Текст книги "Разбитое сердце"
Автор книги: Барбара Картленд
сообщить о нарушении
Текущая страница: 7 (всего у книги 19 страниц) [доступный отрывок для чтения: 7 страниц]
Глава восьмая
В чем британцам нельзя отказать, так это в том, что их вывести из равновесия невозможно. Хотелось бы знать, что является этому причиной – выработанная столетиями привычка или отсутствие воображения.
Пока мы ехали в поезде, два раза прозвучал сигнал воздушной тревоги, и никто по этому поводу не выказал беспокойства, но едва мы прибыли в Глазго и вышли на станции, мечтая поскорее позавтракать и умыться – как делаешь всегда после долгой дороги, – как сирены завыли снова.
Вокзальный служитель остановил нас:
– Спуститесь в укрытие.
И тут взрыв сотряс здание с такой силой, что на какое-то мгновение земля заходила ходуном под моими ногами.
– Полагаю, что нам лучше спуститься в бомбоубежище, – невозмутимо проговорил Питер и возглавил путь с моим чемоданом в руках.
Спустившись под землю, мы оказались в просторном и ярко освещенном убежище, где сидели самые разные по виду и положению люди. Признаюсь честно, внутри царила неожиданная для меня обстановка.
Все говорили и обменивались мнениями, не обращая никакого внимания на доносящийся сверху грохот и сотрясения, все продолжавшиеся над головой. Питер также удивил меня.
Рядом с нами расположилась бойкая женщина, по виду прислуга или уборщица, и она стала оживленно переговариваться с Питером. Оставив свою чопорность и корректность, присутствующие в общении со мной, он показался мне в этот момент куда более симпатичным, чем когда-либо прежде. Вокруг взрослых сновали дети; один мальчик сломал свою заводную машинку и попросил Питера починить ее, a когда тот выполнил его просьбу, с радостным криком присоединился к стайке ровесников.
– Ну, эти ни о чем не беспокоятся, правда? – улыбнулся мне Питер.
– Как и все остальные здесь, – ответила я.
Потом, осмотревшись по сторонам, я поняла, что окружает нас в основном рабочий люд – в основном немолодые женщины в платках – и сказала:
– Для вас это, может, и совсем неплохо – возможно, при таком положении дел ваша страна станет по-настоящему демократической…
– Мы всегда становимся демократичными, как вы изволили выразиться, во время опасности, – строго ответил Питер. – Те, кто никогда не был на передовой, не могут понять, каким великим уравнивающим всех фактором является война.
Он произнес эти слова очень серьезным тоном, и я вдруг ощутила, насколько дешевой была моя попытка поддеть его. Забавно, конечно, но, находясь среди этих англичан, начинаешь понимать, что уж в чем-то важном и главном-то они разбираются превосходно.
Конечно, манеры их способны взбесить кого угодно… Впрочем, хватит об англичанах, ведь я находилась уже в Шотландии, хотя Шотландия эта оказалась совсем не такой, как я ее себе представляла.
Глазго вселяет в меня страх своими длинными улицами, вдоль которых выстроились угрюмые дома, так контрастирующие с более богатыми кварталами. Тем не менее даже самые благополучные районы этого города кажутся мне унылыми. Не знаю, как объяснить, что я имею в виду, но мне кажется, что этот город поколение за поколением строили люди, знавшие в своей жизни только страдания и жертвы. Быть может, я ошибаюсь, но именно такое впечатление сложилось у меня от Глазго.
Когда прозвучал отбой – достаточно скоро, очевидно, этот налет не относился к тем, которые здесь называют серьезными, – мы покинули бомбоубежище и направились к гостинице, где Питер забронировал номер, в котором мы могли оставить свои вещи и привести себя в порядок прежде, чем отправиться за киоском.
После того как мы взяли носильщика и двинулись в гостиницу, Питер как-то притих.
– В чем дело? – поинтересовалась я.
– Я беспокоюсь за вас, – ответил он. – Мела, вы совершенно уверены в том, что мы все делаем правильно?
– О господи! – воскликнула я. – Что за страхи, Питер?! Вам следовало бы родиться женщиной.
Не обращая внимания на выпад, он спокойным тоном продолжил:
– Лучше, чтобы вы передумали. Мне по-прежнему кажется, что вы просто не представляете, с чем имеете дело, и, если нас не ждет неожиданная опасность, вы найдете наше занятие скучным и глупым.
– Да будет вам! – возмутилась я. – Мы уже касались этой темы, и не однажды. Я уже говорила вам, что именно собираюсь делать, и если кто-то способен помочь мне – так только вы. Я намереваюсь во что бы то ни стало реализовать свой замысел.
– Да будет так, – послушно промолвил Питер, входя следом за мной в здание гостиницы.
Оставив там мой багаж и оплатив мой номер, он распорядился, чтобы портье вызвал ему такси.
– Но зачем? – удивилась я. – Куда это вы собрались?
– В другой отель.
– Какой абсурд! Мы вполне можем остановиться здесь вместе, я вполне доверяю вам. – сказала я, усмехнувшись, и на сей раз смутился Питер.
– Дело не в этом. Мне приходится думать о вашей репутации, а если честно, и о моей собственной. Помимо общепринятых приличий, мне приходится учитывать и возможную реакцию избирателей.
После небольшой паузы он продолжил:
– Видите ли, нам, британцам, до сих пор приходится придерживаться пуританских представлений о том, что прилично, а что нет, и мой более чем респектабельный электорат не сможет понять причин, заставивших столь красивую незамужнюю девушку остановиться в одной гостинице с таким закоренелым холостяком, как я.
Заканчивал он свою сентенцию уже с улыбкой на губах, однако я могла видеть, что говорит он вполне серьезно.
– Ну ладно, – сказала я, – раз уж у вас такие нравы. Но, с моей точки зрения, это все очень уныло и глупо.
А что еще могла я сказать в подобной ситуации? И в легкой задумчивости по растянувшимся на целую милю коридорам я направилась к выбранному для меня Питером номеру.
По счастью, мой номер располагал гостиной, что, по словам Питера, означало, что он имеет право подняться ко мне наверх – иначе нам пришлось бы встречаться в общей гостиной.
Итак, я распаковала вещи, переоделась в самую простую и удобную одежду и стала ждать Питера. Он явился за мной очень скоро, a затем мы на такси доехали до находящейся недалеко от гавани небольшой улочки, где нас ожидал киоск.
По дороге мы видели много разбомбленных домов, и это горестное зрелище, вид этих людей, копавшихся в груде развалин в поисках своих скромных вещей, едва не довели меня до слез.
Какая-то девочка безутешно рыдала над сломанной куклой, и мне захотелось немедленно остановить машину, чтобы купить ей новую, однако Питер строгим тоном напомнил мне о том, что у нас есть куда более важное дело.
– К тому же, – сказал он, – не стоит привлекать к себе лишнее внимание. Пока вы здесь являетесь всего лишь молодой женщиной, помогающей своей стране во время войны, и, кстати, вам не стоит говорить слишком много, ибо акцент с головой выдает вас.
– Мой акцент! – возмутилась я. – Слышали бы вы себя самого!
В глазах Питера вспыхнула искорка.
– Что было раньше, – вопросил он, – яйцо или курица?
Однако я не позволила вовлечь себя в спор.
– Всем известно, что англичане говорят с акцентом, – с уверенностью проговорила я, – так что обсуждать этот вопрос бесполезно.
– Говоря «всем», вы, вероятно, имеете в виду канадских и американских сыновей и дочерей Англии, покинувших родину? Я не ошибся? Что ж, буду теперь знать!
Я, разумеется, понимала, что продолжение дискуссии обрекает меня на поражение, и потому перевела разговор на другую тему, впрочем, мы уже скоро оказались на месте.
Одетая в униформу пожилая женщина передала нам автолавку, предложила расписаться в нескольких разных бумагах и сказала Питеру, что в конторе его ждет особый пакет. В пакете оказалась наша спецодежда. Удивительно, но комбинезон оказался мне к лицу, а вот Питер в новом образе потерял существенную долю присущего ему достоинства и важности.
Мы запаслись бензином, согласно рекомендации проверили товар в кузове, после чего отъехали. Питер, как я и ожидала, ехал уверенно, однако не без осторожности.
Странно, насколько характер человека проявляется в том, как он ведет машину. Тим, например, всегда устремлялся вперед, как мы с ним говорили «на миллионе миль в час», лихо срезал углы, а уж на прямых участках дороги, где не было дорожных полицейских, не ограничивал себя в скорости.
А Питер продвигался вперед неспешно, и, хотя я понимала, что тяжелому фургону такая скорость больше подходит, этот темп скоро начал раздражать меня. Я спешила скорее попасть на место, однако Питер никак не реагировал на мои попытки поторопить его.
– У меня была старая няня, – сказал он, – которая говаривала: «лучше опоздать на тридцать минут в этой временной жизни, чем оказаться в вечности на тридцать лет раньше срока». Мудрая была женщина, и чем старше я становлюсь, тем более обнаруживаю в себе согласия с этой и другими ее максимами.
– А у нас в Канаде у детей нянь, как правило, не бывает, их воспитывают собственные родители, – перешла я в нападение.
– Подозреваю, что именно потому они настолько избалованы.
– Мы совсем не избалованы, – возразила я. И задумалась: а ведь он прав. Должно быть, меня баловали всю жизнь. Я всегда получала то, что хотела; папа и мама ни в чем не отказывали мне. И то, что я не сумела заполучить Тима, стало, должно быть, первым неосуществленным желанием в моей жизни.
– А разве так уж плохо быть избалованной? – спросила я.
– Я и сам часто задавал себе этот вопрос, – произнес Питер. – Быть может, ответ содержится здесь… и здесь.
Он показал мне на два разрушенных дома, на руины, мрачно указующие в небо.
– Вы хотите сказать, что избалованный человек не сможет пережить вот это? – спросила я.
– Именно, – подтвердил Питер. – A простые люди ведут себя гораздо мужественнее – и это не газетная болтовня. Однажды вечером во время налета я оказался в Ист-энде и скажу, что я нигде не видел такой отваги, такого мужества, такого желания выстоять вопреки всему.
– Вот уж не сказала бы, что, глядя на эти дома, можно предположить нечто подобное.
– При всем своем неказистом виде они были для кого-то домом.
Его благородный ответ заставил меня устыдиться. И я подумала о том, как много значит для каждого человека дом – любовно спланированный, продуманный до последней мелочи, да хотя бы просто купленный на свои кровные деньги.
Увидеть свой дом обращенным в груду щебенки и битого кирпича, должно быть, так же больно, как если бы рухнули все надежды и вас ожидало бы будущее, полное лишь горьких воспоминаний. На мгновение горло мое перехватило, и очертания дороги впереди как бы расплылись.
– Приехали, – вдруг сказал Питер.
Мне пришлось прокашляться и проморгаться, прежде чем я сумела разглядеть, куда он показывает; внизу, в долине, дорога огибала холм, возле которого я увидела крыши и навесы какого-то кочевого на вид городка.
Мы отъехали от Глазго на несколько миль, не более, но городской пейзаж остался далеко позади, нас окружали невысокие пологие холмы и долины, где сосны сменялись вересковыми пустошами, разделенными каменными изгородями.
– Нас пустят на завод? – спросила я.
– Господи, ну конечно же нет! – воскликнул Питер. – Предприятие это секретное, мы остановимся у ворот. Я уже навел справки и узнал, что киоск женской добровольческой службы приезжает сюда два раза в неделю. Сегодня их не будет, поэтому мы не столкнемся с конкурентами.
Мы подъехали к закрытым воротам, возле которых стоял часовой. Питер удобно поставил машину и помог мне опустить борт и устроить нечто вроде прилавка. Мы едва успели приготовить все необходимое к двенадцати часам – времени обеденного перерыва, когда из ворот повалила толпа мужчин. Многие шли пешком, некоторые ехали на велосипедах.
И хотя вдоль дороги разместилось несколько кафе, а некоторые из рабочих жили поблизости и обедали дома, работы у нас оказалось хоть отбавляй.
Люди толпились у прилавка, спрашивали чай, сигареты и шоколад, пирожки с мясом и булочки улетали как на крыльях.
И только когда поток покупателей схлынул, я поняла, что мы не получили даже мимолетной возможности с кем-то заговорить; единственное, на что я оказалась способна, так это понять, что просят эти мужчины со своим странным акцентом.
Когда возле прилавка уже никого не осталось, я сказала Питеру о том, что мы ни на йоту не приблизились к осуществлению нашего плана. Он недоуменно уставился на меня.
– Боже милостивый, Мела, неужели вы рассчитывали на скорые результаты? Мы здесь – новые люди, с такими откровенничать никто не будет. Вот когда они немного привыкнут к нам, когда будут останавливаться, чтобы поболтать или скоротать время, тогда только мы получим шанс.
– Но на это могут уйти недели или даже месяцы! – простонала я.
– Возможно, – согласился Питер. – Ход событий нельзя торопить. И вы поймете это, когда пробудете здесь достаточно времени.
– Я не жалуюсь, я всего только хочу разрешить эту тайну.
– Для этого нужно терпение.
– Терпение! Терпение! Боже, меня уже тошнит от этого слова! Мне уже начинает казаться, что терпение является самой главной добродетелью.
– Возможно, так и есть – для вас, – ответил Питер.
Но прежде, чем я сумела придумать какой-нибудь остроумный ответ, появился еще один клиент и заказал чашку чая.
Мы проработали до половины второго, люди вернулись на свои рабочие места, и только тогда я позволила себе чашечку чая и пирожок с мясом. Чай был хорош, да и пирожок оказался вкусным, хотя мы брали за него всего лишь пенни.
– И что мы теперь будем делать? – спросила я.
– Будем ждать, пока люди не пойдут с работы. Они начинают уходить с половины шестого, но так как на заводе работают посменно, я договорился, что мы будем дежурить до темноты. Теперь нам нужно съездить в деревню и взять очередную партию пирожков и булочек.
– Вы предусмотрительны до мелочей, – проговорила я ворчливо.
– Я всегда работаю эффективно, – уточнил Питер.
– Но не производите подобного впечатления.
– Естественно. Нас, бриттов, с детства учат не выставлять свои эмоции напоказ. И знаете, это совсем неплохо; вам и самой было бы неприятно, если бы мы тут махали руками и трещали без умолку, словно французы или какие-нибудь другие представители романских народов.
Не понимая, дразнит он меня или говорит серьезно, я сказала:
– Как я уже говорила вам, ваше непоколебимое британское чувство собственного достоинства переварить невозможно.
– Когда привыкнете, оно, надеюсь, понравится вам…
Последние слова Питер произнес негромко, и каким-то образом я поняла, что для него они очень важны. Повинуясь порыву, я прикоснулась к его руке.
– Я не ворчу, – сказала я. – Вы великолепны. Я ценю все, что вы делаете, особенно потому, что делаете это против собственного желания.
– Вы и в самом деле так считаете?
– Что считаю?
– Что я не хочу вам помочь! Однажды, Мела, я расскажу вам, сколь много значит для меня это наше предприятие.
– Лучше расскажите прямо сейчас, – потребовала я, но в этот самый момент мы остановились у ресторана и не смогли продолжить разговор.
К семи часам вечера я совершенно лишилась сил. И когда мы возвращались назад в Глазго, я, как мне кажется, даже ненадолго заснула, припав головой к плечу Питера. Помню только, что проснулась от жуткого толчка возле склада, к которому была приписана наша автолавка. Питер взял такси и отвез меня назад в отель.
– А когда выедем завтра? – спросила я.
– Не слишком рано, – ответил он, – около половины одиннадцатого.
– Слава богу! За всю мою жизнь мне еще ни разу не приходилось так основательно потрудиться.
– Привыкнете, – улыбнулся он, – я полагаю, мы проведем здесь несколько недель.
Подумав о том, как горят мои ступни после проведенных на ногах часов и ноют плечи, утомленные неловкой позой над прилавком, я застонала, а Питер усмехнулся:
– Сама напросилась.
– Я не забыла об этом, – огрызнулась я. – Но у меня все тело онемело так, я не чувствую ни рук ни ног.
– Ну, вам нужно хорошенько выспаться – это помогает. Я, например, буду спать без задних ног.
Возле гостиницы он протянул мне руку:
– Спокойной ночи, Мела.
– Спокойной ночи, Питер. Если бы я не засыпала на ходу, то поблагодарила бы вас более воодушевленно.
– Не стоит утруждать себя такими пустяками.
Какое-то мгновение мы молча глядели друг на друга. Под козырьком над входом в гостиницу было темно, и на всей улице не было ни души, только ожидавшее Питера такси. Мне вдруг показалось, что Питер собирается что-то сказать, но он лишь молча пожал мне руку и повернулся к машине. Не знаю почему, но, проходя по большому и безлюдному холлу гостиницы, я вдруг почувствовала себя ужасно одинокой, и чувство это только окрепло, пока я ожидала лифта, чтобы подняться в свой унылый номер.
Глава девятая
Уже через три дня я почувствовала, что с меня довольно.
Конечно, торговля с киоска была делом утомительным и монотонным, но еще больше угнетала меня перспектива одиноких вечеров в гостиничном номере, так как Питер, поужинав со мной, всякий раз торопился убраться восвояси, утверждая, что мы никоим образом не должны подавать повод для сплетен.
Кто бы мог о нас сплетничать, я понять не могла, потому что гостиница была полна серьезных деловых людей, а также армейских и флотских офицеров; однако я уже успела понять, что при определенных обстоятельствах Питер может вести себя как ужасный упрямец, и любые мои слова не способны изменить его решения.
Посему, когда через три дня кое-что произошло, я не просто обрадовалась тому, что вышла на след, но и обрадовалась тому, что скуке моей и одиночеству приходит конец.
Мы как раз обслуживали уже собравшихся у киоска к двенадцати часам дня людей, активно торгуя пирожками, когда я обратила внимание на невысокого человека, который пил чай, прислонившись к борту фургона. Не знаю, почему мне пришло в голову как-то выделить его из собравшейся вокруг толпы. Может быть, потому, что он показался мне очень уж несимпатичным – у него на носу сидела огромная бородавка, придававшая ему комический облик и делавший этого человека похожим на гнома из сказки про Белоснежку.
Я раздавала чашки с чаем, сэндвичи и сигареты, когда услышала, как он обратился к подошедшему к нему мужчине. Голос его оказался в точности таким, как я и представляла – низким, хрипловатым и, как ни странно, певучим.
– А я тя заждался, Джим, – сказал он.
Джим – мужчина рослый и грубый на вид, к тому же с перебитым носом, – произнес несколько слов, которых я не разобрала, а потом коротышка с бородавкой на носу проговорил:
– Нат Грю ждет сегодня вечером Преподобного, может, подвалишь к нему в полдевятого?
Слова эти отпечатались в моей памяти, пока я повторяла вслух:
– С вас два пенса… Вам какие сигареты?.. Нет, простите, шоколад уже разобрали…
И вдруг, ослепительной вспышкой, явилось озарение!
Нат! Именно этого имени мы и ждали.
Мое открытие настолько потрясло меня, что я выронила чашку, но при этом успела бросить взгляд на то место, где только что стоял коротышка с бородавкой на носу, и увидела, что он вместе с Джимом уже шел к заводским воротам.
Кто-то из стоявших перед прилавком мужчин, сказал: «Вот неудача!», другой воскликнул: «Весь доход разбился!», но до меня не сразу дошло, что говорят они о разбившейся чашке, после чего я наполнила другую и принялась раздавать еду.
Только обслужив последнего человека, я смогла повернуться к Питеру и сказать:
– Питер, я догадалась! Его зовут Нат! Вы поняли меня? Рози сказала, что его звали вроде как Москито – она просто перепутала эти два слова – на самом деле его зовут Нат [6]6
Английские слова mosquito (москит, комар) и gnat (комар, мошка, москит) – синонимы.
[Закрыть]!
Я была настолько взволнована, что слова сами собой вырывались из моего рта. После того как я несколько раз пересказала подслушанный короткий разговор, Питер наконец понял, о чем я говорю, и проговорил:
– Возможно, вы и правы. Исключить этого нельзя.
– Как это, возможно?! Конечно же я права! – настаивала я на своем. – Но Питер, как нам теперь узнать остальное – где живет Нат Грю и кто такой Преподобный?
– На эти вопросы должна ответить полиция, – ответил Питер.
– Полиция! – воскликнула я. – И что они смогут узнать? Вторгнутся в это дело и распугают преступников прежде, чем мы сумеем что-то узнать.
– Возможно, они ничего и не узнают, – невозмутимо ответил Питер. – Ваша догадка вообще может оказаться случайным совпадением. Но ваше предположение, что имя Нат в подсознании Рози было связано со словом «москит», мне кажется разумным.
– Наконец-то вы со мной согласились! Похоже, мы действительно получили ключ к разгадке! – воскликнула я. – Ах, Питер, неужели мы оказались на верном пути?
– Не надо так волноваться, – с возмутительным спокойствием ответил Питер. – Мела, вы должны с большей выдержкой относиться к этому делу.
– Боже, Питер! А как по-вашему, с чем еще я сидела последние три дня в этом мрачном городе?
– Вам было так скучно?
– До омерзения. А вам?
Помедлив немного, Питер проговорил:
– Ну, я бы так не сказал. Это были в чем-то необычные, в чем-то интересные дни, и потом мне нравится быть с вами.
– Ах, Питер, – ответила я, – вы заставляете меня чувствовать себя грубой и безответственной особой. Вы были так милы со мной, но дело в том, что я ужасно нетерпелива и всегда спешу.
– Действительно, я никогда еще не встречал человека, живущего в такой спешке. Вам придется научиться спешить медленно, такова старинная английская традиция.
– Но мне претит всякое промедление. Я хочу спешить – упрямо, быстро, настойчиво. Мне хотелось бы уколоть булавкой всех вас, устроить фейерверк под вашими любимыми креслами, расшевелить вас тем или иным образом.
Питер рассмеялся.
– Прямо небольшой ураган! А знаете, мне начинает нравиться, когда меня вдруг подхватывает этот вихрь.
– Вот и не надо смотреть на меня сверху вниз, – возразила я, – и будет лучше, если мы прибавим скорости.
Мы уже возвращались в Глазго, и мне казалось, что Питер ведет машину с той же возмутительной осторожностью, что и утром, когда перед нами был еще целый день.
– У нас еще много времени, – умиротворяющим тоном проговорил Питер. – К тому же я хочу довезти вас до гостиницы в целости и сохранности.
– Ох, – воскликнула я, топая ногой, – ей-богу, я вот-вот закричу!
– Ну и кричите! Серьезно, Мела, к этому делу следует отнестись с осторожностью. Не стоит лезть на рожон и делать из себя дураков.
– Я не боюсь ни того ни другого, – пренебрежительно заметила я.
– А я, напротив, постарался бы избежать и того и другого, и, как мне ни жаль, вам придется смириться с тем, что я буду следовать собственной тактике.
Мне хотелось высмеять его, восстать против его власти, и тем не менее, не знаю по какой причине, я не смогла этого сделать.
Я только бросила взгляд на его внимательное, обращенное к дороге лицо, увидела на нем весьма решительное выражение и поняла, что он в любом случае поступит так, как считает нужным, что бы там я ни сказала. И в этот самый момент, неосознанно, против собственной воли, я обрела уважение к Питеру Флактону.
Вопреки всем моим протестам, он высадил меня возле гостиницы.
– К шефу полиции я отправлюсь без вас, а после заеду к вам и сообщу все новости.
Конечно же я хотела поехать вместе с ним, но это было бесполезно: Питер направился в полицию, а мне пришлось томиться в ожидании в гостинице.
И когда он наконец вернулся, в то же мгновение, как он открыл дверь, я поняла, что прибыл он с хорошими вестями. Лицо Питера нельзя назвать выразительным, однако в глазах его иногда вспыхивает такой забавный огонек и по всему его поведению нетрудно понять, рад он, опечален или раздосадован.
– Ну, говорите! – воскликнула я, вскакивая на ноги. – Говорите скорей! Я не переживу еще одного мгновения.
Питер прикрыл за собой дверь, а затем негромким голосом произнес:
– Вы оказались правы, Мела. Возможно, Нат Грю и есть тот самый человек, которого мы ищем.
– Что вам сказали в полиции?
– Он здесь известен как абсолютно нежелательный субъект, и власти не будут удивлены, если он окажется замешанным в какую-нибудь грязную историю. Он ирландец, а не шотландец и до войны несколько раз попадал за решетку. В основном за мелкие преступления, и хотя полиция два или три раза подозревала его в участии в политических волнениях, они так и не сумели уличить его ни в чем подобном. А вот о так называемом Преподобном им ничего не известно, они полагают, что это прозвище.
– Какая завидная проницательность! Но что теперь делать нам? – спросила я.
– Перехожу к этому, – продолжил Питер. – Нат Грю и кое-кто из его друзей снимают жилье возле порта. Полиция считает, что если у них и происходят какие-либо сходки, то собираются они при закрытых дверях у него дома – он со своими друзьями настолько печально известен, что устраивать сборище на людях, где они, безусловно, попадут под наблюдение полиции, было бы рискованно.
Питер умолк и испытующе посмотрел на меня.
– Хочу прямо спросить вас: хватит ли у вас духу проникнуть в его жилье? Конечно, может, вам и не удастся что-то увидеть или услышать. Ну а вдруг нам повезет? По крайней мере, мы сможем увидеть и запомнить их лица.
– Конечно, хватит.
– Лично я, – проговорил Питер, – протестовал против вашего участия, однако шеф полиции настаивает на том, что будет много лучше и куда менее подозрительно, если мы отправимся туда вместе. Откровенно говоря, он считает, что у меня не будет ни малейшего шанса проникнуть туда в одиночестве. Миссис Маллиган, хозяйка этих меблированных комнат, женщина непростая, и он сомневается, что нам вообще удастся туда попасть, однако попробовать стоит. Он считает, что бессмысленно даже пытаться посылать туда кого-нибудь из его собственных людей. В этом районе, как он выразился, «легавого» чуют за версту.
– Но мы, конечно, попробуем, правда?
– Хорошо, тогда слушайте дальше, – продолжил Питер. – Вам рекомендовано усилить собственный акцент.
Он сделал паузу, словно бы дожидаясь протестов с моей стороны, но я слишком внимательно слушала его, чтобы отвлекаться сейчас на споры.
– Он назвал мне имя известного американского коммуниста, приезжавшего сюда несколько лет назад, и посоветовал сказать миссис Маллиган, что ее адрес вы получили как раз от него.
– A как насчет вас?
– Я буду исполнять роль вашего брата, – ответил Питер, – и помалкивать при этом.
На этих его словах в дверь постучали.
– Войдите, – сказала я.
В комнату вошел мальчишка-посыльный с внушительным чемоданом.
– Это прислали для вас, мисс.
– Интересно, что это такое… – начала было я, но осеклась, когда поймала на себе взгляд Питера.
– Да, конечно, я ожидала, – сбивчиво произнесла я, наделяя мальчишку шестипенсовиком.
Как только он вышел, я повернулась к Питеру за объяснениями.
– Одежда, – коротко пояснил он. – Уж не думаете ли вы явиться в портовый район в таком виде?
Переодевшись в присланные полицией вещи, мы оба совершенно преобразились. Питер облачился в отвратительное американское пальто в крупную крикливую клетку с поясом и суконной кепкой, придавшими ему совершенно бесподобный облик.
Я получила костюм из шотландки и меховое пальто из искусственного котика, в таком наряде я стала выглядеть как типичная обитательница нью-йоркского Вест-сайда. Должна признать, что если британская полиция что-то делает, то делает это основательно. Среди вещей были даже два дешевых складных чемодана с американскими наклейками и запиской для Питера, в которой говорилось, что утром из Штатов прибыл пароход, пассажирами которого мы можем назваться.
Выйдя из гостиницы через запасной выход, мы на такси отправились из богатой части города, а затем, расплатившись с водителем, пересели на трамвай.
Наверное, мне еще не приходилось так стыдиться себя, как тогда, когда я сидела в трамвае в этой жуткой одежде, однако, к моему облегчению, на нас с Питером никто не обращал никакого внимания. Наконец, с чемоданчиками в руках мы вышли из трамвая и направились по мрачной и грязной улочке, именуемой Хорсферри-роу.
– Волнуетесь? – спросил меня Питер.
– Ну, нет, наслаждаюсь собой. Чувствую себя в точности как героиня какого-нибудь шпионского романа.
Я не намеревалась признаваться ему в том, что сердце мое отчаянно колотилось, а в горле пересохло, как случается в ожидании события, когда заранее неизвестно, каким для тебя будет его исход.
Добравшись до дома номер шестьдесят пять, мы постучали в дверь. Реакции никакой не последовало, и через минуту я постучала снова. Тут же дверь отворилась настежь, и на пороге появилась рыжеволосая, агрессивная на вид тетка. Тощая, она казалась составленной из острых углов, а лицо ее пересекал странного вида рубец, протянувшийся от щеки к подбородку. Шрам этот словно притягивал мой взгляд, и, разговаривая с этой особой, я никак не могла отвести от него глаз.
– Добрый день! – проговорила я, не забывая об акценте. – Не вы ли миссис Маллиган?
– А если и я, что с того? – весьма нелюбезно ответила она.
– Тогда я рада встрече, – сказала я, и, обернувшись к Питеру, сказала: – Значит, мы с тобой пришли в нужное место, малыш.
Потом я объяснила, что мне рекомендовали остановиться здесь, когда мы прибудем в Глазго и упомянула имя неведомого мне американского коммуниста.
– Мы прибыли только сегодня, – пояснила я. – Устроите нас, о’кей?
Она с подозрением окинула нас взглядом, а потом неторопливо, как бы в нерешительности сказала:
– Ну, есть у меня комната на двоих на третьем этаже. Хотите, снимайте ее, не хотите – отваливайте.
Я почувствовала, как напрягся Питер, и торопливо, пока он не успел открыть рот, ответила:
– Конечно, нам подойдет. Мы с мужем будем очень рады.
Теперь Питер лишился возможности к отступлению, и миссис Маллиган пропустила нас в прихожую, приказав самым резким тоном хорошенько вытереть ноги.
Во всем доме ощущался отвратительный запах. Позже Питер сказал мне, что это от сырости, но мне кажется и что, скорее, это из-за недостатка должного ухода. Во всяком случае, пока мы поднимались наверх, меня уже мутило от перспективы надолго застрять в подобном месте.
– Вот, пришли, – буркнула миссис Маллиган, распахивая дверь.
Комната оказалась жуткой, из мебели там была только медная кровать, комод с ящиками и треснувшим зеркалом над ним, умывальник и вешалка с крючками.
– Семь шиллингов шесть пенсов за ночь, деньги вперед.
Питер расплатился с ней, изобразив легкую неуверенность в отношении того, правильно ли отсчитал положенную сумму – весьма естественно, на мой взгляд.
Наконец, после того, как она предупредила, что есть в этом доме не дают и если мы желаем пообедать, то должны позаботиться о себе сами, и протопала по лестнице вниз, мы с Питером остались наедине.
– Это очень неблагоразумно, – произнес Питер.
– Что именно? – спросила я, изображая недоумение, хотя прекрасно понимала, что он имеет в виду.
– То, что вы отрекомендовали нас как мужа и жену, – проговорил Питер. – Мела, вы то и дело совершаете ужасные поступки, нисколько не думая о последствиях.
