Текст книги "Ангел в сетях порока"
Автор книги: Барбара Картленд
сообщить о нарушении
Текущая страница: 7 (всего у книги 9 страниц)
– Что тут происходит? – удивился он.
Я была так расстроена, что не могла и слова вымолвить. Проскользнув мимо дядюшки, я побежала наверх в свою комнату и там дала полную волю слезам. Немного успокоившись, я позвонила Алеку и сказала:
– Я ненавижу Гарри! Он поступил со мной просто по-свински!
Алек поинтересовался, в чем дело, и тут я поняла, что не могу объяснить ему причину нашей ссоры.
– Дорогая, не позволяйте никому себя расстраивать! Ну хотите, я сейчас приеду и развеселю вас?!
Я сказала, что лучше подождать до обеда, тогда и встретимся.
– Мне очень многое вам надо сказать, Максина, – проговорил он.
Последовала пауза, а потом он добавил спокойным тоном:
– Полагаю, вы догадываетесь, что именно?
Я сказала, что нет, не догадываюсь, но он, не обратив внимания на мой ответ, продолжал:
– Так «да» или «нет», Максина?
А потом рассмеялся и заметил:
– Женитьба, на мой взгляд, очень забавная вещь, как по-вашему?
– Вы в самом деле имеете это в виду, Алек? – Я замерла в ожидании ответа.
– Конечно, – подтвердил он.
– Ну… тогда «да».
И подумала про себя: «В любом случае, так Гарри и надо!» А Алек сказал:
– Чудно, чудно! Очень забавно! Я поговорю с вами об этом нынче же вечером, а покуда давайте никому об этом не сообщать.
– Нет, конечно, – подхватила я.
Мы попрощались, я повесила трубку и подумала, как мило получить предложение по телефону! Я чувствовала себя современной девушкой в духе двадцатого века.
Как все удачно складывается! От радости я запрыгала по комнате.
В этот момент раздался стук в дверь, и явилась Элинор с просьбой дядюшки Лайонела спуститься вниз для разговора с ним.
У меня возникло недоброе предчувствие, и я нехотя поплелась в библиотеку, где в это время дня обычно находился дядюшка.
Он был один, видимо, разговор с Гарри был непродолжителен.
– Надеюсь, Максина, – начал он, – тебе известно, почему я послал за тобой.
– Еще бы! – отвечала я. – Гарри наговорил вам кучу гадостей, каждая из которых – абсолютная ложь.
– Ну, хотелось бы мне считать все это ложью, – продолжал дядюшка Лайонел, – только не думаю, чтобы Гарри доставляло большое удовольствие сочинять истории о твоих друзьях.
– Так что он сообщил? – решительнейшим тоном спросила я. – Что Алек хочет жениться на мне ради денег?! И что еще?
Дядюшка Лайонел казался весьма смущенным от волнения, он взял нож для разрезания бумаги и принялся вертеть в руках.
– Ты не дитя, Максина, – сказал он, – однако есть такие вещи, о которых тебе знать не следует. Вещи, которые… – как бы это сказать? – вопиют против нравственности и которые люди нередко замалчивают, не желая устраивать скандалов.
– Не понимаю, о чем идет речь, – пожала я плечами. – Какое отношение это имеет к Алеку? Может ли быть безнравственным человек, который пользуется такой популярностью в обществе? Да ведь его все знают!
Дядюшка Лайонел взял меня за руку и сказал:
– Послушай, Максина, тебе известно, что я тебя очень люблю и сделаю все, что в моих силах, чтобы помочь тебе в беде. Но прошу тебя, не выпытывай у меня ничего, а просто поверь моему опыту. Я проверю все факты, которые сообщил мне Гарри Стэндиш, и если они не подтвердятся, я буду всеми силами защищать твоего друга. Но пока я не сделаю этого, дай мне честное слово не соглашаться на помолвку.
– Я уже помолвлена, дядюшка Лайонел.
– В таком случае я должен встретиться с этим молодым человеком, – заключил он.
– Скажите мне, в чем дело! – взмолилась я. – Объясните!
– Я не могу этого сделать, Максина. – Голос дядюшки звучал твердо. – Раз уж дело зашло так далеко, то мне необходимо сначала поговорить с молодым человеком, а потом уже постараюсь все тебе объяснить. Но не раньше! Прошу дать мне номер его телефона.
Я дала номер Алека, и дядюшка Лайонел принялся ему звонить, а я сижу у себя в комнате, убитая горем, и гадаю, что там происходит внизу.
О Боже! Ведь совсем недавно я была так счастлива! И Гарри все испортил. Как же я его ненавижу!
Да, я ненавижу его, и если когда-нибудь мне представится возможность сделать ему такую же гадость, какую он сделал мне, я воспользуюсь ею без малейшего колебания!
* * *
Ничего не понимаю, что происходит в этом мире! Одно знаю – если такова взрослая жизнь, молю Бога снова отправить меня в монастырь.
Там по крайней мере понятно, что происходит, жизнь расписана по часам и, несмотря на всю свою монотонность, она имеет смысл. А этот мир мне кажется безумным, в нем все перепутано, нарушена логическая связь событий, слова не соответствуют поступкам.
Не знаю, что произошло между Алеком и дядюшкой Лайонелом и вряд ли когда-нибудь узнаю.
Я сидела у себя в спальне. Было темно, но я не зажигала свет. Бремя тянулось бесконечно медленно. Наконец пришла Элинор и позвала меня вниз. Дядюшка Лайонел был ужасно серьезен и, казалось, чем-то подавлен. Увидев меня, он сказал:
– Я уверен, ты очень расстроишься, Максина, когда узнаешь, что твоей дружбе с Алеком Биттоком пришел конец.
– Конец?! – воскликнула я. – Но почему? Я хочу увидеть Алека и сама с ним поговорить.
– Боюсь, ты не сможешь этого сделать, Максина, – ответил дядюшка Лайонел. – У меня состоялась беседа с молодым человеком и…
Тут он секунду поколебался, после чего решительно продолжал:
– Думаю, нет необходимости вдаваться в дальнейшие подробности. Он просил передать тебе, что ему очень жаль, но обстоятельства вынуждают его надолго покинуть Лондон – он уезжает к отцу в Ирландию.
– А обстоятельства, полагаю, это вы с Гарри, – усмехнулась я. – В чем дело?! Вы, наверно, шантажировали его или еще что-нибудь.
Дядюшка Лайонел сурово посмотрел на меня:
– Подобный шантаж, как ты выражаешься, я считаю полностью оправданным. Мне очень жаль говорить тебе это, Максина, но сей юноша, с виду весьма обаятельный, абсолютно для тебя бесполезен.
Если б его отец не был моим старинным приятелем, я считал бы себя обязанным принять более суровые меры, чем те, что уже принял и намереваюсь принять. А так могу лишь посочувствовать старому другу за то, что у него уродился такой сын.
– Но что он сделал? – с нетерпением воскликнула я.
– Тебе, Максина, достаточно знать, что Алек – дитя порока в эпоху упадка, – торжественно вынес свой вердикт дядюшка Лайонел. – И пока ты находишься на моем попечении и под моей крышей, я не позволю тебе общаться с людьми, которые могут оказать на тебя самое губительное действие!
Помолчав немного, он добавил уже более мягким тоном:
– Веселей, Максина, ты еще совсем молода! Все это скоро забудется. В конце концов, ваш флирт, как легко предположить, не мог далеко зайти, правда?
Я, конечно, не могла утверждать обратного, так как Алек меня даже ни разу не поцеловал. Только что же такое он сделал, что так встревожило дядюшку Лайонела?
Дядюшка просто отказывается больше говорить на эту тему, и я знаю, просить его бесполезно, но загадка Алека не дает мне покоя.
Если он карточный шулер или подделывает чеки, или еще что-нибудь в этом роде, дядюшка Лайонел, безусловно, не стал бы рассуждать об эпохе упадка.
Единственный выход – спросить у самого Алека. Но дядюшка упомянул о его отъезде. Что же могло заставить Алека уехать из Лондона в разгар сезона? Должно быть, нечто поистине ужасающее, если этот любитель веселых вечеринок отправился в захолустье, о котором не мог говорить без содрогания. Одно слово дядюшки Лайонела – и он отправляется в Ирландию! Невероятно. Ничего не понимаю. Ясно одно: мне не везет. Я буду ужасно скучать без Алека. И во всех моих бедах виноват Гарри. Если бы он не доложил дядюшке Лайонелу, тот не поднял бы такого шуму.
О, как же Гарри мне досадил!
Был момент, когда я хотела в отместку выложить дядюшке Лайонелу про самого Гарри! Мне просто жаль тетушку Дороти, да и не способна я на подобные вещи, я считаю это подлостью. И тем не менее Гарри это вполне заслужил. Однако, кажется, он полностью мне доверяет, иначе побоялся бы огласки.
Интересно, почему он так забеспокоился и что ему до того, с кем я дружу? Зачем он устроил этот скандал, доставив прежде всего себе множество хлопот и неприятностей?
Боже, голова идет кругом от всего, я чувствую страшную усталость. Забавно, но я не пролила ни единой слезинки с той самой минуты, как дядюшка Лайонел объявил, что я больше не увижу Алека.
* * *
Ах, Аскот – сплошное очарование, я просто в восторге! Мои наряды произвели в обществе фурор, меня фотографировали и напечатали снимки во всех газетах под заголовком: «Прелестная дебютантка».
Я была так взволнована!
Я сделала газетные вырезки и послала их маме. Надеюсь, она будет довольна.
По-моему, даже самые скромные достижения детей должны доставлять немалое удовольствие их родителям. Я чувствую, что имела большой успех в Аскоте, и все поздравляли меня с ним.
На скачках мы были всего два дня, так как тетушка Дороти сказала, что все четыре дня ездить не принято. Лично я с удовольствием бы поехала, но она сказала «нет», так что мы там были в среду и в четверг.
В среду я надевала зеленое платье, а в день розыгрыша Кубка – прелестнейшее белое шифоновое.
Ничто не произвело на меня такое сильное впечатление, как королевская процессия. Все было как в волшебной сказке. Я запомнила пеструю толпу народа на зеленом скаковом круге.
Хорошо бы все подробно описать в письме маме. Тем более что письменное изложение того или иного события помогает лучше его запомнить, а мне хочется навеки сохранить в памяти свое первое посещение Аскота!
Неужели от такого великолепия человек может почувствовать своего рода blase [22]22
пресыщение (фр.).
[Закрыть].
Одна молодая замужняя дама мне говорила:
– Не возьму в толк, почему вам так хочется ехать. Терпеть не могу Аскот – обычный пикник, да еще с запахом конюшен!
А я наслаждалась каждой минутой пребывания в Аскоте, жаждала снова поехать в пятницу, да тетушка Дороти не позволила.
В среду я встретила там Росси. Он очень робко подошел ко мне и сказал:
– Не обижайтесь на меня, Максина, позвольте хоть иногда видеться с вами.
Я разрешила ему приходить к нам, и, смею заметить, он гораздо приятнее, чем я думала. Вообще я чувствую себя теперь намного умнее и старше, и, наверно, с моей стороны было весьма глупо и взбалмошно убегать из дому.
* * *
Айвор ужасно болен. Я только что вернулась из Челси в самых расстроенных чувствах.
Часа два назад позвонила Поппи и сказала:
– Максина, у Айвора двустороннее воспаление легких. Можешь зайти навестить его? Он про тебя спрашивал.
– Ой, Поппи, какой ужас! – охнула я. – Конечно, сейчас же приду.
Я бросилась вниз по лестнице и хорошо сделала, что поторопилась – дядюшкин шофер как раз собирался ехать в гараж. Я назвала адрес Айвора и велела ему мчаться на полной скорости, точно за ним черти гонятся.
Поппи встретила меня у входа. Говорит, Айвор заболел два дня назад и не вызывал врача до вчерашнего вечера, когда ему стало совсем плохо.
Доктор велел ехать в больницу, однако Айвор поднял такой шум, что они не посмели настаивать – любое волнение способно было причинить ему вред.
– Мы не знаем, что делать, как заставить его лечь в больницу, – пожаловалась Поппи. – Здесь сиделка, мы с ней по очереди за ним ухаживаем. Она сейчас прилегла перед ночным дежурством.
Я вошла в комнату Айвора, он лежал неподвижно, сильно осунувшийся и бледный.
Он и так худой, а болезнь еще больше его иссушила. Несмотря на волнение, я вспомнила, как Айвор сравнивал современных худых эмансипе с голодающими из России – сам он сейчас выглядел не лучше. Глядя на него, я готова была расплакаться.
Я села рядом и коснулась его руки. Айвор открыл глаза и попытался мне улыбнуться, что стоило ему страшных усилий.
– Поскорей выздоравливай, Айвор, – сказала я. – Это нехорошо с твоей стороны.
Он опять улыбнулся, и меня поразило, как тяжело он дышал.
– Поедешь в больницу? Пожалуйста!.. – с мольбой обратилась я к Айвору.
Он покачал головой и пробормотал что-то насчет «богачей».
– Ох, не валяй дурака, Айвор, гораздо важнее, чтоб ты поправился.
Но, заметив, что мои слова начали его раздражать, я замолчала и решила больше ничего не говорить, просто сидела молча и держала его за руку.
В комнате было тихо, слабый свет едва освещал постель больного. Мне показалось, что Айвор задремал. В дверь заглянула Поппи и поманила меня. Я на цыпочках вышла из комнаты.
– Я уверена, с тобой ему лучше, – заметила Поппи. – Он выглядит поспокойнее, а всю прошлую ночь метался в жару.
– Послушай, Поппи, неужели он может умереть? – спросила я.
– Нет, – ответила она, – но он очень слаб и настолько упрям, что доктор едва справляется с ним. Сестра, впрочем, ужасно мила и дежурит возле него всю ночь.
Я дала Поппи пять фунтов и объявила:
– Ты просто обязана взять для Айвора и не смей ему говорить, что я даю деньги, поскольку отлично знаешь, как он относится к этому. Покупай все, что он пожелает, а счета от врача посылай мне.
– Ты очень добра, Максина, – сказала Поппи.
Она поцеловала меня на прощание. Я обратила внимание, как расстроена была Поппи, и подумала, не влюблена ли она в Айвора?
Но тут я вспомнила, что Айвор говорил мне однажды, что женщины типа Поппи его не вдохновляют.
Надеюсь, она в него не влюблена, а просто по-дружески привязана к нему.
По дороге домой я решила рассказать обо всем дядюшке Лайонелу. Уверена, что он поможет, хотя по-прежнему думаю, что Айвор ему не совсем нравится.
Дядюшка Лайонел позвонил доктору – я, к счастью, запомнила его имя, ибо это тот самый, что приходил ко мне во время простуды, – и сказал, чтобы тот при необходимости пригласил специалиста, а счет прислал ему, дядюшке Лайонелу.
Я очень ему благодарна и теперь могу не волноваться за жизнь Айвора.
В конце концов, он был со мной всегда добр и ласков и во время моего пребывания в Челси присматривал за мной, хотя вовсе не обязан был делать это.
Я уверена, он поправится! Было бы ужасно, если бы он умер.
Нет, я не думаю, что Айвор боится смерти. У него весьма определенные представления на этот счет.
Это, пожалуй, единственный человек, который имеет серьезные взгляды на мир, и мне хотелось бы в будущем продолжить общение с ним.
Когда я погружаюсь в жизнь на Гровенор-сквер, я уже ни о чем не думаю, кроме приятного времяпрепровождения, забав и красивой одежды.
Айвор заставил меня на многое взглянуть по-новому.
Я поняла, что каждый человек обязан думать о мире, в котором живет, и стремиться к его усовершенствованию.
Даже когда Айвор говорит об отдельной личности, он исходит из интересов всего общества. Па Гровенор-сквер совсем наоборот: тут все думают только о себе и ни о чем другом.
Я так хочу, чтобы Айвор выздоровел. Пожалуйста, Боже, не дай ему умереть!
* * *
Я на экстраординарной вечеринке.
Гости в данный момент распевают – и довольно фальшиво – под укулеле [23]23
Укулеле – гавайская гитара.
[Закрыть]и ведут себя весьма странно – я думаю, из-за изрядного количества водки.
Сомневаюсь, чтобы дядюшка Лайонел одобрил все это, но тетушка Дороти тут ни при чем.
В конце концов, это Тимми позвонил мне нынче утром и предложил устроить для всех обед в «Эмбасси», после чего мы отправились на вечеринку к Джеки Дентону.
Дентон – владелец первоклассных скаковых лошадей, его все знают и зовут просто Джеки.
Он, по-моему, довольно мил, чего нельзя сказать о некоторых его друзьях.
Тетушка Дороти долго колебалась, прежде чем дать согласие. По поскольку в компании предполагалось присутствие трех замужних женщин, решила, что для сопровождения этого вполне достаточно и мне можно пойти.
Пообедали мы очень забавно.
Мужчины в компании далеко не молоды, за исключением Росси, непонятно каким образом оказавшегося на вечеринке.
Разговор за столом напоминал замысловатую шараду. Я не сумела понять ни единого слова. То ли они все пьяны, то ли прикидываются.
Весь фокус вроде бы и состоит в полной путанице; девушки, переодетые в чужие плащи и шляпы, без конца с кем-то целуются. Все это считается очень забавным. А по-моему, ничего забавного в этом нет – одно свинство!
Разумеется, я притворяюсь, будто смеюсь, только все эти бесконечные поцелуи, и шум, и гвалт начинают выводить меня из себя.
Я хочу пойти домой… правда, Тимми наверняка обидится на меня.
Где-то зазвонил телефон, но никто, кажется, не собирается подходить.
Забавно – телефонный звонок всегда слышно сквозь любой шум. По-моему, оттого, что он такой резкий.
* * *
Неужели мы не успеем? Не могу даже мысли такой допустить!
Айвор умирает! Нет, это неправда!
Господи Боже мой, почему шофер не может ехать быстрее, он еле плетется.
Айвор умирает… Не может быть, чтобы Поппи сказала именно так… Она была очень взволнованна, да к тому же я ее едва слышала сквозь жуткий шум, доносившийся из зала.
Ох… скорее… скорее! Почему на улицах в такой час столько машин?
О… пожалуйста, пусть Айвор не умирает! Прошу Тебя, Боже, не дай ему умереть, пока я не приеду!..
Вот так всегда бывает – человек не понимает, что любит другого, пока не возникнет угроза его потерять. Никогда не думала, что так сильно люблю Айвора… Милый Айвор! Вечный борец, озабоченный мировыми проблемами!
Мне намного спокойнее, когда я держу Росси за руку, наверное, мне сейчас необходимо хоть за что-нибудь уцепиться.
Я не плачу… Я впала в какое-то отупение, только внутри все дрожит, потому что мне хочется подтолкнуть машину, быстрее… быстрее… О, если бы я могла летать…
Боже, не дай ему умереть… Не может он умереть, пока я не приехала!
Росси не вымолвил ни единого слова с той минуты, как мы сели в машину. По-моему, это знак понимания с его стороны. Я не могу ни с кем сейчас разговаривать… Я не вынесу, если кто-нибудь произнесет слова сожаления.
Вот и Слоун-сквер… Слава Богу, теперь недалеко.
Скорей, скорей… я должна добраться!
Пожалуйста, Боже, не дай ему умереть… не дай ему умереть! Он должен жить… он так молод… зачем ему умирать?
До чего же несправедливо… Он никому в мире не причинил зла, так отчего же его жизнь должна так скоро кончиться?!
Скорей, скорей… Почти доехали… Вот наконец эта улица…
О Боже, дай мне увидеть его живым!..
* * *
Прошло уже больше недели после смерти Айвора, но я по-прежнему пребываю в состоянии полной апатии.
Не могу сказать, что я с ним так уж часто виделась, но тем не менее я чувствую, что после его смерти в моей жизни образовалась какая-то лакуна.
Он был таким живым, отзывчивым, впечатлительным… Кажется невероятным, что я никогда больше его не увижу.
Очень глупо, но всякий раз, когда я выхожу на улицу, среди встречных прохожих мужчин я ищу глазами Айвора. Мне кажется, что я вот-вот увижу его… Вполне понимаю людей, которые носят траур по тем, кого любили. Я чувствую, что не могу надеть светлое, яркое платье.
Хотя я знаю, что Айвору не понравилось бы, если бы я стала носить по нему траур. Он считал это предрассудком и лицемерием, ничего общего не имеющими с подлинными чувствами.
Поппи здесь, вместе со мной.
Дядюшка Лайонел был очень мил. Он приехал на следующее после той ужасной ночи утро. Я еще не могла без содрогания думать об умирающем Айворе, до того жутко было на это смотреть.
Не думаю, что он меня узнал, но я рада, что успела.
Никогда не забуду, как доктор, уже после кончины Айвора, отдернул занавески и в окно засветило раннее утреннее солнце. Его лучи показались мне почти богохульством перед лицом смерти.
Бедная Поппи! Теперь я знаю, что была права – она любила Айвора.
Дядюшка Лайонел проявил себя истинным христианином и устроил похороны. Родители Айвора – я их мельком видела – искренне горевали, и я подумала, что Айвор был к ним довольно жесток.
Однако больше всего приходилось заботиться о Поппи, и дядюшка Лайонел со свойственной ему чуткостью предложил ей пожить у нас какое-то время.
Я столько плакала в эту последнюю неделю, что глаза мои, кажется, так на всю жизнь и останутся распухшими от слез.
Пойду прилягу хоть ненадолго.
…Да, наверное, завтра надену белое кружевное.
* * *
Потрясающая вещь – я получила телеграмму от Томми! Он приезжает завтра, и я сгораю от нетерпения поскорее увидеть его!
Давно, еще во время моего пребывания в Челси, я написала Томми о своем бегстве из дома, а вернувшись на Гровенор-сквер, отправила коротенькое послание о том, что снова в родном гнезде.
На первое мое письмо он так и не ответил, и я решила, что оно просто не дошло до него. Так оно и оказалось – Томми был в отъезде.
И вот я держу в руках телеграмму:
«Нашел в студии оба твои письма. Только что вернулся из Марокко. Завтра приезжаю в Лондон. Остановлюсь в «Кларидже». Целую. Томми».
Как я рада предстоящей встрече! Томми так мил и привлекателен. Надеюсь, он заметит, что и я похорошела!
Он хотел уехать на год, однако, как видно, трех месяцев оказалось вполне достаточно.
Я просто жажду снова его увидеть! Интересно, приехала с ним Тельма?
Не могу отказаться от тайной надежды, что Томми в меня влюбится. А может, и я в него влюблюсь? Признаться, я не переставала думать о нем все это время.
Было бы просто чудесно, если бы мы полюбили друг друга! Мы даже могли бы пожениться! Как романтично выйти замуж за человека, который любит тебя со школьных лет.
Если уж я тогда ему нравилась, в бытность гадким утенком, то что он скажет теперь, когда я расцвела и похорошела – это отмечают все, да и я сама вижу. Прежде я была страшно глупой, ни о чем не могла толком поговорить, а теперь меня считают интересной собеседницей. Уверена, Томми оценит это.
Надеюсь, он не полюбил никого другого с тех пор, как я в последний раз его видела.
Конечно, покидая Париж, я не задумывалась над тем, любит он меня или нет. Теперь, оглядываясь назад, мне кажется, что да. Во всяком случае, ему явно хотелось меня поцеловать, и он обещал через год приехать. Между прочим, он так и не сказал мне, к какому типу относится моя внешность!
На этот раз я потребую немедленных объяснений, да и он сам едва ли захочет ждать целый год.
Да, это будет настоящая оплеуха для Алека, Росси и всех остальных, если я выйду замуж за Томми. Я им всем объявлю, что все время любила только его и что ни один из них не заставил меня забыть о Томми.
По-прежнему меня беспокоит Гарри. Он вмешивается в мои дела всякий раз, когда я начинаю обращать на кого-нибудь чуть больше внимания. Впрочем, я думаю, им движет вполне определенное желание – отплатить мне за то, что я стала невольной свидетельницей его любовной связи с тетушкой Дороти.
Новый молодой человек тетушки Дороти действительно очень мил. Предложил мне брать на верховые прогулки двух его пони для поло, когда пожелаю, и старается, чтобы тетушка Дороти всегда была в превосходнейшем настроении, так что в последнее время атмосфера в доме райская.
Благодаря дядюшке Лайонелу Поппи наконец получила работу секретаря у одного из членов Парламента, дядюшкиного знакомого. Поппи сияет от счастья. Она сняла крошечную квартирку в Вестминстере. Дядюшка Лайонел выразил желание полностью обставить ее. Поппи сначала отказывалась, но он настоял.
Девушка очень счастлива. Мы частенько с ней видимся: после работы она забегает ко мне поболтать, пока я одеваюсь к обеду.
Я хочу все рассказать Томми про Айвора и Поппи. Он, разумеется, страшно заинтересуется, тем более что я писала ему о них из Челси. Как жаль, что Айвора нет в живых. Я уверена, что Томми пришелся бы ему по душе, как никто из моих прочих приятелей.
Томми во многом напоминает мне Айвора – он так же ценит в людях откровенность и не признает никакого притворства. Только Айвор, пожалуй, был более суров и сдержан. Томми же натура артистическая.
Может, мне встретить его в «Кларидже» или подождать, пока он придет сюда? Думаю, встречу в «Кларидже».
Я хочу, чтобы первый раз он увидел меня не в моем новом окружении. Конечно, он удивится, до чего я изменилась.
Надену синее крепдешиновое платье – в нем я выгляжу очень изысканно. Хочу предстать перед ним взрослой, шикарной женщиной, а не школьницей.
Я ужасно взволнована и думаю, до чего будет мило выйти замуж за Томми и жить то в Париже, то в Лондоне. И мы сможем ездить в Нью-Йорк навещать его отца.
Сезон мы всегда будем проводить в Лондоне, а зимой совершать путешествие на юг – в Марокко или любое другое место, которое предпочтет Томми.
Никто не скажет, будто Томми женился на мне ради денег, потому что когда-нибудь он, как я полагаю, унаследует отцовский бизнес в Америке.
Господи, поскорее бы наступал завтрашний день!
Может, телеграфировать, что я его встречу? Нет, пожалуй, просто буду ждать в вестибюле. Вот будет здорово, если он меня не узнает!
Буду себе прохаживаться в роскошном и модном наряде, и если он меня не заметит, я подойду к нему сама.
– Знаете ли вы, кто я такая?
И он воскликнет:
– Боже милостивый, да ведь это Максина! Ты так прелестна, что я тебя не узнал!
Прекрасное начало! Именно так я и должна сделать!
Скорее бы наступало завтра! Вряд ли удастся заснуть нынче ночью…
* * *
По-моему, очень жалко, что люди не носят ярлычки, удостоверяющие их личность.
Вроде билетика на королевскую трибуну в Аскоте, только добавив побольше информации.
Я прекрасно знаю, что Томми очень известный художник, он сделал себе имя в Париже, но попробуй кому-нибудь в Лондоне объяснить этим его странную манеру одеваться!
Томми очень высокий и симпатичный, на американский манер, только, по-моему, все равно очень неприятно, когда в обществе на тебя глазеют.
Конечно, на это не стоит обращать внимание, тем более что большинство из окружающих нас людей ничем не примечательны. Однако они-то и составляют общество, в котором мы живем, а я, возможно, весьма малодушна, болезненно реагируя на критику со стороны своих друзей.
Хотелось бы мне принадлежать к числу тех, кто способен равнодушно воспринимать замечания в свой адрес и в адрес тех, кто мне нравится.
А Томми вызывал столько разговоров по поводу своих необычных галстуков и таких же экстравагантных костюмов. К тому же, как выяснилось, у него такой чудовищный американский акцент.
Увидев Томми, я первым делом подумала: до чего же не по-английски он выглядит! А он вопреки всем моим ожиданиям узнал меня с первого взгляда.
– Привет, Максина! Ты все такая же, ни чуточки не изменилась, – сказал он.
Какое разочарование! Я так старалась: все было продумано в деталях, я тщательно оделась, покрасила ресницы и губы – и все оказалось напрасным.
На Томми были непомерно широкий дорожный плащ и черная шляпа с гигантскими полями. Ни Гарри, ни Алек, ни любой другой известный мне мужчина так никогда бы не оделись. Если бы в тот миг кто-нибудь из знакомых зашел в «Кларидж», обязательно бы сказал:
– Что это за странный тип разговаривает с Максиной?
Знаю, конечно, все это ужасно глупо, и, когда речь идет о дружбе, стиль одежды не принимается в расчет.
И тем не менее у меня возникло чувство неловкости за Томми, хотя я была безумно рада видеть его и чуть было не бросилась ему на шею. Но не сделала этого, поскольку решила выглядеть взрослой и изысканной дамой.
Он крепко пожал мне руку, и мы отправились выпить коктейль. По дороге мы разговорились. Я только теперь понимаю, до чего мало знаю о жизни Томми – только что он художник и что Тельма – его сестра.
Хотя я и собиралась рассказать Томми обо всем, что происходило в моей жизни, и сделать его чем-то вроде отца-исповедника, теперь, встретившись, почему-то не захотела.
Смешно, но с самого начала нашей встречи я поняла, что Томми вовсе не влюблен в меня. И это меня нисколько не расстроило! Он наговорил мне кучу комплиментов, а я спросила, как насчет типа моей внешности?
Он усмехнулся и сказал:
– Я подумаю и сообщу тебе через день-другой.
Я вижу, что он искренне считает, что я совсем не изменилась, разве что стала пользоваться косметикой. Да и мне он кажется все таким же скрытным и немногословным, как тогда, в Париже. И хотя мы последние несколько дней провели вместе, не скажу, что сумела узнать его хоть чуточку лучше.
Большинство моих друзей произвели на него самое ужасное впечатление, и это очень печально. Мона тоже не понравилась. Я-то думала, они прекрасно поладят. Полюбопытствовав, почему она не пришлась ему по душе, я услышала:
– Когда я хочу, чтобы передо мной кто-то позировал, то плачу за это деньги.
Тетушка Дороти невысокого о нем мнения – могу с уверенностью утверждать. Внешне это никак не выражается – она одинаково любезна со всеми молодыми людьми. Но я знаю – ее ошеломляют его одежда и американское произношение. В Париже я вообще не замечала акцента Томми, а теперь мне он кажется просто вопиющим. Наверно, из-за того, что я постоянно нахожусь в исключительно английской среде.
Томми обедал у нас вчера вечером, после чего мы отправились на вечеринку. Нас, конечно, взяла тетушка Дороти. В самый разгар веселья он шепнул мне на ухо:
– Я не в силах все это терпеть, Максина. Позвоню тебе утром.
И ушел, прежде чем я успела возразить что-нибудь.
По-моему, это не очень вежливо с его стороны, ведь я так старалась развлечь его и познакомить со всеми своими друзьями. В итоге получилось, что в нашей компании недостает мужчины, а это уже непростительно.
Впрочем, нет худа без добра, и теперь я знаю, что ошиблась, думая, будто в один прекрасный день смогу выйти за Томми замуж.
* * *
Вчера утром я довольно поздно вернулась с верховой прогулки.
День выдался чудесный, и я не торопилась вернуться домой, хоть и помнила о назначенной встрече с Томми. Думаю, с ним ничего не случится, если он немного подождет.
Не хочу показаться чересчур самолюбивой, но мне кажется, что Томми обращается со мной весьма небрежно, учитывая, до чего милы и внимательны ко мне окружающие.
Он привык все делать по-своему, исходя из собственных интересов; ему ничего не стоит не выполнить обещанного. Как-то раз я целый день прождала его телефонного звонка. Он позвонил лишь к вечеру.
– Где ты пропадал? – спросила я.
– А, городом любовался, – говорит он. – Утром встал, пошел в доки и целый день проторчал там, делая наброски.
Я пришла в бешенство: ведь ему ничего не стоило позвонить. Должен же где-нибудь в доках быть телефон.
Итак, не спеша я ехала на лошади, нежась в солнечных лучах. И спутник мне подвернулся очаровательный, что само по себе уже может быть оправданием позднему возвращению.
Он служит в конногвардейской бригаде, очень любезен, наговорил мне множество комплиментов по поводу моего стиля верховой езды и твердой руки.
Вернулась я уже почти в четверть первого и обнаружила в холле шляпу Томми.
Ну почему бы ему не носить шляпу с нормальными полями?! Впрочем, спорить с ним бесполезно. Он с тупым упрямством будет повторять, что так удобней и он всегда такие носит.
Я влетела в будуар – Томми беседовал с Поппи, которая пришла из Вестминстера с какими-то бумагами для дядюшки Лайонела.
Оба сказали: «Привет!» – но, похоже, особой радости при виде меня не испытали и даже не спросили, почему я опоздала. Мне ничего не оставалось, как подняться наверх. Переодевшись, я спустилась в будуар, но их и след простыл! Ну это уж ни на что не похоже! Томми должен был со мной завтракать в «Ритце».
