Текст книги "Пророчица"

Автор книги: Барбара Вуд

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 27 страниц)

Дорога сюда была не из легких – шестеро мужчин верхом на лошадях мчались через залитую лунным светом пустыню. Они выглядели так, будто их преследовал сам дьявол. Легионеры Императора находились далеко позади. Всадники остановились на берегу, где на фоне ночного неба, по которому, словно капельки воды, были разбрызганы звезды, выделялись причудливые формы утесов. Это бесплодную, заброшенную местность могли населять лишь призраки да духи.

Эти люди прочли о колодце в Священном Писании – о глубоком колодце, который, как гласит легенда, однажды помог утолить жажду евреям, когда те в течение сорока лет бродили по пустыне.

Когда они подъехали к колодцу, то привязали веревку к специально подготовленной корзине и стали аккуратно опускать корзину в колодец. В это время другие шептали молитву. Когда же корзина достала до дна, один из мужчин подвел женщину к краю колодца, и она оказалась прямо перед вождем.

– Скажи мне, – низким голосом промолвил волхв, доставая из ножен меч, – где седьмой свиток?

Он все так же молчала. Но, когда их глаза встретились, он заметил в ее взгляде огонь вызова.

Как и женщина, мужчина дрожал, но не от холода, а от сдерживаемого гнева. Последний из волхвов, он знал, что дни его власти сочтены. Но, если бы он овладел седьмым свитком, он смог бы творить чудеса, предотвратить конец света, к которому мир неуклонно приближался, и обеспечить вечную жизнь себе и тем, кто следовал за ним. Эта женщина знала разгадку тайны. Годами он шел по следу последнего свитка, и этот след привел к ней.

Мертвая тишина стояла до тех пор, пока волхв наконец не сказал:

– Да будет так, – и сделал жест своим людям.

Они повернулись к ней. Прикасаясь к ее безупречной белой коже грубыми, шероховатыми руками, они завязали веревку под мышками и под грудью. Они собирались спустить ее в колодец.

– Я не хочу, чтобы ты поранилась и от этого умерла быстрее, – проговорил ей волхв. – Я хочу, чтобы ты как можно дольше находилась в этой темнице. Ты запомнишь каждый камень, каждую щепку, каждую тень. Когда солнце поднимется и начнет палить, ты будешь гореть, а ночью от ледяного ветра твои кости начнут ломаться. Ты познаешь жажду, до сих пор неведомую людям, ты столкнешься с одиночеством, которое принесет тебе больше пустоты и ужаса, чем сама смерть. Ты будешь звать на помощь, но никто не услышит, разве что стервятники, ожидающие твоей плоти. – Он приблизился к ней вплотную, держа в руках обрядный посох, тот самый, который однажды заставил сотни тысяч людей испытать благоговейный трепет, но который теперь мог воздействовать разве что лишь на эту жалкую кучку окружающих да на нескольких людей в городе.

– Последний раз спрашиваю, – сказал он тихо. – Где свиток? Если ты мне скажешь, я освобожу тебя.

Она молчала.

– Тогда скажи мне хотя бы, на самом ли деле в седьмом свитке содержится волшебная формула вечной жизни?

И впервые с тех пор, как ее схватили, она заговорила. Ее «да…» прозвучало как вздох.

Волхв верил в бессмертие. Он закричал и поднял к небу кулак.

– Если я не могу овладеть тайной, то она не достанется никому!

Мужчины подняли ее на руки и стали спускать в колодец, дюйм за дюймом. Острые камни царапали ее нежную кожу. И, когда темнота поглотила ее свежесть и красоту, волхв ударил по каменному краю колодца своим посохом и воскликнул:

– Властью этого посоха, который достался мне от отца, а моему отцу от его отца еще тогда, когда по земле ходили Бессмертные, я налагаю проклятие на эту женщину и шесть книг, похороненных с нею, и пусть тайна навеки останется скрытой. И ни один человек не найдет их, не прочтет их и не узнает секретов. И пусть прокляты будут те, кто отважится на это.

На берегу показался одинокий наездник на черной лошади. Он остановился вдалеке от лагеря, чтобы его никто не услышал, спрыгнул с лошади и побежал быстро и тихо. Он стал обходить спящих одного за другим, вонзая в горло нож, чтобы никто из них больше не смог издать ни звука. Затем он вошел в шатер волхва и принялся искать свою невесту. Но ее там не было. Он сел на постель волхва и приставил нож к его горлу. Открыв глаза и увидев пришельца, волхв все понял и смирился со своей участью. Он промолвил:

– Ты никогда не найдешь и не спасешь ее. Потому что если я не могу овладеть тайной, то и никто не сможет.

Испытывая невыносимую душевную боль, молодой человек вонзил нож в горло волхва и увидел, как темно-красный поток залил атласную подушку.

Очнувшись, он отправился на поиски свой возлюбленной. Он искал ее на берегу, искал в глубоком, сухом русле реки, искал среди звезд.

И вдруг он услышал какой-то звук.

Пробираясь сквозь тьму, он дошел до колодца. Остановился, прислушался. Он позвал ее и услышал тихий плач. Что было мочи он пустился бежать к лагерю за веревкой. Вернувшись к колодцу, обвязал вокруг камня веревку и спустился в колодец.

В темноте его руки нашли ее. Это была его возлюбленная. Он закричал от счастья.

И вдруг понял, что ее сердце остановилось. Но она была еще совсем теплой. Она ведь плакала еще несколько минут назад.

И он зарыдал от горя. Крик разнесся по всей шахте и отозвался эхом в космосе. Плача, он выбрался из колодца и побрел к лагерю. В шатре волхва он обнаружил багровую мантию, вышитую золотыми нитями: это была ее мантия.

Вернувшись к колодцу, он вновь спустился в него, затем подтянулся на руках вверх и обрезал ножом веревку. Он упал на дно рядом с невестой. Накрыв мантией остывающее тело любимой, он обнял его и вновь заплакал. Слезы падали на ее волосы.

– Твоя смерть не напрасна, любовь моя, – рыдал он. – Боги слышат мою клятву, и поэтому я обещаю тебе, что однажды лучи солнца озарят эти свитки и мир узнает послание.

* * *

– Ну что, на сколько потянет такая находка? – спросил Хангерфорд с ухмылкой. – Я имею в виду доллары и центы. Например, сколько может дать музей за такой кусок папируса?

– По меньшей мере миллионов пять, – ответила Кэтрин, стряхивая с одежды грязь.

– Пять миллионов!

– Конечно. Может, и пятьсот миллионов. А может, и столько, сколько вообще нельзя сосчитать.

– Ладно-ладно. Я просто спросил.

– Хангерфорд! – воскликнула она гневно. – Понятия не имею, сколько это стоит. Мы ведь даже еще не знаем, что это. – Она посмотрела на тоннель. – Тот череп… Я хотела бы побывать там еще раз…

– И что ты можешь сказать об этой вещице? – поинтересовался он, тыча в пучок ниток, который она нашла в тоннеле.

– Думаю, седьмой-восьмой век, – ответила Кэтрин, в то время как толпа любопытных окружила ее. Кэтрин была облеплена песком, золотисто-каштановые волосы были покрыты мельчайшей пылью. Несмотря на то, что она снова видела солнечный свет и ощущала освежающий бриз, она не могла избавиться от ужаса, испытанного в узком тоннеле и глубоком, темном колодце. – Судя по особенностям переплетения этих льняных нитей и виду этой веревки… это определенно поствизантийский период.

– Давайте откроем это.

Но Кэтрин отпрянула от тянущегося к ней техасца.

– Нет. Наука диктует свои правила: это должно быть открыто в присутствии свидетелей. Я позвоню в Каир, сообщу о находке в Департамент культурных ценностей. Они пошлют к нам кого-нибудь. И… вам лучше оставить этот район до тех пор, пока он не будет обследован властями.

– Конечно-конечно. Я могу перенести работы вон туда. Нам в любом случае придется освободить местность для теннисных кортов. А ты не забудь рассказать мне новости, как только что-то выяснится, хорошо?

– Хангерфорд, поверьте, в этот момент я думаю только о вас.

Он усмехнулся и ушел.

Кэтрин поспешила в свою палатку, застегнула входную молнию и включила свет. Ей пришлось подождать минуту, чтобы успокоиться.

Купился ли Хангерфорд и все остальные на ее выдумку? Возможно. Ни в коем случае она не должна была позволить им узнать, что эта находка может обладать большей ценностью, чем они могли себе представить. Если бы она все им рассказала, эта вещь тут же превратилась бы в простой трофей. Эта вещь принадлежит ей, и чем скорее она свяжется с властями Каира, тем лучше.

Кэтрин принялась искать ключи от своего «лэндровера», но тут же остановилась. Чиновники в Каире славились своей ленью. Она должна была немедленно привезти их сюда. Но как? Она посмотрела на кусок папируса, который ей еще предстояло прочесть. Если бы она доложила, что папирус был изготовлен в третьем или четвертом веке или еще раньше, чиновники примчались бы сюда в мгновение ока.

Она поняла, как следует поступить. Расположив фрагмент под ксеноновой лампой и вооружившись увеличительным стеклом, она принялась читать.

Похоже, это было началом письма. «От твоей сестры Перпетуи, я шлю привет сестрам в доме дорогой Эмилии, достопочтенной…» Кэтрин сдвинула брови. Какое слово следует дальше?

«Дьяконос»!

По-видимому, это была ошибка. Кэтрин и раньше сталкивалась с определением «дьяконос» – дьякон – но лишь тогда, когда речь шла о мужчинах. Женщина была «диакониссой». Она перечитала предложение. Нет, все было вполне ясно: Перпетуя обращалась к Эмилии, женщине, называя последнюю «дьяконос», диакониссой.

С озадаченным видом Кэтрин продолжила чтение: «Дорогие сестры, я собираюсь поделиться с вами одним невероятным посланием, от которого у меня до сих пор трясутся руки. Но прежде знайте: с вами говорит вовсе не мой голос, а голос святой женщины по имени Сабина, пришедшей ко мне при удивительных обстоятельствах. Еще я хочу предостеречь вас: прочтите это письмо тайно, иначе ваша жизнь может оказаться в опасности».

Кэтрин подняла брови. Прочесть это письмо тайно? Иначе жизнь может оказаться в опасности? Вернувшись к началу письма, она снова прочла фразу «Эмилия, достопочтенный дьякон».

За нейлоновыми стенами палатки жизнь ее лагеря кипела самым обычным образом: Самир громко спрашивал, не видел ли кто-нибудь его мастерок, один из студентов смеялся над чем-то, приемник был настроен на одну из иерусалимских радиостанций. Но все Кэтрин пропускала мимо ушей, лихорадочно роясь в книгах.

Найдя то, что искала, она открыла словарь в конце книги и прочла: «Diakonos» (Номер Стронга: 1249-GSN), греч.: «слуга». Современный перевод: «дьякон». В эпоху ранней Церкви «diakonai» («исполнители королевских приказов») совершали крестины, читали проповеди и заведовали евхаристией, поэтому в контексте Нового Завета более точным переводом будет являться «священник».

Кэтрин резко вздохнула. «Эмилия… дьякон». Женщина-священник? В письме, где упоминается имя Иисус?

Этого не может быть!

Быстро открыв таблицу в середине книги, она взяла увеличительное стекло и стала внимательно изучать почерк Перпетуи, сравнивая рукопись с алфавитом, приведенным в книге. Соответствие было почти идеальным. Кэтрин вдруг осознала, что, согласно написанному в книге, письмо Перпетуи и в самом деле было написано во втором веке. Когда к женщинам, служившим в Церкви, определенно не обращались как «дьяконос».

Девушка закрыла книгу, пытаясь осмыслить ошеломляющий вывод. На задней обложке она увидела фотографию автора книги, в ее ушах вдруг снова прозвучали слова Дэнно, сказанные очень давно: «Ты же не можешь обвинять Церковь вечно».

Она тогда ответила: «Могу. Смерть моей матери целиком и полностью лежит на совести Церкви».

Кэтрин принялась рассматривать фотографию автора на обложке «Справочника по особенностям греческого языка Нового Завета» – молодой Нины Александер, доктора. Женщина со снимка смотрела на читателя зелеными улыбающимися глазами, выдающими живость ума, – и Кэтрин снова слышала голос матери, совсем слабый, еле различимый. Ее насыщенная жизнь, вызвавшая много споров, подходила к концу, когда она лежала совсем одна в холодной больничной палате и шептала: «Они оказались правы, Кэти, я не должна была делать того, что сделала, у меня ведь не было доказательств. Если бы только я могла доказать…»

Кэтрин старалась забыть тот страшный день, когда ей пришлось стать свидетелем победы Церкви, заставившей ее мать отречься от своих убеждений, победить ее дух.

Девушка вернулась к папирусу и к слову, смысл которого походил на взрыв бомбы: «дьяконос», и подумала: может, она нашла доказательство, которого так недоставало ее матери?

Теперь Кэтрин действовала быстро, поспешно положив папирус в ларец, который заперла на ключ и спрятала вместе со старинной корзиной под своей постелью. Она схватила ключи от машины, посмотрела, который час, и подсчитала, что в Калифорнии недавно перевалило за полдень. Она быстро составила в уме план: сначала попросит Самира охранять ее палатку; затем позвонит Джулиусу из отеля «Айсис»; потом сделает звонок Дэниелу в Мексику и, наконец, достанет расписание ближайших рейсов из Египта.

И после этого еще раз сходит в тоннель.

– Да… Она что-то нашла, – сказал Хангерфорд своему бригадиру, роясь среди лопат и топоров, грудой стоящих за автоприцепом. – Я заметил это по тому, как она вцепилась в эту старую корзину, как будто в той были драгоценности.

– И что же ты собираешься делать? – спросил бригадир, когда Хангерфорд выбрал огромную мотыгу.

– Доктор говорит, что хочет слазить в этот тоннель еще раз. – Он поднял мотыгу и усмехнулся. – Но земля там может осыпаться. Когда доктор соберется туда снова, лучше бы ей помнить, что археология не самое безопасное дело.

– Эрика! Эрика, подойди скорее!

Хэйверз взял жену за руку и чуть не стащил ее со стула.

– Майлз! Я как раз…

– Дорогая, ты должна увидеть это. Поторопись!

Он шел гигантскими шагами, выводя ее на улицу через ворота, у которых стояли старинные испанские сундуки и плетеная мебель, за которыми Эрика не торопилась ухаживать.

– Ты изумишься! – воскликнул он, и его голос поднялся до потолка «латилла», отозвавшись эхом в белых стенах из необожженного кирпича, что являлись частью его огромного дома в Санта-Фе.

Эрика рассмеялась. Она понятия не имела, что за чудо ей собирается показать муж. У Майлза это могло быть все что угодно – от необычной формы облака до какого-нибудь нового, супербыстрого микрочипа. Но, как и обычно, не успела она моргнуть, как его восторг и страсть увлекли и ее. За тридцать лет совместной жизни с Майлзом Хэйверзом она не могла припомнить ни одного скучного момента.

Они пересекли громадный внутренний двор, испугав при этом шофера, занимавшегося полировкой красно-коричневого «корвета ZR-1», который входил в коллекцию Хэйверза, как остальные двадцать три машины. Потом прошли еще через одни длинные ворота, представлявшие собой памятник старины из Зуньи Пуэбло; затем двинулись вдоль частного поля для игры в гольф с восемнадцатью лунками. Смотрители аккуратно очищали поле от недавно выпавшего снега.

Майлз Хэйверз был крепким мужчиной пятидесяти двух лет от роду, поддерживающим неплохую форму. Его любимым занятием был бег трусцой, причем он все время куда-то бежал. У Эрики, стройной, утонченной женщины, которая была ровесницей мужа, шаги были тихими и легкими. Идя за мужем вокруг испанского фонтана пятнадцатого века, что был привезен из Мадрида, она догадалась, куда муж ведет ее: в оранжерею.

Когда они подошли к запертому входу, у которого была установлена цифровая клавиатура, Майлз набрал код. Эрика посмотрела на запад, туда, где виднелись покрытые снегом горы Сангрэ де Кристо. Прожив в здешних местах около десяти лет, Эрика так и не привыкла к потрясающей голубизне неба штата Нью-Мексико. Как ей сказали, эта здешняя особенность вызвана сухостью воздуха. И она подумала: странное имя у этих гор – Сангрэ де Кристо, кровь Христа.

Неожиданно подул холодный ветер, растрепав ее короткие волосы пепельного оттенка. Эрика обвела взглядом поле для гольфа, которое охраняли несколько человек. Майлз поставил их вокруг площадки, находившейся в самом центре их имения площадью пять тысяч акров. Причиной тому был наплыв туристов в район Санта-Фе. Приближалось новое тысячелетие, и Санта-Фе являлось одним из нескольких святых мест на земле.

В преддверии двухтысячного года люди по всему миру готовились к землетрясениям, прочим природным катаклизмам, нашествию ангелов и нападению армии Сатаны. Ходили слухи, что опустеет даже Голливуд, поскольку знаменитости, одержимые ужасом перед Великим, уехали в более стабильные с геологической точки зрения районы: Вайоминг, Монтану и Манхэттен. А вот Эрика ждала прихода нового тысячелетия с нетерпением. Предвкушая скорое пришествие божественных существ, она провела этот год, подготавливая план «Праздника века», на котором должны были присутствовать более тысячи гостей, которые, как она надеялась, станут свидетелями Великой Сходки.

Электрические двери оранжереи открылись, и Эрика ощутила внезапное дуновение горячего, влажного воздуха, вырвавшегося наружу. Майлз продолжал держать ее за руку. Он вел ее мимо рядов со всевозможными саженцами и ростками, бутонами и распустившимися цветами, пышными папоротниками, виноградниками и прочими ползучими растениями. Когда они дошли до места, где Майлз выращивал орхидеи, за которые получал призы, он остановился.

Когда Эрика увидела цветок с темно-фиолетовыми лепестками и сверкающими зелеными листьями, у нее перехватило дыхание.

– О, Майлз! – выдохнула она. – У меня нет слов…

– Зигопеталум «Синее озеро», – гордо объявил он. – Я боролся за него, и он все-таки выжил.

Эрика знала, какие усилия Майлзу пришлось приложить для того, чтобы расцвела именно эта орхидея. Все началось с того, что он купил луковицу у одного садовода в Калифорнии. Бывало, он даже ночевал здесь, в оранжерее, чтобы не оставлять своего «малыша» в одиночестве.

– А ведь говорили, что это невозможно, – ликовал он. – А я сделал это! Эрика, вот тебе доказательство того, что осознанными, совместными усилиями все же можно остановить грубое мародерство со стороны жадных коллекционеров, у которых ни стыда, ни совести. Контролируя условия, мы можем выращивать совершенно здоровые растения и здесь, в Штатах, а джунгли оставить в покое.

Эрика наблюдала за ним, чувствовала его страсть, парящую в душном воздухе. Она протянула к нему руки и обняла его. Именно это она и любила в Майлзе больше всего – его смелость в борьбе за правое дело.

Порой Эрика задумывалась над тем, насколько изменилась их жизнь с того времени, как, будучи подростками, бросив колледж, они колесили по Соединенным Штатам на «фольксвагене» с запасом психоделических наркотиков, а потом танцевали обнаженными под дождем в Вудстоке. Теперь Майлз был компьютерным магнатом, чье имя красовалось в журнале «Форбс», а прибыль достигала десяти с половиной миллиардов долларов. Хотя никто не знал точного размера электронной империи Хэйверза, журнал «Тайм» написал о нем, как о «ходячем Интернете». Его частная сеть и в самом деле достигала мировых масштабов.

Раздался писк пейджера, висящего у него на ремне. Хэйверз нажал кнопку настенного селектора.

– Да?

– Сэр, вам звонят. Это срочно.

– Кто?

– Не представились, сэр. Звонят из Каира. – Глаза Майлза засверкали. – Хорошо, я возьму трубку здесь. – Он повернулся к Эрике. – Прости, дорогая, но мне придется ответить. Ты не против?

– Ну что ты. Мне в любом случае необходимо вернуться к сегодняшнему меню. – Она поцеловала его в щеку. – Орхидея великолепна.

После того как автоматически закрывающиеся двери сомкнулись у нее за спиной, Хэйверз взял трубку настенного телефона и ввел код.

– Слушаю.

Некоторое время он молчал.

– Обрывок? – переспросил он. – И ты ручаешься, что на нем написано «Иисус»? А еще какие-нибудь обрывки или свитки не были найдены?

Он слушал ответ, а его руки медленно сжимались в кулаки. Он почувствовал знакомый прилив крови и головокружение. Это длилось уже так долго…

Звонок из Тайваня за шесть месяцев до этого: «Я нашел для вас орхидею, мистер Хэйверз, Зигопеталум «Синее озеро», очень редкую, и добраться до нее было нелегко. Законным путем ее вывезти невозможно, выращивать ее рискованно. Она обойдется вам недешево». После этого звонка Майлз не спал сутками. И затем драгоценная луковица прибыла от «садовода из Санта-Барбары». И вот теперь плод его трудов красовался в его оранжерее, фантастический цветок, выращенный исключительно для собственного удовольствия.

– Корзина? – переспросил он тихим голосом, несмотря на то, что сквозь толстые стеклянные стены оранжереи ничего не было слышно. – Чиновникам об этом уже известно? Ясно… Что в этой корзине? Выясни и доложи мне. – Чувства бушевали в нем снова, как и полгода назад. Он подумал: «Именно не в приобретении, а в его предвкушении и заключается истинное наслаждение коллекционера. И еще в опасности. Всегда должен существовать риск».

Он повесил трубку и набрал номер на селекторе.

– Соедини меня с Афинами. Скажи Зику, что мне нужно срочно с ним переговорить.

Ждать не пришлось и пяти минут. Селектор загудел:

– Зик на линии, сэр.

Хэйверз кратко посвятил собеседника в курс дела и добавил:

– Брось это афинское задание и отправляйся в Шарм-эль-Шейх. Поезжай немедленно. Выясни, есть ли какая-либо связь между папирусом и корзиной и были ли найдены свитки. Если были, то я хочу, чтобы они оказались у меня. Добудь их любыми возможными способами, но будь осторожен. И, Зик, свидетелей убирай.

– Алло! Сеньор? – кричала в телефонную трубку Кэтрин. – Я до сих пор пытаюсь дозвониться до доктора Дэниела Стивенсона. Звонок постоянно срывается. Его лагерь находится в… Алло! Алло! – Она уставилась в молчащую трубку. – Только не это!

Когда она вернулась в приемную, мистер Милонас, управляющий в отеле «Айсис», окинул ее пытливым взглядом.

– Не получается, – сообщила она. – Я не могу дозвониться.

Она постояла немного, уперев руки в бедра, покусывая губу и намечая дальнейший план действий.

С того момента, как после взрыва нашли папирус, прошло всего десять часов, но Кэтрин предполагала, что новость о находке уже обогнула земной шар. И теперь, осматривая фойе, она представляла, как повсюду орудуют шпионы, как они сидят, развалившись в ротанговых креслах, и шепчутся, попивая свой турецкий кофе, читают газеты на арабском и французском, спрятавшись за комнатные пальмы. Даже спортсмен, прокативший по фойе аппарат для подводного плавания и направившийся к частному причалу, выглядел для нее подозрительно.

– Звоните, доктор?

Она обернулась.

Своим грузным телом и улыбкой во весь рот Хангерфорд заслонил Кэтрин вид на веранду и изумрудный бассейн, сверкающий в последних лучах садящегося солнца.

– Люди из Департамента культурных ценностей уже в пути, – солгала она.

Тусклые карие глаза Хангерфорда внимательно рассматривали ее лицо. Он подмигнул ей.

– Не сомневаюсь. Может, по бокальчику? Давай отметим находку.

– Я ожидаю звонка.

Его взгляд задержался на ее лице еще мгновение.

– Хорошо. – Смеясь, он отвернулся и отправился в бар, где только что начала выступать девушки, демонстрируя танец живота.

Кэтрин совсем не понравилось, как держатся Хангерфорд. Что если он уже сообщил кому-нибудь новость по телефону или, что еще хуже, провернул свое грязное дело на площадке? Она не могла больше терять ни минуты. Нужно было вывезти папирус и корзину из Египта сегодня же. Но, к сожалению, одной это сделать не под силу.

И лишь один человек мог помочь ей.

Когда Кэтрин ехала в отель из лагеря, она еще раз хорошенько обдумала свое решение позвонить Джулиусу. Ее план выходил за рамки закона государственного и законов моральных. В лучшем случае ее поступок мог бы порядком запятнать ее репутацию, а в худшем ее посадили бы в египетскую тюрьму. Она не могла впутывать в эту историю Джулиуса.

Таким образом, выход был один – позвонить Дэниелу.

Кэтрин знала, как Дэниел любит участвовать в рискованных мероприятиях. Если дело было скандальным и требовалось принимать жесткие решения, на Дэниела всегда можно было рассчитывать. Они познакомились двадцать шесть лет назад, когда ее, испуганную десятилетнюю девочку, хулиганы загнали в угол на школьном дворе и начали кричать, что ее мать сгорит в аду. Неожиданно какая-то козявка растолкала нападавших кулаками и спасла девочку, в одно мгновение став принцем на боевом коне. Это и был Дэниел Стивенсон.

С тех пор он всегда помогал решать ее проблемы, а она считала, что в долгу перед ним. Кэтрин поддержала его, когда Дэниел потерял мать, а он не отходил от нее, когда она лишилась родителей. Именно Дэниел вытащил ее из бездны одной темной ночью, когда ей исполнилось двадцать три.

Дэниел также по-настоящему понимал, почему она отреклась от Церкви и не собиралась менять своего решения.

Она взглянула на часы. В Мексике было уже почти восемь утра. Она хорошо знала, как Дэниел привык работать: вскоре он покинет лагерь, отправится к раскопкам, и окажется абсолютно недосягаемым в течение последующих десяти часов. У Кэтрин не было в запасе десяти часов. Она должна была переговорить с ним немедленно.

Но как?

– Вон там! – закричал Дэниел, и по каменной усыпальнице прокатилось эхо. Он быстро застучал по клавишам клавиатуры: «Даллас, ты это видишь? Ты видишь изображение?»

Через мгновение на мониторе ноутбука появились слова: «Мы все видим, доктор Стивенсон. Примите наши поздравления».

Дэниел выключил фонарь «Коулмэн», повысил яркость компьютерного монитора, чтобы снимок стал более отчетливым. Сомнений быть не могло: он все-таки сделал это. Наконец-то у него в руках было доказательство того, что представители древнего народа майя являлись потомками тех, кто уцелел после гибели Атлантиды.

Если бы только в этот момент Кэти была рядом и разделила его радость!

Вглядываясь в наложенные одно на другое изображения на мониторе – результат многолетней работы, Дэниел рассмеялся, и звук его голоса отразился от влажных, обветшалых стен древней гробницы и тут же затих.

Кэти…

В целом мире Кэти была единственным человеком, который не смеялся, когда он впервые выдвинул теорию о том, что народ майя произошел от древних миноанов, выброшенных океаном после разрушения Атлантиды на Юкатанское побережье. Кэти, которая оказывала ему неоценимую моральную поддержку письмами и телефонными звонками в те долгие, одинокие недели, когда он трудился в узких, жарких комнатах, находящихся в гробнице короля майя, когда он почти оглох от рева генератора света. Его право на то, чтобы его воспринимали всерьез, было не меньше, чем и у всех остальных. Кэти научила его утирать нос тем, кто на него клеветал. «Расширь границы возможного, Дэнно, – советовала она. – Сломай их идеалы. Но сломай их своими доказательствами».

Многолетние поиски и исследования, изучение снимков с воздуха, занесение сведений в компьютер и искренняя увлеченность, граничащая с одержимостью, привели его к одному любопытному холму в мексиканских джунглях, который после двух лет тщательных раскопок оказался не чем иным, как могилой до этих пор неизвестного короля майя.

Коллеги нехотя и небрежно здоровались с Дэниелом. Но однажды он обнаружил фреску, которую до этого никто и никогда не видел. Вместо тучной фигуры с дряблыми руками и отвисшим животом, какие находили в Бонампаке, ему попались фигурки тонкие и гибкие, с изящной талией, длинными черными волосами, свисающими с плеч, и уже с плоским лбом и удлиненным черепом – все это было характерно для искусства майя. Когда Дэниел заявил, что эта находка являлась доказательством его теории об Атлантиде, недоброжелатели продолжали насмехаться.

Но этим доказательства не исчерпывались. Удалив слой кальцита со второй стены, Дэниел обнаружил то, чего еще не находили в Мексике, Центральной и Южной Америках: фреску с изображением змей, предшествующую появлению образа Пернатого Змея, ставшего главным божеством в империях толтеков, ацтеков и майя. Люди, изображенные на фреске, держали в каждой руке по змее – этот сюжет был характерен для искусства миноанов.

Наконец, на третьей стене в усыпальнице Дэниел увидел фреску, поразившую его. Она напоминала произведения искусства ацтеков, которые появились лишь несколько веков спустя, и изображала людей, склонившихся либо лежащих на спине, изрыгающих загадочного вида водовороты, похожие на петли ленты, которые были характерны для творчества ацтеков. Водовороты интерпретировались археологами по-разному: одни говорили, что это символ речи и дыхания, другие же утверждали, что это не что иное, как дыхательные аппараты древних астронавтов. Однако, согласно интерпретации Дэниела, изображенные люди находились под водой, они тонули. Он считал, что фреска рассказывала историю великой катастрофы, уничтожившей их предков, – историю гибели Атлантиды.

Это не убедило критиков, и тогда Дэниел указал на фрески из Бонампака, датированные более поздним временем. Он не отступался: каким же образом можно тогда объяснить тот факт, что сюжет этих фресок из восьмого века пронизан темой подводного мира? Священники и знать одеты в костюмы, изображающие омаров, прически напоминают щупальца осьминога, рыбьи хвосты и морские водоросли? С какой стати народу, обитающему в джунглях, так живо и ярко изображать атрибуты океана?

Разбив рядом с найденной гробницей лагерь, Дэниел принялся за работу. Взяв с собой старый компьютер «IBM Thinkpad» с модемом «Zircom PCMCIA V.34» и мобильный телефон «Моторола», он создал здесь настоящую информационную лабораторию, работать в которой ему помогали коллеги из Далласа и Санта-Барбары. С их помощью Дэниел получал дистанционный доступ в базы данных по искусству и мог пользоваться программой по восстановлению изображений. Посредством спутниковой связи на Косумеле Дэниел передавал изображения только что найденных фресок майя в оба города. Он отбирал нужные сюжеты фресок миноанов, накладывал эти изображения на те, что обнаружил он, тонко подмечая особенности форм носов, коленей, кончиков пальцев, а также используя программу восстановления изображений, когда на картине отсутствовали детали. Они почти совпадали.

«Поздравляем! – сказали теперь сотрудники лаборатории в Санта-Барбаре, и их слова замигали в окне сообщения на мониторе компьютера. – Раздави за нас бутылочку шампанского!» И из Далласа: «Где же наши деньги?» Это была их любимая шутка, потому что Дэниел славился тем, что у него вечно не было в кармане ни гроша.

Когда раздался сигнал, предупреждающий о том, что заряд батареи его ноутбука на исходе, Дэниел убавил яркость экрана и напечатал друзьям:

«Спасибо, ребята. Икра за мной».

Затем он прислушался к звуку дождя, все шуршащего за стенами гробницы. Он почувствовал, как его восторг уменьшился и хорошее настроение куда-то пропало. Ему действительно не хватало Кэти в этот момент.

У него была лишь ее фотография, прикрепленная к внутренней стенке сумки для ноутбука. Он хотел, чтобы ее лицо всегда находилось перед ним время работы.

Это была старая фотография, сделанная во время их выпускного вечера в «Школе Чистого Сердца». На ней Кэти, смеясь, стояла с поднятой рукой. Сейчас он смотрел на ее изображение, сожалея о том, что она не может оживить своим присутствием это сырое помещение, в котором пахло плесенью, и вдруг вспомнил день, оказавшийся поворотным пунктом на его жизненном пути.