Текст книги "Карл Бруннер"

Автор книги: Бела Балаш

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 8 страниц)

ГЛАВА ДЕСЯТАЯ

Однажды во дворце Лангенхорст был большой вечер. Тетушка Мари бранилась втихомолку. Ей столько пришлось варить, жарить и печь, что некогда было вздохнуть. Девчонка из приюта, взятая в помощь, больше портила, чем помогала.

У фрейлен Лизбет тоже было дела по горло. Но ей это нравилось, потому что она очень любила общество и гостей. В замке Лангенхорст, на родине барона, устраивались еще большие балы. Глаза фрейлен блестели, и она порхала повсюду, как скворец вокруг гнезда. Ей достаточно было видеть, как едят ее господа, чтобы почувствовать себя сытой. А новое вечернее платье баронессы! Еще во время примерок фрейлен Лизбет рассказывала о нем с восторгом.

Господин Иоганн тоже был доволен. Он задумчиво просматривал список приглашенных гостей и подсчитывал, сколько приблизительно перепадет ему чаевых.

Карлушу гоняли в этот день больше, чем всегда. Но он ничего не имел против предстоящего празднества: интересно посмотреть. А кроме того, ему что-нибудь достанется от тортов и малинового мороженого. Правда, фрейлен Лизбет шпионила за каждым куском, но тетушка Мари всегда умела припрятать вкусные вещи для Карлуши.

Для этого вечера были приглашены еще двое слуг и три кельнера. Они не нравились господину Иоганну, но зато очень нравились Карлуше. Господин Иоганн ни в чем не мог их обвинить. Они не произносили ни одного лишнего слова и безукоризненно работали. Но господин Иоганн считал, что у них дерзкий взгляд и подозрительный вид. Карлуше же казалось, что с их приходом во дворец Лангенхорст ворвалась свежая струя воздуха. Даже кланяясь, они не имели такого жалкого, подобострастного и робкого вида, как господин Иоганн. А в глазах их, когда они рассматривали обстановку дворца, было что-то враждебное и недоверчивое. Карлуша все время им улыбался, старался возле них вертеться. Но на него не обращали внимания..

Когда начали съезжаться гости, Карл должен был открывать, и закрывать за ними двери и помогать у вешалки. Многие дамы приветливо ему улыбались. Некоторые спрашивали, как его зовут. Господин Иоганн завистливо косился в его сторону и, дождавшись спокойной минуты, простонал:

– Чаевые ты дашь мне. Они будут истрачены на тебя. Детям нельзя иметь деньги. Это запрещено!

Был уже двенадцатый час, когда кончили ужинать.

Тетушка Мари сидела за кухонным столом перед тарелкой, с вилкой в руках, но не ела. Она была так измучена и утомлена, что не могла проглотить ни кусочка.

Наконец, Карлушу послали разносить папиросы и сигары. Ему дали в руки большой медный поднос. На нем было три сорта папирос и три сорта сигар, машинка для резки сигар и горящая свеча.

Войдя в большой зал, он от неожиданности и изумления остановился. Карлуша бывал в зале каждый день. Он поливал цветы на стеклянном балконе. Но это всегда происходило по утрам. Мебель была в чехлах, и лампы не горели. Теперь зал выглядел совсем иначе. Как много света! Все сияло и сверкало. С большой люстры тоже был снят чехол. Она искрилась, как солнце, и во всех углах горели различные лампы.

Музыка… прекрасная музыка! Один, играл на рояле, другой на скрипке, третий на большой виолончели. Все трое были в черных фраках и белых галстуках.

У музыкантов были серьезные и грустные лица. А над роялем, на стене, висела чья-то большая белая голова. Она казалась точно отрезанной. При виде ее Карлуше всегда было немного страшно.

Фрейлен Лизбет объясняла ему, что это маска Бетховена, великого музыканта, и висит она на стене по приказанию баронессы, у которой «высокохудожественный» вкус.

Теперь, при ярком свете, под глазами Бетховена легли глубокие тени. Лицо его отражалось на черной крышке рояля, как в темной воде. Казалось, Бетховен живет и страдает…

В зале было человек тридцать. Дамы и мужчины. Точно модные куклы в витрине у Тица[5]5
  Тиц – крупный универсальный магазин в Берлине.


[Закрыть]. Черные смокинги и мундиры. А сколько всяких крестов и звезд сверкало на мундирах и в петлицах! Все тихо сидели и слушали музыку. Фрейлен Лизбет бесшумно катила стеклянный столик на колесиках и, улыбаясь, угощала малиновым мороженым.

За фрейлен Лизбет шел господин Иоганн и обносил гостей шампанским в высоких бокалах с соломинками.

– Начинай с госпожи баронессы в зимнем саду, – шепнул он мимоходом Карлуше.

Карлуша глубоко вздохнул и решился, наконец, пересечь большой зал. Точно переплыть широкое озеро.

Все на него смотрели. Фрейлен Лизбет приказала ему улыбаться. У него, видите ли, образуются на щеках какие-то ямочки, а госпоже баронессе это очень нравится. Но улыбка не получалась. Его ноги дрожали, он боялся споткнуться, а зажженная свеча на подносе подозрительно колыхалась.

Наконец, он очутился в зимнем саду. Под зубчатой пальмой, на желтой шелковой софе сидела «канарейка». Она сидела развалясь, закинув ногу за ногу. В руках – бокал шампанского, во рту – соломинка. Баронесса мечтательно смотрела в потолок.

«Еще немного, и она растает совсем», подумал Карлуша.

Рядом с ней сидел бледный, сухопарый молодой военный.

Он очень мало говорил.

«Канарейка» же болтала, как всегда.

– Слышите, как льется могучая мелодия? – шептала она. – Это трагедия одинокой души. – И она потянула через соломинку шампанское.

Молодой человек взял папиросу. Карлуша безмолвно выжидал, не захочет ли и баронесса взять папиросу. Но она схватила руку молодого человека, не сводя с потолка глаз, и прошептала:

– Я слышу шум вечности!

Молодой человек, прикуривая от горящей свечи, мигнул Карлуше: «Проходи».

Карл переходил от одной группы к другой. Гости сидели за маленькими столиками и в оконных нишах, ели мороженое, пили шампанское и слушали музыку. По стенам висели портреты старых князей и баронов вперемежку со старинным оружием.

Возле одной ниши, на бронзовом столике, стояли три гранатные гильзы. Господин Иоганн рассказывал однажды, что это настоящие гранатные гильзы военного времени. Барон был на войне в чине генерала и сам привез их с фронта. Гранатные гильзы служили теперь вазами. В них стояли чудесные чайные розы.

Какой-то толстый генерал, с множеством орденов, склонился над столиком, нюхая цветы. Он всунул свое обрюзгшее красное лицо в самую гущу роз и, глубоко вдыхая их аромат, зажмурился от удовольствия. При этом он обеими руками нежно обхватил гранату.

Куда же девался господин барон? Карлуша весь вечер его не видел. Но он был дома. Карлуша ощущал его присутствие. Он отправился с подносом в курительную, хотя не всех еще успел обойти в зале. Может быть, барон там?

В курительной Карлуша бывал редко. Ему там нечего было делать, и без особой надобности он туда и не заходил. В этой комнате было как-то жутко. Стены были выложены темным деревом, а в окна вставлены раскрашенные стекла. От этого в комнате всегда был полумрак. Посредине стоял большой круглый стол черного дерева, вокруг него огромные черные резные кресла. Вдоль стен также резные скамьи. У одной стены стояли открытые шкафы с курительными трубками. Там были трубки с короткими и длинными мундштуками. Некоторые из них были до того прокурены, что стали черными, как смола.

Над столом с потолка свисал огромный рог, размером не меньше самого Карлуши. Он был разукрашен серебром, а внутри Горели электрические лампы. Этот рог служил люстрой. Но света от него было мало.

На другой стене висели шкуры зверей, которых барон убил на охоте в Африке и в Азии. Господин Иоганн рассказывал, что барон служил когда-то офицером в немецкой Восточной Африке и был знаменитым охотником.

Карлуша боялся убитых хищников. Здесь были собраны самые страшные хищные звери, которые только существуют в природе: тигр, пантера, леопард, ягуар, волк, дикая кошка, медведь, даже львица. Они висели на стене вниз головой, с растопыренными лапами. Их пасти были раскрыты. Они скалили огромные белые зубы. Стеклянные глаза мерцали, как живые. Казалось, что они готовы схватить каждого, кто проходит мимо. Когда Карлуша иногда заглядывал в эту комнату, ему чудилось безмолвное рычание.

Карлуша ни за что не остался бы в курительной наедине с ними.

В этот вечер в комнате было много народа. (Но господина барона и здесь не было. Карлуша это сразу заметил. Где бы он мог быть?) Все сидели вокруг большого круглого стола. Только один из гостей, мужчина лет сорока, какой-то важный начальник, сидел у стены, рядом с тигровой головой.

Посреди черного стола стоял огромный графин с коньяком, перед каждым гостем стоял стакан и маленькая тарелка с сыром и соленым миндалем. Все курили. В воздухе плавал плотный белый дым, и то одно, то другое лицо скрывалось, как за облаком.

В комнате было тихо. Из большого салона доносилась музыка. Все молча и напряженно смотрели на одного из гостей – офицера охранного отряда, который в этот момент опрокинул в рот стакан коньяку.

– Ну, а дальше? – спросил сидевший рядом с ним юноша – гимназист, лет семнадцати на вид. У него была бледная, жирная, нездоровая кожа и тусклоголубые, водянистые глаза.

– Ну, а дальше? – жадно спрашивал он с полуоткрытым ртом и мокрыми губами. Голос юноши дрожал от возбуждения.

Но офицер вытер сначала платком рот, откашлялся и снова наполнил стакан. Потом он самодовольно оглядел собравшихся и приготовился рассказывать.

За столом были еще три дамы и два штатских. По другую сторону офицера сидел совсем еще молодой человек в форме штурмовика. Он казался подавленным и смотрел в одну точку.

– Что же дальше? – повторил офицер, опершись на широко расставленные локти. У него было белое, как тесто, лицо, а под глазами – синие круги.

Карлуша с подносом подошел к столу. И тут началось самое ужасное.

– Что дальше? – еще раз повторяет офицер, и левый уголок рта у него нервно подергивается. – Ну… эта большевистская собака начинает петь, петь «Интернационал»!

Карлуша вздрагивает. Что он сказал? Мальчик опускает глаза.

– «Прекратить!» – говорю я. – Но собака продолжает петь. Рраз! Начинается… – рассказывает офицер и размахивает кулаком по воздуху. Карлуша чувствует, как спина у него покрывается холодным потом. Свеча на подносе колеблется.

Карл не смеет взглянуть на рассказчика. Он обводит остальных гостей горящими глазами. Что они скажут? Разве можно спокойно слушать такие вещи? Что это за люди? Они сидят вокруг черного стола под сверкающим рогом. Их глаза жадно блестят, точно предвкушая лакомое блюдо. Облака табачного дыма окутывают головы.

Карлуша видит, как женщины вытягивают шею. Им страшно, но и приятно… Мальчик видит лысого толстяка в смокинге. Он качает головой, как добродушный дядя над детской забавой.

И, наконец, Карлуша видит молодого человека в форме штурмовика. У него впалые щеки и большие темные глаза. Они лихорадочно горят, словно видят на черной поверхности стола нечто такое, чего не видят остальные.

Несколько рук протягиваются за папиросами. Карлуша ничего не замечает. Он не может двинуться с места. Он боится упасть. И слова офицера звучат глухо в его ушах:

– Он тут же выплюнул два зуба! Но продолжает петь!: «Пе-ре-стать!» – Ах, нет? Я выворачиваю ему руку. Крак! Сустав к черту. Но собака все еще поет!

Карлуша опускает голову и схватывается за спинку стула, потому что горящая свеча вот-вот упадет с подноса.

Он слышит возбужденное дыхание женщин. Гимназист громко глотает слюну.

– Не надо, – добродушно говорит толстяк.

Карлуша взглядывает на молодого человека в форме штурмовика. Тот все еще пристально смотрит в одну точку. Но глаза его расширяются.

Офицер охранного отряда продолжает рассказ:

– «Не хочешь? – говорю я. – Сейчас перестанешь!» И я поднимаю с пола ком грязи и забиваю ему рот. И вот тут-то он, наконец, перестал! – заканчивает он и хватает свой стакан.

Кругом тишина. Офицер удовлетворенно пьет, вытирает платком губы и наливает еще. Из большого салона слышна музыка.

– Он продолжал петь! – говорит тихо, но отчетливо молодой штурмовик. Все изумленно оборачиваются к нему. Волны дыма в воздухе начинают колебаться.

– Кто? Как? – раздраженно спрашивает офицер, и снова уголок его рта подергивается.

– Видно было по его глазам, что он поет, – медленно говорит молодой штурмовик.

– Хе-хе-хе-хе! Какая чепуха! – хихикает офицер и косится в сторону начальника, словно ища у него поддержки!

Начальник, сидящий возле тигровой головы, вообще не смотрит в их сторону. Коротким резким движением бросает он в пепельницу окурок сигары. Затем обращается к молодому штурмовику:

– У вас, по-видимому, слабые нервы, молодой человек! Я посоветовал бы вам отправиться в санаторий!

Он говорит медленно и раздельно. Но голос его точно холодное лезвие ножа.

– Хе-хе-хе! – хихикает офицер. Он наливает молодому штурмовику коньяк и подвигает ему рюмку.

– Пейте, приятель! Коньяк хорошо действует на слабые нервы.

Но молодой штурмовик не пьет коньяк.

– Грум! – слышит Карлуша внезапно ужасный, ледяной голос начальника.

Мальчик идет, опустив глаза. Вот он видит колени начальника. Видит огромную красную руку с толстым перстнем. Она перебирает сигары. Потом он чувствует, как начальник нагибается, чтобы прикурить от свечи. Свеча колеблется.

– Держи ровно! – шипит злой, холодный голос над самым Карлушиным ухом.

И в следующую секунду огромная красная рука хватает его за плечо с такой силой, что Карлуша вскрикивает от боли и поднимает глаза.

Начальник смотрит прямо на мальчика. У него темнозеленые глаза, и пламя свечи трепещет в них.

Карлуша от страха цепенеет. Он хочет отступить. Но железная рука крепко держит его. Колени мальчика слабеют.

«Сейчас я упаду», думает он.

Вдруг он слышит шум у круглого стола. Начальник поворачивает голову и выпускает Карлушу. Что случилось?

Молодой штурмовик вдруг поднялся. Резким движением он опрокинул свою рюмку. Коньяк разлился по столу.

Все в изумлении наблюдают за ним. Он держится за край стола, точно ему дурно. Немного погодя он говорит еле слышно, как бы про себя:

– Да.

Потом вскидывает голову, резко поворачивается и идет к двери. Он идет прямо, не сгибаясь, чуть-чуть пошатываясь.

– Останьтесь, молодой человек! – окликает его начальник.

Это звучит, как приказ.

Молодой человек продолжает идти, не оборачиваясь.

Начальник вскакивает и кричит:

– Стой!

Точно щелкание бича…

Но молодой человек идет дальше. Он проходит мимо Карлуши и выходит из комнаты.

В курительной тихо. Все замолчали. Такое непослушание! Это ведь открытое нарушение дисциплины!

Карлуша прячется за портьеру. Он едва не дотронулся до руки молодого штурмовика, когда тот проходил мимо него.

В это время офицер тоже встал и подошел к начальнику.

Начальник снова закуривает погасшую сигару. Выпуская легкий дымок, он говорит офицеру ласковым голосом:

– Пойдите, успокойте немного нашего молодого товарища.

Но Карлуша видит его глаза. Видит, как они странно подмигивают офицеру. Это неспроста. У Карлуши сжимается горло.

Офицер быстрыми шагами покидает комнату. В коридоре, у самой двери, он на секунду останавливается. Смотрит направо, налево. Конечно, он ищет молодого штурмовика с темными глазами. Карлуша видит все это из-за портьеры. Он видит также, как офицер отстегивает задний правый карман у брюк и высвобождает револьвер.

Карлуша оглядывается. Гимназист тоже хочет выбежать из комнаты. Он сгорает от любопытства. Но начальник одним движением перехватывает юношу на полдороге.

– Оставаться тут, – спокойно говорит он. – Тебе там нечего делать.

Три дамы молча смотрят друг на друга и втягивают головы в плечи. Их охватывает дрожь.

Лысый толстяк в смокинге неодобрительно качает головой.

– Неслыханно! – нервно говорит он начальнику. – Неслыханно! Такое отсутствие дисциплины!

– Будьте совершенно спокойны, – улыбаясь, отвечает начальник. – Мы не терпим непокорности в наших рядах.

Карлуша выходит из комнаты. Длинный коридор пуст. Все белые двери закрыты.

«Где барон?» мелькает в голове у Карлуши.

Барон все это знает. Барон все это делает. Барон всем тут распоряжается.

Вдруг он слышит позади себя быстрые шаги. Он оборачивается. Адъютант и два рядовых штурмовика, которых не было среди гостей, почти бегом проходят по коридору.

Карлуша прижимается к стене. Свеча гаснет. Трое мужчин пробегают мимо, не замечая его. Они бегут к черному ходу. Что там происходит?

Горло мальчика сжимается все сильнее. Но его все-таки тянет пойти за ними следом.

Черный ход слабо освещен. Никого не видно. Где же двое слуг? Трое кельнеров? Где господин Иоганн и фрейлен Лизбет? Все исчезли.

Окна черного хода раскрашены. Но, если прижать нос вплотную к стеклу, можно кое-что увидеть.

Карлуша смотрит вниз. В ночном саду мелькают неясные тени сбившихся в кучу людей. Человек пять. Кто-то лежит на земле и отбивается руками и ногами. Его тащат по земле.

«Это, верно, молодой штурмовик с темными глазами! – думает Карл. – Его будут бить и убьют, потому что он не хочет больше служить фашистам».

– Карл! – раздается внезапно низкий мужской голос.

Мальчика охватывает ужас. Он еще никогда не слышал этого голоса. И все же он знает, кто его зовет.

Барон стоит на верхней ступеньке. Прямой, в черном смокинге, высокий, как дерево.

– Что тебе здесь нужно? – спокойно спрашивает он. Но каждое слово падает тяжело, как камень.

^{– Что тебе здесь нужно? – спокойно спрашивает барон.}

Карлуша хочет удрать. Но для этого надо пройти мимо барона. Мальчик делает два шага и останавливается.

– Ну, скоро? – говорит барон.

Мальчик хочет пройти мимо, но падает без чувств навзничь.

Когда тетушка Мари прибежала на помощь к Карлу, сигары и папиросы были уже собраны с пола. Об этом позаботился господин Иоганн. Карлушу он не тронул. Это его не касалось.

Тетушка Мари понесла мальчика в постель. По дороге она шептала ему на ухо:

– Карлуша, мой мальчик Карлуша! Держись молодцом!

ГЛАВА ОДИННАДЦАТАЯ

– Невероятно! Неслыханно! Откуда эти мерзавцы берут такие конверты? Невероятно! Какая-то тайна!

Вот что было сказано спустя несколько дней после бала у барона Лангенхорст.

Начальник гестапо (гестапо – это тайная государственная полиция) уже в третий раз протирал носовым платком пенсне, снова надевал его на нос и в третий раз рассматривал письма, лежавшие перед ним на столе. Он не верил своим глазам.

Нет! Все оставалось по-прежнему: в конвертах, снабженных штампом:

НАЦИОНАЛ-СОЦИАЛИСТИЧЕСКАЯ НЕМЕЦКАЯ РАБОЧАЯ ПАРТИЯ.

ОКРУЖНОЕ РУКОВОДСТВО. БЕРЛИН.

находились коммунистические листовки.

У стола стоял шпик. Он кисло-сладко улыбался и тихо говорил:

– Штамп не поддельный, господин начальник. Это настоящий официальный бланк.

Начальник стукнул кулаком по столу так, что заплясали перья и карандаши.

– Но где же они его воруют?

Шпик поднял высоко плечи.

– Этого я еще не знаю, – ответил он. – Хорошо, что я хоть раскопал, каким образом коммунистические листовки попадают в казарму штурмовиков. Письма в таких конвертах, разумеется, не вскрываются нашей цензурой.

Он наклонился и добавил шепотом:

– Листовки оказали влияние. Уже заметно некоторое волнение в наших штурмовых отрядах, господин начальник.

Кисло-сладкая улыбка на мгновение исчезла с его лица. В глазах вспыхнул страх. Шпик знал не хуже самого начальника, что солдаты штурмовых отрядов, при помощи которых фашисты поддерживают свое господство, уже не вполне надежны. Ведь среди штурмовиков много несознательных пролетариев, обманутых фашистами, но все-таки пролетариев. Узнавая правду из коммунистических листовок, они постепенно начинали понимать, что борются, в сущности, против своих братьев, против своих же собственных интересов. И тогда – конец дисциплине, и рано или поздно последует взрыв.

Начальник снова хлопнул рукой по столу и в бешенстве вскочил со своего места:

– Надо доискаться, где эти сволочи достают наши конверты! – шипел он, расхаживая взад и вперед. – Это невероятно! Таинственное явление!

И он снова протер пенсне.

– Уж я докопаюсь, – улыбнулся шпик. – Я все разнюхаю. Можете быть спокойны, господин начальник.

Начались массовые обыски в рабочих квартирах. В районе Ильзенштрассе было найдено два гектографа, на которых печатались летучки.

За обысками последовали аресты.

В эти дни в маленькой мастерской сапожника Шрамма, в углу возле умывальника, состоялось экстренное заседание комитета помощи. Ребята сидели, опустив головы. В другом углу за низеньким столиком сидел сапожник Шрамм. Перед ним на колодке стоял башмак, во рту он держал деревянные гвоздики и колотил и стучал по подошве, словно не желая замечать заседания комитета.

– Ну, что же, начнем? – спросил, наконец, Хельмут.

– Итак, – не поднимая глаз, отозвался Франц, – я открываю экстренное заседание комитета помощи. Дело обстоит так. Мы собрали деньги, чтобы помочь Карлуше, когда найдем его. Вот деньги. Кассирша их пересчитает. Но Карлушу мы до сих пор еще не нашли.

– Потому что мы его организованно и не искали, – укоризненно вставил Петер.

– Теперь это безразлично, – продолжал Франц. – Но… – он понизил голос: – но у отца собирают деньги на гектограф. На прошлой неделе полиция опять нашла две штуки. Во всем округе нет больше ни одной копировальной машины. Нельзя печатать листовки… И не хватает денег… Так обстоит дело…

– Мы должны отдать эти деньги на гектограф, – тихо и озабоченно сказала Лиза.

– А вдруг мы завтра найдем Карлушу! – воскликнул Петер. – Ему ничего не достанется?

– У нас есть еще продовольственный фонд, – возразила Лиза. – Он его и получит.

– Деньги надо отдать на гектограф, – решительно сказал Хельмут.

– У нас есть две марки и пятнадцать пфеннигов, – сказала Лиза и выложила деньги на умывальник.

– Вот еще чаевые за утреннюю поездку, – сказал Хельмут и прибавил пять пфеннигов.

– А как обстоит дело с продовольственным фондом? – спросил Франц.

– Вот он.

Лиза высыпала к себе на колени содержимое маленького чистого мешочка, который она сама сшила из старого рваного передника.

– Карлу не придется голодать, когда мы найдем его, – сказала она. – Вот, смотрите: двадцать четыре ореха, семь кексов, четыре яблока, кусок настоящей колбасы «салями» и три ломтика сыра. Для начала хватит.

– Если Карлуша найдется, он сможет получать по абонементу у булочника Хоша три булочки в день, за это я ручаюсь, – сказал Хельмут. – Но теперь мне пора идти. Рот фронт!

Не успел Хельмут выйти из мастерской, как Петер тихонько толкнул локтем Франца в колено. Франц поглядел на него и, несмотря на то, что был огорчен, улыбнулся. Петер показал ему спрятанный в руке пятак и сейчас же опустил его обратно в карман.

Франц сразу понял, что Петер стащил с умывальника пять пфеннигов, принесенных Хельмутом. Ему, видно, хотелось хоть что-нибудь спасти для Карлуши.

Франц не стал выговаривать Петеру. Из-за пяти пфеннигов не стоило заводить истории. Да и ему самому было жалко, что Карлуше ничего не оставили.

Не успел Карл отдохнуть после той ужасной ночи, как ему пришлось пережить другую ночь, пожалуй, еще более страшную.

Однажды вечером (был уже одиннадцатый час) Карлуша разделся и собирался лечь спать. Он сидел в рубашке на краю постели. Тетушка Мари была еще занята на кухне. Карлуша воспользовался ее отсутствием, чтобы взглянуть на своего ваньку-встаньку. Он звякнул колокольчиком и вспомнил маму и их комнату на Ильзенштрассе. Заслышав шаги, он спрятал ваньку-встаньку под подушку и юркнул в постель. Неприлично такому большому мальчику играть в куклы.

– Спокойной ночи, тетушка Мари! – крикнул он, когда она вошла в комнату.

– Спокойной ночи, – ответила она, но таким усталым голосом, что Карлуша насторожился.

Тетушка Мари постояла несколько минут с опущенной головой посреди маленькой каморки, потом медленно подошла к мальчику и, глубоко вздохнув, тяжело опустилась на край его постели.

Карл выглянул из-под одеяла. Его охватило беспокойство. Тетушка Мари сидела с поникшей головой, усталая и печальная, безжизненно свесив руки.

– Ты хорошо умылся, Карлуша? – спросила она немного погодя, не поворачиваясь к нему.

– Да, тетушка Мари.

– А рот полоскал?

– Да.

– Ну, вот… Спи, мой мальчик… спи…

Она опять глубоко вздохнула и сделала движение, как бы собираясь встать, но осталась сидеть с поникшей головой и опущенными руками.

Карлушино сердце сжалось. Он не решился сразу спросить, но, наконец, не выдержал.

– Отчего ты такая печальная, тетушка Мари? – спросил он робко.

– Ах, – вздохнула она, – оттого, что все так плоха вокруг.

Карлуша схватил ее руку.

– Ты из-за мамы такая грустная? – И обеими руками он судорожно уцепился за ее пальцы.

– Из-за нас всех! – сказала она со стоном и опустила голову. – Спи! Тебе нужно набраться сил.

Карлуша никогда еще не видал тетушку Мари такой подавленной. Что случилось?

– Тетушка Мари, – прошептал он еле слышно, – мою маму поймали?

– Нет, Карлуша.

– Правда, нет?

– Правда, нет, – убедительно повторила она и взглянула. Карлу в глаза так серьезно и искренно, что он ей сразу поверил.

– А ее не били? – спросил он еще для полной уверенности.

– Я говорю тебе – нет! Будь спокоен, мой мальчик, – и она провела рукой по его волосам.

– Где теперь мама? – спросил он.

– Этого я не знаю. Но она у хороших товарищей. Теперь, успокойся и засни.

Тетушка Мари встала и хотела уйти, но Карлуша протянул руку и удержал ее.

– А она не голодает?

– Ну, конечно, нет! – ответила с легким нетерпением тетушка Мари, закрыла его одеялом и отошла.

– А кровать у нее есть? – спросил Карлуша из-под одеяла.

Тетушка Мари обернулась и сделала строгое лицо.

– Она уже давно спит, а ты все еще болтаешь! Спокойной ночи, и довольно разговоров!

– Спокойной ночи, – ответил Карлуша. Он подтянул колени к подбородку – так он всегда спал – и закрыл глаза.

Он не видел, как тетушка Мари тщательно закрыла ставни, затем отперла шкаф и вынула из него большую бельевую корзину. Она поставила ее возле стола и тихонько подошла к двери, чтобы проверить, хорошо ли она заперта. Затем она вернулась к столу.

Усталость и печаль исчезли с ее лица. На нем было выражение напряженности, внимания и решимости.

Карл вдруг снова открыл глаза и высунулся из-под одеяла.

– Тетушка Мари! – просительно позвал он.

– Что тебе еще? Почему ты не спишь? – Ее голос звучал сердито. Она подошла к Карлу.

– Тетя Мари, – умоляюще сказал он и протянул ей навстречу руки. – Когда я увижу свою маму?

Тетушка Мари снова подсела к нему. Она взяла его за руку и очень серьезно заглянула ему в глаза. Она заговорила не сразу. Видно, обдумывала свой ответ.

– Послушай, Карлуша, – начала она тихо: – возможно, что ты скоро увидишь свою мать.

– Правда? – вскрикнул Карл и сел.

– Может быть… может быть, в этом доме. Но слушай: ты должен сделать вид, что не знаешь ее. Как будто это совершенно чужая женщина, которую ты никогда не видел. Понимаешь? Если ты выдашь себя хоть одним словом или одним взглядом, мы все пропали. Тогда ее посадят в тюрьму и будут бить.

– О! – застонал Карлуша.

– Так! А теперь спи сию минуту, а то я рассержусь!

Карлуша лег набок, снова подтянул колени и закрыл глаза. «Я увижу свою маму!» пронеслось у него в голове. И когда тетушка Мари прикрыла его одеялом, ему почудилось, что это мать стоит над ним.

Он заснул счастливый.

Тетушка Мари быстрым шагом подошла к столу, как человек, который и так уж потерял много времени. Она открыла бельевую корзину.

Это вовсе не была бельевая корзина, как думал Карлуша. В ней находился гектограф, на котором можно было печатать летучки.

Тетушка Мари осторожно вынула машину. Бумага и конверты лежали тут же, в корзине. Она печатала листок за листком, а затем клала их в конверты.

На пятом листке конверты кончились. Тетушка Мари подняла голову и задумчиво посмотрела на дверь.

В эту минуту Карл проснулся. Заспанными глазами взглянул он на стол и увидел, что под лампой стоит его мать. Да, это его мама стояла у копировальной машины, за которой он ее часто видел на Ильзенштрассе.

Но однажды товарищи унесли машину в чемодане, говоря, что их квартира не безопасна.

Карлуша протер глаза. Неужели это мама? Нет, это была тетушка Мари. Карл только хотел снова закрыть глаза, как вдруг увидел что-то странное. Тетушка Мари сняла туфли, подошла к двери, приложила к ней ухо и напряженно вслушивалась. Вот она осторожно отпирает. Снова прислушивается. Тихонько открывает дверь и высовывает голову. Потом бесшумно проскальзывает в коридор и осторожно притворяет дверь.

Карлуша садится на кровати. Спать ему уже не хочется. Он чувствует, что происходит что-то необычное и опасное. Куда пошла тетушка Мари? Что она делает?

Карлуша слезает с кровати, подходит к столу и рассматривает бумагу и конверты. Эти большие конверты ему знакомы. Он носил такие же на почту. Они принадлежат господину барону.

НАЦИОНАЛ-СОЦИАЛИСТИЧЕСКАЯ НЕМЕЦКАЯ РАБОЧАЯ ПАРТИЯ.

ОКРУЖНОЕ РУКОВОДСТВО. БЕРЛИН.

Он вытаскивает из одного конверта листок и начинает читать:

«Товарищи! Кому вы служите и против кого боретесь? Хотите быть дубинкой в руках фабрикантов, помещиков и банкиров? Хотите избивать эксплоатируемых, угнетенных, голодающих рабочих, ваших братьев?»

Карлушино лицо горит от возбуждения. Вот что делает по ночам тетушка Мари! Летучки для обманутых штурмовиков-пролетариев, чтобы они, наконец, поняли, что делают! Тетушка Мари не боится барона. Но куда она теперь пошла?

Все-таки очень легкомысленно оставлять открытыми машину и листовки. Его мать никогда бы так не поступила.

Вдруг Карлуша слышит в коридоре шорох. Он подбегает к двери и прислушивается. Каждый шорох грозит опасностью тетушке Мари. Что, если кто-нибудь проснется в эту минуту? Что, если ее заметят? Карлуша легонько приоткрывает дверь и выглядывает. Он видит, что из комнаты в коридор падает луч света. «Нехорошо», думает Карл. Выключатель у самой двери. Он гасит свет. Теперь ему виден весь коридор. В окна пробивается лунный свет. Но на дворе, по-видимому, сильный ветер. Он гонит облака, и луна то появляется, то исчезает. Свет и тени беспокойно пляшут на стенах, и оконные стекла тихо позвякивают.

Карлуша видит длинный ряд белых дверей. Куда ушла тетушка Мари? В простенках между дверями стоят на постаментах большие темные вазы. Внезапно большая черная кошка пересекает коридор.

^{Большая черная кошка пересекла коридор.}

Кошка останавливается, смотрит на Карла и поднимает хвост. Ее глаза горят, как зажженные свечи. Потом она одним прыжком вскакивает на постамент и исчезает за вазой.

Ваза шатается. У Карлуши дух захватывает. Если это дурацкое животное опрокинет вазу, все кончено.

Ваза перестает качаться. Но буря за окном разгулялась. Одно из окон подозрительно хлопает. По-видимому, оно плохо закрыто.

Карл слышит, как стучит его сердце. Он хочет подбежать к окну и закрыть его, но в эту минуту оно с грохотом распахивается, и белые занавески летят по ветру.

Поздно! Этого нельзя было не услышать. Ну, конечно, из комнаты фрейлен Лизбет доносится шорох. Слышно, как ключ поворачивается в замке.