Текст книги "Тени старого дома"
Автор книги: Барбара Майклз
сообщить о нарушении
Текущая страница: 16 (всего у книги 19 страниц)
Снова я заколебалась, мысленно проклиная себя за неспособность заблаговременно привести свои мысли в порядок. Я не хотела, чтобы они подумали, что мне стыдно за свои отношения с Кевином, но существовало множество вещей, о которых я не могла упомянуть, не нарушив обещания, данного Би. Она не стала помогать мне. Ее глаза избегали встречаться с моими, ее руки были крепко стиснуты. Она рассказала Роджеру о спиритическом сеансе, но не о снотворном. Отец Стивен тоже не знал о нем.
– Есть кое-что еще, – сказала я. – Объяснил ли Роджер свою идею о доисторическом культе?
– Да, он рассказал мне об этом до вашего прихода. Он также упомянул и о вашем предложении. – По блеску в глазах Роджера я догадалась, что он говорил о моем подозрении, что в этом участвуют некоторые люди. Я окинула Роджера тяжелым пронизывающим взглядом.
– Я надеюсь, Роджер упомянул, что я отбросила эти идеи. В действительности я не верю...
– Оправдания излишни, Энн. Я не знаю, чьей изобретательностью восхищаться больше, вашей или Роджера. В действительности ваша путаница имеет больше смысла, чем его.
– Вы имеете в виду...
– Боже сохрани, нет. Я буду последним, кто отрицает, что такие группы существуют на самом деле, но я уверен, что здесь обошлось без их участия. – Он бросил взгляд на Роджера и добавил как можно вкрадчивее: – Если бы я мог предположить, что в нашем тихом обществе появился культ колдунов, я бы принял Роджера за главаря шабаша.
Усмехнувшись, Роджер приветственно поднял свой стакан.
– Какой еще культ? О чем вы говорите? – спросила Би.
– Всего лишь одна из дурацких идей Энн, – ответил Роджер. – У меня была возможность поговорить с этой маленькой белокурой кретинкой, прежде чем вы с Кевином пришли, Энн. В ее голове нет других мыслей, кроме как тащить Кевина к алтарю. Я понимаю, в следующем году она заканчивает учебу, а в ее колледже девушка, не имеющая к июню на пальце кольца, считается неудачницей.
– Кевин – вполне подходящая находка, – согласилась я. – Молодой, хорош собой, богатый, умный, мягкий, добрый...
Мой голос надломился. Это удивило меня так же, как и остальных. Я отвернула лицо в сторону.
– Ладно, Энн, – вмешалась Би. – Право, не стоит об этом. Дайте теперь мне сказать. Я собиралась ему сообщить в любом случае.
Это предложение звучало более великодушно, чем было на самом деле. Она, должно быть, знала, что Роджер все равно проболтается, даже если она обо всем умолчит. Но снотворное так и не было упомянуто.
Я думала, что отец Стивен будет напуган. Но он только стал казаться еще утомленнее. Пока Би говорила, морщины на его лице углублялись. Когда же она закончила, он устало покачал головой:
– Жаль, что вы это сделали. Я предостерегал вас.
– Я не вижу в этом никакого вреда, – сказала Би.
Я с горечью произнесла:
– «Величайшее искушение – вершить правые дела, не зная как, не умея».
Отец Стивен взглянул на меня с легкой улыбкой.
– Это Элиот[14]14
Томас Стернз Элиот (1888-1965) – американо-английский поэт, драматург и литературный критик, представитель модернизма в поэзии.
[Закрыть], не так ли? Он всегда лаконичен. Но это не было правым делом. Не волнуйтесь, Би, мы обсудим это в другой раз.
– Вы все еще не отказались от вашего ритуала? – спросил Роджер.
– Я не могу принять историю, рассказанную Би, как последнее свидетельство.
– В любом случае мы согласны на него, – сказал Роджер. – Но заклинание...
– Не путайте, Роджер. Сколько раз можно повторять это? Я не могу проводить заклинание без лицензии епископа, и я не могу обращаться к нему с просьбой без разрешения Би.
– В таком случае это должно быть интересно, – пробормотал Роджер. – Я читал об этой процедуре, но никогда не видел, как ее проводят. Я не понимаю, почему христианский ритуал и символизм могут действовать на что-то, никогда особенно не почитавшее их.
– Ваша точка зрения ошибочна, Роджер. – Отец Стивен наклонился вперед, намереваясь начать спор. – Вы читали об английской церкви в Манлденхолле, которую недавно закрыли из-за того, что там поселились духи дохристианских идолопоклонников?
Роджер засмеялся:
– Да, я видел заметку в газете. Викарий думал, что церковь была построена на месте языческого храма, где приносились в жертву девственницы...
– Но точно ли вы передаете то, что случилось там на самом деле?
– Я не знаю насчет девственниц. В этом частном случае заклинания не помогут. Ведь так?
Они продолжали спорить, обрывая друг друга на протяжении всего ужина, и мое раздражение продолжало нарастать. Они были старыми друзьями, наслаждались своими дебатами, но они не имели права обсуждать данный предмет так, как будто упражнялись в риторике.
Би говорила очень мало. Мы перекинулись всего несколькими словами, пока убирали со стола, предоставив мужчинам продолжать их дискуссию. Затем мы все пошли в часовню.
III
Окно над алтарем было обращено на запад. В тот вечер оно сияло так же великолепно, как изысканное современное витражное стекло. Преобладали цвета светлой меди и золота. Находящаяся в широкой прямоугольной рамке высоко парящая масса перламутровых облаков, возможно, совпадала с импрессионистским видением Небесного града.
Би закрыла тяжелые дубовые двери. Даже Роджер казался подавленным, хотя его поведение было скорее данью уважения Би, чем окружающей его золотистой тишине. Отец Стивен был... выше. Или, по крайней мере, значительнее. Он не смотрел на нас и не разговаривал, он начал медленно спускаться в боковой придел. Би тихо прошла к ближайшей скамье. Мы уселись в ряд, подобно детям в старой воскресной школе. Би склонила голову и сложила руки. Роджер выпрямил корпус и прижал руки к бокам. Я тяжело опустилась на скамью, как это обычно бывает, когда меня насильно заставляют посещать церковь, опустила голову вниз и уставилась глазами в свои колени.
Отец Стивен стоял спиной к нам с поднятой головой. Он созерцал заход солнца или резное изображение на стене под окном – я затрудняюсь сказать, что именно.
Когда он начал говорить, его голос был таким вкрадчивым, что я не слышала всех слов. Я думаю, что это была одна из обычных молитв. Голос Би присоединился к его голосу и тоже был неразборчив.
После начальной молитвы он стал говорить более отчетливо, и смысл стал доходить до меня. Почти все было взято из Библии – различные псалмы и цитаты из Евангелия, в частности от Луки. Он повернулся лицом к нам. Предзакатное солнце окружило его седые волосы светящимся нимбом. Его голос был еще более выразителен, чем внешний вид, – низкий, но отчетливый, вкладывающий в привычные старинные фразы глубокий смысл и красивую мелодию. По мере того как продолжал звучать его тихий голос, я начала чувствовать, что засыпаю. Ничего удивительного в этом не было. У меня за плечами была полная событий ночь и полный забот день. Притихшее и умиротворенное, мое сознание перенеслось на поросшую мхом, окутанную вуалью из зеленых веток полянку. Воспоминания вовсе не казались неуместными, они находились в полной гармонии с мягким голосом, говорящим о любви, прощении и доброте.
Свет исчез так же внезапно, как если бы упала штора или был нажат выключатель. Испуганная, я подняла голову и увидела, что западное окно черно от грозовых туч. В комнате было так темно, что я с трудом могла видеть. Отец Стивен превратился из окруженного серебристым кольцом святого в темную тень с неразличимыми чертами и был узнаваем только по голосу. Он закончил фразу в таком же спокойном тоне, как и начинал ее, и затем наступила тишина. Через секунду сверху подпрыгнула светящаяся точка, за ней другая, и еще, и еще... Он зажигал свечи на алтарном столике. Пламя каждой свечи напоминало крошечные сложенные руки, но освещение казалось слабым и хрупким в сравнении с темным грозовым небом. Когда отец Стивен повернулся, его длинная черная тень прыгнула и затрепыхалась, напоминая зловещую, трясущуюся от смеха искаженную человеческую фигуру. Молния пересекла высокие окна. На мгновение каждый предмет в часовне блеснул зловещей вспышкой.
Грозы в это время года не были необычным явлением. Иногда они начинались на удивление внезапно. Но в данном случае моя обычная нелюбовь к ним усилилась жутким впечатлением от борьбы между великими потусторонними, безликими силами и одинокой маленькой человеческой фигуркой, чей тихий голос все больше тонул в раскатах божественных литавр. Между ударами грома звучала непрерывная ритмическая полифония дождя.
Когда шторм достиг кульминационного момента, отец Стивен дошел до самой сути. Он стал молиться за всех обитателей дома, за всех страждущих и упавших духом. В один очень короткий момент во время затишья я уловила имя Эдмунда Мандевилля.
Участие в спиритическом сеансе Би было делом нешуточным, но здесь было значительно труднее. Я чувствовала себя на поле сражения рядом с полководцем, на которого наведены все вражеские орудия. Попадание или даже небольшое задевание разнесло бы меня вдребезги. Однако через некоторое время я начала думать, что победа может оказаться на нашей стороне. Дождь стал более мелким, громыхания стихли, западное окно приняло светло-серую окраску. Голос отца Стивена стал триумфальным:
– Прогони их, как дым, как воск...
Следующий удар грома был подобен разорвавшейся бомбе. Огни свечей, ровно горевших в этом надежно изолированном помещении, дико заплясали. Второй удар, подобный эху, буквально сотряс пол. Он, в отличие от первого, добрался до комнаты.
Я вскочила на ноги и столкнулась с Роджером, который попытался оттолкнуть меня. Прежде чем мы смогли освободиться друг от друга, Би резко крикнула:
– Садитесь! Оба!
Ее команда была повторена, но еще более выразительно отцом Стивеном:
– Спокойно! Ничего бояться не надо. Молитесь вместе со мной – да, Роджер, и вы тоже: «Господь, мой пастырь...»
Я думаю, он выбрал эту молитву, потому что даже самый невежественный из нас должен был знать ее. И мы произносили ее. Если и есть что-нибудь в Библии, идущее вразрез с молитвой Господней, являющейся частью всемирного наследия, так это двадцать третий псалом. Психологически выбор был правилен. Нет более успокоительных слов, за исключением части о долине смерти.
И по мере того как голос его плавно продолжал молитву, гроза проходила. «Верим в Твое великодушие и прощение...» – в западном окне показался свет. «Дом Божий навеки...» – сверкнул луч солнца.
Псалом был завершен. Отец Стивен сделал заключительное, вполголоса, воззвание в сторону алтаря. Я взглянула на Роджера. Он выглядел, как горгона: его нижняя губа выступала, его щеки были раздуты, как будто бы он хотел подавить восклицание. В конце концов он не выдержал:
– Будь я проклят! Посмотрите на это!
Би что-то прошипела сквозь зубы. Отец Стивен не обратил никакого внимания, но я думаю, что он оборвал заключительные фразы молитвы, поняв, что Роджер не сможет больше сохранять спокойствие. Как только он повернулся, Роджер вскочил, отпихнул мои колени и устремился по проходу между скамьями. Я никогда не думала, что приятные черты Би могут стать такими злобными. Взгляд, который она бросила на Роджера, должен был прожечь отверстие между его лопаток.
Отец Стивен встретил своего старого друга-противника перед алтарем. До сих пор я не понимала, чем вызвано нечестивое восклицание Роджера. Рельефного изображения матери и сына – кем бы еще они ни были – больше не существовало на стене.
Я присоединилась к мужчинам, которые что-то рассматривали в задней части алтаря. Каменная стела опиралась о стену под небольшим углом, рельеф лица все еще был виден. По-видимому, она скользнула отвесно вниз и сильно ударилась, вызвав второй из слышанных нами грохотов, но упала не лицевой стороной, потому что край алтарного стола несколько отклонил ее траекторию. Я взглянула вверх на стену. Камень опирался на четыре металлических кронштейна, два наверху и два внизу. Две нижние опоры были отломаны. Оставшиеся части были красны от ржавчины. Не было никакого сомнения, что сотрясение от последнего раската грома окончательно сломало изношенную конструкцию. Роджер первым смог заговорить:
– Не беда, Стив, не беда. Я не знаю, как вам удалось вызвать грозу, но она пришлась как нельзя более кстати.
– О, я не знаю, – сказал скромно отец Стивен. – Если бы в своих проповедях я когда-нибудь вызывал дьявольский огонь и проклятья – а я этого не делал, – то лучше такого аккомпанемента трудно было бы что-либо придумать. Хотя я бы предпочел в таком случае что-нибудь менее театральное.
– В любом случае ваша молитва привела к тому, что языческий символ вырвался из своего укрытия! – воскликнул Роджер. – Кто, черт побери, этот Эдмунд Мандевилль?
Последняя реплика переполнила чашу терпения Би. В ярости она поднялась на ноги.
– Благодарю вас, святой отец, – промолвила она. – Не пойти ли нам в мою гостиную? Я уверена, вам не помешает чашка чая.
– Мы все пойдем прямо туда, – сказал Роджер, глядя на ее удаляющуюся фигуру. – Идемте, Стив, так кто такой Эдмунд?
По пути к дверям отец Стивен объяснил ему. Роджер издал хриплые звуки, выражающие недоверие. Он не считал заклинания отца Стивена причиной инцидента; в действительности он посмеивался над предположением, что падение плиты имеет что-либо общее со службой...
– Это детский лепет, – заявил он. – Пути господни неисповедимы, но он не станет крушить сцену ради пущего эффекта.
Я вынуждена была согласиться с этим. Действительно, мы склонны были считать многие явления дьявольщиной. Некто или нечто в доме, казалось, был не прочь потрафить нашему невежественному интересу.
Глава 12
І
В последующие дни я начала думать, что недооценивала духовного влияния отца Стивена или спиритического сеанса Би. Один день мирно сменял другой, не принося никаких новых волнений. Было похоже на равноденствие, солнцестояние – дни вина и роз, божественные, бесконечно-безмятежные, дни светлой зеленой юности (судя по всему, я была еще зелена), красные летние деньки, полные наслаждений и роз.
Есть особый привкус в часах, проведенных с тем, с кем связана не только эмоционально, но и общими интересами, с тем, кого любишь и кто тебе интересен. Невежественные ссылки и профессиональные шутки не заслуживали больше моего внимания, они были выброшены туда, где могли беспрепятственно и без моего участия плести свою затхлую паутину. Когда Кевин цитировал: «Ее глаза на звезды не похожи, нельзя уста кораллами назвать, не белоснежна плеч открытых кожа...»[15]15
Сонет Шекспира № 136 (перевод С.Я. Маршака)
[Закрыть] – я заканчивала: «Мы вянем быстро – так же как растем»[16]16
Сонет Шекспира № 11 (перевод С.Я. Маршака).
[Закрыть]. Когда он предлагал мне что-нибудь из любимых им драматургов времен Реставрации, я приводила ему вольные и буквальные выдержки из Донна[17]17
Джон Донн (1572-1631) – английский поэт.
[Закрыть]: Кевину он тоже нравился. Не всякая женщина оценит, когда за нею ухаживают, цитируя сонеты Шекспира.
Прочие взаимоотношения развивались не столь успешно. На следующий день после ритуала в часовне Роджер сказал Кевину, что он отбывает.
– Вам что-нибудь не понравилось? – спросил Кевин, стараясь не проявить свою радость слишком заметно.
– Не смею больше утомлять своим присутствием, – сказал Роджер. – Спасибо за все.
– Надеюсь, что мы прощаемся не навсегда, – добавила я, как обычно, стоя рядом с Кевином.
– Да, конечно, – прибавил Кевин. – Заглядывайте в любое время.
– Мне хотелось бы иногда пользоваться библиотекой, если вы не возражаете. Я мог бы начать составление каталога.
Кевин подтвердил свое согласие и предложил помочь Роджеру перенести его вещи в автомобиль. Роджер отказался. Я думаю, даже Кевин изумился бы, если бы стал поднимать эти чемоданы, перегруженные фотоаппаратами и другим оборудованием.
Не трудно догадаться, что Роджер получил отставку у Би. Она не была счастлива, что остается со мной и с Кевином. У нее была долгая беседа с отцом Стивеном у него в доме. Когда она вернулась, то по ее глазам можно было видеть, что она плакала. Я подумала, что она призналась ему в том, что дала Кевину снотворное. Без сомнения, он ругал ее за это и говорил и об излишней самоуверенности, и о материализме. При всей его мягкости я не хотела бы оказаться на месте тех, кому отец Стивен читает нотации.
Она находилась в хандре несколько дней, и в конце концов я решила сделать шаг ей навстречу. Я была так счастлива, что мне хотелось, чтобы и все были счастливы тоже. За исключением, может быть, Дебби.
Я прибежала к Би вниз, на кухню, где она готовила ужин по сложным рецептам, какими обычно себя не утруждает. Некоторые женщины поступают так, когда чувствуют вину перед другими. Она отказалась от моего предложения помочь, и тогда я решительно уселась на стул и напрямую спросила, что случилось:
– Между вами и Роджером что-то происходит. Я знаю, это не мое дело, но могу ли я не обращать внимания на неприятности людей, которые мне дороги!
Снова чисто инстинктивно я выбрала правильные слова. Я проколола ее защитную оболочку, как булавкой воздушный шарик. Она оторвалась от разделываемого ее цыпленка. Нож свободно повис в ее руке.
– Вам проще, – пробормотала она.
У меня были некоторые предположения относительно ее проблем, поэтому для меня ее реплика имела больше смысла, чем для несведущего человека.
– Может быть, и так, – согласилась я. – Но вы взрослый человек и не несете ни перед кем ответственности, кроме как перед собой.
– Эта ответственность – единственная, которая имеет для меня непреходящее значение. – Она взглянула на меня. Горе, написанное на ее лице, ввергло меня в молчание. – Мои принципы могут вам показаться глупыми, но они важны для меня. Я не могу не страдать, когда попирается вера, которая является частью моей жизни.
Мне показалось, что я поняла. Но я поняла только головой. Мое сердце и мое нутро не могли согласиться, но я, по крайней мере, уловила суть, чтобы спорить с ней. Логика никогда не может убедить сердце. Я попыталась найти возможность подействовать на нее.
– Если вы собираетесь выходить замуж...
С первой попытки я затронула не те струны. Би отпрянула, как будто я сказала нечто непристойное.
– Замуж! Я не смогла бы выйти замуж за Роджера. Он спрашивал меня... – И, несмотря на искреннее горе, в ее голосе в последней фразе прозвучала нотка удовлетворенности.
– Но я подумала...
– Энн, вы не можете себе представить состояние, которое было у меня, когда я приехала сюда. Я надеюсь, что я успешно скрывала его. Я не считаю правильным, когда чье-то личное горе навязывается другим. Те безвкусные шутки, которые я отпускала в адрес Гарри, были не мои, они принадлежали испуганной женщине, насвистывающей в темноте, чтобы не закричать. Я... я в действительности ненавидела Гарри до самого конца, но я чувствовала себя беспомощной без него, как если бы кто-то разрушил стены моего дома, сорвал с меня одежду и оставил трястись во время снежной бури. Возможно, дом был ветхий, а одежда штопаная, но ведь это была хоть какая-то защита, вы понимаете? Затем, приехав сюда, найдя любовь, тепло и уют, я почувствовала, что жизнь не закончена, даже после всего того, что произошло. Роджер дал мне какую-то опору, его восторги заставили меня расцвести. В Роджере есть сила, юмор, нежность.
– Иными словами, вы любите друг друга.
– Я люблю его, – сказала Би, пожав плечами.
– Тогда в чем проблема? Может быть, вы чувствуете, что, выйдя замуж за Роджера, вы совершите что-то вроде прелюбодеяния?
– В ваших устах это звучит очень глупо, не кажется ли вам? Но я верю в обет, который давала, Энн: «Что соединил Бог...» Только, – добавила она с легкой улыбкой, – я не была счастлива, соединив себя с Гарри.
– А что сказал отец Стивен?
– А вы хитры, не так ли? Да, я поделилась с ним своими сомнениями. Он сказал, что они не имеют под собой оснований. Но как я могу жить с человеком, который глумится над всем, во что я верю. Я знаю, что не могу перевоспитать его. Люди не могут изменить друг друга, они могут только изменить себя. А это не просто. Я действительно люблю Роджера, но...
– Но ведь любовь – самая важная вещь?
Очаровательнейший взгляд сострадания проступил на лице Би.
– Мое бедное дитя, – сказала она. – Это не так.
II
Мы поговорили еще немного. Би поблагодарила меня за то, что я подвигла ее к откровениям. Беседа прояснила сложившуюся ситуацию, но она же привела меня к мысли, что мы никогда не сможем до конца понять друг другa. Она выбросила Роджера из своей жизни из-за того, что он не верил в Троицу или в любовь и доброту Бога... Я поймала себя на мысли: «Бедный старый Роджер». Это чувство я никогда не предполагала обнаружить в себе.
Однако Роджер не терял надежды. Он появлялся время от времени. Случайно я заставала его в библиотеке, но не часто: я не проводила там много времени. Мы с Кевином по большей части находились вне дома. Погода была прекрасная. Отсутствие дождей стало волновать фермеров, но мне не было дела до их забот. Внутри дома наши дела складывались так же гладко, как и за его пределами. Ночи были такими же восхитительными, как и дни.
В раю нет часов и календаря. Я не помню, как долго я наслаждалась своим персональным раем, пока в него не вползла змея в лице Роджера. Но это продолжалось недолго. По крайней мере, не так долго, как хотелось бы.
Однажды я забрела в библиотеку в поисках какого-нибудь легкого чтива и услышала шум в галерее наверху. Я окликнула:
– Кто здесь? – и увидела нелепо свисающую голову Роджера, смотрящую вниз через перила.
– Энни? Оставайтесь там.
Я терпеть не могла, когда меня называли Энни. Я не знаю, почему я до сих пор позволяла Роджеру так себя называть, и готова была выразить свои чувства, когда он с громыханием спустился по спиральной лестнице. Один взгляд – и я забыла о своих претензиях.
Я не видела его несколько дней. Он выглядел ужасно: осунулся, его щеки обвисли, как у старого больного человека.
– Я хочу поговорить с вами, – сказал он.
– Давайте.
– Не здесь. – Он нервно оглянулся. – Не можете ли вы вырваться примерно на час, не сообщая другим, куда вы пошли?
– Конечно. – Я несколько обиделась на его заговорщический тон. – Если вы объясните мне, для чего это нужно.
– Разве вы не понимаете? Ну хорошо, я расскажу вам о вещах... – Он прервался и снова взглянул на меня взглядом охотника. Под его глазами висели мешки, вызванные бессонницей. Его торопливый ворчащий голос и изменившиеся манеры встревожили меня. Я отступила на шаг. Он вытянул руку и схватил меня за плечо: – Не уходите. Обещайте мне, что мы встретимся.
– Хорошо. Когда и где?
– Сегодня в полдень.
– Я не могу. Мы с Кевином...
– Вы с Кевином. Вот чего я боялся. – Сжатые складки вокруг его рта ослабли, и у него мелькнуло слабое подобие улыбки. – Вы выглядите испуганной, Энни. Не бойтесь. Я не причиню вам вреда. Когда вы сможете освободиться?
– Завтра утром. Точнее я сказать не могу. Я приеду к вам, если вы собираетесь быть дома.
– Я буду дома. – Только теперь он ослабил держащую меня руку. – Не отказывайте мне, Энни, это очень важно.
Не ожидая ответа, он бегом снова поднялся наверх. Я выбрала себе книгу и вышла из комнаты, пытаясь сообразить, что сказать Кевину утром. Поездка в магазин? Он может предложить сопровождать меня. Можно сказать, что у меня болит голова... Потом я подумала, что совершенно излишне изобретать себе оправдание за отсутствие в течение часа.
