Текст книги "Волевой поступок"
Автор книги: Барбара Брэдфорд
сообщить о нарушении
Текущая страница: 6 (всего у книги 29 страниц)
– Да, совсем как настоящий, – сказала Гвен, потянув ее за руку. – Пойдем, душенька, снег уже валит вовсю. Мы не успеем оглянуться, как промокнем насквозь.
Гвен взяла Одру под руку и, пока они шли по Коммерческой улице, говорила без умолку, оправдывая свою репутацию болтушки. Чарли, понуро бредший по другую сторону Одры, время от времени вставлял какие-то реплики, но Одра оставалась молчаливой и задумчивой.
Она вдруг поняла, что поступает несправедливо, так недобро думая о Чарли, который, в сущности, был совершенно безобидным и хотел ей добра. Все Торнтоны хотели ей добра и очень хорошо к ней относились. Миссис Торнтон все время твердила ей, чтобы она считала Медоу своим домом, и даже переделала маленькую кладовку в конце лестничной площадки на втором этаже в спальню для нее. А еще миссис Торнтон уговорила ее не забирать все вещи, и когда она гостила у Гвен в ноябре, то оставила там туалетные принадлежности и ночную рубашку, которой сегодня она и воспользуется.
А на следующей неделе она опять приедет в Хорсфорт, чтобы встретить с Гвен Рождество. И конечно же, Торнтоны сделают все для того, чтобы она почувствовала себя членом их семьи, своим человеком в их доме, она была в этом уверена. В них было столько великодушия и доброты, а она такая неблагодарная. Одра знала, как будет довольна Гвен, если она поворкует с Чарли, и она решила быть с ним любезной, однако не поощряя его и не подавая ложных надежд. Нельзя допустить, чтобы он неправильно ее понял. Это было бы настоящей катастрофой. А после праздников она объяснит Гвен, мягко и тактично, что не собирается выходить за ее брата замуж.
8
Было очень холодное утро. Просто ледяное. Пожалуй, этот день и впрямь окажется самым холодным днем за всю зиму, подумала Одра, о чем и предупреждал вчера садовник, когда она возвращалась с прогулки. Он поставил свою тележку и, глядя в небо, прищурил глаза, затем потянул носом, как будто знал какой-то таинственный способ угадывать такие вещи.
Тогда-то он и предсказал сегодняшний холод.
– Завтра вы совсем окоченеете, мисс Одра. Плохая погода идет с Северного моря. Арктическая погода, попомните мои слова, девушка.
Она никогда не бывала за Полярным кругом, но не думала, чтобы там было холоднее, чем сейчас в ее спальне. Стужа стояла ужасная, и Одре казалось, что ее нос, торчавший из-под одеяла, превратился в сосульку. В арктическую сосульку.
Она скользнула ниже в кровать, закутав плечи стеганым одеялом так, что оно почти полностью закрывало ее лицо, наслаждаясь теплом. Одеяло было на гагачьем пуху – мистер и миссис Белл купили их чертову дюжину, когда несколько лет тому назад проводили отпуск в Мюнхене.
Миссис Белл рассказала об этом Одре, когда та переехала в Калфер-Хауз, и объяснила, что больше накрываться ничем не потребуется, кроме простыни под одеялом. Ирэн Белл также предупредила Одру, чтобы она поменяла свою теплую фланелевую рубашку на хлопчатобумажную. Хотя тогда Одра кивнула, сделав вид, что поняла, она не была в этом уверена до конца. Но вечером, ложась спать, она последовала совету и через десять минут испытала приятное тепло, проникающее в каждую клеточку ее тела. Это тепло, исходящее от одеяла, было необыкновенным, и Одра поняла, что миссис Белл была права относительно хлопчатобумажной ночной рубашки. В любой другой было бы слишком жарко.
Сейчас, вспоминая свою первую ночь в Калфер-Хаузе, она улыбнулась. Раздался бой часов, стоявших на комоде из красного дерева, и она взглянула на них, чтобы узнать, который час. Выло только шесть, но это ее нисколько не удивило. Она привыкла просыпаться в столь ранний Час. Это была старая привычка, оставшаяся от Долгих лет, проведенных в больнице Рипона. К счастью, в Калфер-Хаузе распорядок дня не был таким строгим, и она могла оставаться в постели до семи, даже чуть позже, если бы захотела.
Одра очень дорожила этим ранним часом, когда вся семья еще спала и бодрствовали только слуги внизу. Она считала этот час своим личным временем и наслаждалась им, нежась в своем пуховом коконе, – ей никуда не нужно было спешить, и она праздно отдавалась потоку мыслей и порой мечтала о будущем.
А будущее в это декабрьское утро 1927 года рисовалось Одре определенно в розовых тонах.
Ведь ясно же, что годы, ждущие ее впереди, не могли быть хуже тех пяти лет, которые предшествовали ее переезду в Калфер-Хауз, часто говорила она себе. По природе оптимистка, она всегда смотрела на вещи с положительной стороны, ожидая лучшего. Лучшего ждала она и от людей, несмотря на горький опыт общения с теткой Алисией Драммонд. Похоронив в глубине души страшную обиду, которую нанесла ей эта жестокая женщина, она напоминала себе, что не все жестоки, эгоистичны или бесчестны и что в мире есть немало добрых людей. И Беллы, и слуги в Калфер-Хаузе помогали Одре утвердиться в этой вере. С первого же дня здесь дали почувствовать, что все ей рады, и она никогда не забывала о том, что ей повезло найти такое хорошее место.
Сегодня исполнился ровно год с того дня, как она начала работать в Калфер-Хаузе.
С первого же момента, как Одра вошла в этот дом, она испытала чувство, будто все здесь ей близко. Словно после долгого путешествия она возвратилась наконец-то туда, где жила прежде. В какой-то степени это походило на возвращение домой… домой в Хай-Клю. Не то чтобы Калфер-Хауз напоминал ее любимый дом – нет, они были совсем не похожи ни по архитектуре, ни по внутреннему убранству. То, что показалось ей таким знакомым и что она узнала с такой безошибочностью, было присутствие любви в этих стенах.
Это был для Одры самый счастливый год после того, как умерла мать и горе посетило их маленькую осиротевшую семью.
Она пришлась ко двору в Калфер-Хаузе.
Благодаря ее воспитанию, доброму нраву и обаянию, все были рады ее обществу и все любили ее как наверху, так и внизу. Беллы были добры к ней; да и слуги относились не только с уважением и вниманием, но и с дружелюбием.
После стольких лет экономной, спартанской жизни в больнице Одра оказалась окружена неимоверной роскошью – ничего подобного она не видела даже в Хай-Клю, где денег хватало только на самое необходимое. Все, чем иногда их баловали, приходило от дяди Питера.
Беллы были преуспевающими, богатыми людьми; они могли позволить себе все самое лучшее. А благодаря щедрой натуре миссис Белл, в доме царило изобилие.
Из кухни миссис Джексон появлялись самые изысканные кушанья, и Одра получила шанс испробовать такие деликатесы, как паштет из гусиной печенки, икру и копченую лососину. Хрустальные блюда с конфетами, орехами и рахат-лукумом стояли на маленьких столиках в голубой гостиной, чтобы каждый, кто хотел, мог полакомиться ими, и даже ежедневная еда для детской вряд ли могла называться ежедневной из-за ее необыкновенного вкуса. Такие блюда, как пудинг с мясом и почками, вареники с яблоками, пирог с яйцом и беконом, тушеная баранина с луком и картофелем по-ирландски, ростбиф из свинины, телятина или молодой барашек, были так вкусны, что просто слюнки текли. Для Одры миссис Джексон оказалась первым кулинаром, который мог бы посоперничать с поварским искусством ее матери. Больше всего Одре нравились «Небесные поросята», теплый шоколадный десерт, таявший во рту, и «Радость разбойника» – горячее блюдо из картофеля, сдобренного медом и мускатным орехом, которое было идеальным гарниром к седлу барашка. Она попросила у миссис Джексон рецепты этих блюд. Бывали и особо торжественные случаи, когда дворецкий, мистер Эджитер, по указанию мистера Белла, подавал ей бокал искрящегося охлажденного шампанского. С этим вином она уже была знакома, так как дядя Питер в качестве обязательного подарка привозил в Хай-Клю бутылку шампанского, чтобы отпраздновать день рождения ее матери или Рождество. Мама всегда разрешала ей, Фредерику и Уильяму выпить по маленькому бокалу.
Кроме восхитительной еды и марочных вин, которые, казалось, лились неиссякаемым потоком в Калфер-Хаузе, там было множество других вещей, которые усиливали общее впечатление полнейшего изобилия.
Бесчисленные вазы и чаши с цветами и экзотическими растениями украшали каждую комнату на нижнем этаже; самые последние журналы и газеты, новые романы и другие книги были разложены на больших круглых столах в библиотеке, в кабинете миссис Белл и особенно в маленькой семейной гостиной, где все имели обыкновение собираться по вечерам. Кресла и диваны с горками подушек – соблазнительно мягкие, а на подлокотники были положены пушистые шотландские мохеровые пледы, которые в холодные вечера можно было накинуть на ноги или на плечи.
Как ни была Одра на первых порах удивлена и даже ошеломлена подобной роскошью, собранной в этом доме, постепенно она привыкла к ней. Конечно же, она получала удовольствие от комфорта и изысканной пищи, но не придавала им очень большого значения. Она была счастлива в Калфер-Хаузе потому, что ее хозяева и штат слуг были хорошими людьми, искренне заботившимися друг о друге и взаимном благополучии.
Помимо радостей, которые приносила Одре работа, прошедший год был замечателен и в других отношениях.
Письма, приходящие от братьев, были теперь намного бодрее; они писали в том же оптимистичном ключе, что и самые первые послания. Оба наконец-то нашли хорошую работу в Сиднее. Уильям устроился в отдел распространения в сиднейской газете «Морнинг геральд». Фредерик стал личным секретарем фабриканта, некоего Роланда Матисона, и Одра радовалась за них и гордилась тем, что они сумели справиться и с постигшей их на первых порах неудачей, и с серьезными препятствиями. Сознание того, что они больше не терпят нужды, сделало ее постоянное чувство тоски по ним не таким острым.
К тому же она и Гвен могли теперь проводить вместе много времени. Миссис Белл любезно разрешила ей приглашать Гвен в Калфер-Хауз с ночевкой; а еще Одра ездила в Хорсфорт, чтобы провести свой выходной день с Гвен. Иногда они ездили на трамвае в Лидс, чтобы побродить по магазинам и полюбоваться витринами, так что вскоре она стала вполне прилично ориентироваться в городе. Довольно часто они ходили в кино, а недавно видели первый звуковой фильм «Джазовый певец» с Элем Джолсоном в главной роли.
Июнь был особенно счастливым месяцем для Одры, главным образом, из-за того внимания, с каким все отнеслись к ее двадцатилетию. Как это было непохоже на прошлый год, когда она провела свой день рождения в полном одиночестве. На сей раз открытки от братьев пришли не только вовремя, но даже на два дня раньше. А на третий день в детской было устроено торжество с подарками от Беллов и слуг.
В субботу, на той же неделе, миссис Торнтон и Гвен устроили для нее праздник в Медоу. На лужайке перед домом был накрыт великолепный чай со множеством угощений. Стол под белой скатертью ломился от лакомств: сандвичей с огурцами и помидорами, йоркширского пирога со свининой, бисквита, пропитанного вином, клубники со сливками, а также от больших чайников с горячим чаем. Вдобавок ко всему был торт-мороженое с надписью «С днем рождения, Одра», выведенной розовой сахарной глазурью, и с двадцатью розовыми свечками по краю. От каждого члена семьи Торнтонов Одра получила маленький, но со значением подарок. После чая все отправились в дом потанцевать под новый патефон Гвен. Пластинки были самые что ни на есть модные. Танцевали чарльстон под мелодии «Черного дна», «Неправда ли, она мила» и «Да, сэр, это моя малышка» и медленный фокстрот – под «Голубые небеса» и «Среди моих сувениров». Всем было очень весело в тот вечер.
На праздник пришли Чарли и его братья Джереми и Харри, а также Майк Лесли, его лучший друг и пара приятелей из медицинского колледжа. Чарли не упускал случая оказать Одре знаки внимания, хотя она делала все возможное, чтобы не поощрять его к этому…
Когда в прошлом декабре Одра переехала в Лидс и поселилась у Беллов, она нашла случай поговорить с Гвен о ее брате. В самой тактичной форме она объяснила подруге, что как ни хорош Чарли, он не для нее. Она попросила Гвен больше не обнадеживать Чарли. Гвен сказала, что все понимает, и согласилась не «раздувать пламя». Но Одра заметила обиду в глазах подруги и быстро добавила, что Чарли, как таковой, тут совершенно не виноват – мужчины ее пока не интересуют. Она объявила тогда, причем очень твердым голосом, что не намерена выходить замуж и обзаводиться семьей до тех пор, пока ей не исполнится по крайней мере тридцать.
Гвен с удивлением и скепсисом посмотрела на нее, но от замечаний удержалась. До прошлого месяца, а точнее, до пятого ноября, когда она приехала в Верхний Армли на праздник сжигания на костре чучела – главы «Порохового заговора».
Миссис Белл сказала Одре, что она может пригласить Гвен переночевать в Калфер-Хаузе, так как на следующий день у них обеих был выходной. После праздничного ужина в детской – очередного шедевра миссис Джексон – они, как только стемнело, отправились разжигать костер, который Фиппс, садовник, уже приготовил на площадке в саду. Они веселились вместе со всем семейством, смотрели на фейерверк, размахивали палочками бенгальского огня, принесенными миссис Белл, и ели обжигающие горячие каштаны и запеченную картошку, доставая их из углей костра. А потом они вдвоем отправились в приходской зал Церкви Христа на Ридж-Ройд, где устраивались праздник и танцы по поводу сжигания чучела.
Одра впервые увидела того молодого человека недалеко от толпы, собравшейся вокруг огромного костра.
Он стоял в одиночестве возле крыльца, прислонясь к стене зала, и курил сигарету. С беззаботным видом бросив окурок на землю и раздавив его носком ботинка, он взглянул на суету вокруг костра и, заметив Одру, улыбнулся.
Одра в этот миг тоже посмотрела на него и испытала странное чувство, прежде ей не знакомое. Словно накатила слабость и нечем стало дышать, будто ее ударили.
Лицо молодого человека было хорошо освещено пламенем костра, и она заметила, какой необычной была его внешность.
Темные волосы с треугольным выступом над широким лбом, разделенные пробором, зачесаны на одну сторону. У него были темные брови и светлые глаза. Черты лица – четкие и тонкие. Но по-настоящему поразила ее душевная чистота его облика.
Их глаза встретились. Молодой человек посмотрел на нее пристальным, испытующим взглядом.
Она покраснела до корней волос и быстро отвернулась.
Минуту спустя, когда она и Гвен повернулись, чтобы войти в приходской зал, молодого человека у стены уже не было, и Одра почувствовала разочарование.
Войдя внутрь, она поискала его глазами, но напрасно. Она ждала, что он вернется, но он не приходил, и танцы потеряли для нее всякий интерес. Одра почти неотрывно смотрела на дверь и молилась про себя, чтобы он вернулся. Было в нем что-то такое, что заинтриговало ее.
Хотя Одру несколько раз приглашали танцевать и приглашения принимались, большую часть вечера она просидела на длинной скамье рядом с девушками, оставшимися без кавалеров. Она была вполне удовлетворена ролью наблюдателя, глядя на танцующих, особенно на Гвен, кружившуюся по очереди с местными парнями и, очевидно, получавшую от этого огромное удовольствие. Одра подумала, что ни один из партнеров Гвен не был таким красивым, как темноволосый молодой человек.
Одра почти уже потеряла надежду, что он появится снова, когда вдруг он торопливо вошел в дверь, раскрасневшийся и слегка запыхавшийся, и встал в дальнем конце зала, оглядываясь.
В тот самый момент, когда дирижер оркестра объявил последний вальс, он заметил ее. Его глаза засветились, и он через весь зал направился к ней. Слегка улыбнувшись, он спросил, не согласится ли она потанцевать с ним.
Охваченная внезапной внутренней дрожью, не в состоянии вымолвить ни слова, Одра, кивнув, встала.
Он оказался выше, чем она думала – по меньшей мере около метра восьмидесяти, – с длинными ногами и, несмотря на худощавость и стройность, широкоплечим. В нем была легкость и естественность, мгновенно передавшиеся Одре, а двигался он даже с некоторым щегольством. Он вывел ее на середину зала, умело обхватил руками и, когда оркестр заиграл «Голубой Дунай», закружил в вальсе.
Во время танца он сделал несколько ничего не значащих замечаний, но Одра, лишившаяся дара речи, продолжала молчать, понимая, что ничего связного выговорить не сможет.
– В чем дело, может быть, кошка съела ваш язык? – спросил молодой человек.
Одра лишь прошептала в ответ:
– Нет.
Посмотрев на нее с любопытством, молодой человек нахмурился, но ничего больше не сказал и, по-видимому, погрузился в свои мысли или сосредоточился на танце.
Когда музыка смолкла, он вежливо поблагодарил ее, проводил назад к скамейке и, поклонившись, ушел.
Одра следила за ним глазами, пока он шел к двери. Когда же он исчез в темноте зимней ночи, она стала гадать, кто он и увидит ли она его когда-нибудь снова. Ей так этого хотелось.
Позднее, когда они торопливо шли по Таун-стрит, возвращаясь в Калфер-Хауз, Гвен неожиданно выпалила:
– Должна сказать, что для девушки вроде тебя, утверждающей, что она не интересуется мужчинами, столбняк, в который ты впала, танцуя последний танец с тем парнем, по меньшей мере странен. Одно могу сказать, Одра, он принесет тебе несчастье. Да, точно несчастье, моя милочка.
Испуганная этим заявлением, Одра спросила:
– Как ты можешь такое говорить? Ты ведь совсем не знаешь его.
Гвен со свойственной ей собственнической манерой взяла Одру под руку и сказала:
– По одному его виду можно понять, что это сущий дьявол. Я всегда с подозрением отношусь к красавчикам. С ними нужно быть начеку. Они обычно заканчивают тем, что разбивают сердце какой-нибудь бедняжки, а может быть, даже два или три сердца. Тебе было бы гораздо лучше с кем-нибудь вроде нашего Чарли. Ведь ты знаешь, как он относится к тебе, душенька. И он ничуть не изменился.
Одра не ответила, замечание о молодом человеке вызвало у нее раздражение. Она нашла его безосновательным и в данных обстоятельствах просто нелепым. Даже слишком бесцеремонным, если уж на то пошло. И впервые за все время их дружбы она рассердилась на Гвен. На следующее утро, все еще негодуя, Одра всячески избегала разговоров о прошлом вечере, и они с Гвен больше не говорили о незнакомце.
Но Одра не могла не думать о нем.
Все дни напролет она вспоминала те или иные подробности, связанные с тем вечером, с ним: как он смотрел на нее, пристально и задумчиво, своими зелеными глазами, самыми зелеными из всех, какие она когда-либо видела; бурные чувства, которые он пробудил в ней и которые она раньше считала существующими только в романах, стоящих на полках миссис Белл; невыразимое изящество, с которым он вел ее в танце, и настоящую, классическую красоту его лица, так редко встречающуюся у мужчин.
Теперь, почти два месяца спустя, Одра все еще спрашивала себя: почему она ни разу не столкнулась с ним в Верхнем Армли? Она все время ждала этого и не переставала искать его, бродя по окрестностям с мальчиком, порученным ее заботам. Она была убеждена, что молодой человек был отсюда, потому что говорил он, как местные.
Одра опять вернулась к мыслям о нем, и в ее ушах ясно зазвучал его голос, а перед глазами возникло его лицо. Несмотря на теплое одеяло, ее неожиданно пронизала дрожь, и вся она покрылась гусиной кожей. Одра обхватила руками свое тело, стараясь согреться. И представила его лицо рядом со своим на подушке, пытаясь вообразить, что она будет чувствовать, если он поцелует ее, прикоснется к ней, обнимет ее. С той самой краткой встречи таинственный темноволосый незнакомец превратился в наваждение, вторгаясь в ее мысли в самое неподходящее время.
Одра открыла глаза, желая унять незнакомое ей томление. До того, как она встретила его и танцевала с ним, ей не приходилось испытывать сексуальное влечение, и теперь странные новые чувства смущали, пугали и одновременно возбуждали ее. Она зарылась лицом в подушку, пытаясь отогнать воспоминания, и обнаружила, как это часто случалось с ней в последние недели, что не может забыть его лицо, его необыкновенные глаза. Она знала, что страстно желает его.
Повернувшись на спину, Одра лежала совсем неподвижно, уставившись в потолок широко раскрытыми немигающими глазами, и думала, что будет делать, если так и не встретится с ним. Смятение охватило ее и тут же рассеялось. Одра верила в то, что они обязательно встретятся и узнают друг друга. Очень хорошо. Она чувствовала это всем своим существом.
Грохот в коридоре за дверьми ее спальни нарушил тишину раннего утра.
Одра вздрогнула от неожиданности и, приподняв голову, прислушалась. Раздалось приглушенное восклицание, потом тихое неразборчивое бормотание, а затем топот ног в соседней с ее комнатой детской.
Одра поняла: Кора делает утреннюю уборку. Наверняка горничная уронила ведерко с углем, что было обычным явлением. Бодрая и веселая Коpa оказалась добрейшей души девушкой, но более неловкого человека Одра в своей жизни не встречала. Дня не проходило, чтобы что-нибудь не разбилось, и виновником этого, как ни грустно, всегда была бедная Кора.
Раздался громкий стук в дверь, и появилось сияющее лицо горничной.
– С добрым утром, мисс Одра.
– Доброе утро, Кора, – ответила Одра, приподнявшись на локте и улыбаясь в полутьме.
– Ничего, если я войду, мисс Одра? Разжечь для вас камин?
– Да, конечно.
Пухленькая маленькая Кора, одетая в полосатую розовую утреннюю униформу, крутилась по комнате, как юла. Не долго думая, она вывалила уголь на совок для золы в камин и подбежала к огромному окну.
– Сегодня так холодно, мисс. Арктическая погода, говорит Фиппс. Да-да он говорит, что сегодня такой холод, что у бронзовой обезьяны могут отмерзнуть яйца, вот что он говорит…
– Как ты можешь, Кора!
– Так он мне сказал, мисс.
– Но ты не должна повторять такие вульгарные слова, – мягко упрекнула горничную Одра.
– Наверное, не должна, по крайней мере в вашем присутствии, мисс Одра. – Это было сказано извиняющимся тоном, но с довольно нахальной ухмылкой, после чего Кора заторопилась назад к камину. – А что вы делаете завтра вечером, мисс Одра? – спросила она.
– Ничего особенного. Две следующих недели у моей подруги мисс Торнтон будут ночные дежурства в лечебнице, поэтому я не пойду ни на какие новогодние вечера. Я останусь в Калфер-Хаузе.
– Но вы ведь знаете, что мистер Эджитер всегда устраивает вечера для слуг. – Кора посмотрела на нее через плечо с подкупающей улыбкой и весело добавила: – В прошлом году вы так стеснялись, когда только начали здесь работать, что не захотели к нам спуститься, но я надеюсь, что этот Новый год вы встретите с нами ой, я очень надеюсь, мисс Одра.
– Ну конечно, Кора. Мистер Эджитер уже пригласил меня, и я с радостью выпью вместе со всеми бокал шампанского в полночь… за тысяча девятьсот двадцать восьмой год.
Мальчика звали Теофил, а сокращенно Тео, и Одра искренне привязалась к нему за этот год, что провела с ним.
У него была странная внешность – он не некрасив, но и хорошеньким его нельзя было назвать.
Когда она увидела его впервые, то решила, что он в высшей степени оригинал. Так оно и оказалось. Проявлялось это не только в его внешности, но и во многом другом. У Теофила было пухленькое, абсолютно круглое лицо, несколько напоминающее пудинг, только бело-розовый, а не цвета теста. Его светлые волосы, мягкие, шелковистые и прямые, часто падали ему на глаза – наблюдательные и черные, напоминающие два маленьких ярких уголька, и тогда он нетерпеливым движением откидывал их назад.
Одра часто думала, что такие черные глаза и белокурые волосы не слишком-то хорошо сочетаются, но в этом был весь Теофил. Он словно состоял из отдельных частей, каждая из которых была очень милой, но не подходила к остальным.
– Ты у нас оказался плохо пригнанным, да, мой малыш? – шепотом бормотала Одра, расчесывая его волосы. Обычно, прежде чем отправится с ним куда-нибудь, она уделяла несколько минут приведению в порядок его внешности, и это утро не было исключением. Она положила щетку для волос и, немного отступив, окинула мальчика критическим взглядом, наклонив голову, затем протянула руку, расправила его галстук, удовлетворенно кивнула и, нагнувшись, запечатлела поцелуй на его щеке.
– Ну вот, ты и готов! – воскликнула она и взяла его за руки, помогая спрыгнуть со стола. – Ты блестишь сегодня как новенький пенни.
Тео посмотрел на нее серьезными глазами, удивительно мудрыми и проникновенными для шестилетнего ребенка.
– Надеюсь, доктор тоже так подумает.
Подавив улыбку, Одра ответила:
– Я в этом уверена. Ну, теперь беги повидаться с мамой, пока я соберусь, чтобы мы могли идти.
– О да, лучше мне сделать это побыстрее. Пока она не уехала в Лидс. Сегодня я должен получить карманные деньги.
С важным лицом Тео прошествовал к двери и исчез в коридоре.
Одра посмотрела, как он идет маленькими, но решительными шагами, и отвернулась, смеясь про себя. Затем она пересекла просторную и уютную детскую. У нее оставалось несколько минут до того, как она спустится с мальчиком вниз, и она грелась, повернувшись спиной к камину и думая о своем питомце.
Теофил Белл не переставал удивлять и забавлять Одру. Он был не по годам развитым ребенком, но это раннее развитие не было неприятным.
Повариха как-то назвала его «старомодным», и это определение подходило к нему как нельзя лучше. Одру не удивляло, что он был таким серьезным и сдержанным. Большую часть своей детской жизни он провел со взрослыми; даже его сестры были намного старше его. Пандоре, которая весной вышла замуж и уехала из Калфер-Хауза, было двадцать два года. Антония и Фелисити заканчивали свое образование в Швейцарии – одной было девятнадцать, другой восемнадцать лет. Все три сестры были утонченными, развитыми и хорошо образованными девушками; они много путешествовали и росли в доме, где бывали многие люди и велись самые радикальные разговоры. Естественно, что они, тоже будучи умудренными не по годам, оказывали влияние на своего маленького брата. Девушки называли Тео «запоздалой мыслью», и, хотя Одре такое определение не нравилось, так как она считала его недобрым, она сознавала, что какая-то доля правды в нем есть. Миссис Белл родила Теофила в сорок два года, когда уже и не ожидала, что может забеременеть. Она как-то сказала Одре, что «Тео, слава Богу, избежал участи родиться в ознаменовании климакса». Одра считала маленьким чудом то, что Беллы не попались в обычную в таких случаях ловушку: они не стали баловать и портить Тео, как это часто случается с единственным сыном, появившемся у родителей в позднем возрасте и ставшим их единственной гордостью и утешением. Конечно, его желаниям время от времени потакали, но это почти не отражалось на нем, к тому же он не был склонен к непомерным требованиям и не был капризным.
Тео был очень похож на свою мать. Он, без сомнения, унаследовал от Ирэн Белл быстрый ум и любознательность. И если иногда он нервировал взрослых своей прямолинейностью, то в остальном он был хорошим ребенком и очень послушным. За весь год пребывания Одры у Беллов он ни разу не доставил ей неприятностей.
Громкий бой часов, раздавшийся из спальни, напомнил Одре о времени – пробило десять. У Тео болело горло, и, хотя ему было лучше, сегодня она вела его на осмотр к врачу.
Она поспешно прошла в другую комнату, взглянула на себя в зеркало, пригладила рукой волосы, подстриженные летом, затем подошла к стоявшему в углу шкафу. Она достала теплое зимнее пальто и шляпу, а также толстый шерстяной шарф с перчатками в связи с «арктической» погодой, которая, по предсказанию садовника и впрямь пришла в эти края.
