизни. Да, я могу понять.

Это было такое замечание, на которое у Дженни просто не нашлось ответа, и она промолчала. Да и сам диалог, подразумевающий вопрос-ответ, казалось, замер.

Джилл заговорила снова.

– Но все же, вы так мало рассказали мне о себе.

– Я не знаю, что еще рассказать тебе, я лишь представила факты. Их не так много.

Внезапно какое-то новое выражение промелькнуло на лице Джилл: замешательство в ее глазах, плотно, почти сурово сжатый рот. Как-то незаметно между двумя женщинами возникла другая атмосфера. Но это и понятно, не так ли? При таком всплеске эмоций, различии в жизненном опыте, возрасте, месте жительства… да и во всем остальном.

Чтобы как-то разрядить обстановку, Дженни решила заказать десерт. Подошел официант с тарелками на подносе и порекомендовал пирожные с тележки.

– Я правда больше ничего не хочу, – сказала Джилл. – Я возьму его, только чтобы подольше длился обед.

Дженни была тронута.

– Мы найдем место, чтобы посидеть и поговорить еще в одном из холлов. Мы ведь не торопимся, – спокойно заметила она.

– Я подумала, что вы, возможно, торопитесь. Тогда почему бы нам не пойти к вам домой?

Дженни вздрогнула. Они сидели за обедом уже более полутора часов, и она все еще не сделала того, что собиралась сделать. Джилл должна понять, что не может больше приходить в ее квартиру. Она должна. Что, если, например, Джею взбрело бы в голову навестить ее именно в этот день? Или в какое-нибудь другое время?

– Джилл, я должна сказать тебе, мне очень жаль, но мы не можем пойти ко мне.

Ясные глаза широко распахнулись и стали встревоженными и пытливыми, как в прошлый вечер.

– Почему?

«Можно ли испытывать доверие к человеку, который годами скрывает правду, а потом внезапно решает все рассказать? – подумала Дженни. – Будешь только думать, что он многое еще утаил…»

Дрожащими руками она попыталась сделать протестующий жест.

– Ужасно трудно говорить об этом, объяснить все. Но существуют обстоятельства, глубоко личные причины. – Почувствовав беспомощность под испытующим взглядом Джилл, она замолчала.

Джилл ждала, ничего не говоря, и это заставило Дженни начать снова.

– Видишь ли… я пыталась сказать это вчера, но у меня ничего не получилось. Я знаю, у тебя сложилось неверное представление, что я не интересуюсь тобой. Но у меня так складываются обстоятельства… Существуют причины. – Она судорожно сжала дрожащие руки и опустила на колени. – Я пытаюсь сказать, что ты не должна встречаться со мной. Ты не должна приходить ко мне домой или звонить. Я сама буду связываться с тобой.

– Я не понимаю, – ответила Джилл. Ее щеки пылали.

Теплота, возникшая было между ними, когда они обнялись в фойе и разговаривали за столом, чувство близости, нежность, воодушевление от встречи – все сейчас бесследно исчезло.

– Мне не нравится это, Дженни. Сначала дать, а потом отобрать, так получается. Но почему?

– Я знаю, это трудно понять. Если бы только ты могла поверить мне…

– Но вы же не доверяете мне!

– Как ты можешь говорить так? Я верю тебе. Конечно, верю.

– Нет, вы что-то скрываете.

Как она непреклонна! И какой боевой характер. Она борется за принципы и выступает за права, свои собственные и других. В одно мгновение Дженни поняла, какою была Джилл.

Глаза Джилл наполнились слезами и заблестели.

– Это из-за меня? – настаивала она. – Вы стыдитесь меня?

Слово «стыдиться» заключало в себе долю истины (не стыжусь тебя как человека, но твоего появления, ведь я скрывала, отрицала правду), вместе с этой атакой, да, этой яростной атакой со стороны того, кому Дженни никогда не причиняла вреда, для кого, видит Бог, она сделала все, что могла, все вместе заставило ее разозлиться. И она знала, что злилась на себя за то, что причинила боль, вызвала эти слезы.

Она вынуждена была защищаться.

– Стыд не имеет ничего общего с этим, поверь мне, Джилл. Разве ты не можешь попытаться принять то, что я предлагаю? Я хочу, чтобы моя жизнь принадлежала мне одной. – Необходимость подталкивала ее, она заговорила быстро, торопливо: – У тебя своя жизнь. У Питера своя. Я никогда не беспокоила его ничем. Разве я не заслужила права иметь свою собственную, ни от кого не зависящую жизнь?

Из глаз Джилл хлынули слезы. Она с горечью заговорила сквозь слезы:

– Независимая жизнь! Неужели я как-то помешаю этому, если буду приходить к вам домой?

– Конечно, даже если б ты и не хотела, но все равно…

Джилл перебила ее.

– Этот обед, это все сплошной обман. Вы пришли сюда сказать мне по возможности вежливо держаться от вас подальше. Вот и все, ради чего вы пришли. – И она резко отодвинула стул, вставая.

– Сядь, Джилл, сядь. Давай будем благоразумными. Я прошу тебя. Ешь десерт.

– Дженни… я не ребенок, которого можно успокоить сладким.

– Ты несправедлива ко мне! Я же сказала, я буду звонить тебе, ведь так? Когда смогу, я позвоню. Я только сказала, чтобы ты…

– Я не позвоню, не беспокойтесь. Вам не придется бояться меня. Но я кое-что скажу вам. За Питера я не отвечаю. Он был прямо-таки шокирован, когда узнал, что вы сказали комитету по усыновлению. Он будет еще больше поражен, когда я позвоню ему и расскажу о том, что произошло сегодня.

Джилл резко поднялась, опрокинув стул. Официант быстро подскочил, чтобы поднять его, головы повернулись к ним, и Дженни дотронулась до руки Джилл.

– Не уходи так, – умоляла она, понизив голос. – Не убегай снова. Позволь мне оплатить чек, и мы посидим где-нибудь и поговорим.

Джилл собрала сумочку, взяла перчатки и шарф.

– Не о чем разговаривать, пока вы не скажете мне, что мы можем нормально общаться друг с другом. Что я могу звонить вам по телефону как всякий другой человек и… можете вы мне сказать это?

Официант стоял, держа счет, а женщина за соседним столиком уставилась на них с нескрываемым любопытством. Побледневшая и дрожащая, Дженни подыскивала какие-то слова, чтобы остановить ее.

– Вы можете? – повторила Джилл.

– Нет, не совсем. Но постой, послушай меня.

– Я уже слушала вас, и я не хочу слышать ничего больше. Спасибо за обед.

Дженни смотрела, как она уходила. Не имея сил броситься за ней и сознавая, что это будет бесполезно в любом случае, она села, глядя на тарелку Джилл, на которой мороженое уже начинало таять прямо на пирог. Клубничный пирог. Розовая лужица. Вот и нет у нее больше дочери, она пришла и ушла, и все это в течение суток. Злые глаза, ссутулившаяся спина и лужица мороженого в тарелке.

Официант кашлянул, напоминая о своем присутствии. Она взяла счет, оплатила и вышла на улицу. Такси стояли у тротуара перед входом в отель, но у нее не было желания побыстрее попасть домой. Хотелось где-то посидеть в одиночестве. Поэтому она повернула в другую сторону от дома и пошла пешком.

В парке, темно-коричневом зимой, тускло блестели ветвистые деревья, все еще мокрые после дождя. Быстро мелькали облака в холодном небе. И воскресный вечер будет уныл, независимо от погоды, если с вами нет любимого человека.

Но сейчас она была не в состоянии находиться рядом с Джеем. И, встав, не зная, куда еще можно пойти, кроме дома, она поспешила к себе. Уже возле дома она ускорила шаг, взбежала по лестнице в свою квартиру, села, запыхавшаяся и ослабевшая.

Ей слышались голоса: Джилл, Джея, мистера Рили, ее собственного отца, ее матери и матери Джея, горестно причитавших: Дженни, Дженни, что с тобой происходит?

Когда она включила телевизор, голоса утихли, заглушенные щебетом энергичной молодой женщины, радующейся новому моющему средству. Она выключила телевизор и легла на софу.

«Я устала. Так устала. Тяжело на сердце, как говорят. Я думала, мы сможем все уладить, что я смогу найти какой-то компромисс. Я действительно верила, что смогу, и посмотрите, что получилось! Какой, однако, вспыльчивый характер у девочки. Она не оставила мне и шанса. Вероятно, с ее точки зрения, моя скрытность – все равно что захлопнувшаяся перед носом дверь. Но я хотела, чтоб она стала частью моей жизни, и я так и сказала, разве не так? Я бы стала звонить ей иногда; и это действительно так и было бы. Я ведь не могу теперь прожить остаток своей жизни так, словно я никогда не видела ее. Как же так?

И все же то, что я ей предложила, нельзя назвать более или менее нормальными отношениями, разве не так? Она знала это. И это не получится в любом случае. Нет, выйдя замуж за Джея, в его доме, с его детьми, я превращусь в жонглера, который должен удержать в воздухе одновременно дюжину шаров; случайно уроню один – и все остальные разом упадут…»

В изнеможении она погрузилась в забытье и проснулась, когда уже было темно в комнате, от звонка телефона.

– Привет, – раздался голос Джея. – Как прошел день?

– Мой день? – повторила она и потом вспомнила о друзьях своей мамы, музее и обеде. – О, не так уж и плохо. Только немного утомительно. Я уже спала сейчас.

– Не забудь о завтрашнем вечере.

Клиент Джея был спонсором группы современного танца, которые Дженни, будучи любителем балета, не очень-то и любила. Но, чувствуя необходимость собраться, она заставила себя ответить с воодушевлением.

– Конечно, нет. Я с нетерпением жду этого.

Она плохо спала, часто просыпаясь от шума городского транспорта, который сначала затихал, а потом, когда темнота начала сереть, затем бледнеть и наконец, когда желтые лучи стали пробиваться через жалюзи, возобновился с прежней силой.

Как много может сделать косметика. Заботы оставляют свои следы даже на молодом лице, даже после тщательного подкрашивания ресниц, бровей, губ и щек. Повязанный красно-белый шарф, быстрая походка и улыбка; но это не очень помогало.

Дайна, машинистка, поинтересовалась, хорошо ли Дженни себя чувствует. Ее первый клиент посоветовал беречь себя, потому что кругом грипп. К середине дня она начала сомневаться, не заболела ли она в самом деле. Невидящим рассеянным взглядом она скользнула по разложенным на столе записям и уставилась в окно, наблюдая, как в здании напротив по мере наступления темноты зажигались огни. В какое-то мгновение ей представилась Джилл, которая сидит за каким-то столом и тоже никак не может собраться с мыслями. Затем ее охватило острое чувство жалости, снова перешедшее в злость и раздражение. Нельзя, нельзя так долго находиться «между молотом и наковальней», как любила говорить ее мама.

В дверях появилась Дайна, чтобы сообщить Дженни, что ее хочет видеть доктор Кромвелл.

Кромвелл. Что ему нужно? Мысли Дженни витали очень далеко от Грин-Марч.

Старик, с завязанным галстуком-бабочкой, вошел с тем же любезным выражением лица, которое ей запомнилось с их первой встречи. Аккуратный и элегантный, он точно выглядел тем, кем и был – провинциальным джентльменом в большом городе.

– Ну и ну! – вырвалось у него. – Я ожидал увидеть один из тех офисов с километровыми коридорами, коврами и написанными маслом картинами на стенах. Мне довелось однажды побывать в таком месте, я сам показался себе таким маленьким. Даже стоматологические кабинеты в Нью-Йорке такие… – Боясь показаться пренебрежительным, он тут же поправился. – Здесь очень мило, однако. Удобное место для работы. Ну, как вы? Наверное, заняты приготовлениями к свадьбе?

– О, все будет достаточно скромно, – ответила она.

– Если бы и так, мне бы не хотелось отвлекать вас надолго. Я по поводу телефонного звонка. – На его приветливом лице появилось испуганное, обеспокоенное выражение. – Сперва мы получали эти анонимные письма, вы знаете об этом.

Дженни кивнула.

– Анонимные, но не секрет, что их, вероятно, написал Брюс Фишер.

– Возможно. Не секрет также, что он наполовину сумасшедший.

Недавние события отодвинули дела на второй план, но Дженни вдруг явственно представила себе подлый толчок на ступенях лестницы и кривую ухмылку человека, прошмыгнувшего мимо нее.

– Но что я хочу сказать вам… Ох, я даже не знаю, имел ли он к этому отношение, может, и нет, откуда теперь узнать? Мне припомнился один случай, это было лет двенадцать или пятнадцать назад, наверное, пятнадцать все-таки, когда он и еще группа…

Дженни, едва скрывая нетерпение, мягко сказала:

– Вы собирались рассказать мне о телефонном звонке.

– Да, конечно. Ну, мне уже дважды звонили. Это может и ничего не значить, хотя, с другой стороны… Да и Артур Вулф говорит, что я должен рассказать вам о них. Артур, может, и зря беспокоится. Хотя, в сложившихся обстоятельствах…

– Кто вам звонил? Вы думаете, это был Фишер?

– Это совершенно не похоже на Фишера. Я знаю его голос. Кроме того, этот человек назвал свое имя. Джон Джоунз.

Дженни криво усмехнулась.

– Джон Джоунз!

– Да, звучит фальшиво, не правда ли? Но он был очень вежлив, даже дружелюбен. Он сказал, что заинтересован в предложении компании «Баркер»…

– Что это значит, «заинтересован»? Он партнер или что-то еще?

– Ну, он не уточнил. У меня создалось впечатление, что он работает на них или что-то в этом роде.

– Что он хотел от вас?

– Ну, он узнал, что я являюсь членом городского совета, понял, что принимаю близко к сердцу интересы города, и подумал, что было бы неплохо для нас обоих встретиться и поговорить. Он сказал, что мы убедимся, что у нас не такие уж и большие расхождения во взглядах.

– И что вы ответили?

– Ну, я сказал, что не думаю, что нам нужно встречаться, но если у него есть что сообщить, то ему следует прийти на следующее заседание городского совета.

Дженни одобрила.

– Совершенно правильно ответили, Джордж.

– Но он отказался, сказав, что большинство идей рождается в устных беседах. Он сказал, что много слышал обо мне и глубоко уважает за ту большую работу, которую я провожу в совете, и ему хотелось бы встретиться со мной лично. Я не могу представить себе, откуда он так много знает обо мне. – Старик покраснел.

– Почему? Что еще он узнал о вас? – спросила она, чувствуя себя так, словно она допрашивает ребенка.

– Ну, меня крайне удивило, что он узнал, что Марта больна раком. Марта – моя жена, вы знаете. Три года находилась на лечении, а теперь говорят, что ей нужна другая операция. Кстати, она сейчас со мной в городе. Нам надо встретиться кое с кем завтра.

И Дженни, увидев сморщенную кожу на шее под аккуратным узлом галстука, на что она раньше не обращала внимания, почувствовала жалость.

– Интересно, как он узнал? Ведь у вас нет общих знакомых.

– О, нет. Он приехал из Нью-Йорка.

Вероятно, выведал у кого-то в самом городке, подумала она и спросила:

– Что точно он сказал о вашей жене?

– Только то, что он слышал о ее болезни, и что я, должно быть, очень озабочен. Что у меня должны быть большие расходы.

– Да?

– Конечно, и они действительно огромные. Это святая правда. Не так, чтобы мне приходилось тратить последний цент на Марту. Но я всего лишь провинциальный дантист… Послушайте, вы думаете, что это может иметь что-то общее с подкупом? Да? Потому что Артур Вулф сказал…

– А вы как думаете? – спросила Дженни. Бедный старик. Бедный ребенок.

– Ну, я удивился. И Артур Вулф…

– Не надо больше удивляться. Конечно, ясно, что именно к этому и идет дело.

– О, Боже, – произнес Джордж. Он подумал минуту. – Я полагаю, он так обрабатывает каждого в совете, в разное время.

– Нет, Джордж. Это делается не таким образом. И, конечно, не в этом случае. Я скажу, почему не так. Дело в том, что сейчас в совете голоса разделились четыре к четырем. С одной стороны, мэр и трое близких ему людей. Мэр говорит, что он еще не решил, но мы все знаем, что он решил. И с другой стороны, четверо тех, кого, вероятно, трудно сдвинуть с места. Среди них двое дачников, которые, по всей вероятности, не желают строительства возле своих загородных владений; Генри Поуп, юрист, у которого богатая жена, и пресвитерианский священник. Так что остаетесь только вы. Говоря откровенно, вы единственный, как считают они, кого легко подкупить, и у вас девятый голос, решающий.

– Как вы все разложили по полочкам. – Кромвелл глубоко вздохнул.

– Это моя работа.

На какое-то мгновение воцарилось молчание, пока Кромвелл не воскликнул:

– Так все, что я должен сделать, – это отказаться от встречи с ним! И о чем мне тогда беспокоиться? Не о чем!

– Я бы так не сказала. Я повторяю, что есть четверо, которых, вероятно, трудно будет сдвинуть с места. Вероятно. Так, священника не подкупить, но я не думаю, что можно и других, хотя… все возможно. Взять, к примеру, Генри Поупа. Вулфы говорили мне, что его юридическая практика не так уж и велика. Кто знает, что он может сделать, если предложение окажется очень заманчивым?

Кромвелл казался растерянным.

– О, я не поверю, чтобы Генри, когда-нибудь… Дженни перебила его.

– Вы не поверите, но вы и не можете поручиться, ведь так? Так что, если так называемый Джоунз потерпит неудачу с вами, он попытается с Поупом или с кем-то еще, и он сможет получить свой пятый голос, не так ли?

– Полагаю, что так. Но к чему вы клоните?

– С вами он не должен потерпеть неудачу. Мы должны записать на пленку попытку подкупа.

– Как мы это сделаем?

– Я еще не знаю точно. Я должна подумать над этим.

На полках в комнате стояли ряды толстых коричневых томов. Дженни достала тот, который искала, и с грохотом опустила его на стол. Она прочитала, сделала несколько пометок и позвонила Дайне.

– Принесите мне, пожалуйста, материалы по делу Филлипо.

Один из ее клиентов был оправдан в деле о торговле наркотиками, когда его уже приговорили к тюремному заключению. В документах была сделана запись, припоминала она, хотя дело было закрыто уже четыре года назад, о том, что обвиняемого смогли уличить с помощью записанного разговора.

Джордж, явно нервничая, следил за ней, пока она перелистывала страницы; когда она на мгновение подняла глаза, то увидела, что его ноги беспрерывно двигаются, отстукивая какой-то ритм.

Наконец она отложила бумаги в сторону.

– Вы согласитесь сделать запись, Джордж? Пойти на обед с Джоунзом и записать разговор?

Джордж испугался. Его голос дрожал, когда он отвечал.

– Это – я имею в виду, это ужасно опасно, да? Если он обнаружит…

– Это не исключено. Я не могу ответить вам по-другому, – серьезно произнесла Дженни. – Но это маловероятно. Это довольно часто делается в криминальных расследованиях, знаете ли.

– Как это делается? – перестук участился.

– Честно сказать, я до конца не знаю всего. Мы все узнаем, когда встретимся с окружным прокурором.

Последовала выжидательная пауза, во время которой старик изучающе поглядывал в лицо Дженни. Она открыто встретила его взгляд.

– Хорошо. Я верю вам, Дженни. Я сделаю это. Если бы я не верил вам, я бы не сделал этого.

Она была тронута.

– Спасибо за доверие, Джордж. Он колебался.

– Это дело принципа, – сказал он. – Быть порядочным гражданином. Полагаю, что это звучит банально в наши дни.

– Но не для меня.

– Хорошо, тогда давайте. Каким будет мой следующий шаг?

– Только это. Когда он позвонит снова, что он обязательно сделает, вам нужно будет договориться о встрече. Тем временем я побываю у окружного прокурора. Если он одобрит это, тогда вы запишете все на пленку. Вот и все.

Она видела, что Джорджа, несмотря на его опасения, начало распирать от гордости.

– Запись на пленке, – проговорил он, – это как в кино.

– Как в кино и как в жизни. Джордж взглянул на часы и встал.

– Черт возьми! Я должен заехать за Мартой в четыре, через десять минут.

Дженни тоже поднялась и протянула руку.

– Постарайтесь не очень волноваться, если только сможете, – сердечно сказала она.

– Я уж постараюсь. Просто слишком много всего навалилось разом, а это трудно.

– Да, – сказала она себе, когда дверь за стариком закрылась. – Я знаю это очень хорошо. Слишком много всего одновременно.

– Я сильно подозреваю, что это наш замечательный мэр навел Джоунза на Джорджа Кромвелла, – сказал Джей. – Совершенно ясно, что кто-то, у кого есть на то причины, рассказал ему о проблемах Джорджа.

После танцевального выступления они зашли в кафе перекусить и выпить кофе. Уединившись в одном из задних кабинетов с высокими стенами, они почувствовали подлинное облегчение после концерта, который лишь усилил у Дженни головную боль. Грохочущая музыка, резкие движения танцоров, угловато выступающие колени и локти должны были, как она считала, показать раздробленность современной жизни. Но она сама чувствовала себя раздробленной на кусочки, чтобы еще интересоваться этим у других.

– Да, – произнес Джей, – чем больше я думаю об этом, тем больше я в этом убеждаюсь. Это Честный Чак, мэр, стоит за всем этим.

– Здесь слишком много всего, чего я никогда не смогу понять. Какая разница для такой фирмы, как «Баркер», если они проиграют это дело, когда они делали и делают миллионы на чем-то другом?

– Какая разница? Семь или восемь миллионов долларов, по моим подсчетам. Но есть нечто большее, чем деньги, Дженни. Весь вопрос в нежелании проиграть. Это своего рода демонстрация силы. Они не хотят, чтобы их одолела какая-то горстка тупоголовых любителей природы, как они расценивают таких людей, как мы. А эти люди держатся стойко.

– Полагаю, именно поэтому они и находятся там, где они есть.

– Именно поэтому многие и многие умные и порядочные тоже там, где они есть, потому что их предки были стойкими.

Грустное чувство охватило Дженни. В какой-то момент ей показалось, что весь мир предстал перед ней, как на карте: лабиринт пересекающихся дорог, изощренная игра, где все игроки пытались столкнуть один другого; не имело значения, кто чего хотел достичь, даже самое простое желание – просто побыть одному – становилось невозможным без борьбы.

Джей продолжал развивать свою мысль.

– Существует еще один вариант, который мы можем использовать, ты знаешь, через Комитет по защите окружающей среды. Ведь половину трассы составляют болота.

Это замечание вывело ее из задумчивости и вернуло к предмету разговора. Она согласилась.

– Это еще один вариант.

– Но на все требуется время. Пока же мы должны остановить их. Или пусть старый Джордж остановит их. Я был очень удивлен, что он захотел пойти на это.

– Он испуган до смерти, бедняга. Но он считает это своим долгом. Он сказал, что это дело принципа. Просто замечательный старик.

– Когда ты собираешься встретиться с окружным прокурором?

– Я позвоню еще завтра и надеюсь встретиться после обеда.

– Ты должна вовлечь в это дело и моего отца, тебе так не кажется?

– Конечно. Джордж может подойти позже. Он собирается остаться здесь на день или два, пока Марте делают анализы в больнице. Джей отодвинул тарелку.

– Я не столь голоден, как мне казалось.

– Ты просто устал, – нежно сказала Дженни.

– Говоря по правде, так и есть. Сегодня произошла неприятная вещь. Один из наших молодых сотрудников сорвался и потерял контроль над собой. Его жена ушла от него вчера, и ему нужно было кому-то поплакаться, полагаю, вот он и выбрал меня.

– Что заставило ее уйти?

– Он говорит, она сказала ему, что устала от замужества, что хочет свободной любви, все это так тяжело. Но кто знает? Я не был там и не жил с ними. Но я должен сказать тебе, его слезы тронули меня. – Джей потянулся через стол и сжал ее руки. – О, Дженни, какое блаженство верить в кого-то полностью и абсолютно, знать другого человека так же хорошо, как самого себя! Я так хочу жениться на тебе, я просто не могу ждать.

Что отдала бы Ширли, она сама, да и все другие за то, чтобы услышать это.

– Ты не отвечаешь мне, – сказал он. Две маленькие морщинки залегли между его бровями.

– А разве нужно? Дорогой, тебе даже не нужен ответ. Ты должен знать.

– Я, знаю, знаю. Давай пойдем к тебе?

Она почувствовала прилив страстного желания и сожаление одновременно, потому что желание не было столь всепоглощающим, как прежде, и потому что его знакомые руки, ногти с белыми лунками, ямочка на подбородке и темная волна волос, спадающая на виски, не принадлежали ей больше. У нее иногда возникало такое странное чувство, как будто все это исчезает прямо у нее на глазах.

И только из-за Джилл, молоденькой Джилл, возникало это странное чувство. Когда она плакала вечером, слезы текли по ее щекам и попадали даже за воротник. Будет ли она думать о ее слезах сегодня вечером? Увидит ли ее снова? Сможет ли выдержать и никогда не видеть ее больше? «Но я не думаю, что она захочет видеть меня снова – на моих условиях, по крайней мере. И я не могу видеться с ней – на ее. Как я могу?»

Джей ждал.

– Но ты же сказал, что устал, – напомнила она ему.

– Хорошо. Тогда никакой любви сегодня.

Они вышли на улицу. Под фонарем он приблизил ее лицо к своему.

– Ты прелесть. Пусть и не сегодня. Я могу ждать. Через какие-то несколько недель мне больше никогда не придется ждать, да?