Текст книги "Любовь священна"

Автор книги: Барбара Картленд

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 9 страниц)

Глава 2

– Невольничий рынок?! – воскликнул герцог. – Я думал, что они исчезли вместе с пиратами.

– Пираты продавали христиан, в большинстве своем мужчин, – ответил Николай Власов, – алжирцы же продают женщин!

Герцог поднял брови, а его друг продолжал:

– На рынке, который я тебе покажу сегодня вечером, продают только европейцев, что, в общем, не характерно для этой страны.

– Я слышал о подобных вещах, – задумчиво произнес герцог, – но не верил в них.

– Теперь ты сам увидишь, – ответил Николай.

– А покупатели? – поинтересовался герцог.

– Это, как правило, богатые шейхи, специально приезжающие сюда из пустыни, – объяснил Николай Власов. – Жен они оставляют дома, и так как им иногда бывает трудно везти с собой новую покупку, шейх оставляет рабыню в публичном доме, но она остается только его собственностью до тех пор, пока ему этого хочется.

– И он не может забрать ее? – спросил герцог.

– Нет. По новым правилам это невозможно. Хотя она и принадлежит своему новому хозяину, человек, привезший ее в Алжир, часто «сдает ее внаем» более выгодному покупателю.

Герцог не проронил ни слова.

– Месяцев через шесть шейх, как правило, отправляется на поиски новой девушки для своих развлечений, а предыдущую продает по более низкой цене, и та становится обыкновенном обитательницей публичного дома, зарабатывающей деньги для патрона, – продолжал Власов с многозначительным жестом. – Конец угадать не трудно – когда девушка теряет привлекательность или становится наркоманкой, ее выбрасывают на улицу.

– То есть на верную смерть? – заметил герцог.

– Некоторые устраиваются уборщицами в отели, кто-то просит милостыню, но ни одна не живет долго.

– Это ужасно! – воскликнул герцог.

– И самое ужасное то, что работорговля набирает силу, и особенно велик спрос на европейских женщин.

– А много среди них англичанок? – поинтересовался герцог.

– Думаю, что мало, – ответил Николай. – В основном здесь продаются немки, они особенно ценятся из-за светлых волос. Очень популярны также девушки из Дании, Армении и Ливана.

– Их похищают? – спросил герцог.

– Одно время похищения приняли в Англии просто угрожающий характер, – ответил Николай, – но сейчас, мне говорили, все делается по-другому. Обычно девушек привлекают какой-нибудь хорошей работой.

– Какой, например? – осведомился герцог.

– Няни, актрисы или хористки. Но особенно успешно сутенеры, как правило очень привлекательные мужчины, заманивают свои жертвы перспективой выгодного замужества. Иногда они даже проходят через брачную церемонию, что, как ты понимаешь, не более, чем фарс!

– Но ведь, узнав правду, девушки могут убежать? – робко предположил герцог.

– Если даже и могут, то очень редко используют эту возможность, – сказал Власов.

– Почему?

– Потому что они становятся наркоманками. Ты знаешь, как легко здесь достать гашиш, опиум или героин. Попробовав какой-нибудь из этих наркотиков, девушка уже не может расстаться с ним, – добавил Власов, немного помолчав.

– Но можно же что-то с этим сделать? – разволновался герцог.

– Зачем? – ответил Николай Власов. – Уверяю тебя, это очень выгодный бизнес, и шейхи готовы платить за рабынь огромные суммы. Кроме того, те, кто занимается работорговлей, не распространяются об этом.

– Интересно было бы самому посмотреть, что же происходит в действительности, – сказал герцог, надеясь, что его друг сильно преувеличивает.

Он не верил, что девушки, о которых шла речь, были у себя на родине отбросами общества.

Лондон, по статистике, становился рассадником порока. Рост проституции подвергся суровому осуждению церкви и неоднократно был предметом дебатов в палате лордов и палате общин. Два года назад был принят закон о защите прав женщин и детей и закрытии домов терпимости. Закон прошел 179 голосами против 71. Это был первый бой настоящему рабству, но герцог знал, что предстоит еще много сделать для того, чтобы закон начал действовать и контролировать, казалось бы, безнадежную ситуацию, сложившуюся в больших городах.

Остаток дня герцог провел на вилле Шалимар со своими друзьями. Ему очень интересно было услышать об успехах Николая Власова и его планах на будущее. После изысканного завтрака мужчины пошли в сад, а госпожа Власова осталась в доме.

В тени цветущих акаций стояли широкие удобные кушетки. Сад был напоен ароматом цветов, пели птицы, а внизу простиралась величественная панорама голубого моря. Лежа на спине и глядя на небо сквозь ветви акаций, герцог по-настоящему отдыхал и впервые после отъезда из Монте-Карло был в ладу с самим собой. Ему всегда не хватало Николая Власова, его обаяния, верности, а больше всего житейской мудрости, на которую герцог в свое время мог рассчитывать в любую минуту. С Николаем можно было как ни с кем другим серьезно и откровенно поговорить. Они дружили крепче, чем родные братья, с тех пор, как герцог поступил в Оксфорд. Николай Власов тогда уже кончал университет, но они привязались друг к другу, и теперь уже ничто не могло их разлучить.

– Что ты пишешь? – спросил Этерстон несколько ленивым голосом, но вопрос не был праздным: герцога это действительно интересовало.

– Я пишу повесть, – ответил Николай. – Это история паломничества одного человека в поисках самого себя!

Герцог знал, что его друг склонен к мистике, и спросил:

– Это то, что ищем все мы?

– Конечно, – согласился Николай Власов. – Мы все хотим найти свою Мекку, но на этом нелегком пути встречаем слишком много препятствий.

– А ты нашел свою Мекку?

– Я нашел свою жену, что одно и то же, – ответил Николай. – Я всегда считал, что в жизни мужчины обязательно должна быть женщина, которая является неотъемлемой частью его самого.

– В моей жизни было много женщин, – с несколько циничной улыбкой заметил герцог.

– Я это знаю, – ответил его друг, – но среди них не нашлось ни одной, которая была бы создана для тебя.

– Откуда тебе это известно? – удивился герцог.

– Потому что это предельно просто. Это половинка твоей души.

Герцог был так поражен, что не мог произнести ни слова, а Николай Власов продолжал рассуждать:

– Я пытаюсь показать в своей книге, что женщина подобна цветку на дороге одинокого путника. Страсть, если за нею не стоит нечто более глубокое, умирает так же быстро, как увядают цветы.

– Но она может доставить большое удовлетворение, – сказал герцог, подумав о леди Милли.

– Ну конечно, – согласился его друг. – Физическая любовь мужчины и женщины – это выражение небесной воли к созиданию. Но в жизни есть вещи гораздо более важные.

– Встреча душ! – иронически заметил герцог. – Существует ли она в действительности, Николай?

– Разве можно сомневаться, что любовь к женщине, ставшей частью тебя самого, дана нам Богом, а суррогат подлинного чувства – не что иное, как козни дьявола? Но мужчина обязательно должен раскрыть себя в своем паломничестве, – помолчав, добавил Власов.

Герцог подумал над словами друга и спустя минуту спросил:

– А если мужчина так и не встретил женщину, которая была бы половинкой его души, хотя это выражение мне кажется чересчур высокопарным?

– Тогда он должен быть готов к суррогатам, подделкам, бледным копиям настоящей любви, – сказал Николай, – и всегда сознавать, что он ущемлен и обманут.

– Мне кажется, ты слишком многого хочешь! – оживился герцог.

– А разве мы не искали самого красивого в жизни? – спросил Николай. – В Оксфорде мы были уверены, что весь мир будет принадлежать нам!

– И ты не был разочарован? – в голосе герцога звучал вопрос, а не утверждение.

– Я одарен Богом, как никто другой, – ответил Николай, – но, к своей чести, могу сказать, что сразу, как увидел Фелицу, я понял, что это она.

– Неужели это действительно так и было? – удивился герцог.

– Я увидел ее на балу в Зимнем дворце среди великолепия, блеска и необычайной изысканности одного из самых богатых дворов мира. Мне показалось, от нее исходит чистый белый свет. Ты думаешь, я преувеличиваю, но я уверен, вокруг нее была аура, по которой мне стало ясно, что это женщина, созданная для меня. Она принадлежала мне, – добавил он, помолчав.

– Ты в этом был абсолютно уверен? – спросил герцог.

– Уверен так, как ни в чем еще не был уверен в своей жизни, – ответил Власов. – Я подошел к ней, не видя никого и ничего, кроме ее лица, и она потом призналась мне, что как только взглянула на меня, сразу же поняла, что я мужчина, о котором она всегда мечтала.

– Почему же со мной такого не случается? – задумчиво произнес герцог.

– Ты должен верить, – улыбнулся Николай Власов, – и это свершится!

– Сомневаюсь! – сказал герцог.

– Ты только должен задать себе вопрос, готов ли ты, если это произойдет – а я убежден, что так и будет, – готов ли ты бороться за свою судьбу?

– Ты-то, конечно, свое счастье выстрадал, – спокойно заметил герцог.

– Это не совсем так, – возразил Николай. – Просто я сбросил с себя старые лохмотья и надел доспехи, в которых готов бороться не только со всем миром, но и с самим небом за свою любовь.

– Я завидую тебе, – признался герцог. – Черт возьми, Николай, я завидую тебе! Почему я не могу найти женщину, которая подняла бы меня до таких высот восторга, которые я слышу в твоем голосе?

– Вероятно, ты не туда смотришь, – сухо заметил его друг.

– По дороге сюда, – сказал герцог, – я думал о невольничьем рынке, который существует в нашем так называемом обществе.

Николай Власов удивленно посмотрел на друга, а тот продолжал:

– Если девушек насильно выдают замуж за богатого и влиятельного «покупателя», а мужчин вроде меня всеми правдами и неправдами вынуждают стать этими «покупателями», – не тот же ли это самый невольничий рынок?

Николай Власов рассмеялся:

– Бедный! Тебя еще пытаются женить?

– Пытаются, – ответил герцог.

И он рассказал другу о том, что произошло в казино и что сказала ему графиня Минторп.

– Тебе надо отправиться в путешествие, – посоветовал Николай. – Ты будешь вне опасности, которую описал столь живо, и откроешь для себя много нового.

– Я бы отправился хоть завтра, – сказал герцог, – если бы знал, что мне не придется наносить бесконечные визиты.

Николай Власов опять рассмеялся:

– Мне все это слишком хорошо знакомо! Прием у британского посла, аудиенция у короля и премьер-министра и наконец местные красавицы, которых выставляют перед тобой, как на параде! И вот, произведя на всех превосходное впечатление английского дворянина за границей, ты направляешься в следующий порт!

Герцог тоже засмеялся, но несколько неестественно.

– Расскажи же конец твоей истории, – нетерпеливо сказал Николай Власов.

Герцог не мог говорить о леди Милли даже с лучшим другом и главным образом потому, что сам не понимал, какие чувства он испытывает к ней. Она настолько прочно вошла в его жизнь за последние полтора года, что даже после ссоры этой ночью он не мог поверить, что все кончено. Очень часто, гораздо чаще, чем он признавался самому себе, герцог был близок к решению жениться на Милли. Теперь же он чувствовал себя похожим на лошадь, пришедшую в замешательство от незнакомого предмета на дороге. Он спрашивал себя, что Николай подумает о Милли? Поверит ли он в то, что Милли стала частью его души?

Внезапно у герцога мелькнула мысль, что ведь он не знает, какая у Милли душа. Они никогда не говорили на эту тему, и он знал, что ему было бы очень трудно завести подобный разговор. Этерстон также ясно отдавал себе отчет, что ни с одной из своих приятельниц он не мог бы говорить о том, о чем только что беседовал с Николаем. Женщины в его жизни существовали лишь для развлечения – чтобы веселить его и развеять его дурное настроение, чтобы его лицо никогда не было хмурым.

Милли пыталась в этом преуспеть в последние четыре дня.

Герцог знал: причина ссоры была в том, что он не пошел в ее спальню, как она ожидала; что он не стал предаваться с ней любви, как она настаивала; и в результате она открылась ему той стороной, которую он раньше в ней и не подозревал.

«Нет», – сказал он себе после недолгого размышления, он был уверен, что у Милли нет души, как нет ее, без сомнения, и у него самого.

– Ну, и ты твердо решил, что не женишься на ней? – нарушил ход его мыслей Николай Власов.

– Откуда ты знаешь, что я думаю именно об этом? – изумился герцог.

– Да это же ясно и ребенку! Графиня Минторп – так, кажется, ее зовут? – не могла тебя расстроить до такой степени, что ты мгновенно покинул казино и приехал сюда на рассвете разочарованным циником!

– Неужели у меня был такой вид? – спросил герцог.

– Я прекрасно знаю тебя, – ответил Николай. – Ты считаешь себя грубым и безжалостным. В действительности же, хотя ты скорее умрешь, чем признаешь в этом, ты чувствителен и романтичен!

– Это абсолютная неправда! – отрезал герцог.

Его друг засмеялся:

– Я знаю, что ты будешь отрицать то, что я сказал. Но ведь мы дружим слишком давно, чтобы я не мог видеть тебя насквозь. Ты всегда был избалован своим богатством, но ты все же мыслящий человек. Кроме того, у тебя сильно развита интуиция, к голосу которой, однако, ты редко прислушиваешься.

– Ты говоришь как предсказатель судьбы на базаре, – заметил герцог.

– Но я гораздо более точен, чем любой из этих шарлатанов, – улыбнулся Николай.

– За что я тебя люблю, так это за то, что ты всегда понимаешь, что я хочу сказать.

– Можно ли говорить о чем-нибудь подобном с кем-нибудь из этих ничтожеств, которые толпятся вокруг рулетки в казино? Как сейчас я вижу этих женщин с пальцами, похожими на когти, мужчин, наблюдающих за шаром с сосредоточенностью ястреба! – Николай приложил руку к стоящему рядом дереву. – Они жаждут только денег, денег, денег! – все больше распалялся он. – Но это все равно лучше, чем эмоциональный застой.

– Продолжай, – нетерпеливо произнес герцог. – Я обожаю риторику!

– Ты прекрасно знаешь, что я хочу сказать, – ответил Николай. – Сосредоточенность, честолюбие, тяга к приключениям – все это не менее захватывающе, чем езда на бешеной лошади, восхождение на заснеженную горную вершину или переход опасной реки вброд!

– Ты хочешь сказать, что имеют значение только усилия, которые мы прикладываем к достижению цели, – довольно игриво заметил герцог.

– Да, и эти усилия надо приложить, а увенчаются ли они успехом – это уж зависит от Бога.

– Я подозреваю, что ты призываешь меня совершить паломничество! – сказал герцог.

– Пытаюсь! Забудь то, что было на твоем пути, и иди дальше, – уговаривал Этерстона его друг. – Кто знает, что тебя ждет за горизонтом?

– Готов держать пари, ответил герцог – что там изобилие этих хорошеньких и очень дорогих цветов.

– Но ведь дальше открываются новые и новые горизонты, – спокойно сказал Николай Власов.

Экипаж подъехал к входу в Казбу, и Николай Власов приказал кучеру остановиться.

Рынок располагался вокруг первоначальной Казбы, которая была цитаделью и дворцом династии Деев до того, как французы захватили город в 1830 году. Они разгромили сорокатысячное войско арабов, и, таким образом, был положен конец тиранству, превратившему Средиземное море в самое опасное в мире.

Алжир отличался очень пестрым национальным составом: здесь можно было встретить и мавров арабо-испанского происхождения, и бедуинов, которые составляли большинство населения и которые жили в горах, и представителей чистой расы, которые сохранили не только черты древних греков и римлян, но и их законы, а также некоторые древние христианские традиции в своей религии. И весь этот народ в характерных цветастых одеждах собрался в небольшом арабском городке вокруг Казбы.

Выйдя из экипажа, герцог и Николай Власов еще некоторое время поднимались по узким крутым улочкам, прежде чем приблизились к великолепному дворцу Деев.

Еще дома Николай Власов дал герцогу арабский головной убор и черный плащ.

– Говори по-французски, – велел он другу. – Никто ни под каким видом не должен узнать, что ты англичанин, иностранец!

– А как же ты, ты ведь тоже иностранец? – недоумевал герцог.

– Я писатель, к тому же постоянно здесь живу. Ведь это только в Англии писатели не в почете!

Герцог рассмеялся:

– Это верно. Англичане всегда с подозрением относились к человеку, которого считали слишком умным.

– Своему писательскому успеху я обязан именно тем, что увидел места, куда не допускаются посторонние и где любопытного ждет кинжал в спину!

– Теперь я понимаю, какая честь мне оказана, – пошутил герцог.

– Со мной ты, конечно, будешь в безопасности, – ответил Николай, – но, когда идешь по здешним темным аллеям, лучше быть похожим на араба. А так как ты вполне сойдешь за моего друга-француза, то ни у кого не возникнет лишних вопросов.

Герцог чувствовал, что за ними давно наблюдают, хотя и не видел, кто именно.

Большинство лавочек было закрыто, но некоторые еще работали при свете ламп или свечей, и даже в этот поздний час было где выпить чашечку кофе. Словом, все здесь было именно так, как тогда, когда его яхта подходила к Алжиру. Запах сандалового дерева, серой амбры, раскаленного песка – все это создавало непонятный, таинственный, непередаваемый словами аромат Северной Африки. Аромат этот невозможно было спутать ни с каким другим, так же как аромат Парижа или Лондона.

Они уже почти поднялись на самый верх, когда Николай Власов вдруг остановился у двери высокого дома, в котором не было окон. Он три раза постучал, и вскоре дверь открылась. Власов обратился к слуге по-арабски, тот жестом пригласил их войти и плотно закрыл за ними дверь.

Они прошли несколькими темными коридорами, потом через двор, где в каменном бассейне журчал небольшой фонтанчик. Слуга взял у герцога головной убор и плащ, и они вошли в комнату, где человек двадцать арабов среднего возраста лежали на низких диванах, стоящих вдоль трех стен комнаты: четвертая стена была украшена дорогим персидским ковром. Многие курили опиум и опустошали серебряные блюда с едой, стоящие на маленьких бронзовых столиках. Николая Власова и герцога пригласили сесть на два стоящих рядом дивана.

Герцог подумал, что здесь, видимо, обсуждается купля-продажа рабов. Шейхи не переговаривались в ожидании, что же будет дальше. Герцог и Николай Власов тоже хранили молчание.

После них больше никто не пришел, и, казалось, комната была переполнена, а все диваны заняты.

По пушистому ковру прохаживался человек, который, вероятно, был патроном. Он сначала по-арабски, затем по-французски сказал, что, хотя и пригласил сюда своих клиентов сегодня вечером, но полагает, что девушки, которых они сегодня увидят, пробудут на его попечении по крайней мере еще несколько дней, потому что их только что привезли в Алжир, и они еще не обучены и не до конца понимают, где находятся.

– Значит, их накачали наркотиками, когда сюда отправляли! – шепнул Николай Власов герцогу.

– Что он имеет в виду, говоря, что они не обучены? – поинтересовался герцог.

– То, что он еще не преподал им правил эротических отношений, которые теперь станут их профессией.

Патрон просил снисхождения у своих именитых гостей, хотя был уверен, что их весьма позабавит эта его игра в учителя.

Шейхи тихо зашептались, и патрон что-то очень резко добавил по-арабски, но что именно герцог, разумеется, не понял, да и не особенно жалел об этом.

По сигналу патрона два евнуха вывели девушек на помост. Один из них шел впереди, другой замыкал шествие. Герцог сразу догадался, что это не только мешало девушкам убежать, но и покупатели не могли уйти со своим живым приобретением, не заплатив. Он сидел рядом с так называемым помостом и мог видеть девушек лучше, чем все присутствующие в комнате.

Они были очень молоды, и все их одеяние состояло из расшитых золотом тонких газовых покрывал до колен, не скрывающих, конечно, их наготу.

Девушки стояли неподвижно, как их, вероятно, научили, и герцог насчитал, что их было десять, в то время как покупателей было вдвое больше. Это, конечно, предвещало бурную схватку на торгах, что очевидно и нужно было патрону.

В трех девушках герцог безошибочно угадал немок по их пышным бюстам и очень светлым волосам. И хотя в Германии они явно не занимали высокого положения в обществе, их красота не могла ускользнуть от мужского глаза.

Две были датчанки или шведки, одна голландка, две армянки, но внимание Этерстона привлекла девушка, которую он заметил несколько позже. Она стояла ближе всех к герцогу, тем не менее он не сразу обратил на нее внимание, так как голова ее понуро склонялась к груди, а на лицо ниспадали длинные светлые волосы. Евнух что-то очень резко сказал ей, и герцог заметил, что она вся задрожала, хотя все-таки усилием воли подняла голову и старалась прямо смотреть вперед.

Глаза девушки были полны ужаса, и только сейчас, сам не понимая почему, Этерстон догадался, что она англичанка. Она была гораздо тоньше и изящнее остальных девушек и обладала какой-то особой грацией, отличающей ее от плотных, коренастых немок, стоящих на другом конце помоста. У нее было лицо сердцеобразной формы, маленький прямой нос и четко очерченные чувственные губы. Даже невооруженным глазом можно было заметить, что она принадлежала к совершенно иному классу, нежели остальные женщины.

Затем Этерстон заметил еще одно отличие, вначале ускользнувшее от его глаз. Дело в том, что зрачки остальных девяти девушек были расширены, и глаза их казались почти черными от наркотиков, тогда как англичанка, как стало ясно герцогу, еще не успела испробовать опасного зелья.

Он пытался догадаться, как же она попала на невольничий рынок. Девушка была очень молода, и, чем больше герцог смотрел на нее, тем более убеждался, что происходила она из благородной семьи.

Немка и голландка, вероятно, были из прислуги, армянки и ливанки обладали неким шармом, позволяющим думать, что они, может быть, даже пробовали свои силы на сцене, пока их не заманили или помимо их воли не вывезли в Алжир. Одна армянка смотрела вызывающе-смело, ливанка, скорее всего, не отличалась большим умом и с трудом сдерживалась, чтобы не захихикать. Она, однако, была довольно миловидна и, кроме того, могла привлечь арабов своим пышным бюстом.

Взгляд герцога снова остановился на англичанке, и в это время патрон вышел вперед и сказал, что будет предлагать девушек по очереди, и обладателем рабыни станет тот, кто сможет как можно дороже заплатить.

– Разрешите мне, однако, напомнить вам, господа, что женщина не должна отлучаться из этого дома. Она будет вашей, пока вы этого хотите. Потом вы можете перепродать ее.

Шейхи начали ворчать, ведь правила эти были прекрасно известны, и не стоило лишний раз тратить время на ненужные разъяснения.

– Ну что же, начнем торги? – спросил патрон.

Старик, сидевший в дальнем конце комнаты, осведомился, нельзя ли сначала посмотреть девушек поближе.

– Я хочу знать, что я покупаю! – резко сказал он.

Патрон разрешил всем желающим подойти к девушкам, которых они намеревались купить, запретив им, однако, прикасаться к будущим рабыням и вступать с ними в разговоры.

Старик, попросивший позволения получше рассмотреть девушек, встал и прошел через всю комнату. Герцог понял, что шейх страдал очень распространенной в Африке болезнью глаз, и сразу догадался, почему ему было трудно рассмотреть «товар» на расстоянии.

Этерстон подождал, пока полдюжины мужчин рассматривали девушек, словно животных, вглядываясь в их тела, покрытые прозрачными газовыми покрывалами. Потом и он поднялся с дивана и, к немалому удивлению Николая Власова, подошел к англичанке. Герцог посмотрел на нее, она на него. Подобного выражения лица он еще не видел ни у одной женщины. Девушка вначале отшатнулась, по что-то в облике Этерстона внушило ей доверие, и она почти неслышно прошептала по-английски:

– Спасите… меня! Спасите… меня!

Несмотря на то что она говорила очень тихо, евнух услышал ее слова. Он что-то очень резко сказал девушке и замахнулся на нее рукой. Герцог хотел силой остановить его, но сдержался и вернулся к своему дивану.

– Осторожно! – шепнул ему по-французски Власов.

– Я намерен купить ее.

– Если ты даже это и сделаешь, тебе все равно не разрешат забрать ее отсюда.

– Я все равно куплю ее. Это, по крайней мере, даст мне время подумать, что можно сделать для ее спасения.

– Но это же безумие! – отрезал Николай Власов. – Я не для этого привел тебя сюда.

– Да ты только взгляни на нее, – мягко произнес герцог.

– Согласен, что она англичанка, и очень красивая, – признал Николай Власов, – но ты ничего не можешь сделать для женщины, которая попалась к ним в сети. Они никогда ее не выпустят.

– Они, конечно, запросят за нее огромную сумму? – осведомился герцог.

– Сомневаюсь, – ответил Николай. – Здесь свои правила, и я подозреваю, что этот человек просто посредник. Всем заправляют более высокие чины. – Бросив взгляд на патрона, он продолжил: – У этого человека нет средств, чтобы платить сутенерам за блестящее содержание публичного дома и за свой счет перевозить женщин из всех частей Европы.

Эти слова вернули герцога на землю.

Однако, снова взглянув на англичанку, он понял, что, каким бы безумием это ни было, он не может допустить, чтобы она осталась здесь. Она резко отличалась от стоящих рядом с нею женщин и к тому же, как заметил его друг, была необычайно красива, но не кричащей плотской красотой ее товарок по несчастью. У герцога сложилось впечатление, что не попади они в Алжир, их все равно не миновало бы занятие древнейшей профессией.

Англичанка была иною, и все-таки герцог цинично спрашивал себя, может быть его просто очень искусно обманывают?

Со стороны патрона было очень умно выставить на продажу девушку, которая резко выделялась среди остальных. Почему же ее не накачали наркотиками, как других?

Все это очень интересовало герцога, но он прекрасно понимал, что ею друг не шутит, советуя ему быть осторожным. Хотя они и говорили по-французски, их поведение могло насторожить всех присутствующих, а, побывав в Алжире уже не один раз, герцог знал, что человек, вызывающий подозрение, нередко кончал свою жизнь с ножом в спине.

Усилием воли он заставил себя снова непринужденно расположиться на диване и медленно цедить поставленное перед ним шампанское, заедая его леденцами, приготовленными из орехов и меда – любимым лакомством мусульман, которым религия запрещала употреблять алкоголь.

Наконец, внимательно осмотрев будущих рабынь, шейхи, шаркая ногами, вернулись на свои места, и торги начались.

Первой была продана одна из немок. Ею заинтересовались сразу три шейха, досталась же она одному из них, чей исключительно гордый вид говорил о том, что он стоит во главе очень крупного племени. Немку сразу же увели, и шейх последовал за ней. Затем за очень высокую цену были проданы одна из армянок и датчанка. Следующую немку купили еще дороже, чем первую.

Патрон осмотрелся, и герцог вдруг догадался, что ливанку и вторую армянку он придерживает на конец торгов, так как из-за них могла разгореться наиболее оживленная борьба.

Девушки, ничуть не смущаясь, улыбались шейхам, оставшимся в комнате, и бросали на них довольно кокетливые взгляды.

Патрон поманил пальцем англичанку, смотревшую не на него, а вдаль, как бы не в силах видеть происходящее.

Герцог заметил слабое биение жилки у нее на шее, говорящее о том, как она напугана, а руки ее были так крепко сжаты, что даже суставы побелели. Девушка не подчинилась патрону, и евнух подтолкнул ее. Она безнадежно оглядывалась по сторонам, как зверек, которого загнали в угол и который не может спастись бегством. Постояв немного, она сделала несколько шагов вперед.

Патрон описал ее, как и предполагал герцог, как нетронутую, очень молодую и очень привлекательную англичанку. Говорил он таким тоном, что герцог чувствовал: будь у него сейчас пистолет, он не задумываясь застрелил бы этого человека.

Патрон попросил всех предлагать цену.

Герцог обладал достаточным опытом участия в аукционах, чтобы немедленно не ввязываться в игру, и поэтому занял выжидательную позицию.

Сумма, предложенная шейхом, хранившим до этого момента молчание, была настолько мала, что патрон рассмеялся. Другой покупатель предложил на двадцать фунтов стерлингов больше. Первый шейх в свою очередь тоже поднял цену, между ними началась своего рода дуэль, и герцогу стало ясно, что оба были заинтересованы не столько в девушке, сколько в том, чтобы просто досадить друг другу. Наконец он понял, что пришел его черед, и неожиданно для всех вступил в торги.

Этерстон поднял последнюю сумму всего на десять фунтов стерлингов, справедливо считая, что было бы достаточно опрометчиво привлекать к себе слишком пристальное внимание. Его соперник назвал еще большую цифру, и цена оказалась равной той, которую предлагали за других девушек. Затем один из шейхов вышел из борьбы и устремил свой взор на армянку, а другой продолжал торговаться, хотя и не с таким энтузиазмом, как раньше. Герцог прибавил еще двадцать фунтов стерлингов, и торги за англичанку на этом закончились.

Довольный успешной сделкой, патрон жестом велел герцогу последовать за девушкой, которую уже уводили из комнаты, Герцог встал и, прежде чем выйти, наклонился к Николаю Власову и шепнул ему:

– Если поедешь домой, пришли за мной обратно экипаж. Он мне очень скоро понадобится.

– Ради Бога, – сказал его друг, – только не рискуй. Дело этого не стоит.

– Не ты ли сегодня учил меня бороться за осуществление своих желаний? – улыбнулся герцог.

Не дожидаясь ответа, он вышел из комнаты. За дверью у него немедленно потребовали деньги, которых, к счастью, у него оказалось достаточно, чтобы заплатить нужную сумму.

У герцога осталось только несколько фунтов стерлингов, но он знал, что их придется отдать за напитки, которые обязательно принесут в спальню.

И действительно, когда Этерстон вошел в комнату, где его уже ждала англичанка, сразу же вслед за ним слуга принес на подносе французское бренди, алжирское вино, шампанское, а также несколько очень невкусных местных фруктовых ликеров.

Слуга поставил поднос на стол, получил от герцога остатки содержимого бумажника и откланялся.

Когда слуга вышел, герцог проследил, чтобы тот не закрыл их снаружи, чего вполне можно было ожидать.

Глазами, полными страха, с мертвенно-бледным лицом девушка неотрывно наблюдала за ним, крепко сцепив на груди руки.

Герцог обернулся к ней.

– Почему вы… купили меня? Почему меня продали? – испуганно спросила она. – Я… не понимаю. Я… не знаю… что происходит.

– Постарайтесь успокоиться, – мягко произнес герцог. – Я хочу вам помочь.

– Заберите меня отсюда… Пожалуйста, заберите меня, – взмолилась она.

– Это не так легко, – ответил герцог, подойдя к окну, загороженному элегантной, но довольно крепкой решеткой, делающей комнату похожей на тюремную камеру.

Выйти отсюда можно было лишь через дверь, с другой стороны которой было с полдюжины слуг-арабов, которые, конечно, находились здесь не случайно. Чтобы выйти на улицу, нужно было миновать двор и пройти мрачными тенистыми аллеями.