Текст книги "Тени старого дома"

Автор книги: Барбара Майклз

сообщить о нарушении

Текущая страница: 18 (всего у книги 19 страниц)

Он мог бы и не поддержать меня; наверняка у меня был столь дикий вид, что можно было поверить в мое мгновенное помешательство, если бы не Би. Какая-то вспышка интуитивного понимания и предчувствия прожгла ее. Она издала страшный, душераздирающий хриплый звук, идущий из глубины ее горла, и, ринувшись вперед, схватилась за рычаг вместе со мной.

Только теперь до Кевина дошло, что мы пытаемся сделать, хотя, возможно, не дошло почему. Он подумал, что мы сошли с ума, но понял, что спорить бесполезно.

– Вы никогда не поднимите ее таким способом, – сказал он. – Подождите минуту.

Кевин вышел из помещения, и я должна признаться, что двигался он быстро. Он вернулся, неся на руках несколько деревянных чурбаков различных размеров.

Он использовал их как клинья, чтобы поддеть латунную плиту, которая постепенно выдвинулась из обрамления камня. Работа продвигалась мучительно медленно. У меня была уйма времени, чтобы недоумевать, как ее ухитрились поднять в первый раз.

Наконец латунная плита встала, подобно металлической двери. Пространство под ней имело около трех футов в глубину. Основание его имело вид квадрата со стороной в четыре фута. Со всех сторон полость окружали монолитные мрачные камни без каких-либо украшений. Дно было усеяно кусками расщепленного дерева и строительного мусора. Среди всего этого лежало тело человека с необычно согнутыми коленями. Позади его головы находилось нечто, напоминающее большого черного паука. Его волосатые ноги охватывали череп.

Глава 13

I

Атмосфера средневековья давила так сильно, что я подумала, будто Би готова прыгнуть в могилу к своему возлюбленному. Но, конечно, в ней было больше здравого смысла, хотя лицо ее стало мертвым, как у экспоната комнаты ужасов музея восковых фигур. Пока я и Би стояли, упираясь спинами в латунную плиту и удерживая ее от нового падения, Кевин спустился вниз. Теперь я понимала, что случилось с Роджером. В поисковой горячке он не принял мер предосторожности и дорого заплатил бы за свою беспечность.

– Он жив? – спросила Би упавшим голосом.

Кевин поспешил ободрить ее:

– Жив и храпит. У него огромная шишка на голове, но, кажется, ничего не сломано. Он, должно быть, успел скомпоноваться, когда доска упала. Попытаемся перенести его или сначала вызовем врача?

Роджер дал ответ на этот вопрос, застонав и попытавшись принять сидячее положение. Когда Кевин спросил его, как он себя чувствует, он отказался оставаться там, где был, до оказания медицинской помощи. Когда же Кевин помог ему вылезти, он снова упал лицом на пол.

– Энн, – шепнула Би. – Вы можете подержать это одна?

– Нет, Кевин еще там.

– Сукин сын, – сказал Кевин, роясь среди мусора на дне впадины. – Вот как он это сделал: блок с оборудованием и крюк в потолочной балке. Роджер, вы глупец. Почему оборудование упало вниз вместе с вами? Мы могли бы никогда не узнать, где вы, если бы Энн не...

Он внезапно замолк. Его голова и плечи медленно показались из впадины. У меня кровь застыла в жилах. Его холодный взгляд, направленный на меня, усиливал впечатление, что передо мною современный Дракула, высматривающий очередную жертву.

– Будь я проклят! – сказал он. – Что здесь происходит? Как ты узнала? Как Роджер ухитрился прокрасться в мой дом и...

– Если ты скажешь еще хоть одно слово, Кевин, я ударю тебя, – перебила Би. – Сию же минуту иди сюда и помоги мне. Ты можешь задать вопросы потом.

Ее рот был крепко сжат. Кевин повиновался. Как только он освободил ее, она бросилась к Роджеру. Она опустилась на пол рядом с ним и взяла его за руку, пока мы с Кевином подставляли рычаги под плиту и устанавливали ее в безопасное положение. Пока мы работали, я осматривала хлам на дне впадины. Я поняла, почему Роджер спрятал веревки и блоки. Он позаботился о том, чтобы Кевин не обнаружил следы его деятельности. Или, может быть, падающая латунная плита сорвала веревки с креплений и увлекла их вниз. Чего я не могла объяснить, так это отсутствие свинцового гроба, который ожидала увидеть. Оставалось только предположить, что гробы, упомянутые в описи, принадлежали трем другим людям, а обломки дерева на дне впадины были остатками контейнера. По-видимому, он содержал только мраморную шкатулку. Я не увидела ни костей, ни зубов.

Когда латунная плита окончательно встала на место, она издала пронзительный звук.

– Металлический и лязгающий, – сказала я, содрогнувшись. – Спасибо Эдгару По.

– Что? – Кевин взглянул на меня. Выражение его лица было все еще враждебным.

– Вспомни: они похоронили ее живой, и когда она искала выход из гроба и склепа...

– Ох! – Воздействие моего бессвязного повествования на Кевина было почти чудодейственным. Восхищение любовь, облегчение – множество приятных эмоций вытеснили гнев и подозрительность на его лице. Он обнял меня.

– И это насторожило тебя? Ты хитришь, дорогая.

– Это и некоторые другие вещи. Маленькая мраморная шкатулка...

Роджер издал хриплый звук:

– Шкатулка? Где она?

– На кухне. – Голос Кевина был резким. Он больше не подозревал меня в соучастии, но, естественно, был очень сердит на Роджера. – Я никогда не был негостеприимным, Роджер, но какого черта...

– Замолчи, Кевин, – сказала Би. – Помоги мне вести его по лестнице.

II

Доктор Гарст уехал уже на рассвете. Я не думаю, что кто-либо, кроме личного друга, мог приехать по вызову в такой час. Он был уверен в себе и спокоен, но его врачебный такт оставлял желать лучшего. Он сказал Роджеру, что, на его счастье, он обладает добротным толстым ирландским черепом, и прошелся по поводу глупых старых козлов, выходящих на поздние свидания.

Кевин кипел от донимавших его вопросов. Бесполезно было пытаться убедить его, что этой ночью у Роджера было свидание с Би: джентльмены не встречаются с леди в склепах, тем более в могилах. Би не позволила ему допрашивать больного. Она выпроводила нас обоих за дверь. Я предложила Кевину поспать еще несколько часов.

– У меня такое ощущение, что все прекрасно знают о том, что происходит, кроме меня, – проворчал он и ушел.

Я пошла в свою комнату, но не легла в постель, а стояла за дверью, глядя через щель наружу, и видела, что Би покинула комнату больного. Ее глаза были красными, но она слегка улыбалась. «Из всех путей, ведущих к женскому сердцу, жалость – наикратчайший». По крайней мере, так говорят поэты, и в данном случае они не ошиблись.

После того как дверь закрылась, я продолжила свое дежурство, не сомневаясь, что примерно через десять минут дверь комнаты Роджера осторожно откроется. Он надел брюки, но, вероятно, усилия для того, чтобы нагнуться и надеть башмаки, были чрезмерными для его больной головы. Он был бос. Белая повязка на голове придавала ему лихой вид, а настороженное выражение лица делало похожим на военнопленного, следящего за вражескими часовыми.

Я подождала, пока он отойдет подальше по коридору, и затем последовала за ним. Он все время держался за голову. Несомненно, пульсация в его голове помешала ему услышать меня. Он не замечал меня, пока не дошел до лестницы и не повернулся, чтобы спускаться вниз.

Я приложила палец к губам.

– Если вы закричите, они услышат.

– Все равно. Не пытайтесь уложить меня обратно в постель, флорентийский соловей.

– Она на столе в кухне.

– Что?

– Вы тратите напрасно время, разыгрывая из себя скромнягу, Роджер. Я могу сказать вам, что находится в шкатулке, но только если вы вернетесь в постель. Хотя я думаю, что это не принесет вам удовлетворения.

Это не устроило его. Он начал спускаться по лестнице, крепко держась за поручень. Я последовала за ним, приготовившись предотвратить его падение, если у него начнут подкашиваться колени. Но они не подвели его, и он целеустремленно двигался к кухне.

Содержимое шкатулки заметно оживило его. Его глаза удовлетворенно засветились, как будто бы он сложил осколки керамики вместе.

– Время каяться, Энн? Кто был прав?

– Вы, о мудрейший. Я так понимаю, что это принадлежности, используемые во время жертвоприношения Великому божеству, спрятанные ревностными приверженцами, когда дела честных язычников стали складываться не лучшим образом.

– Умница, – сказал рассеянно Роджер. – В ближайшем будущем вам предстоит отбросить наконец вашу постоянную бдительность и снова почувствовать себя человеком. Вы не представляете, какое это блаженство. Знаете ли вы, что это? Это патера, ей, возможно, две тысячи лет. Это один из символов матери. Рога быка...

– Они выглядят недостаточно большими, чтобы принадлежать быку.

– Значит, это был маленький бык, – сказал Роджер без тени улыбки. – Рога часто обнаруживают вместе с двойным топором. А где?.. Ах, вот мы где.

Из-под груды черепков он извлек обломок металла, почерневший и окислившийся.

– Серебро, – пробормотал он. – Деревянная рукоятка давно бы истлела.

– Хорошо. Теперь, когда вы достаточно порадовались, не пора ли вернуться в постель?

– Вы думаете, что я притащил сюда свои побитые кости только для того, чтобы взглянуть на этот хлам? Нет, Энн. Нам надо избавиться от них прямо сейчас, до того, как Кевин присоединит это к своим фамильным сокровищам.

У меня закружилась голова. Я потерла ее, но это не помогло. О, я понимала, что он имеет в виду, и не могла доказать ему, что он не прав. Возможно, эти жалкие остатки принадлежностей культа, бывшие когда-то гордостью мраморных храмов наряду со статуэтками из слоновой кости и золотом, были последней причиной нарушения покоя в доме. Может быть, это была еще одна ошибочная версия вроде тех, которые мы уже проверили. Но одно было очевидно: Роджер не успокоится до тех пор, пока они не станут безвредными.

– Что вы хотите делать с ними? – спросила я.

– Они должны быть сожжены, – ответил Роджер с напором фанатика.

– Но невозможно сжечь окаменевшие рога!

– Думаю, что нельзя. Тогда утопим. Проточная вода – древний способ защиты от враждебных духов. – Он выглядел, как будто бы у него началась лихорадка.

Два круглых светло-красных пятна показались на его обвисших щеках.

– Вот что нужно. Водный поток. Мы бросим туда эти предметы как можно дальше от дома.

– Вы не уйдете далеко, – сказала я, поймав его руку после того, как он покачнулся. – Возвращайтесь в постель и предоставьте мне позаботиться об этом. Я сделаю то, что вы предлагаете.

– Обещаете?

– Обещаю.

От меня потребовалось приложить все мои силы на обратную дорогу, и я вздохнула с облегчением, когда он наконец оказался в постели.

– Мне теперь хорошо, – пробормотал он, – и требуется немного поспать... – Его глаза широко раскрылись, и он остановил на мне пронизывающий взгляд. – Вы обещали.

– Я сделаю это, сделаю. Но что делать со шкатулкой? Ее не унесет в очищающее море, она камнем пойдет на дно.

– Не беда, – сказал Роджер. – Оставьте ее там, где она лежит.

– Но что я скажу Кевину, когда он увидит, что реликвии исчезли?

– Скажите, что их съела собака. – Роджер закрыл глаза. – Скажите ему, что уборщики выбросили их. Скажите ему... превратились в пыль... воздух...

Я взволнованно наблюдала за ним, пока его дыхание не стало ровным. Если бы я разрешила ему подняться, это бы плохо кончилось. Единственное, что я могла для него сделать, – это выполнить свое обещание. Я сходила в свою комнату за одеждой и теннисными тапочками. Можно было бы выбросить реликвии в мусорный контейнер или спрятать их, но я была связана обещанием.

Было удивительное утро, светлое, ясное и прохладное. Я поспешила выйти на улицу, желая побыстрее закончить с делом и вернуться в постель. Но когда я дошла до ручья, то обнаружила, что воды там недостаточно даже для того, чтобы отправить в плавание и бумажную лодочку. Мне пришлось идти вдоль слабой струйки около мили, прежде чем она слилась с другим ручьем. Общий поток нельзя было назвать обильным, но к тому времени я настолько устала, что это меня уже не заботило. Я бросила реликвии в воду и ушла не глядя. Может быть, их унесло, а может быть, они остались лежать там в ожидании очередной жертвы.

Когда я возвратилась, выкатывали уборочную машину, и я определила, что было девять часов. Я пропустила уборщиков, предупредив, чтобы они работали как можно, тише, и пошла на кухню готовить кофе. Алебастровая шкатулка стояла на столе, выглядя невинно и безвредно, но ей предстояло взорваться, как динамитной шашке, если я не придумаю правдоподобную историю для Би и Кевина. Для последнего – особенно. Он был в высшей степени рад, что нашел древние реликвии. Я села за стол пить кофе и глупо уставилась на шкатулку, пытаясь что-то придумать. В конце концов я вышла на улицу в поисках пыли. Я потратила на поиски страшно много времени. Поверхности, не покрытые густой зеленой травой, были мульчированы, покрыты гравием или богатым черноземом. Но я ухитрилась наскрести немного пыли в углу, в котором рылась Эми, положить несколько пригоршней в шкатулку и оттащить свое усталое тело вверх по лестнице. Пришел новый день, а я все еще не могла решить, что делать с Кевином и с моей работой. До того, как придет пора что-нибудь выбрать, оставалась пара недель.

Я не знала тогда, что мне не придется ждать двух недель, что все решится через три дня.

III

Если я не упоминала о такой неотъемлемой части современной культуры, как телевизор, это не значит, что его не было в доме. Их было несколько, но мы редко их включали. Это была чистая случайность, что Кевин слушал вечерние новости на следующий день после приключения Роджера в склепе.

Дом, несомненно, растаял от старомодного романа. Я не знаю, как Би удалось наладить взаимоотношения с Роджером, что всегда было для нее неразрешимой проблемой. Может быть, она пришла к выводу, что любовь превыше всего. Может быть, Роджер перестал каркать о своем сверхъестественном интеллекте. Но зачем искать причины? Они помирились, и это привело к тому, что Роджер поселился у нас на неопределенное время. Она отвезла его домой, чтобы забрать одежду, и снова привезла назад. Если она не была уверена, что он нуждается в ее постоянном внимании, то вид его запущенного дома убедил ее в этом окончательно. Она не спускала с него глаз, а Роджер напоминал чеширского кота, постоянно самодовольно ухмыляющегося.

В то время как их любовь расцветала, моя начала проявлять первые признаки увядания. Кевин не возвращался снова к выбору, который я должна была сделать. Он был любящим и внимательным, как всегда, но в отношениях между нами наметилась маленькая трещина. Не такая глубокая, чтобы ее нельзя было перешагнуть широким шагом, но этот шаг должна была сделать я, а я его не делала.

Кроме того, Кевин был выведен из равновесия исчезновением реликвий. Я вынуждена была признать, что пыль в шкатулке была сомнительной, но, поискав и не найдя злоумышленника, он не смог найти объяснения. Роджер – перебинтованный, слабый и подавленный, с головной болью – очевидно, был неспособен сбежать с этими предметами. И никому больше они не были нужны. В конце концов Кевин решил, что виновата Эми. Эми завиляла хвостом и осклабилась, когда услышала проклятия в свой адрес.

В тот вечер Роджер присоединился к нам в библиотеке. Он парил над Би и явно наслаждался своим новым статусом. Возможно, его нежелательное присутствие побудило Кевина включить телевизор.

Новости, как обычно, являли собой печальный набор несчастий местного и национального масштаба. Я сосредоточилась на своем рукоделии и старалась не слушать. Но затем Кевин тревожно подался вперед, и я уловила слово «ураган». По крайней мере, назывались ураганы мужскими именами. Этот носил имя Мартин. Скорость ветра была сто километров в час. Он уже унес жизнь шестидесяти восьми человек на различных островах в Карибском море и перемещался на северо-запад.

Мы привыкли к рукотворным ужасам – убийства, грабежи, изнасилования совершаются каждую минуту ежедневно. Широкомасштабные стихийные бедствия все еще поражают воображение, возможно, потому, что не поддаются никакому контролю. Мы невольно слушали о страшных итогах – множество погибших, искалеченных, миллионы долларов на восстановление.

Кевин вскочил на ноги.

– Восточная сторона самая открытая. Я наберу тяжелых фанерных щитов...

– Что? Сейчас? – удивленно спросил Роджер. – Остыньте, Кевин, это всего лишь шторм. Может быть, он не коснется нашей территории.

Кевин жестом указал на телевизор, где синоптик размашисто рисовал линии, указывающие места вероятного прохождения урагана.

– Он может изменить направление.

– У нас будет еще множество предупреждений, если это так. – Голос Роджера говорил о том, что его не интересует данный предмет. – Я не вижу более безопасного места. Этот дом построен, подобно скале Гибралтара, на естественном основании. Би, как насчет того, чтобы прогуляться?

Кевин продолжал смотреть телевизор весь вечер. Одиннадцатичасовая сводка была сомнительной. И до следующего утра мы не знали, идет ли Мартин в нашем направлении. Если он обрушится на берег Каролины и проникнет на сушу, сила ветра будет ослаблена. Если же, как предполагалось, он продвинется дальше на север, то восточные области Вирджинии, Мэриленда и Пенсильвании будут в опасности.

Кевин съездил в город и вернулся с фанерными щитами, клейкой лентой и рулонами тяжелого пластика. К этому времени даже Роджер вынужден был признать, что некоторые мероприятия были бы разумны. Я поехала с ним в деревню, чтобы помочь обезопасить его дом. Это не заняло много времени. Как и многие дома в Джорджии, он имел специальные ставни. После того как он выключил все, что можно было выключить, и повыдергал все вилки из розеток, мы вернулись назад и нашли Кевина, балансирующего на высокой лестнице. Он устанавливал щиты у восточных окон. К середине второй половины дня небо почернело, и ветер стал достаточно сильным, чтобы заставить клониться и танцевать деревья. Я никогда не попадала в ураган. Даже при электромагнитных возмущениях у меня начинал болеть желудок. Мне захотелось провести следующие двадцать четыре часа под своей кроватью, желательно мертвецки пьяной. Я не могла ни с кем поделиться своими чувствами, потому что все остальные были беспечны. Слово «беспечность», конечно, нельзя было отнести к Кевину, но суровая сосредоточенность, с которой он выполнял свою работу, говорила о том, что у него не хватит ни времени, ни терпения, чтобы подбодрить меня. Хладнокровие Би заставляло меня устыдиться собственных страхов. Она беспокоилась о том, чтобы водой не залило мебель и ковры, поэтому мы передвинули некоторые из самых ценных предметов подальше от окон, заклеили лентой щели и прикрыли вещи пленкой.

Несколько позже раздался телефонный звонок. Я подняла трубку прежде, чем вспомнила, что телефоны в грозу опасны. Я не знала, применимо ли это к ураганам, поэтому некоторое время нервно сжимала трубку в руке, прежде чем сказать «алло».

Это был отец Стивен, звонивший для того, чтобы предупредить нас, что надо быть готовыми к сильному удару (это его слова, а не мои). Я сказала ему, что Кевин практически запеленал дом в пленку и загородил его щитами. Он засмеялся:

– Это так же прочно, как крепость, Энн. Вы находитесь в совершеннейшей безопасности.

Он почувствовал мое нервозное состояние, поэтому я перестала притворяться и проскулила:

– Я боюсь штормов.

– Некоторые люди чувствительны к изменениям атмосферного давления и к наэлектризованности воздуха, если я грамотно описываю эти процессы, что, вероятно, не так. Я едва одолел физику в колледже.

Я оценила его усилия по укреплению моих моральных сил. Менее унизительно быть чувствительной к атмосферному давлению, чем быть трусом.

– Почему бы вам не приехать сюда? – предложила я.

– Я уже призван, – был спокойный ответ.

– Вы хотите сказать, что будете выезжать из дому?

– Не больше, чем обычно. Поверьте мне, вам не о чем беспокоиться, Энн. Роджер ведь у вас? В таком случае у вас под рукой двое полноценных мужчин. Я уверен, Роджер и Би знают, что нужно делать.

Я молчала и не отвечала. Большой ком подкатил к моему горлу. Через секунду он сказал:

– Энн, это шторм вас так беспокоит? Или что-нибудь еще?

Прежде чем ответить, я покачала головой, хотя он не мог меня видеть.

– Нет, – пропищала я.

– Вы уверены? Пожалуйста, будьте откровенны. Я сразу приеду, если...

– Нет. На самом деле. Все прекрасно. – Это была правда. Даже если бы это не было правдой, я не могла просить его участия. Могут быть искалеченные люди, женщины с детьми, разрушенные дома, пожары. У него будут более важные заботы, чем нервная женщина, боящаяся штормов.

– Хорошо, – сказал он. – Не волнуйтесь, Энн. Вы не сможете найти более безопасного места.

После того как он повесил трубку, я продолжала держать свою, идиотски пытаясь продолжить общение. Я не могла найти безопасного места в доме, где фантомы ночью бродят по коридорам, а могильные памятники падают людям на голову. Но я сказала себе, что все кончилось. Только неуклюжесть Роджера могла опрокинуть латунь ему на голову. Остальное было галлюцинациями или безвредными физическими возмущениями, теперь закончившимися.

К вечеру стало темно, как в полночь, и сильный ветер начал исполнять грубую, неблагозвучную симфонию. Мы расселись вокруг большого стола на кухне. Несомненно, это была самая безопасная комната в этом надежно защищенном доме. Кевин загородил щитами маленькие окна, а трехфутовые стены поглощали большую часть внешних звуков. Но я слышала, что начался дождь. За минуту звуки перешли в устойчивый грохот. Би была около плиты, когда огни замигали и погасли.

– Может быть, завести генератор, Кевин? – произнес из темноты голос Роджера.

– Мы провели в нашей генераторной несколько часов, – был ответ. – Должно быть, поврежден кабель между ней и домом.

Вспыхнула спичка, и на столе зажглась одна из свечей. Она осветила приготовленные блюда – их была дюжина или более того.

Кевин заметил:

– У нас будет романтический ужин при свечах. Кто-нибудь кормил животных?

Никто не подтвердил, поэтому он принял на себя заботы об этой компании. Все любимцы были с нами на кухне. Они оставались довольно спокойны, за исключением Эми, которая залезла под стол, когда начался дождь, и нервно лизала мои туфли. Она вылезла для того, чтобы поесть, а потом опять удалилась.

Я не могла есть: мой желудок не принимал пищу. Я постоянно твердила себе, что мои опасения безосновательны, это не атомная бомба и даже не торнадо, который концентрирует всю свою силу в одной точке. Это только рядовой ураган. Он производит много шума, но это все, на что он способен. Даже если вылетят окна или дерево упадет на дом, мы будем в полной безопасности. Кухня была подобна большой теплой пещере, освещенной мягким естественным светом вместо яркого электрического. Кошки свернулись клубком и заснули. Анабелла лохматой неуклюжей массой улеглась у ног Кевина. Би и Роджер сидели бок о бок на скамье перед камином. Они сплели руки и тихо разговаривали.

Дом был в безопасности. Неладное творилось не с домом, а со мной. Когда я сидела, крепко стиснув руки, чтобы они не тряслись, то знала, что одной из моих бед было чувство беспомощности. Я непременно хотела решать сама, что со мной будет. Если я приму неправильное решение, то должна буду заплатить за это, но я должна иметь право выбора. Нельзя определить только направление урагана или будет ли извержение вулкана.

Чего можно ждать от женщины, которая не в состоянии даже решить, выходить ли ей замуж за человека, в которого она влюблена до сумасшествия!

Кевин не поедет со мной, если я решу преподавать в следующем семестре. Я знала это так же точно, как если бы он сказал мне об этом. Но три месяца – не слишком длительный срок, три месяца не должны были лишить меня этого выбора. Если Кевин не будет ждать три месяца, значит, я ему не нужна. Я могла бы выполнить свои обязательства и вернуться к Кевину, в его дом, для беззаботной, счастливой и мирной жизни.

Если Кевин все еще будет нуждаться во мне.

Когда Би сонно сказала, что можно было бы и идти спать, я чуть не закричала облегченно. Это было то, чего я хотела, – в постель, с Кевином, с его руками, обнимающими меня.

– Иди, – сказал Кевин. – Незачем всем нам бодрствовать ночью.

– А ты не идешь спать? – спросила я.

– Нет, мне нужно следить за событиями. Иди, Энн. Ты выглядишь утомленной.

Би шепнула что-то Роджеру, затем сказала вслух:

– Почему бы нам не пойти в библиотеку? Там есть две кушетки и удобные кресла. Мы могли бы вздремнуть.

Я готова была расцеловать ее за эти слова и тут же приняла ее предложение. Было ли состояние моих нервов так очевидно?

Поначалу смена обстановки принесла облегчение, но скоро я уже жалела, что мы перешли. Новые стены были хотя и толще обычных, но не такими массивными, как на кухне. Звуки шторма были слышны намного сильнее, и Кевин не загородил здесь высокие французские двери поскольку они выходили в замкнутый внутренний дворик. Они скрипели под напором ветра.

Роджер согласился прилечь на одну из кушеток, и Би села с ним. Меня не пришлось уговаривать лечь. Беспричинный страх – самая утомительная вещь из тех, что я знаю. Оттуда, где я лежала, я могла видеть красивую комнату во всю длину, как в сценической постановке или на картине. Она в самом деле напомнила мне фламандскую жанровую живопись – семейный интерьер, бытовой сюжет. Здесь была подчеркнутая светотень – огромные темные пространства нарушались заводями мягкого света, образовывающего причудливые тени. Маленькая лапочка портативного электрического фонаря освещала лица стареющей пары. Глаза Би были закрыты, голова склонилась в дремоте. Глубокие линии, изрезавшие ее щеки и лоб, делали ее старой, но это была мирная старость, безропотная и удовлетворенная. Глаза Роджера были сосредоточены на ее лице, его губы сложились в спокойную улыбку.

Другой фонарь создавал круг света вокруг тонких загорелых рук Кевина и книги, которую они держали. Это были красивые руки, исцарапанные во время долгой дневной работы, но приятной формы и нежные. Его лицо было в тени, но я могла видеть, как встревоженно он поднимает голову и прислушивается. Да, это была жанровая картина – два поколения, одно – отдыхающее после трудовой жизни, следующее – мужественное и сильное, готовое взять на себя ношу. Только меня здесь не было. Я была зрителем.

По мере того как я продолжала смотреть, меня не покидало чувство, что я чего-то не улавливаю. Передо мною была картина-загадка, подобная тем, что придумывают для развлечения детей, – найти головы десяти президентов Соединенных Штатов или двадцати животных, – но более сложная. Очертание скрытого объекта было здесь, замаскированное другими линиями и формами. При однократной яркой вспышке его можно было найти. А так он оставался невидимым, пока глаза не выделят его очертания среди других.

Кевин только притворялся, что читает. Он не переворачивал страницу уже десять минут. Наконец он закрыл книгу и поднялся на ноги. Глаза Би раскрылись. Она не была настолько расслабленна, как казалось. Мы все наблюдали, как Кевин подошел к окну и отдернул шторы. Он наклонился вперед, как будто бы пытался рассмотреть что-то в этом воющем темном хаосе с дождем, льющимся, подобно водопаду шириной в двадцать миль.

– Видишь что-нибудь? – спросила Би. Я была рада, что она взяла на себя этот глупый вопрос. Иначе его пришлось бы задать мне.

– Большой клен у северо-западного угла, – сказал Кевин.

Роджер раздраженно проворчал:

– Вы не можете видеть что-либо отсюда. Садитесь, Кевин. Вы действуете мне на нервы.

– Он, возможно, упадет, – продолжил Кевин.

– Упадет, значит, упадет, – констатировал Роджер. – Мы ничего не сможем сделать, если вы не собираетесь выплыть отсюда и поддержать, его.

Поза Кевина, несомненно, отреагировала на эту попытку пошутить. Он вытянулся вперед, как будто бы приготовился принять на себя большой вес. На нем были белые штаны, как у маляра, и старая рубашка с рукавами, закатанными выше локтей. Его взъерошенные коричневые волосы вились над ушами и на шее. Внезапная острая боль пронзила меня, как будто бы я поняла, что вижу его в последний раз.

– Он упадет, – сказал он тихо. – Вот сейчас.

Раздался треск, приведший к сотрясению всей конструкции здания. Эхо распространилось в воздухе как отдаленное небесное причитание.

Теперь я знала. Я не чувствовала ни страха, ни ужаса, а только удовлетворение от окончательного решения сложного уравнения. Не размышляя, даже не осознавая, что передвигаюсь, я вскоре обнаружила себя возле главных дверей, отпирающей засовы и пытающейся повернуть массивный ключ. Кевин был около меня, его лицо было перекошено, а руки пытались поймать меня. Он кричал:

– Какого черта ты делаешь? Ты с ума сошла? – И что-то вроде: «Впустишь ветер». Я поняла, почему он это сказал. Это заставило меня удвоить мои усилия. Кевину пришлось ударить меня. Я не виню его: ему больше ничего не оставалось делать.

Когда я пришла в себя, то увидела, что лежу на кушетке в библиотеке. Я слышала, как они говорили тихими озабоченными голосами: «... всегда боялась штормов... Тебе не следовало бить... что-нибудь успокоительное? Ей нужно...»

Последняя фраза напугала меня. Маленькие белые пилюли, которые обуздают мои страхи, – последнее, в чем я нуждалась.

– Мне лучше, – произнесла я. – Мне... ничего не нужно.

Мой голос был тверд, но я не открыла глаз. Я знала, что они стоят вокруг кушетки, глядя на меня, как ученые врачи на той ужасной картине Рембрандта, а я – голый труп на анатомическом столе с уже вскрытой одной рукой, в которой обнажились кости и сухожилия. Мертвец не может протестовать против того, чтобы с него сдирали кожу. У меня было такое же чувство беспомощности – их неосведомленность привела бы к тому, что они содрали бы кожу и мышцы и увидели бы темные места, которые мне приходилось скрывать. Их было так много, а я и не догадывалась об этом. Самым безопасным было скрывать свои знания. Моей первой реакцией была чистейшая паника, глупая, как и любая паника. Мне хотелось лежать неподвижно в темноте, спрятавшись за закрытыми веками, пока опасность не минует. Но я не могла рисковать. Они могли попытаться дать мне что-нибудь ради моей же пользы. Напичканная наркотическими лекарствами, я в самом деле стала бы беспомощной. Я открыла глаза и пошевелила мускулами лица.

– Я не знаю, что со мной случилось, – сказала я. – Штормы. Вы знаете, как я боюсь штормов.

У них были такие лица, которые я и ожидала увидеть, – полные любовного участия. Я не представляла, как свет может исказить их. Темные тени находились в неожиданных местах, глаза спрятаны в черных полостях. Би была на коленях. По бокам стояли Кевин и Роджер. Их фигуры окружали меня. Они не стали бы меня хватать, но я решила, что не буду убегать. Ветер снаружи все еще завывал, вопил и вздыхал, подобно живому, агонизирующему существу.