Текст книги "Разбитое сердце"

Автор книги: Барбара Картленд

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 19 страниц) [доступный отрывок для чтения: 7 страниц]

Я покачала головой.

– Нет, спасибо, – сказала я. – А теперь я хочу кое-что спросить у вас. Рассказывал ли вам дядя Эдвард о тех, кому был неприятен? Были ли у него враги?

– Сколько угодно, – ответила Рози. – В политике без врагов не обойтись.

– Но сам он говорил о них? – настаивала я. – Особенно о ком-нибудь, кто желал убрать его со своего пути? И не только о каких-то конкретных людях… ведь в последние военные месяцы могут действовать организации или тайные общества, настроенные против дяди?

Рози потерла лоб.

– Дайте подумать, – проговорила она. – Да, в последние месяцы он кое-кого упоминал. Но кого? Какой-то человек устраивал ему неприятности возле Глазго.

– Возле Глазго? – повторила я.

– Да, так и было, должно быть, потому, что он говорил о том, что ему-де надо ехать в Шотландию, а я не хотела отпускать его, потому что там особенно частые налеты. Да, именно так, какой-то человек возле Глазго.

– А поточнее не можете вспомнить? – спросила я. – Может, вспомните имя этого человека?

– Увы, моя вина, – проговорила Рози. – Эдвард называл его имя, но, по правде сказать, дорогая, я не старалась запоминать подробности. Ваш дядя говорил в моем присутствии о многом, и я понимала, что он проясняет эти предметы для себя самого, так сказать, раскладывает по порядку, но не для меня – для себя самого. У него была такая привычка – думать вслух, и он любил говорить: «Рози, наш дом – единственное место, где я осмеливаюсь думать. Слишком опасное занятие теперь, когда я стал такой важной персоной. Я могу выдать тайны правительства, после чего меня расстреляют в Тауэре». Он всегда бы большим шутником, ваш дядя.

– Но попробуйте вспомнить! – пыталась я настоять на своем. – Это очень, просто ужасно важно, чтобы вы вспомнили имя этого человека.

– Ну, хорошо… – произнесла Рози, а потом вдруг хлопнула в ладоши и воскликнула: – Вспомнила! Москито или что-то в этом роде.

– Итальянское имя, – заметила я.

– Вполне возможно, – согласилась она. – Помню, что тогда оно показалось мне забавным. Да, я уверена, его звали Москито.

Имя и мне показалось странным, но больше узнать что-либо от миссис Хьюитт я не смогла. Мы проговорили еще полчаса, и в какой-то момент мне пришло в голову, что в этот дом мне еще предстоит вернуться.

– Я непременно загляну к вам еще раз, – пообещала я.

– Буду рада, – отозвалась она. – Уж и не знаю, как вы ободрили меня.

Я покинула квартиру миссис Хьюитт несколько озадаченная – мой любимый дядя Эдвард предстал передо мной с неожиданной стороны. Интересно, представляет ли мама, каким на самом деле был ее брат, или только я на всем белом свете сумела увидеть в нем ее глазами неуемного авантюриста; глазами Питера Флактона – блестящего, даже революционно настроенного политика; и глазами Рози – любящего мужа, ценящего свой семейный уют.

Однако Рози открыла мне не только новую сторону характера моего дяди. Похоже, что она дала мне ключ к тайне его убийства. «Москито» и «Глазго» – это было немного, но все же лучше чем ничего. И кто знает, куда может привести меня этот след?

Глава седьмая

Питер заметно разволновался, когда я поделилась с ним полученной информацией.

– Глазго! – воскликнул он. – Тот самый секретный завод, о котором я упоминал, расположен как раз возле Глазго.

– Ну, тогда вполне очевидно, что люди, убившие дядю Эдварда, вскрыли сейф для того, чтобы узнать все о новом изобретении.

– Похоже на то, – согласился он. – Естественно, в том случае, если миссис Хьюитт направила нас по правильному следу. Кстати, а почему вы решили встретиться с ней?

Я рассказала ему о том, что видела ее на улице в ту самую первую ночь после моего приезда и после на похоронах.

– А вы знали о ней? – спросила я Питера.

Он явно смутился.

– Ну, так или иначе, все знали о ней, и, хотя я никогда не говорил на эту тему с вашим дядей, полагаю, он не сомневался в том, что мне известно, где и с кем он проводит большую часть своего свободного времени. «Если я буду вам нужен, звоните мне по телефону Вестминстер 902», так говорил он мне, не вдаваясь в подробности.

– Как это по-английски! – я усмехнулась. – Ваша традиция запрещает джентльменам обсуждать своих дам.

– Не столь уж плохая традиция! – с горячностью воскликнул Питер. – Если бы вы слышали, как в моем присутствии некоторые молодые люди отзывались о женщинах, то были бы благодарны тем, у кого хватает воспитания уважать ваших сестер.

Подобная сентенция несколько удивила меня, и я улыбнулась.

– Вы совершенно правы и, пожалуйста, не подумайте, будто я стала меньше уважать дядю Эдварда. Наоборот, его любовь к миссис Хьюитт только укрепила мое уважение к нему.

– Расскажите мне о ней, – попросил Питер, и я пересказала ему большую часть того, что услышала от этой женщины. Он молча слушал меня, а когда я договорила, сказал:

– Счастливый! Я всегда считал вашего дядю счастливцем, однако он оказался еще более удачливым, чем я предполагал.

– Сомневаюсь, чтобы дело было в одной только удаче, – добавила я задумчиво. – Думаю, к удаче этой была подмешана и немалая доля отваги. Не могу представить себе, чтобы заурядный человек, обладающий положением и репутацией дяди Эдварда, нашел в себе достаточно смелости продолжать такую любовную интригу, поднявшись на вершину власти.

– Полагаю, что вы правы, – согласился Питер. – По большей части все мы трусливы в сердце своем, не осмеливаемся нарушить традиции и правила.

– А я намерена предложить вам именно нарушить правила, – проговорила я. – Я собираюсь предпринять один неординарный поступок и надеюсь, что вы поможете мне.

– То есть?

– Я отправляюсь в Глазго. Вам придется сообщить мне, где находится этот секретный объект. Я или наймусь туда на работу, или поселюсь рядом, чтобы выяснить, что там происходит.

– Едва ли это возможно, – поджал губы Питер.

– Нисколько не сомневалась в том, что вы скажете это, – ответила я невозмутимо. – Удивилась бы я только в том случае, если бы вы согласились. И ради бога, давайте перестанем делать «так как надо», а разнообразия ради поступим соответственно обстоятельствам! Вы, конечно, можете попытаться узнать отсюда, нет ли там лица с итальянской фамилией, но если таковая персона полиции неизвестна, нам, скорее всего, придется искать его самостоятельно.

– И вы полагаете, что похожи на фабричную девчонку? – ехидно осведомился Питер.

Я пересекла комнату и взяла со столика номер «Ивнинг стандард».

– Посмотрите на это фото, – сказала я, указывая на фотографию дочери герцога, работающей на заводе, изготавливавшем снаряды.

– Не думаю, чтобы от нее был какой-либо толк, – заметил Питер.

В порыве раздражения я швырнула газету на пол.

– Да перестаньте вести себя с таким превосходством и насмешками! По-моему, вы один из самых противных мужчин среди тех, кого мне приходилось встречать в своей жизни.

– Ну, простите, – проговорил Питер, и в голосе его действительно прозвучало раскаяние. – Не хотел вас обидеть, на самом деле меня ужасно раздражает вся эта показуха. Мы ведем войну, положение чрезвычайно серьезное, a газеты преподносят нам чуть ли не светскую хронику.

Подобрав с пола газету, он бросил на нее презрительный взгляд.

– Вместо того, чтобы дать снимок рабочего, давшего больше всех продукции с начала войны, они пишут о дуре-дебютантке, по счастью обладающей титулом. Какая сейчас разница в том, кто входит в заводские ворота? Главное – то, что производится.

– Понимаю ваше негодование, – согласилась я, – но именно люди света из поколения в поколение правили Англией. Нескольким годам войны разом не отменить этого, и, на мой взгляд, некоторые из девиц, не желающих «унизить» себя работой на предприятии, отнесутся к такой перспективе иначе, если узнают, что будут работать рядом с дочерью герцога.

– Вы правы, – признал Питер. – Мела, вы удивительно здравомыслящий человек. И я уверен в том, что нам нужны такие люди, как вы, готовые продемонстрировать, какими тупыми сделались наши мозги, засоренные бессмысленными предрассудками.

– Вы говорите вполне смиренным тоном, – сказала я. – И мне это нравится. Я всегда опасалась этого присущего англичанам неистребимого чувства собственного превосходства.

– Иногда мне хочется отшлепать вас! – мрачным тоном заметил Питер. – Чувства собственного превосходства нам не занимать, но едва ли оно так уж ужасно.

– Если бы вы когда-либо повстречались с самим собой, – поддразнила я его, – то вы бы поняли, что я имею в виду.

На лице его застыло недовольное возражение, но тут часы пробили шесть, и я воскликнула:

– Послушайте! Это серьезно! Я хочу незамедлительно отправиться в Глазго. Я полагаю, что мой план не так уж плох.

Я забрала у Питера «Ивнинг стандард». На той же самой странице, рядом с фото дочери герцога был помещен снимок рабочей столовой, и мне в голову пришла неплохая идея.

– У меня есть идея! – воскликнула я. – Мы могли бы вместе с вами устроить там выездной ларек.

– Вряд ли это возможно, – усомнился Питер.

– Возможно! Все возможно, если захотеть. А для начала позвоните власть предержащим и узнайте, есть ли там человек с итальянской фамилией. А потом раздобудьте разрешение – или что там требуется – для того, чтобы мы организовали выездную торговлю на этом секретном предприятии. Лучше не вовлекать в это дело лишних людей, если вы можете это устроить. Вы будете вести машину, а я раздавать еду и питье.

– Может, это и неплохая идея, – проговорил Питер задумчиво. – Но что подумают люди?!

– Какие еще люди? – с резкостью ответила я. – И какого черта мне в их мнении и в том, кто они. Это война! Не думаете ли вы, что людей, убивших дядю Эдварда, сколько-нибудь заботит, что мы о них думаем.

Питер промолчал, а я продолжила:

– Меня ни капли не заботит, что может подумать обо мне или о вас сборище идиотов. К тому же, зачем им знать? Зачем помещать в газетах сообщение о том, что состоятельный мистер Питер Флактон, депутат парламента, открывает в Глазго заводской буфет.

– Конечно же нет! – в ужасе воскликнул Питер. – Я думал не о себе, а о вас.

– Обо всем, что касается Памелы Макдональд, я побеспокоюсь сама. Мне казалось, что вы смогли убедиться в том, что эта разумная молодая особа вполне способна сама позаботиться о себе.

– Это очевидно, – усмехнулся Питер. – Что ж, я исполню все, что приказано вами. Но придется переговорить с министром внутренних дел, и один только Бог знает, что он скажет о вашей идее!

– А каков он из себя? – спросила я.

– Внешне или характером? – уточнил Питер.

– И то и другое.

– Высокий, темноволосый, худощавый, блестяще образованный, но несколько резковатый, во всяком случае до завтрака, холостяк.

– Как раз мой тип. Будет лучше, если я сама съезжу на встречу с ним.

– Вы никуда не поедете. Вы и так причиняете мне достаточно хлопот. Оставьте это дело мне. Если вы не против, я предпочту собственные методы.

Я повернулась к двери.

– Мне безразлично, какими методами вы пользуетесь, – проговорила я, – пока они дают нужный мне результат.

Не предоставляя ему времени на ответ, я поднялась по лестнице. В гостиной я застала Макса, в одиночестве читавшего газету.

– А где все остальные? – спросила я.

– Сибил поехала в Красный Крест, – ответил он, – Вили отправилась с ней. А вы что делали?

– Переделала много разных дел, – уклонилась я от прямого ответа. – Это у вас чай? Я тоже выпила бы чашечку.

– Позвоню, чтобы принесли свежий чай, – сказал он, нажимая на кнопку звонка.

Я вдруг поняла, что голодна, и налегла на лепешки и хлеб с маслом. Когда дворецкий принес чайник с только что заваренным чаем, Макс, раскуривая сигарету, вдруг проговорил:

– Теперь я долго здесь не пробуду, ухожу в авиацию свободной Югославии.

– Как это мило! Вам нравится летать?

Игнорируя мой вопрос, он спросил:

– А вы будете скучать, когда я уеду?

– Конечно, – легко пообещала я. – Но я и сама недолго пробуду здесь, устроюсь на работу. Раз уж я осталась в Англии, придется чем-то заняться.

– Я считаю вас очаровательнейшей и отважнейшей особой, – проговорил Макс в иностранной манере, которая странным образом лишала его слова всякой застенчивости.

– Приятно слышать.

Я как раз допила чай и поднялась из-за стола. Макс вдруг отбросил сигарету в камин и без всякого предупреждения обнял меня.

– Вы очаровательны, Мела, – проговорил он, – невероятно очаровательны.

Он оказался очень силен, и я не смогла вырваться из его объятий. Я попыталась отвернуться, но опоздала. Рот его впился в мои губы, он прижал меня к себе так, что я едва сумела вздохнуть. Я попыталась сопротивляться, но в этот самый момент дверь отворилась, и в гостиную вошел Питер.

Макс выпустил меня из объятий, и мы разлетелись в стороны со стремительностью, придавшей всей сцене идиотский вид. Питер застыл на какое-то мгновение на месте, и мне показалось, что в его глазах вспыхнул гневный огонек.

– Надеюсь, я не помешал, – проговорил он ледяным тоном.

Сказать мне было попросту нечего. Щеки мои залились краской, и я изо всех сил старалась сохранять власть над собой.

– Не хотите ли чаю? – спросила я как можно любезнее. – Только что принесли свежезаваренный чай.

– Нет, спасибо, не хочу. – Питер развернулся и, выходя из комнаты, громко хлопнул дверью.

Я посмотрела на Макса:

– Ну вот… В какое положение вы меня поставили! Что подумает Питер? В конце концов, мы с вами едва знакомы.

– Но я искал вас всю свою жизнь! – патетически воскликнул Макс.

– Не будьте идиотом! – резко бросила я. – Что теперь я должна сказать Питеру, вот что мне хотелось бы знать.

– Какая разница, что вы ему скажете? – пожал плечами Макс. – К тому же легкое потрясение пойдет ему на пользу – англичане слишком самодовольны.

Эти его слова раздосадовали меня. Забавно, поскольку сама я всегда с пренебрежением отзываюсь об англичанах, однако мне было обидно слышать подобные речи от стопроцентного иностранца. В конце концов, при всем своем канадском скепсисе в отношении родины моих предков, его прежде всего определяла старая семейная распря.

– На мой взгляд, не вам критиковать англичан, – без обиняков сказала я, однако Макс никак не отреагировал.

– Милая маленькая злючка! Я поверю всему, что вы расскажете мне о них! – Он протянул ко мне руки, однако я уклонилась, воспользовавшись в качестве преграды чайным столиком.

– Не смейте прикасаться ко мне! – воскликнула я. – Вы раздражаете меня.

Макс рассмеялся.

– Да ну? На самом-то деле я вам нравлюсь.

Он ухмыльнулся, как шаловливый мальчишка, и я ощутила, что способна по-настоящему рассердиться на него, настырного и милого одновременно.

– Будьте же разумным, – попросила я. – Вы излишне усложняете мою жизнь.

– Вот уж чего я вовсе не хочу. Наоборот, я мечтаю сделать вас счастливой. Идите сюда, садитесь, Мела, и давайте подумаем о том, насколько счастливыми можем быть мы вдвоем, вы и я.

– У меня нет времени на счастье, – проговорила я, – и на разговоры о нем. И потом я в настоящее время действительно очень несчастна. Я люблю одного человека, оставшегося в Канаде, но никогда больше не увижу его.

– Мне его искренне жаль! – воскликнул Макс столь прочувственным образом, что я не могла не рассмеяться.

– С вами невозможно разговаривать серьезно, – возразила я. – Я собираюсь подняться наверх, чтобы отдохнуть перед обедом.

Я направилась к двери, но Макс перехватил меня по пути.

– Пожалуйста, будьте добры ко мне, милая Мела, – проговорил он. – И я помогу вам забыть этого глупого канадского парня. Эти ваши сильные мужчины, жители широких просторов, просто не умеют любить. Позвольте мне научить вас любви, поверьте, мы с вами можем быть очень счастливы.

Он обвил меня руками и снова попытался поцеловать. Отказать ему на самом деле оказалось очень трудно. Должно быть, мне следовало по-настоящему разозлиться, однако его лукавый и игривый метод проявления своих чувство чрезвычайно отличался от всего доселе известного мне.

Этот иностранец словно бы играл со мной; будь на его месте кто-то другой, если бы, к примеру, меня попытался поцеловать канадец или англичанин, я, конечно, не имею в виду Тима, я вознегодовала бы и возмутилась. Но от Макса исходило такое уютное тепло, что я ощущала лишь легкомысленную радость от свалившегося на меня переживания.

Я позволила ему поцеловать меня в щеку, а потом оттолкнула.

– Я ухожу, и если вы способны придумать для Питера подходящее объяснение, можете сообщить мне перед обедом.

Я вошла в свою комнату и сняла верхнюю одежду. Я намеревалась посидеть в своем халатике перед камином и немного почитать. Но едва я успела раздеться, как в дверь ко мне постучали.

– Кто там? – спросила я.

– Мистер Флактон будет вам благодарен, если вы уделите ему минутку, – отозвался дворецкий.

– Скажите ему, что я сейчас спущусь, – сказала я.

Я не намеревалась снова одеваться и, скользнув в халатик, сбежала по лестнице вниз. Питер сидел за столом в своем кабинете.

– А вот и вы! – проговорил он. – У меня есть кое-какие новости, и я думал, что вам будет интересно услышать их без промедления.

Он говорил холодным тоном, и я поняла, что он все еще сердится, хотя, с моей точки зрения, уж ему-то было все равно, целовал меня Макс или нет. Но с другой стороны, всем известно ханжество англичан, так что могу предположить, что он чувствовал себя ответственным за меня, пока я пребываю под его кровом.

– Рассказывайте свои новости, – сказала я, присаживаясь на ручку стоявшего возле стола кресла, – а потом я извинюсь за то, что шокировала вас своим поведением.

– Вот уж нимало не шокировали, – чопорным тоном ответил он. – Вы имеете полное право вести себя так, как вам угодно.

– Вам незачем притворяться! – воскликнула я нетерпеливо. – Я же видела, что вы были шокированы, хотя я не могу понять почему. Макс забылся и прибег к своим привычным манерам, а я не захотела устраивать ему сцену. Такое вот объяснение тому, что вы видели, – словом, никаких сенсаций.

Питер ехидно улыбнулся.

– Почему-то не ожидал от вас ничего подобного.

– С момента моего появления в вашем доме произошло много неожиданностей. И в том, что касается меня, вы были то шокированы, то разочарованы. Но вас это характеризует исключительно положительно.

– Не сомневаюсь в этом, – отозвался Питер, – но дело, кажется, не во мне, не так ли?

И я вдруг почувствовала досаду. Уж если я чего не люблю, так это такую манеру разговора – отстраненную и холодную, кажется, что вокруг людей, которые так говорят, словно стынет воздух. Меня, например, не злят люди, позволяющие себе вспышку гнева, – ненавижу я то, что мы с мамочкой называем «холодным душем».

– Давайте лучше перейдем к делу, – проговорила я. – Я здесь не затем, чтобы мое поведение критиковали вы или кто-то другой. Безусловно, это ваш дом; и если вы не хотите, чтобы я оставалась в нем, я могу без всяких сложностей оставить его, однако позволить вам стать моим самозваным наставником, нет уж, увольте. Простите, мистер Флактон, но я сама себе госпожа.

– Изложено весьма доступно. Быть может, теперь и вправду перейдем к делу?

– Пожалуй, – проговорила я голосом, в который надеялась вложить столько же льда, сколько было в его словах.

– Итак, – начал Питер, – я переговорил с министром внутренних дел и главой уголовного розыска. Они не могут представить себе, чтобы в том районе, о котором идет речь, находился итальянец по фамилии Москито или что-то в этом роде, однако не возражают против того, чтобы мы с вами провели свое расследование, параллельное тому, которое ведет полиция. Всегда существует возможность, что их люди невольно могут раскрыть себя, что будет на руку преступникам и даст им возможность скрыться. Они не видят никаких препятствий для реализации вашего плана.

– Насчет ларька?

– Именно так, и я договорился, чтобы нам приготовили его в Глазго. Мы можем забрать его утром и вернуть вечером. Нам будут предоставлять нужный товар и не станут задавать лишних вопросов.

– Просто великолепно, – с пылом проговорила я. – И когда мы приступаем?

– Я подумал, что, если это будет удобно вам, мы можем воспользоваться ночным поездом. Отправление в десять вечера. Если, конечно, у вас нет других планов…

Понимая, что он просто дразнит меня, я вскочила и приложила пальцы к его губам.

– Не надо! – сказала я. – Не надо портить впечатление своим поведением. Я так довольна всем, что вы успели совершить. Теперь процесс пришел в движение, и я не сомневаюсь в том, что нам суждено найти нечто важное.

Питер взял мои пальцы и задержал их в своей руке.

– Мне хотелось понять вас, – проговорил он каким-то странным тоном.

Высвободив руку, я рассмеялась.

– Слава богу, это вам не удалось! Не могу представить себе ничего более унылого, чем когда тебя понимает англичанин. Но я благодарна вам. Спасибо, Питер, вы открыли козырь.

Моя похвала действительно обрадовала его.

– А как насчет одежды?

– Я уже подумал об этом, – с гордостью произнес Питер. – Нам обоим предоставят фирменную одежду вместе с киоском.

– Вижу, все продумано до мелочей! Итак, поднимаюсь наверх и собираю вещи.

– Минуточку. Я не успел решить, что же нам сказать Сибил?

– А я уже подумала об этом. Вы скажете, что взялись отвезти меня в гости к моему деду.

– Это идея, но…

Мне так и не довелось услышать его возражения, ибо в этот самый момент в кабинет вошли Сибил и Вили. Вид мой, в домашнем халатике, явно изумил их обеих.

– Что случилось? – спросила Сибил.

Чтоб досадить ей, я изобразила на лице полную невозмутимость.

– Ничего. А почему вы спрашиваете?

Сибил явно была в недоумении.

– Увидев вас в таком виде, я просто не знала, что и подумать… – она запнулась, подбирая слова.

– Вас смутил мой халат? – поспешила я к ней на помощь. – Дело в том, что Питер пришел с важной для меня новостью, и я заторопилась вниз вот так – в чем была. Но Питеру халатик понравился – вы ведь только что хвалили его, правда, Питер?

Он явным образом смутился, но на лице Вили появилось совершенно убийственное выражение. Подойдя ко мне, она тронула меня за рукав.

– Ваш халат очарователен, – проговорила она. – Но вы, Памела, должны запомнить, что англичане очень консервативны. Бедняжка Сибил озабочена тем, что могут подумать слуги.

Сказано это было голосом бархатным, и только я одна ощущала таящуюся в нем опасность. Мне не оставалось ничего другого, кроме как улыбнуться Сибил и извиниться:

– Прошу прощения, я как-то не подумала. У нас дома не придают большого значения подобным вещам.

– Все хорошо, дорогое дитя, – ответила Сибил. – Только, как справедливо говорит Вили, мы всегда должны считаться с тем, что могут подумать слуги.

– Милая Мела забывает о подобных вещах, – проговорила Вили, – потому что у них в Канаде не слишком много слуг.

– У нас их нет вообще, – возразила я, быть может поступив не слишком разумно. – Мы демократичны, и считаем слово «слуга» унизительным. Впрочем, у нас есть домашние работники и работницы.

– Как мило, – рассеянно промолвила Сибил, но в глазах Вили вспыхнул злой огонек.

– Просто восхитительно, – проворковала она. – Нисколько не сомневаюсь в том, что это весьма точная формулировка. Например, у нас в Югославии в доме моего отца было тридцать или сорок домашних работников.

Она развлекалась, выставляя меня на посмешище, и я ощутила, что попала в неловкое положение. Я не сомневалась в том, что Питер считает ее восхитительной и что каждая ее фраза в его понимании блещет умом и добротой. И только мы двое понимали, что фехтуем и ждем возможности нанести, минуя защиту соперницы, разящий удар.

И хотя в словах ее не было никакого выпада в мою сторону, она тем не менее сумела представить меня неотесанной и невоспитанной провинциалкой, которой не место в лучших домах. Впрочем, возможно, она была права.

Но меня это не волновало. Высоко держа голову, я направилась к двери.

– Пойду собирать вещи. Питер, вероятно, сообщит вам, что мы сегодня вечером уезжаем.

Два изумленных лица обратились ко мне, а я выскользнула из комнаты с ощущением победы. Последнее слово осталось за мной!