Текст книги "Незабываемый вальс"

Автор книги: Барбара Картленд

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 9 страниц)

Они наконец миновали злосчастное место происшествия, граф откинулся на спинку сиденья и стал разглядывать свою гостью. Она была и вправду очень молода, едва ли не подросток, и потому граф решил, что эта причудливая история про бездушного отца и заточение в монастырь – плод ее живого девичьего воображения.

– Я послушался вас, – заговорил он, – но должен сказать, что это против всех моих правил.

Ирвин Хоксхед был как никогда серьезен.

Увозить молоденькую девушку от отца, к тому же в чужой стране, было в высшей степени предосудительно и неосторожно. Но в случае расспросов, успокаивал себя граф, он скажет, что согласился подвезти бедную девушку, попавшую в дорожное происшествие. Его коляска была свободна, и он, как истинный джентльмен, не посмел отказать даме в такой просьбе и согласился подвезти ее до ближайшего города.

– Скажите мне правду, – обратился он к девушке. – Почему вы убегаете от отца?

– Я пыталась убежать уже трижды, – честно призналась Батиста, – но всякий раз он настигал меня и возвращал домой, а последний раз избил так жестоко, что я не могла ходить целую неделю.

– Ну это уж слишком, – недоверчиво взглянул на нее граф. – И не надейтесь, что я в это поверю.

Она взглянула на графа и впервые улыбнулась, он заметил две очаровательные ямочки на ее щеках.

– Извольте взглянуть на мою спину и самому в этом убедиться, милорд, – предложила она.

– Я, так и быть, поверю вам на слово, – поспешно заверил ее граф.

– Вот и хорошо! Я уже говорила вам, что, по-моему, папа… немного не в себе. Он всегда был… со странностями, а когда мама ушла от него, стал просто невыносим.

– Когда ушла ваша мать?

– Почти три года тому назад, – печально сказала девушка. – И я чувствую, с тех пор он и возненавидел меня, ведь я напоминала ему маму. А месяц назад он встретил этого самого пастора.

– Вы говорите, он пастор? Он католик?

Батиста пожала плечами:

– Не думаю. Он зовет себя пастором, но религию проповедует весьма странную, с какими-то ужасающими обрядами.

– Где ваш отец познакомился с ним? – продолжал допытываться граф. – Где и когда?

– Папа уезжал в Лондон по делам. Кажется, он должен был выступать с речью в палате лордов, а вернулся уже с ним, с пастором. Тот назвался отцом Анктиусом. Этот человек носил сутану, и потому я решила, что он католик.

Воспоминания, видимо, давались ей с трудом. Она тяжело вздохнула и продолжила рассказ:

– Я ошиблась. Они с папой только и говорили, что о грешниках и Страшном суде. От зла, учили они можно избавиться, лишь изгнав из себя дьявола.

Батиста поежилась и снова замолчала.

– Сначала я не слушала их. Я привыкла, что папа без конца проклинал всех неверных жен и предрекал им мучительную смерть на адском огне.

Она снова вздохнула.

– Все его проклятия предназначались маме, хотя он никогда не упоминал ее имени. Отец часто говорил: «Я спасу тебя! Спасу от дурной крови в твоих жилах, от скверных наклонностей, которые проснутся в тебе. Я не дам тебе стать ученицей Дьявола!»

– Вы, должно быть, боялись отца, – заметил граф.

– Я уже привыкла к его выходкам и боялась только, когда он бил меня, – честно ответила она. – Но потом появился этот пастор. Он потворствовал папе, и тот становился все более… нетерпимым.

Немного помолчав, она продолжила рассказ:

– Каждый раз, когда я входила в комнату, они тут же замолкали. Я знаю, они говорили обо мне. Отец Анктиус так странно смотрел на меня, будто представлял, как истязает меня.

Батиста в волнении сжимала руки, и граф хорошо понял этот жест: ей было трудно выразить свои чувства словами. Наконец она снова заговорила:

– Я стала бояться их… ужасно бояться. Не знаю что, но что-то было не так… У меня появилось чувство, будто что-то угрожало мне… И я убежала.

– И как далеко вам удалось убежать? – сочувственно спросил граф.

– В первый раз далеко уйти не удалось. Я притворилась, что плохо себя чувствую и хочу пораньше лечь спать, а сама незаметно выскользнула из дома. Но папа и пастор уже поджидали меня. Наверное, одной из служанок было поручено следить за мной, и она рассказала, что я собирала вещи в маленький узелок.

– И что же случилось дальше?

– Папа затащил меня в дом и сильно избил. Я готова поклясться что, пока он бил меня, пастор стоял за дверью и слушал мои крики.

Батиста жалобно всхлипнула.

– А куда вы направлялись, мадемуазель Батиста? – спросил граф. – У вас есть какие-нибудь родные кроме отца?

– Я хотела поехать в Лондон к маминой сестре. Я не знала точно, где она живет, и не была уверена, обрадуется ли она моему приезду. Но думала, что она подскажет, где найти… маму.

– Так вы даже не знаете, где ваша мать?

– Она уехала в Париж, милорд. Я только знаю, как зовут человека, с которым она сбежала.

О матери Батиста говорила с неохотой, граф пощадил ее чувства и не стал больше ничего спрашивать.

– И тогда вы снова бежали, – подсказал он.

– Да, еще два раза. В последний раз почти добралась до Лондона в почтовой карете, но на последней станции перед Ислингтоном папа ждал меня. Как же он был зол! Он отвез меня домой и бил, пока я не потеряла сознание. Тогда он и сказал, куда решил меня… отправить.

В ее голосе звучал неподдельный страх.

– Всю оставшуюся жизнь я должна была провести в доме покаяния, а все мои деньги… все огромное состояние, что оставила мне бабушка, забрал бы священный орден. Пастор как раз был одним из его основателей… И тогда я уже никогда не смогла бы, по словам моего отца, осквернять этот мир.

– Невероятно! – воскликнул граф. – Разве есть у него права так жестоко поступать с вами?!

– Представьте себе, есть, мне только восемнадцать лет, – отвечала Батиста. – Он мой опекун и вправе делать со мной что угодно. Таков закон, милорд.

Такой закон действительно существовал, и графу он был известен.

– Но неужели никто из вашей семьи не мог помочь вам? – недоверчиво спросил он.

– По папиной линии у меня нет родни, – объяснила Батиста, – а с тех пор как мама ушла, мне, само собой, было строго запрещено общаться с ее родными.

– Как же могла мать оставить вас с таким человеком? – возмутился граф.

– Папа часто избивал ее, – ответила Батиста. – Мама была слишком красива, и он говорил, что она искушала его своей красотой. Так он избавлялся от искушения.

– Да он просто сумасшедший! – вскричал граф.

– Так и есть, – подтвердила Батиста, – но я была не в силах сделать что-либо.

Граф понимал, что она не могла подать на собственного отца в суд, она даже не могла убежать от него.

– Расскажите мне, мадемуазель Батиста, как все же произошло столкновение на дороге? – спросил граф.

– Мы ехали в дилижансе, в который мы пересели уже в Кале. Папа и я сидели на заднем сиденье, а пастор – напротив.

Она вздрогнула при этом страшном воспоминании и продолжила шепотом:

– И отец Анктиус снова смотрел на меня этим странным взглядом, от которого мне становилось страшно. И вдруг – дилижанс как раз поворачивал – наш кучер закричал: «Берегись!» Мы со всей силой столкнулись с чем-то, и сразу все кругом закричали. Меня от удара выкинуло на обочину дороги.

Она помедлила.

– Я упала на траву, мне не было больно – я больше испугалась. Когда я приподнялась, то увидела, что мы столкнулись с почтовой каретой. Почти все пассажиры оказались на дороге, многие кричали и звали на помощь. Кого-то придавило перевернувшимся экипажем, кого-то упавшей лошадью. Мне показалось, что там было много крови.

Батиста снова замолчала, словно переводя дух.

– Я увидела папу. Он выпал из кареты и неподвижно лежал с закрытыми глазами. Пастор распластался на дороге. У него была пробита голова, из раны сочилась кровь. Он, похоже, был мертв.

– И что сделали вы?

– У меня появилась великолепная возможность бежать, и я не преминула ею воспользоваться. С одной стороны дороги были бесконечные поля, в них нельзя укрыться – они были совершенно открытые, ни кустика. Как только папа очнулся бы, он сразу бы заметил меня, догнал и… побил.

На мгновение на ее щеках появились ямочки:

– И тут мне бросились в глаза ваши чудесные кони и коляска, милорд.

Она помолчала и добавила:

– Мне показалось, что сама колесница святого Ильи спустилась за мной с небес.

Граф рассмеялся ее наивной искренности.

ГЛАВА ВТОРАЯ

Некоторое время они ехали молча.

– Вы надеетесь найти мать в Париже, мадемуазель Батиста? – спросил граф.

– Думаю, мама… еще там, – нерешительно начала она. – Я знаю, она бежала именно туда.

– Почему?

Батиста помолчала и затем ответила, запинаясь:

– Мама… сбежала… с графом де Сокорном.

Граф удивленно поднял брови. Это имя было ему знакомо, но самого Сокорна он никак не мог вспомнить.

– И вы ничего не слышали о ней с тех пор?

Батиста покачала головой.

– Папа не мог смириться с мыслью, что ему предпочли какого-то француза. Поэтому он решил, что наказание за ее «грехи» я должна понести именно во Франции.

Граф ясно представил извращенный ход мыслей лорда Дансфорда. То, о чем рассказала Батиста, могло прийти в голову только ненормальному человеку. Но даже сейчас граф с трудом верил в этот кошмар. Да ни один уважающий себя мужчина, ни один джентльмен не смог бы поднять руку на эту нежную, хрупкую девочку, на этот цветок! Ни один отец не стал бы наказывать своего ребенка за чужие грехи! Однако граф был довольно много наслышан о «пэре-проповеднике» и о его нелепом убеждении, что от зла можно очиститься только наказанием.

Граф откинулся на мягкие подушки и принялся разглядывать профиль девушки.

«Ее красота всегда будет доставлять ей немало хлопот», – подумал он.

Граф не был знатоком молоденьких девушек, но у Батисты он отметил не только исключительную красоту, но и грацию, и изящество, свойственные не каждой зрелой женщине. Он также полагал, что за внешностью девочки скрывался острый, совсем не детский ум. В этом он не ошибся. Всего два часа спустя, за завтраком, Батиста продемонстрировала свою сообразительность. Они остановились на постоялом дворе, хотя и не первоклассном, зато самом лучшем на этой дороге в Париж.

Батиста едва скрывала страх, когда граф предложил ей ненадолго покинуть экипаж. Словно прочтя ее мысли, он сказал:

– Здесь вы в полной безопасности, мадемуазель Батиста. Даже если ваш отец уже пустился вслед, ему ни за что не догнать моих четырех скакунов. Я не сомневаюсь, что почтовая карета – а у него, конечно, ушло немало времени, чтобы таковую раздобыть, – не так быстра. Более того, мы долго здесь не задержимся.

– Вы бесконечно добры, милорд, – пробормотала Батиста, – но меня беспокоит другое. Я не хочу быть вам в тягость… Если хотите, я оставлю вас … и отсюда поеду одна.

– А не обсудить ли нам это за завтраком? – предложил граф. – По-моему, это серьезный вопрос и его стоит хорошенько обдумать.

Граф видел, как ее глаза загорелись надеждой. Он проявил о ней заботу, а не прогнал при первой возможности, что намеревался сделать с самого начала.

Она поднялась наверх привести себя в порядок, а граф остался ждать ее в небольшой пустой гостиной. Он твердо решил, что ему надо скорей избавиться от Батисты, как бы жестоко это ни было по отношению к бедняжке. Лорду Дансфорду совсем не следует знать о причастности графа к побегу его дочери. А ведь ему достаточно спросить пару зевак, быстро собравшихся на месте дорожного происшествия, и те наверняка вспомнят щегольскую коляску графа. И хотя вероятность этого была незначительна, кто-то да мог видеть, как Батиста уехала в его экипаже.

Граф едва избежал неприятной переделки в Лондоне и сейчас не имел ни малейшего желания снова так глупо попасться в ловушку. Поэтому Ирвин Хоксхед решил, что, как только они доедут до ближайшего города он распрощается с Батистой. Он заранее отправил в город слугу сделать все необходимые приготовления и позаботиться о ночлеге.

Граф подумал, что леди Дансфорд имеет весьма непрочное положение в обществе. Она хоть и бежала с графом де Сокорном, но вряд ли вышла за него замуж. С тех пор многое могло измениться. Но граф предпочел сейчас об этом не думать. Если Батисте не придется по вкусу жизнь ее матери, она всегда сможет вернуться к отцу.

Но в то же время граф с дрожью отвращения вспоминал страшный рассказ Батисты о месте, куда ее чуть было не отправил отец. Он не раз слышал о всевозможных сектах, во множестве появившихся в последнее время. Дом покаяния был здесь обычным явлением. Все эти бесконечные фанатики, начиная с анархистов и заканчивая последователями секты «Алого креста», были обязаны своим появлением Луи Наполеону.

Эти мысли обеспокоили графа. Его совсем не удивляло поведение так называемого пастора. Последний был готов на любое преступление ради того, чтобы заполучить состояние Батисты для продолжения своего дела.

– Как все это, черт побери, мерзко и безнравственно! – воскликнул граф.

Он считал, что не в его силах чем-либо помочь девушке, и хотел поскорее забыть об этом кошмаре.

Открылась дверь, и в комнату вошла Батиста. Она привела себя в порядок; ее светлые волосы сверкали на солнце, а глаза казались небесно-голубыми. Граф с болью представил себе, как издевался отец над этой девушкой, такой нежной и прекрасной, как унижал ее и наслаждался ее криками, считая, что действует ей во благо.

– Я так спешила, – с улыбкой сказала Батиста, – потому что ужасно голодна. Не сомневаюсь, что завтрак будет восхитителен. У французов прекрасная еда.

– Лучше английской? – спросил граф.

– Дома мы питались очень просто, – ответила Батиста. – Раз в неделю папа устраивал постный день, и тогда на обед были только хлеб и вода.

– Удивляюсь, как только вашему отцу хватало такой пищи, чтобы продолжать свои проповеди, – съязвил граф.

– Папа часто подвергал себя наказанию, хотя я так и не пойму за что, – ответила Батиста. – Он никогда не грешил, но постоянно называл себя «несчастным грешником».

Она улыбнулась, и, пока говорила, на ее щеках играли ямочки:

– Я нетребовательна по натуре и готова довольствоваться малым. Да и грехов у меня за душой никаких нет, если, конечно, не считать грехом мой побег.

– Я одобрил бы ваш побег и счел его вполне разумным поступком, если бы вы знали, куда бежать, – заметил граф.

Сейчас он говорил серьезно. Батиста почувствовала это и погрустнела.

– Я всегда была полна решимости… найти маму, милорд. Я знаю, она скучает по мне… так же, как я скучаю по ней.

Но графу показалось, что в ее голосе слышится сомнение. Девушка казалось, боялась, что мать не захочет принять ее.

– Я не сомневаюсь, что она будет бесконечно рада видеть вас, мадемуазель, – заверил ее граф. – А теперь позвольте предложить вам мадеры. Вы заслужили ее в это беспокойное утро.

– Оно и впрямь выдалось беспокойным, – согласилась Батиста. – Но как же мне посчастливилось встретить именно вас!

Она улыбнулась и добавила:

– Ведь на вашем месте мог оказаться противный ворчливый старикашка, который отказался бы подвезти меня, или какой-нибудь негодяй, который похитил бы меня ради выкупа.

Граф же подумал, что первый встречный охотно увез бы такую красавицу, но вслух он лишь сказал:

– А у вас есть с собой деньги?

Он спросил это как бы между прочим. Со слов Батисты он понял, что она припасла достаточную сумму на случай побега, но никак не ожидал вогнать ее в краску этим вопросом. Она опустила голову в явном смущении.

– Я как раз хотела… поговорить с вами об этом, – сказала она после продолжительной паузы.

Граф едва открыл рот, чтобы узнать, в чем дело, как в комнату вошел суетливый хозяин, за ним следовали две служанки в белых чепцах. Они внесли несколько блюд и накрыли стол у окна.

Бутылка шампанского, заказанная графом, уже охлаждалась, в ведерке со льдом.

– Месье, мадам, извольте садиться, – пригласил хозяин. – Завтрак подан.

– Благодарю, – отвечал граф, принимая приглашение.

Батиста медленно подошла к столу. Она все еще была смущена и не решалась взглянуть на графа.

Подали первое блюдо, шампанское заиграло в бокалах.

Граф попробовал еду и нашел ее как и обещала Батиста, необыкновенно вкусной.

– Мы провели вместе уже целое утро. Мне кажется странным, вы до сих пор не спросили моего имени, – начал граф. – Меня удивляет отсутствие в вас любопытства, столь свойственного женщинам.

– Дело не в отсутствии любопытства, – ответила Батиста. – На самом деле мне ужасно интересно знать, кто вы такой. Но я подумала, что вы… возможно… пожалеете, что связались со мной и предпочтете сохранить инкогнито. И если меня вдруг станут спрашивать о вас, я не совру, когда скажу, что не знаю вашего имени.

Граф был поражен ее дальновидностью и тактом.

– Неужели вы думаете, что я стесняюсь помогать вам? – поинтересовался он.

Батиста серьезно посмотрела на него.

– Вы бесконечно добры ко мне, – объяснила она. – Но я хорошо понимаю, что вас ждут неприятности, узнай папа об оказанной мне помощи. Нам обоим достанется, он может даже… причинить вам вред… в Лондоне.

Граф внимательно слушал.

– Вы, как я вижу, важная персона, – продолжала Батиста. Однако мне больно сознавать, что я не смогу называть вас по имени в своих молитвах. Я верю, ваша коляска была послана мне небом, и хочу поблагодарить Господа за его доброту.

Граф рассмеялся.

– Вы и впрямь собираетесь молиться за меня?

– Конечно. Я всегда буду читать за вас отдельную молитву и просить, чтобы в жизни у вас было все, что вы хотите. А мне кажется, любой человек хочет счастья.

– Некоторым мужчинам нужно нечто более ощутимое, чем такая призрачная материя, как счастье, – усмехнулся граф.

– Прекрасную даму? – спросила Батиста. – Вы, несомненно, найдете ее в Париже.

– Что вы знаете о Париже, мадемуазель Батиста?

– Немного, – призналась она. – Папа считал Париж воплощением зла. Ведь именно туда бежала мама, к тому же он не одобряет императора и императрицу.

– Почему же, интересно, он их не одобряет? – удивился граф.

– Не знаю точно, – ответила Батиста, – но моя гувернантка сказала, что отец запретил учить меня истории распутных королей, таких, как Чарльз II и, конечно, Людовик XIV и Людовик XV.

– Надо понимать, что в вашем историческом образовании есть значительные пробелы, – с иронией заметил Ирвин Хоксхед.

– Это не совсем… так, – покачала головой девушка.

И, озорно улыбнувшись, объяснила:

– Из-за отцовского запрета мне стало еще интереснее узнать их историю. Когда папы не было дома, я перечитала всю его библиотеку и многое узнала о прекрасных дамах при королевских дворах. В книгах часто упоминалась мадам де Помпадур и другие знаменитые куртизанки.

– Теперь я понимаю, почему отец счел нужным отправить вас в монастырь.

Граф говорил строгим тоном, но глаза его добродушно поблескивали.

– Вы несправедливы ко мне, – возразила Батиста. – Я уже говорила вам, что была наказана не за свои грехи, а за мамины.

– Это ужасно несправедливо, – согласился граф, – но ваш отец совершенно обоснованно не хотел пускать вас в Париж. Молодой девушке, особенно с такой внешностью, как у вас, там не место, если за ней некому должным образом присмотреть.

Граф понимал, что говорит бестактные вещи. Леди Дансфорд, бросившая дочь в руках ненормального папаши, сама едва ли подходила на эту роль. Но Батиста не заметила его оплошности, и граф позволил себе продолжить:

– Париж – самый сумасбродный и необычный город во всей Европе. И молодой неискушенной девушке не пристало находиться в таком месте.

Помолчав, Батиста сказала:

– Мне некуда больше идти… Я найду маму… И тогда она присмотрит за мной.

– Я не сомневаюсь в этом.

– Расскажите мне о Париже, – попросила Батиста. – Что значит Париж для вас? Красивая архитектура и, конечно, новинки музыки и литературы!

Она вздохнула:

– Моя гувернантка иногда упоминала обо всем новом и интересном, что появлялось в Париже. Но мне ничего не разрешали читать о Франции.

Граф рассказал ей о великолепии Гранд Опера и о том, какие замечательные, блестящие пьесы шли в театрах Парижа.

Батиста была благодарной слушательницей – все рассказанное графом приводило ее в восторг. И граф с воодушевлением говорил о зажигательной музыке Оффенбаха, о художниках-новаторах, чьи работы принесли «Академии» и «Салону» [2]2
  Периодические художественные выставки французской Академии искусств в XVII–XIX вв.


[Закрыть]всемирную известность.

И только после завтрака, когда уже подали кофе, граф вспомнил об интересующем его вопросе.

– Но вернемся к денежным делам, – сказал он, – я бы хотел знать какой суммой вы располагаете.

– Мне должно… вполне хватить, – уклончиво ответила девушка.

– Такой ответ меня не удовлетворяет.

Она крепко стиснула руки.

– Поймите… – умоляюще произнесла Батиста, – я ни в коем случае не хочу быть вам в тягость… и хоть вы очень помогли мне, вы не можете быть в ответе за меня…

– Нет, я в ответе за вас, хочу того или нет, – возразил граф. – Вы моя гостья, и я как хороший хозяин не оставлю вас без денег на дорогу.

– Я предупреждала вас, что отец причинит вам много вреда, если узнает, что вы помогли мне. Он очень мстителен и беспощаден с теми, кто встает на его пути.

Батиста вся сжалась, и граф догадался, что она вспомнила тяжелую отцовскую руку.

– Уверяю вас, – сказал он решительно, – я ничуть не боюсь ни вашего отца, ни его суровой мести.

Это была неправда, он лгал, чтобы успокоить Батисту и придать себе больший вес в ее глазах.

– И потому я считаю должным сообщить вам свое имя, мадемуазель. Я граф Ирвин Хоксхед.

Он сомневался, что его имя скажет ей что-нибудь, и потому был приятно удивлен, когда Батиста радостно встрепенулась, словно узнав его.

– Так это вы владелец Ролло и Аполлона? Ваши лошади в прошлом году выиграли две большие скачки!

– Так и есть, – подтвердил граф, едва скрывая свое удивление ее осведомленностью. – Ролло выиграл скачки «Две тысячи гиней» [3]3
  Ежегодные скачки для лошадей-трехлеток на ипподроме в г. Ньюмаркете, графство Суффолк.


[Закрыть], а Аполлон – Золотую чашу в «Аскоте» [4]4
  Аскот – ипподром близ города Виндзора, где в июне проходят ежегодные четырехдневные скачки, являющиеся событием в жизни английской аристократии.


[Закрыть]. Но меня поражает ваш интерес к этому.

– Я обожаю лошадей, – с готовностью объяснила Батиста, – и всякий раз читаю колонку о скачках в «Таймс», хотя папа вряд ли пришел бы в восторг, узнай он о моем увлечении. Наверное, он счел бы это еще одним грехом, требующим наказания.

Граф засмеялся.

– Какое открытие! Вы не перестаете удивлять меня. И подумать только, что вы дочь лорда Дансфорда.

– И почему мы не вспомнили о лошадях за завтраком! – воскликнула Батиста.

Она говорила с таким пылом, что у графа невольно вырвалось:

– Что ж, пусть эта тема займет нас за ужином.

– Мне будет позволено отужинать с вами?

Встревоженный тон выдал ее сомнения. Батиста ожидала, что к ужину он уже распрощается с ней.

– Этим вы окажете мне великую честь, – заверил граф.

На самом деле он начинал беспокоиться, как бы его безрассудность не обернулась бедой.

Граф поднялся из-за стола и сказал:

– Нам необходимо намного опередить вашего отца. Поэтому не станем терять драгоценного времени и отправимся в путь.

Они проехали уже немало миль, начало смеркаться. К вечеру экипаж прибыл в город, где они собирались заночевать.

Большую часть пути они ехали молча. После завтрака граф предоставил коляску Батисте, а сам поскакал верхом. Позже он пересел в коляску, но девушка сама не решилась заговорить, боясь надоесть ему. Граф не знал, что в это время она читала про себя молитву: благодарила небеса за то, что ей посчастливилось встретить графа, который увозил ее все дальше и дальше от жестокого отца.

Невозможно описать все ужасы, выпавшие на долю Батисты за последние два года. За это время она из ребенка превратилась во взрослую девушку, очень похожую на мать. Ненависть отца к ней росла с каждым днем. Если он и не бил ее, то уж не обходился без постоянных придирок и унижений. К тому же он не переставал бранить Батисту за грехи и ошибки, которых она не совершала. А все потому, что она напоминала ему жену.

Временами девушка не могла более терпеть ненависть отца и желала даже умереть – все лучше, чем жить с таким жестоким неуравновешенным человеком. Бедняжку спасали лишь любимая гувернантка да чтение. Книги уводили Батисту в прекрасный мир, где она забывала свои обиды и даже оправдывала отца.

К счастью, по неизвестной ей причине он еще разрешал дочери кататься верхом. Эти поездки были единственным спасением от тягостного общества отца, от его проповедей и побоев.

Отец лишил ее многих удовольствий, на все наложил запрет. Все фарфоровые вазы, украшения, картины и даже подушки были вынесены из ее спальни, так как лорд Дансфорд считал все это ненужной роскошью. Ее одежда была очень скромной и намеренно невзрачной. Но даже в самой простой одежде девушка выглядела изящно и элегантно. Лорд Дансфорд тщетно прятал природную красоту дочери. Сперва он одел ее во все черное – подходящий цвет, как он говорил, для тех, кто должен замаливать грехи. Однако черный цвет, как, впрочем, и другие темные цвета, лишь прекрасно оттенял белоснежную кожу, золотые волосы и голубые глаза Батисты. Ей не позволялось носить модных в то время бантов, оборок и кружев, но простые лифы платьев только подчеркивали красивую линию груди и узкую талию.

В дорожном костюме темно-синего цвета Батиста казалась особенно стройной, и граф отметил, что простой покрой придавал ей почти классическую, античную красоту и уж конечно никак не портил ее, к великому сожалению лорда Дансфорда.

Коляска катилась по главной дороге к Парижу, граф ехал неподалеку верхом, не упуская ее из виду. Он представил, какой красавицей будет Батиста в модных платьях с пышным турнюром. Эти наряды от мистера Ворта недавно вошли в моду и свели с ума весь Париж.

Тут граф вспомнил, что ему так и не удалось разузнать, сколько у нее с собой денег.

Они уже подъезжали к городу, где собирались остановиться на ночь. Граф подумал, что Батисте понадобится множество мелочей, ведь с собой она не имела даже ночной рубашки. Она наверняка захочет сделать покупки и пошлет кого-нибудь из гостиничных горничных в лавку.

«Должно быть, она взяла какие-то деньги», – подумал он.

Однако тогда почему его вопрос смутил ее? Легкая краска, залившая ее личико, очень шла ей, но это смущение скорей всего означало, что никаких денег она при себе не имела.

Солнце садилось, лошади подустали и бежали не так резво, впереди уже виднелись крыши домов.

– По приезде, – обратился он к Батисте, – я отдам необходимые распоряжения насчет вашей комнаты.

– Я должна… вам признаться… – тихо отвечала она, – что я не в состоянии… заплатить за нее.

– Я догадывался об этом, – отозвался граф. – Ну уж теперь будьте добры ответить на мой вопрос. Так сколько же у вас с собой денег?

– Боюсь, что… нисколько.

– Нисколько! – воскликнул граф. – И как же, позвольте узнать вы собирались попасть в Париж, не имея на то средств?!

– Раньше я откладывала деньги и, когда в последний раз попыталась бежать, мне вполне хватило бы их, что бы добраться до Лондона, – оправдывалась Батиста. – Но папа отобрал все мои сбережения и позаботился о том, чтобы я впредь уже не могла сбежать, он заставил горничную обыскивать мою комнату два-три раза в неделю. Он давал мне деньги, только когда мы были в церкви, и следил, как я опускала их в кружку для пожертвований. Мне не удавалось спрятать их.

– На что же вы собирались жить? – поинтересовался граф.

– Я надеялась… на чудо, – простодушно отвечала она. – И, когда случилось… столкновение, я только и успела, что сбежать, не думая о последствиях, а потом на моем пути повстречались вы… как будто вас направил сам Господь.

– Но, как говорится, «на Бога надейся, а сам не плошай», – заметил граф. – И что же будет, если завтра я уеду без вас, как и намеревался поступить с самого начала?

– Я вполне… пойму вас, – сказала Батиста, – и не буду… вас осуждать, милорд… и ни капельки не обижусь.

Она говорила очень тихо, но ее умоляющий взгляд не мог оставить графа равнодушным.

– С вашей стороны неразумно было ехать в Париж без гроша в кармане. Вы должны прекрасно представлять себе, – наставлял он, – какие опасности ждут вас в пути – без сопровождающих, без денег и без багажа…

– Зато у меня нечего украсть, – возразила Батиста.

Ее недоуменный взгляд и наивный ответ дали графу понять, как плохо она представляет то, что он пытается ей втолковать. Этой наивной девочке и вправду было невдомек, что многие мужчины потребуют от нее вовсе не денег.

И, опережая ее вопрос, граф поспешил сказать:

– Я довезу вас до Парижа и самолично передам в руки матери. В следующий раз обещайте быть осторожнее, мадемуазель Батиста. Вам следует понять, что без денег нельзя ни есть, ни иметь крышу над головой, ни тем более иметь возможность свободно передвигаться.

– Я не подумала об этом, – потупилась она. – Только мне и неоткуда было взять денег, папа все время следил за мной. И хотя я уповала на Божью помощь, мне казалось, мои молитвы так и останутся без ответа.

– Но, как видите, без ответа они не остались, – поторопился успокоить ее граф, которому послышались в ее голосе слезы. Он сразу терялся перед плачущими женщинами. – Впредь же руководствуйтесь здравым смыслом. Ладно, хватит об этом. Давайте подумаем о будущем.

Батиста удивленно посмотрела на него.

– Для начала, – сказал он, – надо придумать достойное объяснение вашему появлению в обществе зрелого мужчины. Многие люди неверно истолкуют наши отношения. Это плохо скажется на вашей репутации.

Батиста на мгновение задумалась, и неожиданно для графа сказала:

– Другими словами… люди решат, что я фаворитка, как мадам де Помпадур.

– Возможно, что и так, – сказал граф уклончиво.

– Но это же замечательно! Мне так хочется, чтобы мужчины считали меня соблазнительной и красивой и чтобы в мою честь построили театр, как это сделал Людовик XIV. И пусть художники и ваятели всей Франции дарят мне свои шедевры, пытаясь завоевать мое расположение.

– Не забывайте, что я не король, – напомнил граф, снова поражаясь ее наивности.

– Но вы, несомненно, очень важная персона, – настаивала Батиста. – У вас великолепные лошади, и для французов вы – Король Скачек… И стань я вашей фавориткой, то могла бы пользоваться вашими прекрасными лошадьми.

– На что вы намекаете? Уж не собираетесь ли вы, – изумился граф, – отправиться завтра со мной верхом до Парижа?

– А можно? Пожалуйста, позвольте мне поехать с вами, – умоляюще взглянула на него Батиста. – Я так давно не садилась в седло. Я едва не умерла от зависти, глядя, как вы скачете рядом с экипажем. Я отличная наездница, поверьте, к тому же я вешу совсем немного и не утомлю лошадь.

– Вы умеете уговаривать, – усмехнулся граф. – Но как быть с вашим платьем?

– По-моему, лошадям все равно, во что я одета, – ответила Батиста, – а вам вовсе необязательно на меня смотреть.

– У меня есть опасения, – сказал граф, – что вы относитесь к тому типу женщин, которые всегда добиваются своего.

Батиста ничего не ответила. Она просто смотрела умоляющими глазами, и граф наконец сдался:

– Так и быть. Завтра вы поскачете верхом. Но предупреждаю, что в Париж вы приедете не в самом хорошем виде, мадемуазель Батиста.