Текст книги "Любовь священна"
Автор книги: Барбара Картленд
сообщить о нарушении
Текущая страница: 4 (всего у книги 9 страниц)
– Папа был сам не свой. Я пыталась смотреть за ним, но ему было трудно сосредоточиться на своей работе. Он все больше и больше впадал в депрессию.
Помолчав немного, девушка почти прошептала с трагическим выражением лица:
– Я… я думаю»… он утопился!
– Что значит – вы думаете? – удивился герцог.
– Этого никто теперь не сможет доказать, но он пошел поплавать ночью, чего раньше никогда не делал, и выбрал самое опасное место в реке. Нашли только его одежду… на скамейке, а тело обнаружили… только через четыре дня!
Селина крепко сцепила пальцы, и герцог видел, что она с трудом сдерживает слезы.
– Простите, что заставил вас рассказать это после всего, что вы уже пережили, – сказал он. – Но вы же понимаете, что мне надо было хоть немного узнать о вас?
– Конечно, – согласилась Селина. – Просто я еще не могу поверить, что больше никогда не увижу папу, что он оставил меня одну.
– Вероятно, это был действительно несчастный случай! – мягко произнес герцог.
– Мне бы тоже хотелось так думать, – сказала Селина, – и именно в этом пытался убедить меня следователь.
– Что произошло после похорон? – спросил герцог.
– Я поняла, что должна сама зарабатывать на жизнь, – объяснила Селина. – Ведь наш коттедж стоит пять шиллингов в неделю.
– Ваши родители снимали его?
– Да, и плату нам не повышали, так как мы жили в нем уже много лет. Я хотела жить там и дальше, но наш приходский священник сказал мне, что это вызовет много ненужных разговоров, потому что я очень молода.
– Но вы же могли поехать к родным вашей матери?
– Мама не поддерживала никаких отношений с ними, да и они не стремились найти ее после того, как она убежала. Не думаю, что они были бы очень рады меня видеть, вероятнее всего, их уже вообще нет в живых.
– Что же вы предприняли? – спросил герцог.
– Я поехала в Лондон, чтобы попытаться продать что-нибудь из папиных сочинений. Он очень много написал, но никогда никому не показывал написанного. Среди этих произведений были отвергнутые ранее, но которые, я думала, смогут заинтересовать музыкантов. Вкусы меняются, папа сам это говорил не раз.
– Итак, вы отправились в Лондон?
– Да. Я знала названия нескольких агентств, где папа не раз бывал, и где, я думала, его должны были помнить.
– Что же произошло дальше? – спросил герцог.
– Я отправилась в агентство недалеко от площади Пикадилли. Меня там встретили очень приветливо, но сказали, что в данный момент их это не интересует, и посоветовали обратиться в другое агентство, находящееся на той же улице, но немного ниже. Я так и сделала, но и там мне указали другой адрес.
– Что же было потом? – спокойно произнес герцог.
– Я пришла в грязное, неуютное помещение на третьем этаже, – сказала Селина. – За столом сидел какой-то толстяк, а рядом с ним еще один человек. Оба они как-то нехорошо посмотрели на меня, но я объяснила, зачем пришла, и достала из сумки ноты папиной музыки. Толстяк просмотрел их и сказал: «Кажется, имя мне знакомо. Почему же он сам не принес ноты?» Я ответила, что папа умер, и он, кажется, проникся ко мне сочувствием, хотя с его стороны, по-моему, было неуместным задавать так много вопросов. Второй человек тоже заинтересовался тем, что я принесла.
– Что это был за человек? – спросил герцог.
– Иностранец, брюнет, и довольно интересный. Теперь я догадываюсь, что он был арабом!
– Это ясно, – заметил герцог.
– Брюнет сказал, что хотел бы послушать музыку, но в – агентстве не было пианино, и он спросил, не имею ли я ничего против того, чтобы проехать с ним к нему домой и сыграть ему.
– И вы согласились?
– Но он был так мил, – ответила Селина. – Когда мы сели в экипаж, он спросил меня, не хотела ли я когда-нибудь попробовать свои силы на сцене и не буду ли я любезна дать концерт. Я сказала, что никогда не думала о карьере пианистки, и единственное, что мне нужно, – это продать папины сочинения. «Я уверен, что куплю их», сказал он. Хоть этот человек мне и не нравился, я твердо решила не отступать. Экипаж остановился, и, к своему удивлению, я увидела, что мы находились совсем недалеко от реки, и многие здания на одной стороне улицы напоминали корабли на пристани.
Она немного помолчала и продолжила:
– Будь у меня хоть капля здравого смысла, я бы немедленно убежала, но я все еще пребывала в уверенности, что он хотел купить папины песни, а мне так нужны были деньги.
– Что же потом? – спросил герцог.
– Мы вошли в дом, который показался мне похожим на склад, заставленный ящиками и коробками, которые выгружали двое юношей. Брюнет проводил меня наверх в гостиную, рядом с которой находилась и спальня.
– Комната была хорошо обставлена? – поинтересовался герцог.
– Не могу точно вспомнить, – ответила Селина. – Там стояли диван и несколько стульев. Обстановка была достаточно жалкая, хотя и довольно дорогая, вы понимаете, что я имею в виду. Хозяин явно не отличался хорошим вкусом.
– Понятно, – сказал герцог. – Что же случилось дальше?
– Первое, что я заметила, – это то, что в комнате не было никакого инструмента, – ответила Селина. – Мне это показалось странным, но он тотчас же сказал: «Пианино находится в квартире наверху, но оно принадлежит моему другу. Я должен попросить у него разрешения воспользоваться инструментом. Подождите здесь, а я сейчас принесу вам чашечку кофе». С этими словами он оставил меня одну. Я тем временем достала из сумки ноты, которые, как мне казалось, должны были его заинтересовать. Я была уверена, что он купит не что-либо классическое, а некоторые веселые мелодичные песенки, написанные папой много лет назад. Я перебирала ноты, когда дверь открылась и в комнату вошел один из тех молодых людей, которые мне встретились внизу, с чашечкой кофе. Он поставил ее на стол со словами: «Хозяин сказал, что вот-вот будет здесь! Выпейте это и отдохните. Там наверху сидят еще несколько человек, которым, хозяин считает, будет интересно послушать вашу музыку!»
Селина вздохнула.
– Разумеется, мне было приятно, что еще кто-то, кроме этого брюнета, услышит папину музыку. Я уже предвкушала, что вернусь в Кумб-ан-Эвон с деньгами, на которые смогу жить безбедно несколько лет.
– И вы выпили кофе? – спросил герцог.
– Выпила! – призналась Селина. – И это все, что я помню. Очнулась я уже… на корабле.
Она осеклась и закрыла лицо руками:
– Это было… ужасно! Ужасно!
– Но на корабле вы поняли, что с вами происходит? – осведомился герцог.
– Мне было очень плохо. Болела голова, и горло пересохло… Сначала я подумала, что попала в аварию и меня везут вниз по улице, но потом увидела, что в каюте было еще несколько девушек. Трое из них лежали на койках – двое напротив меня, одна надо мной – и спали, по крайней мере я так думала! – Селина всхлипнула. – Постепенно я стала понимать, что случилось что-то страшное, но что именно – мне было неясно.
– Когда все вы поняли, что вас похитили?
– Позже, много позже, – ответила Селина. – Пока я осматривалась, в каюту вошел брюнет и с ним еще один человек. «Что случилось? Почему я здесь?» – спросила я. – «Все в порядке, – ответил он. – Просто произошла ошибка!» – «Какая ошибка?» – недоумевала я. «Я расскажу вам позже, – сказал он. – Но для начала, я думаю, вам надо выпить, вероятно, у вас все пересохло во рту». Я увидела, что в руках у второго человека был поднос с четырьмя кружками. Он протянул мне одну из них и мягко произнес: «Выпейте, а потом поговорим». Потом они пошли к другим девушкам и стали вливать содержимое кружек им в рот.
– И они проснулись? – спросил герцог.
– Я видела, как один из мужчин тряс девушку, пока она не заговорила, потом поднес кружку к ее губам, и она быстро все выпила.
– А вы выпили то, что было в вашей кружке?
– Да, я все выпила до дна и проспала после этого, как я теперь понимаю, не менее суток.
– Ну а потом что было?
– Проснувшись, я твердо решила больше не поддаваться на обман. Я поняла, что, если притворюсь спящей, они разбудят меня и силой заставят выпить содержимое кружки. Поэтому я продолжала бодрствовать, и мне разрешили самой взять кружку. Пока они были заняты другими девушками, я вылила содержимое своей кружки под койку, после чего закрыла глаза и притворилась, будто сплю.
– Как долго это продолжалось? – поинтересовался герцог.
– Даже и не представляю. Наркотики, которые я уже приняла, были столь сильны, что, в конце концов, я все-таки опять заснула. Я думаю, только когда мы уже подходили к Алжиру, наши похитители решили действовать по-другому. Нам приказали встать и одеться, а когда мы были на ногах, нам дали какой-то белый порошок, от которого девушки окончательно пробудились и пришли в сильное возбуждение.
– А вы не приняли порошок? – спросил герцог.
– Нет, только сделала вид, что приняла, – ответила Селина, – и так как они видели, что я спокойна и послушна, меня оставили в покое. Потом похитители что-то сказали немкам, и те подняли ужасный шум. Одна из них закричала и пыталась выброситься за борт. – Голос ее потух. – Это случилось, когда они… били ее. Это было ужасно! Я буду слышать ее крик до конца своих дней!
– Вы скоро все забудете, – спокойно произнес герцог. – Когда вам объяснили, что с вами происходит?
– Они ничего мне не сказали. А так как я не знала языков, на котором говорили другие девушки, то не могу сказать, что они думали обо всем случившемся. Я вообразила себе, что меня похитили, только до сих пор не понимаю почему. Я думала, похищают только богатых людей, которые могут заплатить большой выкуп за свое освобождение.
– Да, обычно это так и бывает, – подтвердил герцог.
– Я твердо решила бежать и сказала себе, что не буду принимать наркотики, которые нам продолжали давать.
– Вы поняли, что других девушек накачали наркотиками?
– Они как-то странно вели себя, – ответила Селина, – смеялись и танцевали, целовались и пели. Это было чудовищно, неестественно. Я ужаснулась от мысли, что и я могла вести себя так же, как они.
– Что же вы делали, чтобы не возбуждать их подозрения? – поинтересовался герцог.
– Продолжала говорить об игре на пианино, как о единственном, что осталось у меня в памяти, – ответила Селина, – как вдруг появились каши похитители, и брюнет сказал по-французски человеку, который был с ним: «Как это действует на них! Можно подумать, что они все хохотушки!» «Много у нас таких!» – сказал второй, и это было правдой. Немки смеялись и смеялись, пока их смех наконец не стал переходить в истерику.
Помолчав, ока сказала:
– Самым тяжелым для меня было то, что я не решалась ничего есть. Зная, что они подмешивают наркотики в питье, я боялась, что то же самое они делают и с пищей.
– Не удивительно, что вы так худы! – заметил герцог.
– Я так боялась наркотиков, что была постоянно голодной! – ответила Селина.
– А в Алжире вас отправили прямо в публичный дом, где я и увидел вас?
– Нас везли в закрытом экипаже и запретили смотреть в окна. По лестнице мы поднялись, естественно, пешком, и нас погоняли четверо или пятеро мужчин. Вот и все, что случилось. Больше я ничего не могу вам сказать, – прошептала Селина.
Глава 4
– Никогда не ела ничего более вкусного! – воскликнула Селина, когда обед был закончен и слуги вышли из салона.
– Я рад, что вам понравилось, – ответил герцог.
– Если бы я ела так каждый день, я бы очень скоро растолстела!
– Вам еще далеко до того, чтобы думать об этом! – улыбнулся герцог.
Они встали из-за стола и сели в удобные кресла в другом конце салона.
Окрашенная в светло-зеленый цвет, с изысканными гравюрами на стенах, комната меньше всего напоминала каюту, и Селина выразила герцогу свое восхищение салоном.
Сидя в кресле с бокалом бренди в руке и глядя на Селину, герцог думал, что несмотря на свое крестьянское одеяние она похожа на нимфу, вышедшую из моря.
Весь день они шли мимо Балеарских островов, и девушка была всецело поглощена тем, что видела.
– Я всегда именно такими и представляла острова Средиземного моря, – сказала она. Затем очень тихо прочла:
Видеть горы в поцелуе с небом
И волну в объятии с волной.
Помолчав, она добавила:
– Я надеюсь, что сегодня вечером увижу лунный свет, целующийся с морем!
Герцог, узнавший строки Шелли, сказал с улыбкой:
– Я начинаю подозревать, что вы и думаете стихами!
– Иногда, – произнесла она.
– Вы увлекаетесь поэзией?
– Папа всегда считал, что поэзия словами выражает то, что музыка – звуками. Я обычно читала ему, когда он сочинял. Он говорил, что это его вдохновляет!
– О да! – согласился герцог. – А вас поэзия вдохновляет?
– Не знаю, на что она может меня вдохновить. Я не так талантлива, как папа, – ответила Селина. – Но она всегда настраивает мои мысли на прекрасное и, я полагаю, в некотором смысле помогает мне лучше понять мир.
Видя, что герцог ждет объяснений, девушка произнесла несколько неуверенно.
– Я пытаюсь понять, почему природа так прекрасна… в любое время года, а также стараюсь найти красоту… в людях.
Она говорила очень просто, без малейшего пафоса.
Глядя на девушку, герцог поймал себя на мысли, что они пережили довольно странный день. Никогда прежде ему не приходилось быть наедине с женщиной, которая не пыталась бы его завлечь. Все женщины, которых он знал, пользовались каждым удобным случаем, чтобы пококетничать с ним. Их кокетство выражалось не только в словах, но и во взглядах, улыбках, мимолетных движениях. Будучи с ними, герцог ежеминутно сознавал, что он мужчина, а они принадлежат к противоположному полу. Он не мог даже подумать о том, чтобы говорить с женщиной о том, о чем он говорил, например, с Николаем Власовым. Обычно такие беседы начинались и кончались одной и той же темой: им самим и женщиной, с которой он говорил.
Этерстон также прекрасно понимал, что будь он сейчас на яхте с одной из таких опытных, красивых, обаятельных женщин, в них тотчас проснулась бы жажда страсти, и вскоре они были бы в объятиях друг друга.
Селина говорила с ним искренне и по-детски просто, но в ее рассуждениях чувствовались недетская зрелость и ум.
Оказалось, что, живя в деревенском уединении со своими родителями, она прочла столько и узнала так много, что герцог даже не мог предположить в женщине таких широких познаний. Более того, девушка прекрасно знала греческую мифологию и классиков, и особенно поэзию.
Поговорив с нею, нельзя было не удивляться невинности ее суждений о жизни, а также полному отсутствию всякого любопытства к тому, что касается отношений мужчины и женщины.
Герцог понял, что она и понятия не имеет о том, каким влиянием он пользуется в свете и что многие женщины сочли бы не только за привилегию, но и за счастье остаться с ним наедине на его яхте.
– Вы, наверное, много путешествовали? – спросила Селина. – Пожалуйста, расскажите мне об этом.
Путешествия герцога, как правильно заметил Николай Власов, были обставлены пышностью и богатством, соответствующим его положению в обществе, и поэтому, к своему стыду, он не мог рассказать девушке о посещении таинственных, неизведанных мест, на которые до него еще не ступала нога человека.
Ему сейчас было бесконечно жаль, что он даже не попытался добраться до священного города ламы на Тибете, пересечь пустыню Гоби или проплыть по Амазонке.
Вместо этого он рассказал Селине о Китае, который посетил во время кругосветного путешествия, в которое отправился после окончания Оксфорда, и об Индии, где выполнял поручение вице-короля.
– А вы видели и святых людей? – оживилась Селина.
Герцогу пришлось признаться, что не встречал их на тех бесчисленных балах, которые давались в его честь, охотах на тигров, которые устраивали магараджи, и во впечатляющих резиденциях губернаторов, в которых он останавливался.
– Я слышал о них, – признался герцог, – но полагаю, что большинство из них живет у подножия Гималаев, в труднодоступных местах, куда могли добраться только их ученики.
– Я прочла о жизни Будды, – сказала Селина, – и чувствую, что восточная мудрость могла бы помочь людям жить в мире друг с другом.
– Человечество постоянно ведет какую-нибудь войну, – легкомысленно ответил герцог.
– Война – жестокое, варварское занятие, – парировала Селина.
По ее голосу герцог понял, что девушка очень болезненно относится ко всему, что касается жестокости. Он опасался, что это ужасное похищение может оставить в ее душе неизгладимый след на всю жизнь. Но потом Этерстон подумал, что хоть девушка сейчас нервна и боязлива, как зверек, g которым жестоко обращались, у нее со временем хватит сил взять себя в руки и спокойно обдумать происшедшее.
Сейчас же она была комком нервов. Это было ясно герцогу не столько по тому, что говорила Селина, сколько по тому, о чем она постоянно думает, и ему казалось, что он угадывает ее мысли.
Стоял жаркий солнечный день, и они, обследовав один из небольших островов, вернулись на яхту, Селина набрала букет полевых цветов, которые отдала Грейсону, чтобы тот поставил их в воду в салоне.
– Мне кажется, вы устали, – сказал герцог, нарушив недолгое молчание.
– Немного, – призналась Селина.
– Тогда лучше идите в постель, – посоветовал герцог. – Вам нужно хорошо выспаться, ведь завтра очень рано утром мы будем в Монте-Карло.
Девушка быстро взглянула на него, и он увидел в ее глазах немой вопрос.
– Я не хочу, чтобы вы сразу отправились в Англию, – объяснил он, – мы должны обдумать, что вы будете делать и где остановитесь, вы ведь не хотите жить одна в коттедже?
– Я… я не думала, что это действительно так страшно, – сказала Селина, – я…
Она замолчала, и герцог произнес после недолгой паузы:
– Договаривайте!
– Я должна найти какую-нибудь работу.
– Об этом мы поговорим позже, – сказал герцог. – А пока вы поживете у меня на вилле в Монте-Карло. Там есть человек, который присмотрит за вами и который, думаю, вам понравится.
Заметив настороженный взгляд Селины, он объяснил:
– Это пожилая леди. Она была подругой моей матери и каждый год в течение трех месяцев гостит у меня в Монте-Карло.
– Но если она приезжает к вам, – заметила Селина, – ей может не понравиться появление в доме постороннего лица.
Герцог улыбнулся.
– Уверен, что миссис Шерман будет в восторге от вас, – утешил он девушку, – и должно быть, у вас найдется много общего. Она была известной художницей, писала миниатюры, и именно так познакомилась с моей матерью. Она приехала в замок Этерстонов, когда я был совсем ребенком, писать мой миниатюрный портрет. Работа оказалась столь изысканной, что моя матушка сразу же подружилась с ней и помогла получить множество других заказов, снискавших ей широкую известность.
– Она все еще работает? – осведомилась Селина.
Герцог покачал головой:
– С возрастом ее стал мучить артрит, и она не может писать. – Он не добавил, что у миссис Шерман было очень небольшое состояние, и только то, что она три месяца гостила у герцога, позволяло ей относительно безбедно жить все остальное время года.
– Я бы очень хотела познакомиться с ней, – призналась Селина, – если вы действительно уверены, что она не хочет быть с вами наедине.
Герцог в душе улыбнулся ее наивности. Что бы, интересно, подумала Селина о нарядных, веселых, остроумных людях, которых он приказал полковнику Грейсону отослать с виллы? А что бы она подумала о леди Милли? А леди Милли о ней?
Селина отправилась спать, а герцог остался в салоне и стал думать о том, что же им делать дальше. Он предполагал, что в Монте-Карло его ожидают многочисленные заботы. Ведь каким бы влиянием герцог ни пользовался в обществе, его поведение по отношению к гостям было грубым до неприличия.
Этерстон понял, что единственным человеком, от которого ему хотелось бы избавиться больше всего, была леди Милли, ведь она досаждала ему больше всего. В его намерения не входило позволить ей взять над собой верх, к чему она предпринимала отчаянные попытки.
То, что покинуть виллу должны были все, а не только она, должно было как-то смягчить удар, и все-таки герцог был уверен, что она захочет видеть его по его возвращении и наверняка устроит сцену.
Но он также знал, что не изменит своего решения. Его роман с леди Милли был окончен!
Он закончился, хотя герцог сам себе в этом не признавался, еще до его приезда в Монте-Карло, ведь именно поэтому ему стала неприятна эта таинственность, которая неизменно сопровождает любую связь. Раньше он это терпел, но, как сказал Николай Власов: «Страсть умирает!»
Леди Милли была цветком совсем иного рода, чего прежде герцог не замечал. В то же время он не мог не сознавать, что роль, которую он играл в их любовной связи, не делала чести и ему.
Этерстон, однако, утешал себя тем, что леди Милли была опытной светской женщиной, а не девочкой, которую он совратил с пути истинного. Он был далеко не первым ее любовником и, похоже, не последним, но она, вне всякого сомнения, воображала себя герцогиней Этерстон. Быть может, это он дал ей повод надеяться, что женится на ней, хотя вслух об этом не было сказано ни слова.
Герцогу было интересно, насколько леди Милли действительно ценит его как мужчину, а не как обладателя герцогской короны и завидного состояния.
Он вспомнил, как очень давно, когда он был еще подростком, мать сказала ему:
– Я надеюсь, мой милый, что придет день, когда ты встретишь женщину, которая полюбит тебя по-настоящему и которую ты полюбишь всем сердцем.
Разговор зашел о только что свершившемся бракосочетании королевской четы, где жених был очень стар, а невеста только что со школьной скамьи.
Герцог наивно спросил, совсем как сейчас Селина:
– Ты думаешь, они будут счастливы, мама?
Слова матери глубоко запали ему в душу, и он всегда вспоминал их, когда встречался и расставался с женщинами.
Этерстон чувствовал, что его матушка боялась, что из-за своего высокого происхождения он будет вынужден жениться не по любви.
Маме не понравилась бы Милли! – мелькнуло в голове у герцога.
Он знал, что многие женщины старшего возраста осуждали поведение леди Милли, то, как она подчас вызывающе щеголяла своей красотой. Но дело было не в поведении и даже не во внешнем виде Милли. Просто увядшие старые вдовы, занимающие самые почетные места на всех балах, чувствовали ее привлекательность, кипевшую в ней необузданную страсть и огонь, которого не было ни в одной другой женщине.
Нет, снова сказал себе герцог, мама не одобрила бы Милли, а тем более в качестве его жены!
Но он понимал, что рано или поздно придется жениться. Во-первых, у него должен быть наследник, а во-вторых, иногда, когда он не был окружен толпой друзей, ему становилось очень одиноко. Временами ему очень хотелось покататься в парке или в лесу вокруг замка верхом на превосходных лошадях, стоивших ему целого состояния, но для полноты счастья ему явно не хватало хорошего собеседника. Герцог нуждался в ком-нибудь, кому были бы понятны его заботы об имении, ставшем частью его самого, намеченные им усовершенствования и те проблемы, решить которые мог только он.
Было бы замечательно, не раз размышлял Этерстон, иметь детей, учить их ездить верхом, как учил его самого отец. Сына, который ходил бы с ним на охоту и на рыбалку ловить форель, водившуюся в озере.
Но это были лишь фантазии молодости, и теперь он не придавал им большого значения, но, тем не менее, твердо знал, что каждая из этих фантазий лишь укрепляла его решимость не жениться на леди Милли. Вероятно, думал герцог, тут сыграл свою роль разговор с Николаем Власовым, хотя окончательный разрыв произошел в тот момент, когда он покинул ее в казино. Одной короткой фразы было достаточно, чтобы закончился их роман, длившийся так долго и чуть было не закончившийся свадебными колоколами: «Однако вы богаты!»
Этерстон до сих пор слышал эти ее слова, а перед глазами стояло ее негодующее лицо и губы, скривившиеся в горькой усмешке.
Она намеренно произнесла эти слова, прекрасно зная, что на герцога они произведут действие, подобное удару кинжала. Леди Милли прекрасно знала, что он очень болезненно относится к своему богатству и влиянию в обществе и хочет, чтобы его любили ради него самого. Иногда ему, как сказочному принцу, хотелось Стать невидимкой и скрыться под чужим именем, чтобы убедиться, что люди ценят не столько его титул, сколько его душу. Он, бывало, смеялся вместе со всеми, когда к нему проявлялось излишнее внимание только потому, что он герцог, и когда женщины вились вокруг него лишь из чистого снобизма.
Хотя герцог никогда не признавался в этом, но, когда леди Милли стала свободной, его все чаще стал мучить вопрос, стремилась бы она выйти за него замуж так же упорно, будь он самым обычным человеком. Он нужен был ей как мужчина, без всякого сомнения, но любила ли она его – это уже другой вопрос.
Этерстон неоднократно задавал себе вопрос, действительно ли достаточно лишь любить, чтобы не придавать значения богатству, дающему все блага жизни и позволяющему не беспокоиться о будущем.
Для Николая Власова и его супруги, например, не существовало ничего, кроме их взаимной любви. Герцог хорошо помнил, какой ужасный скандал разразился в свете, когда они уехали из России, Николай оставил дипломатическую службу, а муж Фелицы открыто заявил, что убьет соперника на дуэли.
И уж, конечно, самым возмутительным было то, что Николай и не собирался драться на дуэли, как того требовал неписаный кодекс чести.
Просто оба исчезли в неизвестном направлении.
Почти целый год о них ходили всевозможные сплетни, как вдруг герцог получил письмо, заставившее его немедленно отправиться в Алжир.
Власовы жили в одной маленькой комнатке и в такой нищете, что Этерстон сначала ужаснулся. Потом, увидев их довольные, сияющие лица, он понял, что они бесконечно счастливы. Их любовь была заметна во всем: в том, как они разговаривали, в том, как Николай касался руки Фелицы, будто желая лишний раз убедиться, что она здесь, рядом с ним.
Герцог ухал из Алжира с рукописью первой книги Николая и крайне потрясенным.
Возможно ли, чтобы эту пару, изведавшую роскошь, комфорт и все блага светской жизни, устраивало безденежное существование в маленькой убогой комнатушке? И сколько бы раз Этерстон ни задавал себе этот вопрос, столько же раз ему на ум приходил только один простой ответ: «Да!».
Герцог вытянул ноги и только сейчас обнаружил, что сидит в салоне уже очень долго и давно пора идти спать.
Он сказал Грегсону, что все сделает сам, погасил свет и пошел в свою каюту.
Герцог старался идти как можно тише, чтобы не потревожить Селину, хотя надеялся, что девушка спит так же крепко, как и в прошлую ночь.
Его каюта была не только удобна, но и изысканна в своем убранстве. Он сам предложил множество дополнительных деталей и приятных безделиц в интерьере, так что строитель яхты восхищенно воскликнул:
– Ваша светлость, вы могли бы сделать целое состояние, если бы стали архитектором или конструктором!
– Возможно, я воспользуюсь вашим советом, – улыбнулся герцог.
– Вы, безусловно, должны заявить о правах собственности на все ваши идеи.
Герцог опять рассмеялся.
– Пусть ими воспользуется тот, кому это нужно.
– Но вы упускаете состояние! – пытался возразить строитель.
– Ну и что? – спокойно ответил герцог.
Это был широкий жест, который он вполне мог себе позволить.
А сейчас, находясь на яхте, он получал большое удовлетворение оттого, что мог нажатием кнопки достичь требуемого эффекта. А его яхта стала самым знаменитым частным судном во всей Великобритании.
Герцог уже снял свой бархатный смокинг, как вдруг услышал чей-то крик. Сначала он вздрогнул, потом подумал, что, вероятнее всего, это кричат чайки, весь день вьющиеся вокруг яхты, как будто недовольные тем, что покинули свою гавань и приближаются к другой.
Крик раздался снова, и теперь герцогу стало ясно, что крик доносится из соседней каюты.
Он быстро вышел из своей каюты и открыл дверь в каюту Селины. Там было темно, и в первый момент Этерстон решил, что ошибся дверью. Он еще не успел включить свет, как вдруг почувствовал, что к нему прижалось что-то теплое, мягкое и дрожащее от страха.
Он обнял девушку, которая неистово кричала:
– Спасите меня! Спасите! Они хотят похитить меня! Спасите!
Он чувствовал, как ее руки судорожно хватают его за рубашку, а ее тело дрожит под мягким шелком точно так же, как вчера вечером, когда они бежали по крышам пустынного переулка.
– Не волнуйтесь, Селина, – спокойно произнес герцог. – Вы в безопасности.
– Они… поймают меня! – прошептала она, спрятав лицо у него на плече.
– Проснитесь! Вы спите! – приказал он. – Никто не собирается вас похищать!
Похоже, слова герцога дошли до девушки, но она по-прежнему цеплялась за него и дрожала.
– Вам приснился кошмар, – мягко сказал Этерстон. – Это, конечно, очень неприятно, но повода для волнения у вас нет.
– Я думала… они собираются похитить меня, – прошептала Селина. – Они были уже совсем близко!
– Забудьте об этом! – сказал герцог.
– Это было ужасно!
– Я вам верю, но теперь вы проснулись и знаете, что все это не более чем плод вашего воображения!
Его слова, кажется, возымели эффект, Селина дрожала уже не так сильно, но все еще держалась за него.
– А вы уверены, что они не придут за мной… что они не прячутся где-нибудь здесь?
– Я уверен, что «они» в Алжире, а мы здесь, под надежной охраной английской команды!
– Наверное, от страха я сошла с ума, – прошептала она с глубоким вздохом.
– Вы замерзнете, герцог решил перевести разговор на более земную тему. – Советую вам лечь в постель.
– А вы меня не оставите?
– Нет, конечно же, нет.
Девушка не без колебания отпустила его рубашку и почти неохотно направилась к постели.
Герцог включил свет, Селина тотчас же забралась под одеяло. Лицо ее было бледно, а глаза еще полны ужаса.
Он сел на край постели и посмотрел на нее.
– Даю вам слово, что вы в полной безопасности.
– В этом я и пыталась убедить себя сегодня, – сказала она. – Я была так счастлива и было так замечательно видеть острова, море, но…
Герцог ждал, пока она продолжит. Казалось, она с трудом подыскивала слова.
И вдруг они стремительно понеслись одно за другим:
– Я теперь… никогда не буду чувствовать себя в безопасности. Никогда! Никогда!
– Вы сами нагоняете на себя страх, – спокойно произнес герцог. – Попробуйте мыслить логически, Селина, у вас же есть здравый смысл.
Она внимательно посмотрела на него, а он продолжал тем же ровным, невозмутимым тоном:
– Этим людям заплатили, они не слишком много потеряли, а поэтому не будут пытаться мстить кому-либо, что, несомненно, сделали бы, будь они внакладе.
При этих его словах пальцы Селины соскользнули в его ладонь. Герцог понимал, что это было продиктовано ее стремлением ухватиться за что-нибудь твердое, лишний раз убедиться, что он существует вполне реально, а не в ее сне, поэтому он положил свою ладонь поверх ее руки и продолжал:
