Текст книги "Незабываемый вальс"
Автор книги: Барбара Картленд
сообщить о нарушении
Текущая страница: 1 (всего у книги 9 страниц)
Барбара Картленд
Незабываемый вальс
ГЛАВА ПЕРВАЯ
1868 год
Граф Хоксхед был явно не в духе. Он только что переправился на своей яхте через Ла-Манш, и из-за бурного моря плавание оказалось малоприятным. Его серые глаза глядели хмуро, рот плотно сжался, слова звучали отрывисто. Ему хотелось хорошенько отдохнуть вместо того, чтобы спешить на встречу с премьер-министром.
Еще будучи в Лондоне, граф Хоксхед был не на шутку раздосадован тем, что премьер-министр, достопочтенный Бенджамин Дизраэли вызвал его к себе.
Вообще-то, оба они, столь непохожие друг на друга во всех отношениях, прекрасно ладили; эта их несхожесть сразу бросалась в глаза, когда они встречались в кабинете премьер-министра в здании парламента.
Бенджамин Дизраэли был видный восточного типа мужчина, с черными как смоль волосами, крупным носом и страстью к сверкающим перстням. Дизраэли поднял глаза на графа, когда он вошел в его кабинет, и тот улыбнулся в ответ, забыв о своем раздражении.
Граф обладал прекрасной фигурой – высокий, широкоплечий, с узкой талией. Он всегда элегантно одевался и следовал моде, но при этом оставался мужественным и держался с достоинством, что очень располагало к нему премьер-министра. Последний вообще уважал твердость и властность в мужчинах, как любил мягкость, женственность и верность в женщинах.
– Я послал за вами, милорд, – обратился Дизраэли к графу, – чтобы просить об одной услуге.
– Я буду счастлив сделать все, что в моих силах, – ответил граф.
– Тогда, надеюсь, вам не составит труда тотчас же отправиться в Париж для выполнения возложенной на вас миссии.
– В Париж? – Граф, который только что приплыл из столицы мира, был застигнут врасплох.
– Присаживайтесь, – предложил премьер-министр, – и позвольте вам все объяснить.
Граф покорно опустился в глубокое кожаное кресло, но, слушая премьера, не мог скрыть своего недовольства. Ему совсем не хотелось никуда ехать: превосходные лошади из его конюшен, готовые к скачкам, и одна очаровательная женщина занимали его куда более.
– Я получаю тревожные известия, – начал Дизраэли, – о намерениях Франции в связи с военными приготовлениями Пруссии.
Граф искренне удивился.
– Уж не хотите ли вы сказать, – произнес он наконец, – что французы подумывают о войне? Я считал, что они еще долго будут помнить уроки прошлого.
– Я тоже на это надеялся, – ответил премьер-министр. – Но буду откровенен. Мы оба хорошо знаем, что император весьма неуравновешен, способен на самые непредсказуемые поступки и редко задумывается об их последствиях.
Граф согласно кивнул.
За время своего вынужденного пребывания в Англии Луи Наполеон прослыл человеком довольно своеобразным и вряд ли способным управлять Францией.
– Императрица же, как известно, – продолжал премьер-министр, – особа тщеславная, легкомысленная и властолюбивая – скверное сочетание для особы подобного ранга.
– Действительно скверное, – согласился граф. – Но неужели французы не видят в Пруссии опасного и почти непобедимого противника?
– Именно это я и хочу узнать, – подхватил Дизраэли. – Император всегда был дружен с вашим отцом, а вы в Париже знакомы со многими людьми из тех, кто сейчас у власти. Так вот, вам предстоит выяснить их отношение к Пруссии. Не готовится ли Франция к войне?
– Ни о какой войне и речи быть не может! – убежденно воскликнул граф. – Даже если дело и дойдет до войны, то первый шаг должна будет сделать Пруссия.
– Я не уверен в этом, – задумчиво произнес премьер-министр. – Открою вам государственную тайну, милорд. Из достоверных источников мне стало известно, что герцог де Граммон ненавидит Пруссию и толкает императора на опрометчивый шаг. От этого Франция может сильно пострадать.
– Неужели он настолько безрассуден? – отозвался граф.
– Герцог очень дружен и даже близок с императрицей.
Граф прекрасно понимал, на что намекает премьер-министр. Императрица Евгения жаждала легких побед. Она всегда мечтала видеть себя во главе великой династии, представляла, что все королевские дворы Европы приветствуют ее и восхищаются ею. Императрица не переносила, когда к ней относились свысока, снисходительно из-за того, что она не была королевских кровей.
Граф вздохнул, и лицо его выразило озабоченность.
– Я понял, что от меня требуется, – сказал он, – и отправлюсь в Париж в самом скором времени.
– Спасибо, милорд, – ответил Дизраэли, – бесконечно благодарен вам. Я не льщу вам, когда говорю, что никому, кроме вас, не стал бы доверять это щекотливое поручение. Уверен, что вы с ним справитесь.
Лесть легко давалась премьер-министру, и медовыми речами он умело добивался своего; но сейчас он говорил совершенно искренне, и это порадовало графа. Однако граф все же был недоволен тем, что ему придется спешно покинуть Лондон.
Стоял май, светский сезон был в самом разгаре. В лондонских особняках каждый вечер давались балы и устраивались приемы, и его отсутствие было бы в высшей степени огорчительно.
Граф Хоксхед был заметной фигурой столичного общества. К тому же его весьма пылкий роман с леди Марлин Стенли только начался. Она была замужем за честолюбивым, преданным делу политиком, которому избиратели и место в палате общин были куда дороже собственной жены. Она была признана в свете не только первой красавицей, но и самой яркой и скандальной его представительницей – настоящая светская львица. Всякий, кого она одаривала своим вниманием, почитал за счастье обладать ею.
Несколько месяцев граф буквально избегал ее, и все это время леди Марлин была полна решимости заполучить его. Она умела ловко скрывать свои намерения от окружающих, так что даже граф, отличающийся проницательностью и хорошо разбирающийся в людях, так до конца и не понял, случайно или нет они так часто встречались и каждый раз оказывались по соседству за столом.
Графу нравилась ее манера прямолинейно говорить самые смелые, дерзкие, порой скандальные двусмысленности. Он никогда не мог с уверенностью сказать, действительно ли она так наивна или, наоборот, чересчур хитра.
И когда наконец она уступила ему – точнее, уступил он, так и не осознав, кто кого завоевал, – граф понял только то, что леди Марлин самая страстная из всех известных ему женщин. Она была достаточно умна, чтобы не надоесть ему чрезмерной несдержанностью. Ей удавалось в самый неожиданный момент стать недосягаемой и равнодушной, и граф никогда не переставал добиваться ее. Его привлекала в ней эта отчужденность, слишком редкая в его многочисленных связях.
– Мне будет безумно не хватать тебя, мой милый Ирвин, – сказала она накануне его отъезда в Париж.
Они поужинали тет-а-тет при свечах в ее терпко надушенном будуаре, а потом перешли в спальню, где на огромной кровати их ждали шелковые простыни и подушки с кружевами.
– Я тоже буду скучать по тебе, Марлин, – ответил граф. – Постараюсь там не задерживаться.
– Да, возвращайся скорее, милый, – прошептала леди Марлин, – а когда ты вернешься, мы подумаем о нашем будущем.
Она говорила чуть слышно, была очень податлива и нежна с ним, но что-то в ее словах насторожило графа. Он поцеловал ее в лоб и поднялся с постели.
– Нет, не уходи так скоро, – попросила леди Марлин. – Не оставляй меня одну.
– Мне надо еще кое-что успеть сделать до отъезда, – ответил граф. – Если я задержусь здесь, у меня не останется времени на сон.
– Ну, иди ко мне, – настойчиво звала леди Марлин.
– Не сейчас. Дождись моего приезда.
Граф стал быстро и умело одеваться. Его камердинер всегда сердился на такую самостоятельность своего хозяина. Граф легко обходился без его помощи, даже сложные новомодные узлы галстуков не представляли для него особого труда.
– У кого ты остановишься в Париже? – капризно спросила леди Марлин.
– У виконта де Дижона. Он мой старый друг, и всегда радушно принимает меня в своем доме на Елисейских полях.
– Я буду тебе писать, – пообещала леди Марлин. – А ты, мой ненаглядный Ирвин, будь добр, отвечай, иначе я сойду с ума от горя.
Она помолчала и добавила:
– Посылай письма на имя моей горничной, как и прежде. Это вполне надежно.
И вновь в душе у графа шевельнулось подозрение. Писать письма было всегда опасно, а короткие записки, которые он тайно пересылал через горничную леди Марлин, содержали разве что безобидное приглашение на обед или сообщали час рандеву.
Граф вернулся к кровати и посмотрел на Марлин. Ее длинные красивые волосы падали на плечи, а кожа казалась жемчужной на фоне шелковых простыней. Леди Марлин, соблазнительная, очаровательная, женственная, призывно протягивала к нему руки.
Граф взял ее руки и поцеловал одну за другой, а Марлин крепко сжала пальцы, не отпуская его.
– Так или иначе мы с тобой будем вместе… навсегда, – прошептала она.
– До свидания, Марлин.
Он направился к двери и уже взялся за ручку, но замер на месте, услышав звук чьих-то шагов. Возможно, граф ничего бы и не заметил, не стой он так близко к двери. Но кто-то очень медленно и осторожно поднимался по лестнице. Скрипнула половица, еще одна. Шаги приближались, и стало ясно, что кто-то направляется в спальню леди Марлин.
Вмиг, как человек, привыкший не теряться в сложных ситуациях, граф оказался у окна.
– Что такое? Что случилось? – заволновалась леди Марлин.
Граф ничего не ответил. Он отдернул тяжелую портьеру и вышел на маленький балкон из кованого железа. Такие балкончики были в каждом доме на этой улице. Граф знал, что спальня леди Марлин занимает угол дома и от соседнего особняка ее отделяет небольшое расстояние. Внизу на расстоянии в четыре фута находился такой же небольшой балкончик, и граф внимательно оглядел его.
Хотя граф и не видел леди Марлин за портьерой, по шуму, доносящемуся из спальни, он догадался, что она встала с кровати и пошла к двери. Он услышал, как в замке повернулся ключ, и, недолго думая, перемахнул через балконную решетку.
Граф оказался прямо в центре балкона соседнего дома. Окно было приоткрыто, и он без труда проник внутрь и попал в комнату, похожую на спальню леди Марлин. На кровати кто-то лежал. Граф отодвинул портьеру, и его силуэт ясно обозначился на фоне звездного неба. Раздался испуганный женский крик:
– Кто вы?! Что вам нужно?!
Судя по голосу, это была уже далеко не молодая женщина.
– Прошу прощения, сударыня, – ответил граф. – Успокойтесь, я не причиню вам зла. Произошла досадная ошибка.
Он вышел из комнаты и не спеша спустился вниз, быстро открыл парадную дверь и зашагал к своему дому по направлению к Баркли-сквер.
Сейчас, но дороге в Париж, граф понял, что лишь по чистой случайности избежал щекотливой ситуации, которая имела бы для него самые неприятные последствия. Ему и в голову не приходило, что леди Марлин недостаточно короткой любовной связи. Он полагал, что со временем пламя любви погаснет и они расстанутся хорошими друзьями без каких-либо взаимных притязаний. Таковы были правила игры, принятые в аристократическом обществе.
Теперь граф вспомнил пространные разговоры о мистере Стенли, которые вели его друзья в клубе. Часто обсуждалось, что последний совсем равнодушен к жене и порядком подустал от ее бесчисленных любовников. Граф не обращал внимания на эти светские сплетни: тогда ему это было просто ни к чему.
Он знал, что красавица жена, дочь самого герцога Дорсетского, была весьма ценным приобретением для восходящего политика. Более того, именно на деньги леди Марлин существовала чета Стенли, и немалая часть приданого жены тратилась ее супругом на свои амбициозные политические цели. При таких обстоятельствах Стенли оставалось только терпеть ветреность леди Марлин и разыгрывать роль заботливого, любящего, и снисходительного супруга.
Граф, однако, вспомнил, как два раза в прошлом месяце видел Леонарда Стенли в обществе мисс Сары Вандерхоф. Последний раз эти двое сидели на балконе палаты общин и так увлеченно беседовали, что даже не заметили его.
Сара Вандерхоф была богатой американской наследницей. Газеты в один голос пели ей дифирамбы, так как на деньги ее отца кормилось множество благотворительных учреждений. Своей красотой и блеском, слишком дорогими броскими украшениями, которые, правда, не пристало носить англичанкам, мисс Вандерхоф добилась особого положения в свете.
Мелкие детали начали складываться в мозгу графа в цельную картину. Леонард Стенли нуждался в деньгах, а женившись на богатой наследнице вроде Сары Вандерхоф, он мог позволить себе все, что сейчас было не доступно его кошельку. Единственным камнем преткновения оставалась его жена. Бракоразводный процесс мог затянуться на долгие годы и рассматривался бы в парламенте, а Стенли боялся огласки, да и расходов, связанных с разводом. Все было бы гораздо проще, если бы удалось склонить леди Марлин к сотрудничеству.
Весь их хитроумный замысел ясно предстал перед графом. Он сравнил себя с человеком, чья жизнь висела на волоске и была спасена в самый последний момент.
– Откуда мне было знать, что леди Марлин хотела выйти за меня замуж? – сокрушался граф.
На самом деле, множество мелочей давно могли подсказать ему о ее намерениях, если бы он обратил на них внимание. Ей почему-то очень хотелось примерить великолепные фамильные драгоценности, что носили все графини Хоксхед. Тогда граф только улыбался ее восхищению диадемами с бриллиантами, сапфирами и рубинами. Теперь он знал, что за этим скрывалось не одно восхищение, но и вожделение и жадность.
Неудивительно, что его особняки и поместья леди Марлин нашла достойной оправой для своей красоты. Поместье Хок в Суссексе было одной из прекраснейших усадеб георгианского стиля [1]1
Архитектурный стиль эпохи правления королей Георгов. Сложился к середине VIII в. и существовал до 30-х гг. XIX в. ( Здесь и далее прим. перев.)
[Закрыть].
Дом Хоксхедов на Баркли-сквер принадлежал семье уже более полутора веков и по богатству отделки, обстановке и картинам не имел себе равных во всем Лондоне.
– Как мог я сразу не понять ее намерений? – упрекал себя граф.
Ему и сейчас становилось страшно от одной мысли о женитьбе на хищной леди Марлин. Как ни привлекательна была Марлин Стенли, такой тип женщин не подходил для роли жены и матери его детей.
Граф сам еще смутно представлял свою будущую супругу, хотя все родственники давно, едва ли не на коленях, умоляли его жениться и родить наследника, продолжив тем самым род Хоксхедов.
Он вспомнил свой недавний разговор с бабушкой. Именно она сильнее всех уговаривала его скорее жениться, и ее доводы были вполне разумны, хотя тогда он так не думал.
– Ты уже не мальчик, Ирвин, – увещевала его бабушка. Голос у нее был удивительно молодым и звонким для ее преклонных лет. – Ты должен остепениться и подумать о наследнике.
– Я чувствую себя еще достаточно молодым, – улыбнулся он в ответ, – и позволю себе заметить, что меня хватит еще на пару лет холостяцкой жизни.
– Согласись, тебе давно пора жениться, – не унималась вдовствующая графиня. – Сколько можно порхать по салонам и развлекаться? Я хочу дождаться появления твоего сына.
– Тогда у меня в запасе еще двадцать лет.
– Не говори чепухи. Скоро тебе стукнет тридцать четыре, – возразила бабушка. – В твои годы отец был уже десять лет как женат.
– Это я уже не первый раз слышу, – сказал граф. – Дедушка, насколько я помню, женился приблизительно в моем возрасте.
– Ему было тридцать два, – уточнила вдова. – Он довольно долго искал именно меня.
– Ну вот так же и я! – воскликнул граф. – Просто иду по стопам деда. Жду такую же красавицу и умницу, какой ты была в свои восемнадцать. Но у меня сложилось впечатление, что подобные девушки перевелись на свете.
– Ты льстишь мне, – улыбнулась вдовствующая графиня. – Так или иначе, Ирвин, ты прекрасно понимаешь, что тебе жена необходима, и у меня, к счастью, есть на примете подходящая девушка.
Граф усмехнулся.
– Я знал, что к этому все и велось, бабушка, и, честно говоря, ты зря тратишь свое красноречие и теряешь время. Повторяю, я ни капли не заинтересован в женитьбе.
– Ты еще даже не знаком с нею, а когда увидишь, согласишься со мной: она как никто украсит наше родовое древо, и именно ей подойдет роль хозяйки, занимающей место на противоположной стороне стола.
– Если она и впрямь будет придерживаться данного расстояния, я, пожалуй, женюсь на ней, – нашелся граф, вспомнив о длиннейших столах, украшающих столовые залы его особняков. – Но, к сожалению, бабушка, любая женщина надоест мне после месяца совместных завтраков, обедов и ужинов.
– Глупости! – отрезала пожилая дама. – Ты часто бываешь занят, и нет нужды проводить с женой больше пары часов в день, да и те необязательно только вместе с нею.
– У тебя и впрямь такие понятия о браке? – изумился граф.
Но глаза старой леди озорно поблескивали, она явно подсмеивалась над ним.
– Я не позволю, – решительно сказал граф, – не позволю женить себя на какой-нибудь юной надоедливой особе, которая будет хорошо смотреться за столом и плохо в постели и в два счета наскучит мне.
Только с бабушкой он мог быть настолько откровенен. Она обладала редким чувством юмора и прямотой, свойственным дамам георгианской эпохи, на которые не отважилась бы ни одна придворная леди королевы Виктории.
Вдовствующая графиня рассмеялась.
– Так и быть, Ирвин, смягчилась она, – даю тебе шесть месяцев. За это время ты должен самостоятельно найти достойную жену, удовлетворяющую твоим запросам. По истечении срока я познакомлю тебя со своей протеже и приложу все силы, чтобы поженить вас.
Граф вымученно улыбнулся. До сих пор ему удавалось избегать молоденьких девушек и тем самым уберечься от брака. В сущности он вообще редко бывал в их обществе.
Граф предпочитал общество искушенных жизнью людей, приближенных к принцу и принцессе Уэльским. Его часто приглашали на приемы в Мальборо-хауз, и именно эти приглашения принимал он с особой охотой. На пышных приемах, где почетным гостем был сам принц Уэльский, нельзя было встретить юных дев, – здесь блистали очаровательные замужние дамы.
– Теперь я полон тревог за свое будущее, и твои «угрозы» тому способствовали, – с улыбкой признался граф бабушке. – Но мне уже пора откланяться.
– Помни, Ирвин, я даю тебе полгода, – сказала на прощание вдовствующая графиня, – и если ты серьезно ко всему отнесешься, то уже в конце лета мы начнем готовиться к свадьбе.
– Я в ужасе от одной этой мысли! – воскликнул он и поцеловал руку бабушке.
Пожилая леди рассмеялась в ответ, и по ее долгому взгляду граф понял, как она его любит, как переживает за него.
Она не любила так собственных детей, которые приносили ей сплошные огорчения.
Тогда, уезжая от бабушки, граф напрочь забыл ее увещевания и просьбы. Но после случая с леди Марлин он не мог не признать, что бабушка права. Ему следовало жениться и навсегда оградить себя от разного рода авантюристок, которых привлекало его состояние и положение в обществе.
Графа удивило, как леди Марлин предусмотрела все до последней мелочи: развод неизбежно влечет за собой изгнание из общества. В отличие от женщины, мужчину, преступившего закон чести, легко прощали, и такой проступок был бы скоро забыт. Свет не принял бы леди Марлин даже как дочь герцога Дорсетского, а вот графиня Хоксхед со временем вернула бы расположение принца Уэльского.
«Как она все продумала, – размышлял граф. – Несколько лет она проведет в добровольном изгнании, наслаждаясь Парижем, Римом и Венецией, причем на мои деньги, а за это время друзья все забудут и снова встретят ее с распростертыми объятиями».
Он представил пышные многолюдные приемы в загородном поместье и великолепные празднества на Баркли-сквер – верный способ вернуть признание света.
Как хорошо, что этот прыжок с балкона на балкон, с которым далеко не каждый справился бы, не составил для графа особого труда и ему удалось избежать расставленной ловушки.
Интересно все же, что сделал Стенли, когда не нашел его на балконе супружеской спальни? Смотрел ли он вниз, думая увидеть тело графа, распростертое на булыжной мостовой?
Но что и говорить, эта история весьма расстроила графа и отрезвила его.
Больше всего на свете он не любил оставаться в дураках. Граф Ирвин Хоксхед гордился своим опытом и умением безошибочно понять человека и его характер, но в этот раз он переоценил свои способности.
Всю прошлую ночь граф не мог заснуть и только удивлялся, как мог он не почувствовать, не раскрыть ее намерений, как мог так глупо попасться, словно неопытный юнец!
«К черту, я не хочу больше вспоминать о ней», – решил он, но настроение его надолго было испорчено. Плохая погода еще больше способствовала мрачному состоянию духа.
Граф привык к плаваниям и легко переносил морские путешествия, но сейчас он опасался за лошадей, которые испугались штормящего моря. К тому же гостиница в Кале, где он остановился на ночлег, не отвечала его представлениям о комфорте.
Однако граф остался доволен едой и после сытного завтрака велел подать лошадь. Он поехал верхом, а верховой занял место на козлах. Граф обычно брал с собой не только собственную коляску, запряженную четверкой лошадей, но и двух верховых. Таким образом он мог в любое время упражняться в езде.
Утро было свежее, но ближе к полудню стало жарко. Граф взмахом руки остановил коляску и пересел в нее.
Верховые в напудренных париках, в белоснежных бриджах и облегающих ливреях придавали оттенок элегантности черной с желтым коляске и упряжке черных как смоль жеребцов.
Граф надеялся позже еще проехаться верхом, но начал моросить дождь.
Он положил ноги на противоположное сиденье и откинулся на спинку. Думы о леди Марлин вновь овладели им, и сердце его, как любила говорить старая няня, опять заныло.
Погруженный в свои мысли, он не заметил, как коляска остановилась. К действительности графа вернул лакей: он спрыгнул с козел и открыл дверцу.
– В чем дело? – спросил граф. – Почему мы стоим?
– Впереди по дороге столкновение, милорд.
– Что-нибудь серьезное?
– Сдается мне, французская повозка, кажется, они ее зовут… дилижанс, столкнулась с почтовой каретой.
Лакей вновь посмотрел на дорогу и добавил:
– Порядочная свалка, милорд, и лошади, и люди – все смешалось.
– Иди посмотри, нельзя ли как-нибудь помочь, – приказал граф, – и сразу же поедем дальше.
– Да, милорд, – нерешительно ответил лакей и закрыл дверцу коляски.
Граф не имел ни малейшего желания вмешиваться в случайное дорожное происшествие.
Такие столкновения стали в последнее время обычным явлением. Узкие дороги были переполнены быстрыми почтовыми каретами, колясками и дилижансами. Почтовые кареты поворачивали на большой скорости и врезались в крестьянские повозки, в Англии запряженные обычно медлительной старой лошадкой, а во Франции – двумя ленивыми белыми волами. Неудивительно, что в результате и люди, и животные получали серьезные увечья.
Граф по праву гордился тем, что за много лет езды – и езды довольно быстрой – он ни разу не попадал в дорожные происшествия. Он объяснял это не просто везением. Весь секрет был в трезвом расчете, его-то порой и не хватало иному кучеру.
Графу очень не хотелось застревать на дороге надолго. Кони должны еще успеть отдохнуть за ночь перед завтрашней дорогой. Сам он с большим удовольствием остался бы в Лондоне, но не мог же он отказаться от поручения премьер-министра. Чем скорее миссия, возложенная на него Дизраэли, будет выполнена, тем лучше.
Он понимал, что с таким заданием ему не справиться за день и даже за неделю. И только при большом везении на это уйдет не так много времени. В любом случае все, что поведает ему кто-то один, надо будет сверить с рассказом и мнением кого-то другого. Граф представил многочасовые разговоры во дворце Тюильри с приближенными к императору особами и длинную вереницу людей, к которым ему придется обратиться за помощью. Он тяжело вздохнул.
Но была у этой поездки и приятная сторона. Париж славился своими женщинами, их особым загадочным очарованием, красотой и милым сумасбродством. Надо ли говорить, что не их прочила бабушка в графини Хоксхед. Но эти «леди» знали толк в любви – хотя любовь в данном случае не совсем подходящее слово, – и это со многим примиряло графа. Несомненно, развлечение было не из дешевых, но оно того стоило.
Граф как раз размышлял, которую из известных куртизанок он навестит первой. Ирвин Хоксхед перебывал уже у многих, и в подобных заведениях наслаждался не только обществом прекрасных женщин, но и старых друзей. Особенно много знакомых надеялся он встретить в доме у королевы всех куртизанок Ля Паивы. К тому же она могла знать об отношениях Франции и Пруссии больше, чем кто-либо другой, потому что в подобной компании легко развязывались языки и выбалтывались многие секреты.
– Первым делом поеду к ней, – решил граф.
В это время дверца коляски опять открылась.
– Можем отправляться, милорд, – сообщил лакей. – Там жуткая неразбериха, но мы ничем не в силах помочь. С ними сейчас какой-то человек, кажется доктор.
– Тогда не стоит больше задерживаться, – согласился граф.
Лакей уже собирался отправиться отдавать распоряжения, но застыл на месте, когда с другой стороны открылась дверца и в коляску, к великому удивлению графа, проскользнула молоденькая девушка.
Пока граф изумленно смотрел на нее, она села напротив и тихо, испуганно попросила:
– Пожалуйста… возьмите меня с собой… все равно куда, умоляю вас… мне надо во что бы то ни стало выбраться отсюда.
Девушка говорила по-английски. Граф отметил, что она очень молода и очень красива. У нее было маленькое личико, похожее на нежный цветок. В ее огромных голубых глазах застыл ужас, вызванный, вероятно, дорожным происшествием. Шляпка съехала на спину и висела на лентах, которые были завязаны на шее. Ее светлые волосы растрепались, платье испачкалось и в одном месте порвалось. Она нервно сжимала пальцы, словно умоляя графа выслушать ее.
– Как я понимаю, вы попали в столкновение, мадемуазель, – предположил граф. – Но как я могу взять вас с собой? Ведь вы, вероятно, путешествуете не одна?
– Нет… но мои спутники… они, кажется, ранены… Поэтому мне и удалось убежать. – Голосок незнакомки дрожал от страха и волнения.
Граф заметил, что лакей с любопытством слушает их разговор. Он подал слуге знак, и тот закрыл дверцу, но остался стоять тут же у коляски. Его силуэт был виден в окне, закрытом из-за дождя.
– Объясните мне толком, что же все-таки произошло? – спросил граф.
– Я прошу вас… как можно скорее… увезти меня отсюда, – отвечала девушка. – Мне все равно куда… Только увезите, пока меня не хватились… Мне надо бежать.
– Но почему? И от кого?
– Вам непременно надо… это знать?
– Боюсь, что да. Раз уж я взялся вам помочь.
– Я все расскажу вам… обещаю, – торопливо говорила девушка. – Только поедем быстрее. По-моему, один мой спутник – он называет себя пастором – сильно ранен, но мой отец вот-вот очнется. Он сразу бросится на мои поиски.
– Ваш отец? – с недоумением переспросил граф. – Вы пытаетесь сбежать от своего отца?
– Да. Он везет меня в какой-то ужасный монастырь, но мне кажется, это никакой не монастырь, а что-то гораздо хуже. Пожалуйста, помогите мне. Если я побегу через поля… то не смогу далеко уйти.
В ее голосе звучал неподдельный страх, девушка выглядела такой беззащитной и трогательной, что ее просьба задела графа за живое. Но он все еще не решался помочь этой особе бежать от отца.
– Прошу прощения, но… – начал было он, но девушка оборвала его:
– Поймите же наконец… о чем я вас прошу. Мой отец не в себе, моя мать сбежала и бросила его, и теперь он решил, что я… должна искупить ее грехи.
– Что вы хотите этим сказать? – удивился граф.
– Я очень похожа на маму внешне… и отец собирался навсегда заключить меня… в монастырь. На самом деле это дом покаяния, он принадлежит какой-то секте, – торопливо объясняла девушка, с мольбой глядя на графа. – Они наказывают себя за грехи… поркой и другими истязаниями!
– Вы говорите невероятные вещи! – воскликнул граф. – Этого не может быть.
– Я клянусь вам… Все, что я говорю, это чистейшая правда. Я боюсь, безумно боюсь их… Я богата, и, заполучив мои деньги, они никогда… меня не отпустят… Прошу вас, пожалуйста, помогите мне.
Графу казалось, что девушка вполне искренна, но в ее рассказ было трудно поверить.
Чтобы выиграть время и хорошенько все обдумать, он спросил:
– Как ваше имя?
– Батиста Дансфорд, – ответила она, – я дочь лорда Дансфорда.
– Лорда Дансфорда! – с изумлением воскликнул граф. – Вы дочь «пэра-проповедника»?
– Верно… – подтвердила она. – Вы знаете его? Вы не представляете, милорд, во что отец превратил мою жизнь. Он не просто грозит мне адом и вечным проклятием, он и дома устроил… настоящий ад. Умоляю, увезите меня! Я боюсь, что он снова …побьет меня и отошлет в это страшное место.
– Хорошо, – решился граф после недолгих размышлений. – Я довезу вас до ближайшего города, где остановлюсь на ночлег. Обещайте, что там вы позаботитесь о себе сами.
– Да… конечно… И спасибо, спасибо вам… Мне надо только быстрее уехать отсюда, потом я сама доберусь… до Парижа.
Граф подал знак лакею, что можно трогать.
Пока тот закрывал дверцы экипажа, граф спросил:
– Как быть с вашим багажом?
– Не тревожьтесь об этом, – ответила Батиста, – велите ехать скорее, пока папа… не хватился меня.
Она говорила почти шепотом, чтобы лакей не разобрал ее слов.
– Немедленно едем, – приказал граф.
– Да, милорд.
Лакей не успел еще вскочить на козлы, а кони уже тронулись. У Батисты вырвался вздох облегчения.
С неожиданной быстротой она пересела на сиденье, которое занимал граф, забилась в угол и закрыла лицо руками. Граф понял, что она прячется за ним – они как раз проезжали мимо опрокинутой кареты.
Он выглянул в окно. Багаж был разбросан по дороге. Встревоженные лошади беспокойно били копытами и испуганно ржали. Женщины что-то кричали и суетились, несколько человек распласталось на траве вдоль дороги: кто-то стонал от боли, причиненной полученными ранами, и звал врача, кто-то просто лежал без движения, непонятно, или без сознания, или уже расставшись с жизнью.
Граф увидел дилижанс, в котором, по всей видимости, ехала Батиста. Но ни в ком из людей он не успел разглядеть лорда Дансфорда.
Он знал лорда в лицо и даже слышал его выступления в палате лордов но, как только «пэр-проповедник» начинал свою патетическую речь, граф покидал палату. Речь его светлости неизменно сводилась к одному и тому же: страна изобилует пороками из-за отсутствия закона и порядка, а строгие наказания, которым надо подвергнуть всех грешников в этом мире лишь удвоятся в загробной жизни.
– Как бы нам унять этого проклятого старикашку? – спросил как-то один из пэров.
– Самый верный способ – упрятать его в сумасшедший дом, – ответил другой. – Там ему самое место.
Граф находил лорда Дансфорда невероятно скучным, а скучать он не любил.
Сейчас ему стало неимоверно жалко дочь этого человека, хотя он так до конца и не поверил в ее удивительный рассказ.
