Текст книги "Взъерошенные перья"

Автор книги: Барбара Маккафферти

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 14 страниц)

Глава седьмая

Не успел я решить, что же мне делать дальше, как послышалось цоканье каблучков. Присцилла растерянно моргнула, быстро глянула вдоль коридора, и лицо ее скривилось, словно она сунула в рот незрелую виноградину.

– Господи, хоть криком кричи!

Именно этим Уилладетта Суини Вандеверт и занималась. Направляясь к нам, новоиспеченная вдова вопила как недорезанная, энергично елозя кружевным платочком по густо накрашенным глазам. Видимо, Уилладетта в большой спешке перебирала свой гардероб в поисках приличествующего случаю одеяния. С цветом она, правда, не ошиблась, но то, что на ней было надето, вряд ли можно было назвать приличествующим. Свои пышные формы Уилладетта упаковала в черные вязаные штанишки чуть ниже колена, которые вышли из моды еще в прошлом веке.

Однако внимание присутствующих привлекли не трикотажные брючки. В наших краях к подобным выкрутасам моды привыкли. Здесь что ни день видишь наряды времен второй мировой войны. Я ничуть не удивлюсь, если встречу на улице Пиджин-Форка старичка в брюках клеш неимоверной ширины или даму в шляпке, цветы на которой увяли четверть века назад.

Нет, все обратили внимание вовсе не на штанишки Уилладетты, а на формы, которые они обтягивали. Если удосужиться приглядеться, можно было заметить под черной тканью отчетливые рельефы нижнего белья. Надо сказать, что все лица мужского пола, находившиеся в пределах моей видимости, удосужились. Особенно близнецы Джеб и Фред, помощники Верджила. Они таращились на Уилладетту, приоткрыв рты.

Смею утверждать, что Джеба и Фреда заинтересовало еще кое-что. Траурный наряд завершал черный вязаный свитерок-безрукавка. Эта деталь была не столь обтягивающая, как вязаные брючки, что свидетельствовало об определенной разумности Уилладетты. Если бы свитерок обтягивал ее так, как обтягивали брюки, бедняжка Уилладетта, наверное, задохнулась бы прямо на наших глазах. И тем не менее безрукавочка была достаточно обтягивающей. Бусы из черного жемчуга, в тон остальному наряду, подпрыгивали на том, что Мельба и другие члены Центрального бюро слухов называли двумя основными причинами, из-за которых Джейкоб Вандеверт женился на Уилладетте. Вдова бежала к нам по коридору, и две основные причины подпрыгивали вместе с бусами вверх-вниз. Глаза близнецов и Р.Л. синхронно подпрыгивали вместе с ними.

Если не считать этих двух причин, в остальном Уилладетта была миниатюрным созданием. В ней было не больше полутора метров, но недостаток роста она возмещала высоченной прической в виде вавилонской башни – этакий лакированный конус. В Пиджин-Форке многие женщины, в том числе и моя секретарша Мельба, щеголяют подобными шедеврами парикмахерского искусства на голове. Должно быть, дамы считают эту прическу надежной и проверенной. Называется она, по-моему, пучок с начесом. У Уилладетты «пучок с начесом» был невероятно пышный, добавляя ей добрых пятнадцать сантиметров.

Не удовлетворившись этим, вдова покачивалась на огромных каблучищах, способных посоперничать в смысле размеров с «вавилонской башней». На деревянном полу каблуки создавали грохот, напоминавший взрывы небольших шутих. Преодолев полпути, Уилладетта, видимо, осознала, что является объектом пристального внимания, остановилась, подняла дрожащую руку ко лбу и прошептала:

– О боже!

У нее неплохо получилось.

Если бы Мельба не рассказала мне, что она подслушала, как Уилладетта называла Джейкоба «этот старый козел, за которого я вышла замуж», я бы подумал, что вдова действительно вне себя от горя.

Уилладетта сумела взять себя в руки и прошествовала мимо нас с Присциллой. На какую-то секунду мне показалось, что Присс собирается подставить Уилладетте подножку. По-моему, в голове страдалицы мелькнула та же мысль – проходя мимо падчерицы, она вдруг подпрыгнула и понеслась вскачь.

Вблизи Уилладетта являла еще более любопытное зрелище. Даже если бы она решила принять участие в конкурсе клоунов, то и в этом случае ее наверняка упрекнули бы в злоупотреблении косметикой. Синие тени толстым слоем покрывали веки до самых бровей, разглядеть которые можно было только под микроскопом – многолетнее знакомство с пинцетом не прошло даром. Если выражаться точнее, то брови Уилладетты были несколько лысоваты.

Восполнить недостаток волос над глазами Уилладетта решила избытком волос вокруг глаз. Их окаймляли невероятно длинные и неестественно черные ресницы. К сожалению, глаза Уилладетты были мелковаты, отчего создавалось впечатление, что на ее веках примостилась пара пушистых гусениц. Рот она подвела темно-красным карандашом толщиной в добрых три миллиметра, и издалека губы казались пухлыми, если не сказать надутыми. Однако вблизи становилось ясно, где именно заканчивались настоящие губы.

Несмотря на такое количество косметики или, может, именно из-за этого лицо Уилладетты не выглядело привлекательным, но, оглянувшись, я убедился, что ни одного из присутствующих мужчин это не интересует. Их глаза не поднимались выше черных искрящихся бус.

Даже Верджил, который сторонился женщин с тех пор, как пару лет назад его оставила жена Дорис, выглянул из комнаты и словно завороженный уставился на подпрыгивающие черные бусы. Казалось, он впал в транс, зачарованный ритмичным подскакиванием черных искр. Уилладетта промчалась мимо застывших зрителей и остановилась перед Верджилом.

– Шериф, скажите, что это неправда… – Голос ее дрогнул.

Она тряхнула рыжим «начесом» и прижала ко рту платок. Актриса из Уилладетты была что надо. Скорее всего, Верджил не ожидал, что Уилладетта именно на нем остановит свой выбор. Когда она заговорила, его взгляд все еще был прикован к бусам. Осознав этот факт, Верджил побагровел и принялся озираться, словно его застигли за просмотром порнофильма.

– Мне очень жаль, мэм, – пробубнил он, упираясь взглядом в пол.

Думаю, Верджил все же имел в виду недавнюю кончину Джейкоба, а вовсе не свой пристальный интерес к бюсту Уилладетты. Но до конца я не уверен. Что бы шериф ни имел в виду, других слов oт него, очевидно, не требовалось, поскольку вдова проворно бросилась ему на шею и безутешно зарыдала.

– О, шериф! – стенала она. – О-о-о, ше-ери-иф!

Казалось, Верджил вот-вот тоже расплачется. Он словно аршин проглотил, похлопывал Уилладетту по спине и что-то сипел, а лицо его все больше напоминало крупную свеклу. Могу поклясться, что даже его седые волосы стали розоватого оттенка, а глаза бешено вращались, рыская по сторонам.

Верджил напрасно беспокоился. Совершенно очевидно, что если ему не доставляет удовольствия держать рыдающую Уилладетту, в коридоре хватит добровольцев, готовых пообниматься со вдовушкой. Джеб, Фред и Р.Л. придвинулись поближе на тот случай, если шериф решит вверить Уилладетту кому-нибудь из них.

– Такой удар, – всхлипывала страдалица. – Та-а-ак-о-ой уда-а-ар!

– Ну… ну… ну… – пробубнил Верджил, и глаза его завращались еще быстрее.

Умеет наш шериф найти подход к женщинам.

Глаза Верджила зыркнули в мою сторону, но я благоразумно уставился в потолок. Возможно, я был не прав, но мне казалось, что миниатюрная Уилладетта способна доставить гораздо больше беспокойства, чем она того стоила. А если подумать, сколько с недавних пор она стала стоить, то беспокойства выходило выше крыши. Однако Р.Л., похоже, не был столь расчетлив, так как придвинулся еще ближе, оттеснив братьев Гунтерман. Я, разумеется, не сомневался, что Р.Л. всего лишь стремится в трудную минуту поддержать и утешить мачеху, как и подобает заботливому пасынку. Лизбет, видимо, испытывала те же чувства. Стартовав одновременно с Р.Л., она опередила его на целых полсекунды.

– О, Уилладетта! – вскричала Лизбет, простирая руки. – О, бедняжка!

Ну, не знаю. Может, публика до сих пор изо всех сил сдерживала слезы, а может, просто никому не пришло в голову заплакать, пока Уилладетта не подала им эту идею. Как бы то ни было, внезапно из глаз Лизбет хлынул водопад.

Уилладетта оторвалась от шерифа и бросилась к Лизбет. На скорбном лице Верджила читалось несказанное облегчение. Повиснув на плечах Лизбет, Уилладетта зарыдала еще громче.

– Разве это не ужасно? – рыдала вдова. – Разве не ужасно?

Я должен был с ней согласиться. Ужасно – самое подходящее слово. Лизбет старательно лила слезы. Выходило не так убедительно, как у Уилладетты, но мне кажется, за мужественную попытку ее все же следовало похвалить.

– О да! – всхлипнула Лизбет. – И это случилось так… так внезапно! Р.Л. едва успел войти, как зазвонил телефон и Присс сообщила эту жуткую новость. Такой удар, такой удар!

– Удар! – повторила Уилладетта. Она осеклась и пристально посмотрела в лицо Лизбет. Ей пришлось изрядно запрокинуть голову, поскольку жена пасынка была сантиметров на двадцать выше. – Кстати, Джейкоб успел составить новое завещание?

Глаза Лизбет вновь наполнились слезами.

– Нет, – прорыдала она, тряся из стороны в сторону белокурым бетоном. – Нет, не успел!

Эти слова вызвали у вдовы новый скорбный вопль. Честно говоря, мне показалось, что после этой короткой беседы их рыдания стали куда более искренними.

– Бедняжка, бедняжка, – ворковала Лизбет. – Как только я узнала эту жуткую новость, то сразу же подумала о тебе. Какой ужасный удар. У меня просто не слов, как жаль…

И эта женщина несколько мгновений назад называла Уилладетту «маленькой жадной шлюшкой»? Эти слова почему-то заставляли усомниться в искренности Лизбет. Не надо быть гением, чтобы понять, с какой стати Лизбет вдруг решила, что маленькие жадные шлюшки – весьма подходящая для нее компания. Лизбет всегда обладала прекрасным нюхом на самые лакомые кусочки, а Уилладетта, которая только что стала главным держателем акций птицефабрики Вандеверта, несомненно, была весьма лакомым кусочком.

Я оглянулся на Присциллу. Казалось, ее вот-вот вырвет. Она шумно откашлялась и пробормотала:

– Даже не знаю, смеяться или аплодировать.

Обращалась Присцилла ко мне, но я нисколько не сомневался, что скорбящие дамы все отлично расслышали.

– Знаешь что, Хаскелл, – продолжала Присс, – пошли отсюда: Я хочу поскорее повидать маму, и, кроме того, с меня достаточно театрализованных представлений.

Я удивленно посмотрел на нее. С чего это Присцилла решила объединить наши особы? Может, мне удалось убедить ее, что несколько дней ей действительно не помешает телохранитель?

Верджил тоже взглянул на Присс. Складки в уголках его рта залегли еще глубже.

– Никто не уйдет, пока я не разрешу, – угрюмо проворчал он. – Всем ясно? Я еще не со всеми побеседовал.

Интонация Верджила свидетельствовала: его жизнь все глубже погрязает в трясине трагедии. Серые глаза Присс сузились, но она ничего не сказала.

Вдова оторвалась от груди Лизбет и стрельнула в Присциллу недобрым взглядом. Саркастическое замечание падчерицы не прошло мимо ее внимания, но вот что странно – глаза Уилладетты были совершенно сухими. Неужели она израсходовала запас слез?

Взгляд Уилладетты переместился с лица Присциллы на мое. Отстранившись от захлебывающейся в рыданиях Лизбет, которая свой запас влаги еще не израсходовала, Уилладетта спросила:

– Не тот ли вы телохранитель, которого нанял Джейкоб? Аж из самого Луисвиля? – Голос ее звучал несколько воинственно для женщины, находящейся в глубоком трауре.

Шмыгнув носом и мазнув по нему кружевным платком, вдова объяснила, не обращаясь ни к кому конкретно, но скосив взгляд в мою сторону:

– Сегодня утром мне позвонил Джейкоб и сообщил, что нанял человека, который похож на арлекина.

Теперь наступил мой черед испытывать тошноту.

– Джейкоб в самом деле нанял меня охранять Присциллу, – проговорил я как можно спокойнее. – Я действительно когда-то жил в Луисвиле, но теперь живу здесь…

Наверное, потребность перебивать – семейная черта Вандевертов. Ее приобретают даже те, кто вступает в брак с членами семьи. Уилладетта повернулась к Верджилу:

– Вы можете поверить, что Джейкоб нанял этого клоуна в телохранители? И что он приступил к работе именно сегодня? – Она оглядела аудиторию. Я обратил внимание, что Джеб и Фред с готовностью отозвались на ее взгляд. – У Джейкоба никогда в жизни не было телохранителя, – продолжала Уилладетта, – а как только он им обзавелся, его тут же убили.

Лизбет с готовностью отозвалась:

– По-моему, это переходит все границы!

Краска прилила к моему лицу. Хуже всего было то, что кое-кто из публики взирал на меня с сочувствием. Инес, Р.Л. и даже Присцилла.

– Я не был телохранителем Джейкоба, – сказал я, наверное, в миллионный раз. – Я охранял Присциллу!

Но никто, похоже, не слушал. Инес, Р.Л. и Присс продолжали сочувственно пялиться на меня.

– Не терзай себя, Хаскелл. – Присцилла похлопала меня по руке. – Я знаю, ты сделал все, что мог.

Невероятно, Присс явно пыталась меня утешить. Это было что-то новенькое. Однако ее слова меня ничуть не успокоили, напротив, мне стало еще мерзопакостнее. Я все больше и больше приходил к выводу, что вся эта история мало-помалу становится делом моей чести. Я должен выяснить, кто убийца! Кроме долга перед Джейкобом есть кое-что еще: если я не отыщу преступника, то стану первым детективом в Пиджин-Форке, который выставит себя на посмешище. И единственным.

Даже шериф взирал на меня с жалостью, и от этого я пришел в еще большее замешательство. Откашлявшись, Верджил спросил:

– Миссис Вандеверт, вам что-нибудь известно о врагах мужа?

Похоже, Верджил поспешил сменить тему, чтобы вывести меня из затруднения. Может, он все-таки считает себя почти родственником? Хотя не могу сказать, что я испытывал к нему благодарность. Конечно, большое спасибо, Верджил, но я сам способен постоять за себя.

Уилладетта даже не задумалась над вопросом.

– Конечно, известно! – радостно воскликнула она. – У Джейкоба было полно врагов! – Прозвучало это так, словно врагами следовало гордиться. Она со значением кивнула, отчего ее рыжий «начес» едва не хлестнул меня по лицу. – Знаете, среди птичников зверская конкуренция!

Верджил нахмурился и потянул вдову в комнату. То ли он закончил беседу с Инес, то ли хотел увести Уилладетту подальше от меня. Я не прочь был подслушать, о чем они будут говорить, но бравые помощники шерифа довольно бесцеремонно оттеснили нас от двери. Думаю, так они вымещали свое разочарование, что им не довелось лично утешить бывшую официантку.

Я обдумывал слова Уилладетты. Зверская конкуренция, сказала она. Среди птичников зверская конкуренция.

Странное словечко она употребила. Звери… Черт, я же совсем забыл про Рипа! Его давно уже следовало покормить. И самое главное, спустить во двор… О боже! Что же делать? Присциллу оставлять нельзя – я вовсе не преувеличивал, когда говорил, что сейчас она, возможно, находится в большей опасности, чем прежде. Похититель-убийца действительно способен крутиться где-то поблизости. После случившегося с Джейкобом я не мог рисковать Присциллой.

Внезапно мне пришло в голову, что, возможно, я делаю Рипу слишком большое одолжение, таская его на собственном горбу по лестнице. Или я один из тех неприятных типов, которые любят, когда кто-то целиком и полностью зависит от них? Может, я подсознательно облегчал жизнь Рипу и потому он так и остался невротиком? Вдруг именно из-за меня он не научился и никогда уже не научится преодолевать жизненные трудности?

Как бы то ни было, не успела за Верджилом и Уилладеттой закрыться дверь, я шепнул Присцилле, что скоро вернусь, и со всех ног бросился к телефону в вестибюле. Набирая номер, я вспоминал преданных и бесстрашных секретарш из детективных сериалов. Эти отважные и верные создания всегда наготове, всегда согласны пройти лишнюю милю, лишь бы помочь своему шефу.

Мельба, похоже, эти сериалы не смотрела.

– Вы, наверное, шутите, – сварливо сказала она, когда я объяснил, что от нее требуется.

Голос Мельбы едва пробивался сквозь дикие вопли, перемежаемые жутким грохотом. Судя по звукам, выводок Мельбы устроил в гостиной соревнование, кто сломает больше мебели.

– Я не собираюсь таскать по лестнице вашу разжиревшую зверюгу! – отчеканила Мельба. – Ни под каким видом!

– Мельба, вам нужно лишь снести Рипа по ступенькам. И он вовсе не такой уж тяжелый. И он не зверюга, а вполне милый и дружелюбный пес.

– Ни хрена не понесу! – отрезала Мельба. В трубке послышался оглушительный удар.

– Послушайте, мне надо идти! – сказала Мельба несколько возбужденным голосом. – Дети играют в домино, и, по-моему, кого-то пришибло.

Во что играют? В домино?! Похоже, домино у Мельбиных отпрысков – это вид боевого искусства.

Я повесил трубку, чувствуя себя обманутым. Впрочем, секретарши в детективных сериалах вряд ли говорят «ни хрена». Повернувшись, чтобы двинуться обратно к приемной Джейкоба, я с удивлением обнаружил рядом с собой Присциллу – без сомнения, она внимательно выслушала мой телефонный разговор.

– Сложности с собакой? – поинтересовалась Присс.

Я пустился в путаные объяснения. Присцилла улыбнулась. Если призадуматься, я впервые видел ее улыбку – не считая, конечно, школьных времен. Улыбаясь, Присс Вандеверт выглядела совсем другим человеком. Очень милым и симпатичным человеком.

– Знаешь что, Хаскелл, мы сейчас поговорим с моей мамой, а потом навестим твоего Рипа. Идет? Только лучше нам поспешить. Не хочу, чтобы мама услышала новость по телевизору.

– Разве ты не позвонила ей?

Присцилла покачала головой:

– Я хочу быть рядом, когда она узнает о смерти отца. Кто может поручиться, как она это воспримет. В конце концов, мама сорок лет была замужем за этим человеком.

Мне очень не хотелось заговаривать об этом, но…

– Мы не можем сейчас уйти. Ты же слышала, что сказал шериф. Верджил ясно дал понять, что не собирается никого выпускать из здания.

Присцилла снова улыбнулась. Боже, и почему эта девушка улыбается так редко!

Через десять минут мы оказались на улице. Присс торжествовала, а я чувствовал себя последним дураком. Хотя, казалось бы, почему? Присцилла выкинула совершенно безобидный номер. Из вестибюля она прямиком устремилась к комнате, где Верджил проводил допросы, распахнула дверь, перешагнула через порог и грохнулась в обморок. Только и всего. Обморок у Присс получился отменным. Она рухнула как подкошенная. Инес, торчавшая рядом с дверью, запричитала, подняла суету с мокрой тряпкой и нюхательными солями. Судмедэксперт со знанием дела пощупал пульс и покачал головой. Присцилла лежала на полу бревно бревном. Правда, всего лишь одну минуту. После чего открыла глаза и слабым голосом спросила:

– Шериф, можно мне пойти домой? Я… я очень плохо себя чувствую.

Я был в полном восторге от ее актерских данных. Верджил заколебался и с подозрением уставился на меня, словно не веря обмороку возможной подозреваемой.

– Шериф, – прошептала Присцилла, – моего отца убили. Я… я хочу поскорее уйти от этого ужаса.

В глазах Присциллы застыла вселенская скорбь. Тут и настал мой черед.

– Давай отвезу ее домой, Верджил. Не волнуйся. Я глаз с нее не спущу!

Верджил скептически поджал губы и с неохотой кивнул:

– Ладно уж. Побеседую с вами обоими попозже, и смотрите – чтобы я вас не искал!

Присс, все еще лежа на полу, взирала на него с немой благодарностью.

– Большое спасибо, шериф, я не забуду вашей доброты. Вы настоящий джентльмен.

– Гм. – Верджил не сводил с нее недоверчивого взгляда.

Но все-таки отпустил нас на все четыре стороны.

И только когда мы катили по шоссе в сторону Пиджин-Форка, до меня наконец дошло, почему я чувствовал себя последним дураком. Потому что отныне я не знал, чего ждать от Присциллы. Она оказалась на редкость умелой лгуньей. Надо обладать подлинным талантом, чтобы так нагло лгать, невинно глядя собеседнику в глаза.

А Присцилла отыграла свою роль без сучка без задоринки.

Продолжая крутить руль, я вдруг вспомнил, что незадолго до того, как мы зашли в кабинет Джейкоба и обнаружили труп, Присцилла отлучалась в туалет. Я тогда еще воспользовался ее отлучкой, чтобы позвонить Мельбе.

Я сглотнул. Но ведь примерно тогда же Руби выманила Инес на улицу! Что, если эти два события произошли в одно и то же время?!

И почему Присцилла с такой легкостью согласилась, чтобы я присматривал за ней оставшиеся два дня? Уж не для того ли, чтобы в свою очередь присматривать за мной и за тем, как продвигается расследование убийства Джейкоба?

Глава восьмая

Мы уже были на окраине Пиджин-Форка, когда Присс наконец соизволила сообщить, куда надо ехать. Здесь повернуть направо, у знака – налево, у следующего – снова направо. Присс указывала дорогу механически, мысли ее бродили где-то далеко. Что вполне понятно. Наверное, если вы собираетесь сообщить мамочке, что папочку кокнули, следует как-то к этому подготовиться.

Поэтому я хранил молчание, полностью сосредоточившись на дороге. За пару поворотов до места назначения я наконец-то понял, куда мы направляемся. В Грисволдские апартаменты.

Поскольку Грисволдские апартаменты находятся в единственном многоквартирном доме в Пиджин-Форке, люди в здешних краях называют их попросту Квартиры, порой сокращая это слово до Ква и покатываясь при этом со смеху. До сих пор не понимаю, что тут забавного.

– Тебе следовало сказать, что твоя мама живет в Квартирах, – буркнул я, подъезжая к дому и почти с любовью оглядывая вычурно-аляповатое здание. – Сюда я и сам мог бы найти дорогу.

Это трехэтажное сооружение является в Пиджин-Форке своего рода небоскребом. Раньше это был большой фермерский дом в викторианском стиле, впоследствии его перестроили в шестиквартирный особняк, который является одной из главных достопримечательностей нашего городка.

В течение многих лет этот старый дом с куполообразной крышей и металлическим флюгером был святая святых огромной Грисволдской фермы, к которой тогда и сводился весь Пиджин-Форк. Я не сомневался, что всякий коренной пиджинфоркец найдет Квартиры с завязанными глазами. Для меня не знать, где Квартиры, все равно что для коренного ньюйоркца не знать, где стоит статуя Свободы.

Присцилла двинулась к калитке.

– На самом деле, – сказала она, – мы с мамой живем вместе. После развода она поселилась у меня.

Присс даже не удосужилась взглянуть, как я отреагировал на ее слова. Она даже не дала мне возможности распахнуть перед ней калитку. К тому времени, когда я вышел из столбняка, Присс уже бодро шагала по дорожке. Я встряхнулся и потрусил следом.

Наверное, на моем лице был написан немой вопрос: «С какой стати взрослая особа тридцати трех лет от роду живет с мамочкой?» – потому что Присс вдруг сказала:

– Это я настояла, чтобы мама переехала ко мне. После развода она была такая растерянная и беспомощная! Дело в том, что за свою жизнь мама даже ни одного чека не выписала. Отец делал все сам. И вдруг бросил ее. Это все равно что бросить ребенка…

Услышав, как дрогнул ее голос, я подумал, что, видимо, Присс очень сильно любит мать. От этой мысли мне стало не по себе. Ведь если она так сильно любит мать, то как же должна была ненавидеть отца?!

Мы поднялись по крутой узкой лестнице с отполированными до блеска перилами. Единственным источником освещения служила слабенькая лампочка на верхней площадке. На улице только-только начали сгущаться сумерки, но на лестнице этого дома царила полночь. Похоже, нынешние владельцы Грисволда были такими же скрягами, как и Джейкоб, либо здешние обитатели довели до крайности идею энергосбережения. Я следовал за Присс, осторожно нащупывая ступени и надеясь, что никто не забыл на лестничной клетке что-нибудь вроде роликовых коньков или бильярдных шаров. Если забыл, то мы с Присс обречены сломать себе шеи.

Единственная дверь на втором этаже вела в маленькую гостиную, тесно заставленную кленовой мебелью в стиле первых американских поселенцев. Обивка на кушетке и стульях изображала сцены времен борьбы за независимость. На каждом кленовом столике красовалось по золотому орлу с абажуром на башке, а над кушеткой распростерла крылья огромная тварь с двумя деревянными стрелами в клюве. Тоже, разумеется, золотой орел. У пернатого был донельзя несчастный вид, словно он и не предполагал, до чего ж омерзительны на вкус деревянные стрелы.

На меня снова напал столбняк. А что тут удивительного? Откуда я мог знать, что жилище Присциллы выглядит столь… экстравагантно?

Присс глянула на меня через плечо:

– Мама по-новому оформила мою квартиру. Подготовила мне сюрприз ко дню рождения.

Ее взгляд явно требовал ответа.

– Здорово.

Меня хватило только на это. Ничего более уклончивого я придумать не смог. Я следовал за Присс, лавируя меж кленовыми столиками и скамеечками для ног. Да уж, сюрприз так сюрприз. Даже, я бы сказал, потрясение. Мне стало совсем не по себе. Если Присс спокойно терпела, глядя, как Руби набивает ее комнату золотыми орлами, значит, она должна обожать мать.

Я еще раз огляделся. М-да, существовала большая вероятность, что Присцилла ненавидела отца всем сердцем.

«Ребенок» шестидесяти с лишним лет обнаружился на кухне. Руби мирно помешивала какое-то варево, которое подозрительно напоминало тушеную говядину. В белом фартучке с оборками и вышитыми на кармашке анютиными глазками, Руби и в самом деле смахивала на девочку. Несколько крупноватую девочку. Помимо пасторального фартучка на ней было столь же пасторальное платьице из набивного ситца и голубые пушистые тапочки. Помешивая в кастрюльке, Руби весело напевала про себя.

И улыбалась!

То ли Руби Вандеверт радовалась каким-то своим мыслям, то ли помешивание тушеной говядины поднимало ей настроение.

Полагаю, именно потому, что Руби напевала, она не расслышала, как вошла Присцилла. Продолжая напевать, помешивать и улыбаться, Руби не замечала ничего вокруг. Это позволило мне хорошенько ее разглядеть. Должен признаться, до этого момента Руби стояла на первом месте в моем списке подозреваемых, теперь же, глядя на нее, я понимал, почему Присцилла сказала, что если бы я был знаком с ее матерью, то никогда не поверил бы, что она способна на убийство. Руби Вандеверт с ее пухлыми щечками, розовыми губками и волосами точь-в-точь как белоснежная сахарная вата выглядела постаревшим херувимом. Постаревшим херувимом с льняной прихваткой в одной руке и деревянной ложкой в другой.

Едва взглянув на нее, я уже не мог представить себе, что Руби способна на злодейство. Боже! Да обвинить эту женщину в убийстве – все равно что пытаться возложить вину за убийство на Мэри Поппинс.

Когда Руби наконец подняла голову и обнаружила нас, я обратил внимание, что цвет ее глаз в точности совпадает с оттенком анютиных глазок, вышитых на кармашке фартука. Глаза Руби прищурились, и ангельская улыбка расцвела на ее лице.

– Дорогая, – шутливо погрозила она Присцилле деревянной ложкой, – ты не предупредила меня, что приведешь с собой джентльмена. – Она похлопала прихваткой по сахарной вате на голове. – Ой, а я в таком виде!

Я уже приготовился к тому, что Присцилла сейчас брякнет: «Нет, мама, ты ошибаешься, Хаскелл никакой не джентльмен», но она пренебрегла этой возможностью. Должно быть, слишком сосредоточилась на том, что собиралась сообщить.

– Мама, у меня плохие новости.

Руби замерла с поднятой вверх ложкой и посмотрела сначала на дочь, а потом на меня.

– Плохие новости?

После того как Присс поведала матери, что случилось с Джейкобом, слово «плохие», судя по реакции Руби, показалось мне некоторым преувеличением. Когда Присс остановилась на середине рассказа, чтобы перевести дух, ее мать продолжала улыбаться.

– Неужели? – радостно спросила Руби.

Мы с Присциллой недоуменно уставились на нее. Даже для бывшей жены она вела себя несколько хладнокровно. С другой стороны, я не сомневаюсь, что если бы Клодзилле сообщили о моей преждевременной кончине, то пришлось бы дать сильнодействующее средство, чтобы ее успокоить. Это точно. Так бы сильно она смеялась.

– Мама, ты меня поняла? – спросила Присцилла. – Кто-то убил папу.

Руби снова похлопала по голове прихваткой. Улыбка по-прежнему гуляла по ее лицу.

– Конечно, дорогая, – ласково сказала она. – Я прекрасно тебя поняла.

Похоже, волнения Присс по поводу того, как мамочка воспримет эту ужасную новость, были несколько поспешными.

Повернувшись ко мне все с той же ангельской улыбкой на лице, Руби нацелила на меня деревянную ложку.

– Конечно, это очень печально. Но что-то в этом роде рано или поздно должно было случиться. Это человек был таким скотом! – добавила она все тем же ласковым голосом.

Мне подумалось, что вряд ли Руби позовут прочесть надгробное слово.

Присцилла предприняла еще одну попытку:

– Мама, кто-то ударил папу по голове той бронзовой курицей, которую ты подарила ему на Рождество.

По-моему, на этот раз Присс сделала максимум возможного. И это помогло. В каком-то смысле. Последняя новость наконец-то вызвала отклик в душе Руби. Она поднесла прихватку ко рту.

– О боже! – прошептала она. – Но ведь бедная курочка не пострадала? – Между бровями, также напоминавшими клочки сахарной ваты, появились два восклицательных знака, но на губах ее продолжала играть улыбка. – Я заплатила за эту миленькую птичку приличные деньги, – сообщила мне Руби, – и было бы очень жаль, если бы с ней что-то случилось. – Улыбка ее ничуть не померкла. – Какая жалость!

Я ей поверил.

Пока Присс уверяла матушку, что драгоценная курица не получила необратимых повреждений, чего нельзя сказать о Джейкобе, я осматривал кухню. Оформление в стиле первых поселенцев сюда не проникло. Должно быть, Присцилле удалось вовремя остановить Руби. Это была стандартная кухня с желтым линолеумом, желтыми цветастыми обоями, желтовато-золотистыми бытовыми приборами и… желтыми записочками. Повсюду, куда ни плюнь, были прилеплены желтые бумажные квадратики. Сделанные от руки надписи на них гласили: «Четверг – день вывоза мусора», «Купить: молоко, бекон, хлеб», «Записаться на прием к стоматологу». Но эти тексты выглядели вполне нормально, гораздо больше меня встревожили следующие напоминания: «Убедиться, что кран закрыт!» и «ВЫКЛЮЧИТЬ ПЛИТУ!!!» Последний лозунг был прикреплен над газовой плитой и произвел на меня сильное впечатление. Похоже, слухи о забывчивости Руби не были преувеличением.

Руби быстро потеряла интерес к судьбе бронзовой курицы и обратила свои ямочки в мою сторону.

– Молодой человек, вы ведь останетесь пообедать, не так ли? У нас на всех хватит! – Деревянная ложка описала гостеприимную дугу. – Присс давно уже пора завести ухажера.

Глаза Присциллы расширились. На мгновение мне показалось, что она смутилась, но, подумав, я решил, что красноватый оттенок на ее щеках вызван лучами заходящего солнца.

– Мама, – ровным голосом заговорила Присс, – Хаскелла нанял папа. Сегодня утром. Чтобы он некоторое время присматривал за мной.

Хотите верьте, хотите нет, но, когда Присс рассказала матери о записке похитителя и о том, почему Джейкоб решил меня нанять, улыбка Руби не стала печальнее. Лишь мерное покачивание сахарной ваты свидетельствовало, что она понимает, о чем речь.