355 500 произведений, 25 200 авторов.

Электронная библиотека книг » Бела Балаш » Карл Бруннер » Текст книги (страница 4)
Карл Бруннер
  • Текст добавлен: 6 мая 2020, 20:30

Текст книги "Карл Бруннер"


Автор книги: Бела Балаш


Жанр:

   

Детская проза


сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 8 страниц)

ГЛАВА ШЕСТАЯ

Карл долго еще блуждал по улицам. Он выбирал большие площади, широкие улицы, где было светло и оживленно. Мальчик боялся темноты. Там, где было много народа, полицейские всегда могли подумать, что он идет не один, а с кем-нибудь из прохожих.

На больших улицах было много блестящих ресторанов. Оттуда неслась веселая музыка. На каждом шагу попадались нищие. Автомобили катили непрерывно один за другим.

Карл знал, конечно, марки всех автомобилей. Он узнавал их сразу по радиатору. Впрочем, все мальчики в школе это умели. Тут были: «крейслеры», «фиаты», восьмицилиндровый «штейер», «оппель», «вандерер», «адлер», даже длинный «ланчиа» проплыл мимо. Множество широких «бюиков». Красавец «линкольн» подъехал к тротуару, его легко было отличить по борзой собаке. Но желтую «минерву» не всякий бы узнал. Новые «форды», «ситроен»… На них не стоило и смотреть. А вот и черный лакированный «рольс-ройс». Всякий его узнает. Зато ту голубую машину, что остановилась напротив отеля, пожалуй, и Франц не узнал бы. Но Карл уже видел однажды такой автомобиль. Он его внимательно осмотрел и даже расспросил шофера. Это был «испано-сюиза»… Немногие имеют такую машину. Только самые богатые. У нее не меньше двенадцати цилиндров, и катится она, как по бархату. Слышно только тихое жужжание и больше ничего. Вот это машина!

На таком автомобиле Карл с удовольствием бы прокатился. Не всегда ведь они будут принадлежать капиталистам. А пока что, Карл уже научился обращаться с тремя скоростями и тремя педалями. Как-то раз он даже помогал мыть машину.

Начался дождь. Мальчик словно очнулся от сна. Он так загляделся на автомобили, что забыл на время обо всем. Теперь он сразу почувствовал, что очень устал и хочет спать. Да и кушать хочется к тому же. Но об этом нечего было и думать. Вот поспать где-нибудь, пожалуй, удастся. Может быть, найдется местечко, куда можно будет залезть на ночь.

Дул холодный ветер, и мальчик начал зябнуть. Да, всего этого он не ощущал, пока смотрел на автомобили.

«Тиргартен[3]3
  Тиргартен – парк в Берлине.


[Закрыть]
недалеко, – размышлял он. – Там, конечно, найдется куст, под которым можно незаметно улечься».

Правда, Карл еще никогда не пробовал спать под кустами. Это вовсе не так просто, как описывают в книжках про индейцев. Мама тоже как-то рассказывала про поездку в горы, как они спали ночью в лесу и как это было чудесно. Светляки мерцали в траве, и сквозь ветви деревьев на высоком темном небе поблескивали звездочки. Карлуша давно уже мечтал провести ночь в кустах под открытым небом. И вот его желание исполняется самым неожиданным образом.

Но кусты в Тиргартене были, по-видимому, вовсе не приспособлены для спанья. Они были слишком малы, чтобы укрыть человека. У тех, что побольше, ветви свисали до самой земли, и под ними не было места. На некоторых была такая редкая листва, что дождь проходил насквозь. Земля повсюду была сырая и к тому же такая шишковатая и неровная, что на ней невозможно было лежать.

Карлуша долго бродил по темному Тиргартену. Наконец, он выяснил, что лучшие спальные места были под скамейками. Там хоть посуше и не было кочек.

Карл заполз под скамейку, но не решился сразу закрыть глаза. Деревья так неуютно шумели под дождем, и тяжелые капли стучали по скамейке, над его головой. Где же светлячки, о которых говорила мама, и звезды, что мерцали в вышине сквозь ветви деревьев? Здесь не было ничего подобного. Черные, как уголь, деревья. Одинокие фонари, излучавшие дрожащий желтый свет, казалось, робко жались к их темным толстым стволам. Над высокими черными верхушками в той стороне, где находился городской вокзал, пылало красное небо. Быть может, там был пожар?

Обычно Карлуша не боялся темноты. Но эти черные деревья, казалось, корчили рожи. У них были носы, глаза, бороды и руки. Они шевелились под ветром, как будто кивали и подмигивали ему. А вдруг за широким черным стволом притаился полицейский? За каждым стволом легко мог кто-нибудь спрятаться.

Слышался грохот проходящих мимо поездов. Иногда громче, иногда тише. Это зависело от ветра. Где-то играл джаз-банд. Затем вдалеке раздался звук, похожий на выстрел. Ага! Едут пожарные. Рожки трубят: та-та-та-та… Еще одна машина. Где-то большой пожар. Чей-то крик… Потом громко запел пьяный. Деревья шумели, и дождь стучал по скамейке. Потом зазвонил колокол.

Карл вспомнил о своем ваньке-встаньке. Как можно было совсем забыть о нем! Мальчик сунул руку в карман и вытащил маленького железного фронтовика.

«Плим-плим-плим…» тихо зазвенел колокольчик в железной груди. «Плим-плим-плим» звучало так успокоительно. «Мы все-таки вместе. И вместе хорошо выспимся! Плим-плим… Спокойной ночи! Я тоже тут. Мы не знаем, где наша мама. Но она сейчас, наверное, думает о нас».


Карлуша крепко стиснул в руке маленького ваньку-встаньку и прижал его к лицу: «Идем, дружочек, спать».

Слеза покатилась по щеке мальчика. Веки опустились, и легкая дрожь пробежала по маленькому озябшему телу. Потом он уснул. Во сне Карл опять увидел Тиргартен. Деревья были удивительно странные. Они походили на чудовищных зверей в тумане. Они шевелили огромными хоботами и медленно вытягивали длинные руки. Деревья-звери приближались. У каждого из них была только одна нога – большой, толстый, черный ствол. Уже двадцать таких чудовищ собралось вокруг Карлуши. Небо было совершенно красное.

За каждым стволом шевелилось что-то черное. Разглядеть было очень трудно, но Карлуша знал, в чем дело. Вскоре показались локти, нога, затем голова, и из-за каждого ствола медленно выполз черный шупо.


Из-за каждого ствола медленно выползал черный шупо.

Все они стояли спокойно, потому что еще не обнаружили Карлушу. Он лежал под скамейкой и не двигался.

Вдруг он услышал свисток. Но бежать нельзя, а то все двадцать шупо сразу его заметят. Они стоят рядом. Ноги их касаются Карлушиной головы.

Издали он слышит свое имя, потом вдруг: «Марихен! Марихен!» Голос матери… Он доносился издалека. А вот и она сама бежит в одежде проповедницы Армии спасения. У нее мокрые распущенные волосы, и на бегу она протягивает ему руки. Почему-то она совсем крошечная, не больше ваньки-встаньки…

– Марихен, Марихен! – зовет мама тонким далеким голоском и бежит к нему. В это время сверху опускается исполинская белая рука с растопыренными пальцами и хочет ее схватить. Каждый палец руки больше матери. Она бежит что есть сил. Платье ее совершенно мокро. Белая рука парит над ней, как чудовищная белая птица.

– Марихен, Марихен!

– Я не знаю, где он, – услышал Карл чей-то ответ. В темной подворотне лежал на земле Франц. С его лба по бледным щекам стекала кровь.

– Я не знаю, где он, – болезненно, как в бреду, стонал Франц. – Он взял с собой гайку и задвижку.

Карлуша быстро положил гайку обратно на лестницу. Он хотел положить и задвижку, но почувствовал запах пригоревших бобов. Он заглянул в комнату. Там, на полу, среди разбросанного платья и белья, лежала его мать. Вокруг нее розы, тюльпаны, гвоздики и сырая земля из цветочных горшков. Мать была мертва… Тут же стоял Хельмут и звонил в колокольчик. Карлуша услышал и другой тоненький звон. Ванька-встанька стоял на улице перед домом. Он вынул из своей груди маленький колокольчик и звонил, зажав его в железной руке.

Но тут появилась большая шелковая дамская туфля и наступила на ваньку-встаньку. Ванька-встанька лег, придавленный широкой подошвой. Но едва дамская туфля шагнула дальше, как ванька-встанька сразу поднялся. Он стоял прямо и звонил: «Плим-плим!..» У него было лицо Франца.

В этот миг появился огромный генеральский лакированный сапог с серебряной шпорой. Один шаг – и маленький Франц лежит под сапогом. Но сапог идет дальше.

«Плим-плим!» – и железный человек опять встает. «Рот фронт!» А теперь это Хельмут! Снова сапог, снова шаг. Опять ванька-встанька лежит на земле и снова встает. И каждый раз у него другое лицо.

«Плим, плим, плим! Рот фронт! Несмотря ни на что!»

Теперь это Лиза. А вот и мама! На ней ее старая шапка красного фронтовика. О, какая она красивая! Она склоняется над Карлом и хочет его поцеловать. Сердце мальчика бьется от счастья так сильно, что он просыпается.

Когда Карл открыл глаза, он не сразу понял, что его окружает. Это было похоже на картинку, изображавшую южноамериканский бамбуковый лес, которую он видел однажды в какой-то книге. Наконец, он все-таки понял, что это трава, обыкновенная трава. Она находилась так близко от его глаз, что, казалось, росла высоко, прямо до сумеречного неба. Тяжелые капли росы повисли на ней. Божья коровка ползла вверх по стебельку и остановилась перед серебряной каплей. (Может быть, она захотела пить?) На божьей коровке было семь темных точек. Такие попадаются часто. Вот одиннадцать точек – большая редкость.

Карлуша поднялся. Он продрог. У него болела спина. Он начал растирать руки и ноги, чтобы немного согреться. Потом отряхнулся, почистился и сел на скамью.

Так! Значит, он всю ночь проспал один-одинешенек под открытым небом. И не так уж страшно было. В его классе никто, верно, на это не решился бы. Они бы здорово струсили. Карлуша улыбнулся. Он был немножко горд.

Который же теперь чае? Ночью он слышал бой часов, а теперь они почему-то не бьют. Должно быть, очень рано. Солнце еще не взошло. Сквозь темные вершины деревьев брезжит серый рассвет. Но светлые, усыпанные гравием дорожки ясно видны. Множество длинных, мокрых, черных улиток ползает вокруг.

Карлуша был очень голоден. Но вдруг он услышал нечто такое, что заставило его забыть о голоде: на кусте сирени запела какая-то птичка. Как она заливается и щебечет! Какие пускает трели! Настоящая канарейка! Не успела она кончить, как наверху, в гуще ветвей, засвистал дрозд. Сначала тихонько, точно спросонок. Потом со всех сторон откликнулись другие птицы. Вскоре образовался настоящий хор.

Потом зазвонил трамвай. Проехал поезд. Тут Карл снова почувствовал голод, и ему вспомнилась мама. Да и вообще, что с ним теперь будет?

Какой-то дрозд уселся напротив мальчика на скамейку, помотал хвостиком и засвистал так, точно хотел ему что-то сказать. Карлуша, наморщив лоб, посмотрел на глупую птицу и сказал:

– А мне наплевать!

Он встал и пошел. Надо было раздобыть чего-нибудь поесть и отправиться на поиски матери.

ГЛАВА СЕДЬМАЯ

Улицы были еще пусты. Карл шел быстро, хотя у него не было определенной цели. Но он решил, что медленно бродить по улицам опасно. Любой шупо может задержать его и спросить, что он делает в такой ранний час. Если же он сделает вид, что торопится, то каждый подумает, что его кто-нибудь послал по спешному делу.

Первое, что попалось ему навстречу, была большая машина для мытья улиц. Этого нового типа машины Карлуша еще не знал. На три метра в обе стороны била вода. Узкую улицу можно было вымыть за один раз. Карлуше захотелось даже, чтобы и его облили.


Тут и там начали открываться ворота. Дворник вышел на тихую улицу с ключом в руке. Он взглянул на небо, поежился от холода и потер руки. Почти все дворники делали то же самое. Потом они здоровались друг с другом через дорогу и, прежде чем снова войти в дом, вытаскивали из жилетного кармана толстые серебряные часы, чтобы еще раз проверить время. Появились первые фургоны с молоком и овощами.

«Скоро и Хельмут выедет со своим фургоном: „Генрих Хош – хлеб хорош“, – подумал Карл. – Вот было бы хорошо его встретить!» Но вблизи Ильзенштрассе Карлуша боялся теперь показываться.

В одном из окон первого этажа подняли штору. Толстая непричесанная женщина, вытираясь полотенцем, выглянула на улицу. При этом она сделала такие глаза, точно удивлялась, что уже светло.

Появились прохожие и велосипедисты.

Вскоре взошло солнце. Улицы окончательно оживились. На окнах магазинов взвивались жалюзи.

Карлуша понемногу успокаивался. Ужасы прошедшей ночи казались ему сном.

Он остановился перед гастрономическим магазином. В эту минуту как раз подымали жалюзи.

Карлуша и не знал, как интересно рассматривать витрину такого магазина, потому что до этого дня он еще никогда не был так голоден.

Он подошел поближе и, глотая слюну, представил себе, что он ест все эти вкусные вещи.

В это время мимо магазина проходила женщина. Ей было лет сорок на вид. Она была высока ростом, с широкими бедрами и крепкими плечами. Женщина несла в руках кошелку и мимоходом взглянула на витрину.

Маленький мальчик, стоявший у окна, прижавшись носом к стеклу, попался ей на глаза. Несколько секунд она с интересом смотрела на него и уже хотела двинуться дальше. Но тут она заметила, что локти мальчика в грязи, а к куртке пристали соломинки и сухая трава.

Женщина приостановилась. Она повернулась и обошла вокруг Карлуши. Он этого даже не заметил. Она внимательно разглядывала его. Штанишки на коленях были сырые, словно мальчик валялся на голой земле, да и руки были сильно испачканы. Он сегодня, очевидно, еще не умывался.

Высокая толстая женщина озабоченно нахмурилась и тихонько тронула мальчика за плечо.

– Послушай, малыш, – ласково сказала она.

Карлуша вздрогнул, повернулся с быстротой молнии и отступил на шаг. Все его тело напряглось, готовое к прыжку к бегству. Но перед ним стоял не полицейский. Испуганными, недоверчивыми глазами испытующе смотрел он в лицо женщины. Бывают ведь и женщины-сыщики. Он слыхал об этом. Правда, он представлял их себе несколько иначе. А эта – с круглыми щеками и маленьким улыбающимся ртом – казалась доброй женщиной. Но осторожность надо соблюдать прежде всего.

– Не бойся меня, – наклоняясь к нему, мягко сказала женщина. – Ты ведь сын Гедвига Бруннер? А?


Карл молчал, отворачивая лицо… Ему вовсе не понравилось, что ей было все известно. Карлуша покосился направо, чтобы установить, свободен ли путь к бегству. Мешал вход в магазин. Еще два шага, и он окажется в толпе. Карлуша сделал вид, будто его что-то заинтересовало, и незаметно скользнул немножко вправо.

– Ты же знаешь меня, мальчуган, – зашептала женщина… Она нагнулась почти к самому его уху. – Ты ведь видел меня у матери. Еще две недели тому назад, в субботу. Не помнишь? Ты показывал мне своего ваньку-встаньку…

Карлуша снова взглянул на женщину. А ведь, правда, знакомое лицо. Но, может быть, он ошибается? Простое сходство… Надо быть осторожным!

Все-таки действительно она! Карлуша, правда, видел ее всего один раз. Но это та самая женщина, которой он показывал своего ваньку-встаньку.

– Неужели ты меня не узнаешь, скажи? – тихо, но нетерпеливо спросила женщина.

Карлуша молча кивнул головой и опустил глаза. Он больше не боялся, но ему было стыдно.

Женщина взяла его за руку, оглянулась с опаской и зашептала в самое ухо:

– Отчего ты такой грязный, мальчуган? Разве твоя мать о тебе не заботится? Это не похоже на Гедвигу Бруннер. Случилось с ней что-нибудь?

Карлуша еще ниже опустил голову и молчал. Его глаза наполнились слезами. Он знал, что ему нечего стыдиться. И все-таки он покраснел: приходилось просить помощи у чужих людей…

– Бери корзинку, и уйдем отсюда! – внезапно прошептала женщина. Она всунула мальчику в руку кошелку, схватила его за другую руку и потащила за собой.

Карлуша поднял голову. Мимо них спокойно проходили двое полицейских.

Молча прошли они несколько кварталов. Вот снова Тиргартен. Недалеко и то место, где он ночевал под скамейкой. Парк был полон народа. На «его» скамейке сидели няньки с детьми. И никто, никто не знал, что он провел здесь ночь.

Наконец, они нашли пустую скамейку. Здесь никто их не мог услышать. Усевшись, женщина вынула из корзинки булочку и яблоко:

– На, поешь сначала.

– Спасибо, – сказал Карлуша и подумал: «Генрих Хош – хлеб хорош».

Женщина ни о чем не расспрашивала. Она только очень серьезно, очень внимательно смотрела на него, сдвинув брови. Но в ее круглых карих глазах было столько участия и теплоты, что Карлуша, еще не доев булочки, начал рассказывать.

Она молча слушала. По ее спокойному лицу никто бы не догадался, как близка ей была судьба Гедвиги Бруннер. Временами она оглядывалась: нет ли кого-нибудь поблизости, не может ли их кто-нибудь подслушать. Один раз к ним подкатился большой дорогой мяч. Трехлетняя девочка с голубыми бантами спереди и сзади, сверху и снизу, вытянув ручки, подошла к ним за своей игрушкой. Женщина, не глядя, быстро и раздраженно ткнула красивый мяч ногой с такой силой, что он отлетел далеко.

Когда Карлуша кончил свой рассказ, она дала ему вторую булочку. Затем помолчала еще некоторое время, пристально глядя прямо перед собой.

– Слушай внимательно, мой мальчик, – просто и ласково заговорила, наконец, женщина. – Все будет хорошо. Мы скоро найдем твою мать. Гедвига так просто не потеряется… Ну, слушай. Меня зовут теткой Мари. Ты поживешь у меня некоторое время. Я служу кухаркой у богатых людей. Им я скажу, что ты мой племянник из провинции. Понимаешь? Бедный сиротка. Дом у вас сгорел или что-нибудь в этом роде, и ты остался один, без крова в целом свете.

– Это так и есть, – тихо сказал Карл.

Тетушка Мари пытливо взглянула на него.

– Не говори ерунды, мальчуган! Ты не один на свете. Сын Гедвиги Бруннер не может быть один. Он повсюду найдет товарищей, которые его поддержат. Такие мысли тебе вовсе не к лицу!

Она легко и мягко погладила его и улыбнулась. Она очень мило улыбалась, тетушка Мари.

– Короче говоря, – продолжала она, – мы выдумаем какую-нибудь печальную историю. Моя барыня обожает такие истории. Ей надо только каждый день говорить, что она добра и прекрасна. Теперь нам пора идти, а то мой обед сегодня не поспеет вовремя. Какое имя тебе дать, малыш? Оставайся Карлом, а то легко проговориться. Значит, Карл… Карл Бреннер. Понял? Не Бруннер, а Бреннер. Только одна буква другая. Это легко запомнить. А если все-таки проговоришься или напишешь иначе, то это будет простой ошибкой, и только. Значит, запомнил, неправда ли?

Карлу стало легко на сердце. Он почувствовал к тетушке Мари такое доверие, что сразу успокоился: скоро найдут и маму. «Гедвига так просто не потеряется». Это было самое главное. А выдумывать всякие истории только забавно.

– А где ты до сих пор жил, Карл Бреннер? – спросила тетушка Мари и подмигнула правым глазом, отчего, ее лицо стало сразу веселым и лукавым. – Ты ведь должен знать, где ты жил, не так ли?

– В Фюрстенвальде! – бойко ответил Карл. – Мы туда ездили с мамой. И я могу рассказать, если меня спросят, как там все выглядит.

Тетушка Мари, улыбаясь, кивнула головой.

– Ты смышленый мальчишка, сразу понимаешь, в чем дело. Идем-ка скорее!

– Для начала ты должен сегодня внимательно слушать, что я буду рассказывать, и хорошенько запоминать, – говорила она по дороге. – Моего хозяина зовут барон фон Лангенхорст. Отъявленный наци. Ты должен, однако, всегда молчать. Понял? Что бы ни случилось! Молчать и быть вежливым. Если что-нибудь заметят, мы погибли. Ты ведь это знаешь?

– Я знаю, – серьезно сказал Карл.

Он чувствовал, что жизнь предстоит нелегкая. Но он решил держаться как следует. Тетушка Мари не должна из-за него иметь неприятности. Его сердце переполнилось благодарностью. Он прикоснулся к ее большой, сильной руке. Она ответила крепким пожатием.

– Держись молодцом, Карлуша, – сказала тетушка Мари глубоким, грудным голосом.

Все скамейки Тиргартена были заняты. Но сидели на них либо няньки и бонны, которые громко болтали друг с другом, либо безработные, которые большей частью молча смотрели в землю.


При этом одни никогда не подсаживались к другим.

Карлуша шел с тетушкой Мари по аллее. Несмотря на то, что все скамейки были заняты, стояла мертвая тишина. Там сидели только мужчины. Они сидели молча, уставившись в одну точку.


Карлуша знал, что это означает. Он хорошо понял тяжелый вздох тетушки Мари, когда она взглянула на длинный, тихий, печальный ряд людей. Отвернувшись, она сказала вполголоса:

– Сил нет видеть это!

Карл с интересом думал о новом доме, в котором отныне он будет жить. Он едва дождался, пока тетушка Мари закупила все необходимое к обеду.

– Ну, вот и наш дом! – сказала она, наконец.

Вначале Карлуша был немного разочарован. Он представлял себе дом совсем иначе. Такой огромный домище, не меньше шести этажей, с колоннами, фонтаном и башнями. Но дом, в котором жили богатые бароны, был меньше дома на Ильзенштрассе, № 24. В нем было всего два этажа и несколько больших окон. Перед домом был разбит маленький красивый палисадник. Но все здание казалось старым, и стены были совсем темные, почти черные.

Когда Карлуша вошел в дом, первое, что его поразило, была тишина. На Ильзенштрассе даже на лестнице всегда что-нибудь происходило. Где-то стучали, что-то выколачивали, бегали, суетились… Хлопали двери, кричали дети, лаяли собаки, и фрау Фогель наводила порядок.

Здесь было тихо и прохладно, как в церкви св. Гедвига, и ни одного человека кругом. А лестница! Широкая, вся из белого мрамора, как в музее, где Карлуша был со своим классом две недели тому назад. На высоком цоколе стояла черная бронзовая женщина и держала в руке красивую лампу.

Затем они шли по длинному коридору, с целым рядом белых дверей по одну сторону. Все они были закрыты, и нигде ни одного человека не было видно. На стенах висели рога оленей, диких коз и другие забавные вещи. Карлуша не успел их как следует рассмотреть, потому что тетушка Мари тянула его за собой. Они прошли через две стеклянные двери, и, наконец, тетушка Мари открыла маленькую белую дверку и толкнула его внутрь.

– Это моя комната, – сказала она. – И ты тоже будешь здесь жить. Первым делом, мальчуган, надо хорошенько помыться. Какое счастье, что мы никого не встретили! Вот тебе щетка, почисть как следует куртку и штаны, да и башмаки заодно.

Пока тетушка Мари все приготовляла, Карл ее внимательно слушал. Она казалась немного взволнованной и говорила быстро и торопливо:

– В доме есть старый слуга. Ты его будешь называть: господин Иоганн. Сначала я представлю тебя ему. Ты должен его во всем слушаться. Я уж позабочусь о том, чтобы он тебя не слишком обижал. Но ты должен молчать, всегда молчать и слушаться. Понятно? Еще у нас есть фрейлен Лизбет, горничная, тоже хорошая штучка. Держись крепко, Карлуша. Ты меня понял? Здесь кругом враги. Даже во сне ты не должен выдать себя. Будь молодцом, когда-нибудь все изменится. А теперь скоренько приведи себя в порядок, чтобы иметь приличный вид.

Тетушка Мари ушла. Карл добросовестно исполнил все, что ему было сказано. Он даже нашел гребенку, которую тетушка Мари забыла ему дать. Он сразу сообразил, где ее найти. Через несколько минут Карлуша был готов: вымыт, причесан, почищен… Тетушка Мари все еще не возвращалась. Он успел хорошенько осмотреть комнату.

Это была крошечная каморка. Примерно, такой же величины, как кухня в доме на Ильзенштрассе.

Там помещались кровать, шкаф, стол, умывальник, два стула – и все. Где он тут будет спать?

«А все-таки лучше, чем в Тиргартене под скамейкой», подумал он и улыбнулся.

Когда Карлуша чистил свою куртку, он нащупал ваньку-встаньку. Теперь он опять вспомнил о нем и вытащил его из кармана.

– На, вот, посмотри новую комнату, – сказал Карл и повернул маленького фронтовика во все стороны. – Теперь мы тут будем жить!

«Плим-плим-плим…» весело раздалось в ответ.

Карлуша услышал шаги и быстро сунул игрушку в карман. В дверях появилась тетушка Мари. Мальчик ее едва узнал. На ней был белый фартук и белый чепец, как у конфетчиц на фабрике «Ширм и Клаар». За ее спиной стоял длинный, худощавый господин.

Карлуша вскочил и поклонился. Он решил, что это сам барон. У него были коротко остриженные седые волосы и чисто выбритое лицо. Бледные впалые щеки временами дрожали.


Карлуша решил, что это сам барон.

Господин слегка горбился. На нем был наглухо застегнутый темнозеленый костюм с серебряными пуговицами. Он выглядел больным и очень важным.

– Вот и мой малыш, – начала тетушка Мари. – Поздоровайся, мальчик.

– Меня зовут Карл Бреннер, – громко и отчетливо сказал Карл и еще раз поклонился. – Я из Фюрстенвальда.

Затем он вытянул руки по швам и взглянул старику прямо в маленькие черные глазки. Тот кивнул головой. Карлуша ему, видимо, понравился.

– Это господин Иоганн, – продолжала тетушка Мари почтительным тоном.

«Ага! – подумал Карл. – Каким же важным должен быть сам барон?»

– Иди сюда! – внезапно простонал господин Иоганн. У него был слабый, болезненный голос, и он всегда говорил плачущим тоном.

Карлуша приблизился. Старик сухощавой рукой ощупал ему плечи и руки. Мальчик понял, что пробуют его силу. Он гордо согнул руку и напряг бицепс.

«Чувствуешь? – думал он про себя. – Как каменные!»

Господин Иоганн был, по-видимому, доволен. Он одобрительно кивнул головой. Его острый и длинный подбородок как-то странно двигался.

– Идем к госпоже баронессе, – простонал он и быстрыми мелкими шажками засеменил впереди.

Они прошли множество комнат. Карлуша не успевал оглядеть всего, что было на пути, но одно было ясно: это не Ильзенштрассе. Сколько здесь было комнат, и каких громадных! Они были больше, чем их класс, в котором помещалось сорок человек. К чему господам такие комнаты?

Они подошли к маленькой двери. Перед ней висела портьера. Господин Иоганн взял Карлушу за плечо и еще раз боязливым, озабоченным взглядом скользнул по его прическе, рукам, одежде, башмакам. Затем он сам слегка отряхнулся, хотя на темнозеленом костюме нельзя было обнаружить ни одной пылинки. Наконец, он тихонько откашлялся, сгорбился, подобострастно улыбнулся перед закрытой дверью и тихо постучал. Из комнаты донеслось тонкое, визгливое тявканье, и дверь открылась. Первое, что попалось Карлуше на глаза, была маленькая белая китайская болонка. Она подползла к двери и затявкала на Карлушу тоненьким голоском. Она была так жирна, что не могла бегать и только помахивала пушистым хвостом, раскачиваясь при этом всем телом.


Противный червяк! Она улеглась на спину, выставив розовое брюшко. Карлуша боялся наступить на нее. Ведь это вовсе не собака!

Потом Карлуша увидел много больших зеркал, и во всех зеркалах отражалось множество женщин. Вскоре он заметил, что в комнате перед трельяжем сидит только одна дама и ее-то он увидал трижды в тройном зеркале. Она сидела к ним спиной. Сзади стояла парикмахерша и причесывала ее. Дама даже не обернулась. Тройное отражение глянуло на него из зеркал.

Господин Иоганн и тетушка Мари поклонились этим лицам в зеркалах. Карлуша сделал то же самое. Тетушка Мари сказала:

– Вот этот бедный малыш, уважаемая госпожа баронесса, о котором я вам только что рассказывала!

Это было сказано таким смешным плачущим голосом, что Карлуша удивленно взглянул на тетушку Мари. Она скорчила такое глуповато-наивное лицо, что мальчик чуть не расхохотался. Но вовремя удержался. Он не забыл, какая грозит ему опасность, если он себя выдаст. Ведь здесь были наци.

Три дамы в трех зеркалах начали говорить. Это были три молодые красивые дамы: одна напротив, вторая сбоку и третья вполоборота. У них была белоснежная кожа. Вместо бровей над глазами виднелись две кривые линии. Все три зеркальные дамы были баронессой Лангенхорст.

– Так это ты, бедный маленький сирота? – начала она певучим голосом, как священник на воскресной проповеди. – Тебя зовут Карлуша? Не так ли? Я слышала о твоем несчастье. Мне Мари рассказала. Не отчаивайся, дитя мое. Бог тебя не оставит… Этот локон над ухом слишком велик, – тем же тоном бросила она попутно парикмахерше. – Бодрись, дитя мое. У меня ты обретешь свой дом. Добрый боженька привел тебя ко мне. Твое юное чистое сердце в этом христианском, националистическом доме должно… Я не хочу сегодня этим душиться, дайте мне немного новых духов… Твое чистое сердце должно узнать, что такое святая человеческая любовь.

«Настоящая канарейка», подумал Карл, когда она на секунду замолчала. Ее обрызгивали духами, как цветок водой. В комнате разлился приятный запах.

– Теперь нам не надо брать вторую горничную, – простонал господин Иоганн. – Мальчишка может помогать на кухне и при уборке.

– Ты будешь воспитан здесь в духе священной любви, – начала «канарейка». – Твое чистое сердечко, дитя мое… Дайте мне помаду…

Парикмахерша подала ей с туалета губную помаду в золотой оправе. «Канарейке» стоило только протянуть за ней руку. Она продолжала петь, подкрашивая губы:

– Да, ты будешь воспитан для честной работы на пользу народа и отечества… – Она поглядела на себя в зеркало.

В этот момент Карлуша услышал, что тетушка Мари как-то подозрительно сморкается. Он искоса взглянул на нее: тетушка Мари утирала передником глаза.

– Он может ходить на почту, – опять застонал господин Иоганн. – Может чистить серебро и поливать цветы в зимнем саду. Может чистить охотничье оружие господина барона…

Господин Иоганн говорил все быстрее и горячее, глядя с возрастающим интересом на Карла.

– Он может чистить платье и обувь. Он научится протирать окна и мыть автомобиль. Может носить пакеты. Он может после кофе обносить гостей сигарами… Он может… он может…

Голос господина Иоганна осекся. Начался припадок кашля, и он не мог больше говорить. Тетушка Мари продолжала, подражая ему:

– Он может колоть дрова и носить уголь. Он может натирать полы и выколачивать ковры…

На ее лице промелькнуло злое, насмешливое выражение, но тут же она опять скорчила глупую рожу.

Дама встала и направилась к Карлу. Она была высока в стройна. На ней был смешной пестрый халат, а под ним белая шелковая пижама. Точно кукла из витрины Вертгейма[4]4
  Вертгейм – крупнейший универсальный магазин в Берлине.


[Закрыть]
.

Она остановилась перед мальчиком и, наклонив голову, принялась его рассматривать.


– Мило, – сказала она, наконец, словно выбирала платье в модном магазине. – Тебе нужно сшить красивую ливрею, Карлуша.

Она повернулась к господину Иоганну, который уже перестал кашлять и вытирал выступившие на глазах слезы.

– Надо обшить желтым галуном. Это подойдет к цвету его глаз. Распорядитесь немедленно, Иоганн.

Она погладила Карлушу по лицу. Аромат духов ударил ему в нос. Рука была мягкая и нежная, но Карлушу почему-то вдруг затошнило.

«Канарейка» улыбнулась и сказала:

– Он будет выезжать со мной.

Тетушка Мари опять начала сморкаться.

– Как вы добры, госпожа баронесса, – сказала она всхлипывая. – Поблагодари благодетельницу, Карлуша, и поцелуй ручку.

– Спасибо, – опустив глаза, прошептал Карлуша и нагнулся над белой ароматной рукой.

– Будешь носить красивую ливрею с желтым галуном. И на автомобиле будешь ездить с барыней, – сказала тетушка Мари и вытерла глаза. – Такого доброго сердца, такого благородного сердца больше и на свете нет. Я так и знала.

– Идемте, – сказала баронесса. – Представим нашего маленького грума господину барону.


    Ваша оценка произведения:

Популярные книги за неделю