Текст книги "Игра чувств"

Автор книги: Барбара Картленд

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 9 страниц)

ГЛАВА ПЯТАЯ

Чарльз пребывал в мрачном настроении, когда следующим вечером одевался к ужину. Как можно любезничать с гостями, когда собственные беды подавляют разум, изгоняя все остальные мысли? Он хотел только одного: чтобы его оставили в покое.

Душевный подъем, который он испытал вчера при виде Клионы, прошел. Мысли о ней удручали графа. Теперь, зная, что долг перед семьей отсекает его от этой девушки, Чарльз даже не хотел ее видеть. Графу казалось, что он попал в какой-то жуткий жизненный капкан, из которого нет спасения. И твердо решил не впутывать сюда Клиону.

Уоткинс, дворецкий, который прожил в замке долгие годы, чувствовал, что граф расстроен. Старый слуга попытался приободрить хозяина, заведя речь о предстоящих скачках, на которых Чарльз, заядлый любитель лошадей, наверняка завоюет призы.

– Особенно хорош Светлячок, – старался Уоткинс. – Многие в поселке копили деньги, чтобы пойти посмотреть, как Светлячок победит, милорд. На него поставили большую сумму.

Было время, когда такие речи могли порадовать Чарльза. А теперь они стали еще одним напоминанием, как зависят от него люди и как болезненно отразятся на них его неудачи.

– Надеюсь, они не идут на слишком большой риск, – угрюмо сказал граф.

– Ах, да будет вам, милорд. Мы с вами знаем, что Светлячку нет равных, когда он разгоняется. Ну вот, вы выглядите роскошно, как все и ожидают.

– Да, – подавленно пробормотал Чарльз. – Все ожидают.

Но когда подошло время прибытия гостей, граф расправил плечи, изобразил улыбку и спустился в гостиную с таким видом, будто на горизонте его жизни нет ни облачка.

Из прихожей доносились голоса первых прибывших, звуки карет, останавливающихся на гравии подъездной дороги, приветствия слуг, принимающих у гостей плащи и шляпы. Потом на лестнице зазвучали шаги, Уоткинс вошел в комнату и принялся одну за другой объявлять пары.

Наряды гостей в полной мере соответствовали событию: на мужчинах были фраки с белыми галстуками-бабочками, а на леди в вечерних платьях с глубокими вырезами сияли драгоценные украшения. Пара за парой они наполняли комнату, леди чуть впереди джентльменов, как предписывал этикет. Чарльз радушно встречал их, вместе с тем все время прислушиваясь, не приехала ли карета, в которой будет она.

– Добро пожаловать в замок, – много раз произнес он. – Рад видеть вас снова… да… да…

Наконец он услышал слова, которых ждал. Уоткинс вошел в гостиную и объявил:

– Сэр Кентон, леди Арнфилд и леди Клиона Локсли.

Вот она, гораздо прекраснее, чем он представлял, греза в розовом шелке и кружевах, с нитками жемчуга на шее и в локонах… Это была новая Клиона, отличная от рассудительной девушки, с которой он скакал наперегонки или от водной нимфы. Это была великолепная Клиона, красавица, на которую мужчины будут смотреть с восхищением, а женщины с завистью.

Когда она плавно заскользила к нему, он услышал голос леди Арнфилд:

– Позвольте представить мою племянницу Клиону, которая только что прибыла, чтобы погостить у нас. Она так много слышала о вас и очень хочет познакомиться лично.

Удивленный словом «представить», Чарльз посмотрел на Клиону. В ответ девушка слегка покачала головой.

«Значит, – подумал граф, – она никому не рассказала о нашей встрече».

Чарльз торжественно склонился над рукой Клионы, и их взгляды встретились вновь. Ее глаза горели весельем.

Фредди, стоящий у плеча графа, многозначительно кашлянул.

– Могу я представить своего кузена Фредерика Мэйсона? – сказал Чарльз.

– Сэр.

Клиона склонилась перед Фредди в коротком реверансе, а тот поприветствовал девушку откровенно восхищенным взглядом, что Чарльзу странным образом показалось неприятным.

Еще знакомства, леди Хестер, вдовствующая графиня. Наконец, все гости в сборе.

Чарльз отвел Клиону в сторону.

– Мне никак не приходило в голову, что вы не рассказали им о нашей встрече, – сказал он.

– Простите, – ответила Клиона. – Я должна была найти способ предупредить вас, хотя и не знаю как. Я собиралась сказать им, но потом… почему-то не смогла. Это все испортило бы.

Чарльз обнаружил, что прекрасно ее понимает. Те драгоценные минуты были только для них, тех, совершенных, нетронутых миром. Позволить любопытным глазам увидеть их тайну означало бы все испортить.

Когда все собрались, Уоткинс объявил:

– Ужин подан.

Фредди предложил руку леди Клионе.

– Позвольте проводить вас к ужину, – галантно сказал он.

– Леди Клиона – почетная гостья, – сказал Чарльз, твердой рукой отодвигая кузена в сторону. – И проводить ее к ужину – моя привилегия.

Фредди добродушно воспринял отказ и незамедлительно переключил внимание на другую, не столь востребованную девицу.

Чарльз поклонился Клионе, а та ответила ему милым коротеньким реверансом и взяла под руку. Вдвоем они повели процессию из гостиной вниз по лестнице в столовую, находившуюся в задней части здания.

По пути Чарльз заметил, что девушка восхищенно оглядывается по сторонам.

– Я уже говорила, что мне ужасно захотелось посмотреть на ваш дом изнутри, как только я увидела башни, – сказала Клиона. – Никогда бы не подумала, что мое желание так скоро исполнится.

Чарльз улыбнулся и усадил ее на стул по правую руку от себя.

– Часто нам приходится долго ждать, прежде чем мы получим желаемое, – ответил он. – Поэтому нельзя пропускать или забывать то, к чему стремился. Иначе, может статься, оно промелькнет мимо незамеченным. – Чарльз не намеревался говорить подобных вещей и посетовал про себя, что сделал это.

В то же время слова как будто сами по себе слетали с губ. Граф говорил себе, что, быть может, сегодня последний раз, когда гости видят замок таким совершенным, каким он его сделал. Удачная полоса Джона долго не продлится, и придется либо распродавать старинные предметы интерьера, либо найти богатую наследницу, готовую продать себя за его титул, и самому продаться за ее деньги.

Эта мысль была ему отвратительна. Она казалась унизительной, особенно теперь, когда рядом была Клиона во всей своей чистой красоте.

– Замок прекрасен, как я и ожидала, – сказала она. – Вы покажете мне все позднее?

– Конечно, покажу.

«Я рад, – думал он про себя, – она увидит замок сейчас, в совершенстве, как я и хотел. В следующий раз, когда она придет, на стенах могут быть пустые места, а в комнатах недоставать мебели».

Либо это, либо в доме появится новая хозяйка.

Столовой служила добротная, обитая дубовыми панелями комната. Один из торцов венчал огромный каменный камин, по обе стороны которого можно было уютно расположиться. В центре стоял длинный стол розового дерева, окруженный резными стульями из того же материала. Цветы из сада гирляндами украшали стол по всей длине.

Тут были и серебряные подсвечники, и графины на серебряных подставках. Сияли белоснежные салфетки, сверкало серебро и хрусталь. Фарфор являл собой изящнейшие произведения севрских мастеров.

Чарльз мог чувствовать, что земля уходит у него из-под ног, но все равно умел накрыть роскошный стол и обмануть окружающих.

– Вы выглядите встревоженным, – осторожно начала леди Арнфилд. Она сидела по левую руку от графа. – Что-то случилось с одной из ваших лошадей?

– Почему вы так думаете? – спросил Чарльз.

– Потому что скоро скачки. В таких случаях вы всегда волнуетесь, если одна из ваших лошадей не в наилучшей форме. – Она обратилась к Клионе: – Я ведь рассказывала тебе о лошадях Чарльза, не так ли? Ты очень скоро увидишь их на скачках.

– Будет чудесно, – сказала Клиона, лучезарно улыбаясь.

Поваром в замке Хартли была миссис Уоткинс, жена дворецкого, и сегодня она превзошла саму себя.

Никогда не отставая от моды, она научилась готовить одно из новых блюд, названное в честь мисс Флоренс Найтингейл [3]3
  Флоренс Найтингейл (1820–1910) – сестра милосердия и общественный деятель Великобритании.


[Закрыть] «Rizà la Soeur Nightingale», [4]4
  «Рис а-ля сестра Найтингейл» (фр.).


[Закрыть]как было с гордостью объявлено. Ее муж пробормотал, что это всего лишь названное иначе кеджери, [5]5
  Кеджери – жаркое из риса, рыбы и пряного порошка карри; было популярно во второй половине XIX и начале XX века.


[Закрыть]но его никто не слушал. Гостей потчевали свежей форелью, пойманной только сегодня утром во владениях Хартли, и бедром ягненка; за ними последовало желе с красным вином, пудинг «кабинет», [6]6
  Пудинг «кабинет» – небольшой пудинг, из муки с изюмом и цукатами; приготавливается в формочке на пару: подается горячим со сладкой подливкой или заварным кремом.


[Закрыть]бисквитный торт и персиковый компот. К каждому блюду подавалось соответствующее тонкое вино.

Со всех сторон доносились восхищенные вздохи, и Чарльз понял, что может снова дышать полной грудью. Пусть и недолго.

Наконец, настало время, когда леди оставляют джентльменов выпить портвейна. Никто не хотел задерживаться; когда портвейна отведали все желающие, мужчины поднялись и направились в музыкальную комнату, куда леди Хестер увела дам.

Шагая по коридору, Чарльз услышал чье-то пение. То был приятный молодой голос, которого он никогда раньше не слышал.

Все мужчины заходили в комнату тихо, чтобы не потревожить поющую.

Леди Арнфилд сидела за фортепиано, аккомпанируя, а рядом стояла Клиона. Она пела чистым, нежным голосом, заворожившим всех присутствующих.

Это была живая, радостная песенка про девушку, которая не могла выбрать одного из трех поклонников. Один был богат, второй – красив, а третий любил ее «сильнее звезд».

Слушатели улыбались и подпевали.

 
Ах, что же мне делать? Что же мне делать?
Как узнать, кого выбирать?
Только с одним могу быть счастливой,
Но с каким, как же узнать?
 

Когда Клиона начала последний куплет, Чарльз задержался в тени, чтобы понаблюдать за ней, а самому остаться незамеченным. Наконец девица выбрала поклонника, который больше всех ее любил.

«Что же мне делать? Что же мне делать?» —запел вместе с остальными Чарльз, сожалея, что его собственные проблемы нельзя разрешить таким чудесным способом.

Когда Клиона закончила, слушатели от души зааплодировали, а Фредди выскочил вперед.

– Я знаю хорошую песенку, – предложил он. – Очень веселую. Вы ведь не возражаете, не так ли?

Леди Арнфилд улыбнулась и уступила место за фортепиано. Фредди уселся и начал играть.

– Знаете эту?

Это была одна из популярных тогда песен, и Клиона, конечно же, ее знала. Она села рядом с Фредди за инструмент, и парочка забарабанила по клавишам скорее энергично, чем искусно, сплетая голоса в веселом дуэте.

Чарльз с улыбкой наблюдал за девушкой и был застигнут врасплох, когда она подняла глаза и их взгляды встретились. Ее улыбка перекликалась с его настроением, и ему на миг показалось, будто все остальные исчезли.

«Это мой общественный долг, – безмолвно говорила ему Клиона. – Но я бы предпочла быть с вами».

«Я хочу одного: сделать вас моей и только моей», – отвечали его глаза.

Наконец песня закончилась, и музыкантов наградили бурными аплодисментами. Они поднялись и, взявшись за руки, встали рядом. Фредди кланялся, а Клиона делала реверансы. Потом Фредди низко склонился над рукой девушки и коснулся ее губами.

Чарльз решил, что с этим пора заканчивать.

– Леди Клиона, – сказал он, жестко контролируя отступление Фредди, – вы хотели посмотреть замок.

А лорд Маркэм уже пробивался к центру зала, чтобы спеть одну из своих забавных песен. Гости его поддержали, потому что песенки лорда были очень популярны в здешних краях. Под этот шумок Чарльз и Клиона выскользнули из комнаты.

– Никогда еще не видела такого места, – вздохнула Клиона, беря под руку Чарльза. – Другие дома просто скучны и обыкновенны, а ваш выглядит так, будто полон мрачных тайн.

– Таким, по вашему мнению, должен быть дом? Полным мрачных тайн? – отозвался Чарльз.

– Чем мрачнее, тем лучше, – ответила девушка с театральной выразительностью. – И с парой-тройкой привидений.

– Боюсь, что в замке Хартли привидения не водятся.

– Не водятся привидения? – с притворным возмущением воскликнула Клиона. – В таком случае, его нельзя назвать настоящим замком.

– Я опасался, что вы это скажете. Могу предложить лишь парочку паршивых овец.

– Это уже куда ни шло.

– Пойдемте в портретную галерею, я покажу вам ее.

В большой галерее Чарльз повел гостью от портрета к портрету.

– Вот этот мужчина неприятной наружности был первым бароном, – сказал он, поднося лампу поближе. – Он слыл закадычным другом Ричарда III, и в легенде говорится, что он причастен к убийству маленьких принцев в лондонском Тауэре.

– Я в это не верю, – тут же возразила Клиона. – Одному из моих предков тоже приписывали это преступление, и мне известно по меньшей мере еще о двух таких «злодеях». Если верить этим историям, в ту ночь собралось столько негодяев, что они наступали друг другу на пятки.

Чарльз рассмеялся.

– Я часто думал о том же. Посмотрим, чем еще я смогу вас удивить. Вот вторая герцогиня, которая была фрейлиной королевы Елизаветы. Говорят также, что она была отравительницей. Потеряла нескольких мужей при подозрительных обстоятельствах.

Клиона пошла впереди графа.

– Кто эти милые мальчики? – спросила она, останавливаясь перед одним из портретов.

– Мой отец и его брат, – ответил Чарльз, поравнявшись с гостьей. – Они были близнецами.

– А это? – спросила она, вновь уходя вперед.

– Один из них – я, второй – мой кузен Джон. Мы оба похожи на отцов, а потому и между собой.

– Да, на миг мне показалось, что они тоже близнецы. Но теперь, подойдя ближе, я вижу различия. Вы близки?

– Были, – не сразу ответил Чарльз. – В детстве мы были как братья, всегда попадали в переделки и выгораживали друг друга. – Граф улыбнулся воспоминаниям о тех днях. – Один из нас делал черное дело, а второй стоял на страже.

– Какое черное дело?

Чарльз усмехнулся.

– Любое черное дело, которое некому было сделать. Нам было все равно. Если взрослые расстраивались, это было весело. В школе нас пытались разделить, полагая, будто порознь мы не так опасны. Не срабатывало. Нас все равно тянуло друг к другу.

Улыбка Чарльза поблекла, когда воспоминания набрали силу.

– Он был моим лучшим другом. Я рассказывал ему то, чего не доверял никому другому. И он тоже со мной делился. Я думал, что знаю все его мысли.

Наступило долгое молчание, а потом Клиона сочувственно спросила:

– Но это оказалось не так?

– Да, – тихо сказал Чарльз. – Не так.

– Что произошло?

Было бы так просто рассказать ей все о Джоне, но Чарльз, к своему удивлению, обнаружил, что не может этого сделать. Разговор о детстве как будто на мгновение вернул прежнего Джона, веселого, остроумного сорванца, которого юный Чарльз обожал.

На миг он забыл о недавней стычке и подумал просто о человеке, с которым когда-то был близок, как ни с кем на свете. Отблеск того золотого времени осветил в его душе воспоминания о прежнем кузене, и Чарльз почувствовал, что не может говорить дурно о Джоне даже с ней. Это было бы своего рода предательством.

Заметив, что Клиона с любопытством смотрит на него, граф поспешил сказать:

– Ничего особенного не произошло. Мы выросли, и наши дороги разошлись.

– Но вы ведь можете оставаться друзьями!

– Наши жизни разошлись. Он живет в Лондоне. Бесполезно цепляться за прошлое.

– О да, я согласна, – сказала Клиона, быстро проникаясь сочувствием. – Будь прошлое радостным или печальным, расставание с ним зачастую одинаково болезненно.

Девушка говорила с необычной интонацией, как будто ее слова несли особый смысл, очень личный, и граф внимательно посмотрел на нее.

– Вы так молоды, – мягко сказал он. – Ваша жизнь наверняка не смогла еще вместить слишком много ни первого, ни второго.

– Счастье может разрушиться в одно мгновение, – ответила Клиона.

– Вы правы, – угрюмо сказал граф. – А создавать его приходится долго.

– Не всегда. Это может случиться мгновенно, что я и почувствовала возле вашей реки. Всего секунду назад я казалась себе неудовлетворенной и неустроенной. Но потом увидела эту бегущую воду, сияющую на солнце, и мне показалось, будто она говорит со мной, будто предлагает мне свой дар. Это был миг такого счастья!

– Я очень рад, – нежно сказал Чарльз.

Беседуя, они подошли к двери и покинули галерею. Граф отвел гостью вниз, воспользовавшись черной, а не главной лестницей, по которой они спускались к ужину.

У подножия последнего пролета они остановились, прислушиваясь к музыке, которая все еще доносилась по узкому коридору из музыкальной комнаты.

– Нужно возвращаться к остальным, – сказал Чарльз.

– Да, пожалуй, нужно.

– Но позвольте сначала показать вам сад, – предложил граф, беря Клиону за руку и ведя в противоположном направлении.

Снаружи было темно. Цветы отливали серебром, деревья будто скрывали какие-то тайны.

– Как чудесно все выглядит в лунном свете, – сказала Клиона. – Иногда мне хочется, чтобы всегда светила только луна, мягкая и загадочная.

– Но опасная, – быстро добавил Чарльз. – Лунный свет может столь многое прятать. Не лучше ли видеть правду при свете солнца?

– Но увидите ли вы ее? – спросила она. – Я думаю, что уверенность, будто мы лучше видим, когда яркий свет заливает предметы, может оказаться иллюзорной. – И вновь она говорила, как будто думала о чем-то личном. Повинуясь внезапному порыву. Чарльз спросил:

– Почему вы чувствовали себя неудовлетворенной и неустроенной в тот день у реки?

– Ах, – пожала она плечами, – все и ничего. Многие решили бы, что я самая счастливая девушка на свете.

– Вы говорили, что ваш отец умер в прошлом году. Полагаю, вам должно было быть очень грустно. А за год до этого скончалась ваша мать.

– Да, я очень любила маму. И папу, и он действительно по-настоящему любил меня. – Она говорила так, будто старалась убедить в этом саму себя. – Я знаю, что любил. Просто… он думал, что все будет хорошо, он всегда так думал.

– Он много играл в азартные игры, не так ли? – мягко сказал Чарльз.

– Вы слышали? Да все, наверное, слышали. Поэтому мы выехали за границу. Чтобы скрыться от дурной славы. И за границей бывает легче играть в азартные игры.

Они начали удаляться от дома, все больше углубляясь в сад, с трудом разбирая дорогу в лунном свете.

– Вы были очень несчастны, когда были вынуждены жить вдали от родной страны? – спросил Чарльз.

– Я не возражала. То была очень свободная и легкая жизнь по сравнению с той, какую мне пришлось бы вести в Англии. И даже захватывающая. Иногда папа выигрывал много денег и мы жили хорошо, а бывало, что он проигрывал и нам приходилось очень быстро выезжать из отеля, чтобы не попасться судебным приставам. Иногда у нас было все, иногда не было ничего, потому что папа продавал вещи, чтобы оплатить долги.

Чарльз нахмурился, радуясь, что темнота скрывает его лицо. Он находил эту историю грустной ввиду причин, о которых никак не мог рассказать Клионе.

– Звучит чересчур захватывающе, – заметил он спустя некоторое время.

– Что ж, для маленькой растущей девочки это могло быть весело. Папа учил меня всяким вещам, которых не положено знать юным леди. – Она тихонько засмеялась. – Не поверите, в какое множество карточных игр я умею играть.

– Отец учил вас?

– Он учил меня всему. Ай-ай-ай! – Клиона остановилась, прижав ладонь к губам. – Я обещала тетушке Марте, что никому не расскажу. Она говорила, что папа имел дурную репутацию и что люди буду считать меня «вульгарной особой».

– Не тревожьтесь, – нежно сказал Чарльз. – Я сохраню вашу тайну.

– О, я знаю это, иначе не стала бы вам рассказывать. Такое облегчение, когда с кем-то можно свободно поговорить. Вы не знаете, каково это, когда приходится скрывать истину самого своего существования.

– Быть может, знаю, – тихо сказал он. – Но, пожалуйста, расскажите больше о вашей жизни. Насколько я понимаю, она отличалась от привычной, размеренной.

– Да, во многом. Я встречала множество необычных людей…

– Вульгарных особ? – поддразнил Чарльз.

– Некоторые из них скрывались от правосудия. Папа сходился со всеми. Как я говорила, мне это очень нравилось. Но с мамой все было иначе. Ей это не казалось забавным. Она хотела спокойной, устроенной жизни, как у других женщин, в родной стране. Папа все обещал, что однажды, совсем скоро, он выиграет много денег и мы все сможем вернуться в Англию. Но этого так и не случилось, и мама, в конце концов, потеряла надежду. Она изнемогала и чахла, тоскуя по дому и собственной семье. Папа все давал обещания, даже в день, когда она умерла… Думаю, именно тогда я стала взрослой. Внезапно я увидела, что это вовсе невесело. А папа разбрасывался красивыми словами и через пять минут все забывал, потому что был слишком эгоистичным, чтобы придавать значение чему-либо, кроме собственных удовольствий. Из-за него маму похоронили в чужой стране. Но папа все равно не признавал, что в его образе жизни что-то не так. Он считал, что дает мне хорошее образование, потому что я училась разным языкам. У нас были друзья в высшем обществе, потому что папа умел обаять любого, кто встречался на его пути. Он и представить себе не мог, чего еще я могла хотеть. А я не знала, как сказать ему, насколько нуждаюсь просто в доме. Или, скорее, не могла подобрать слова, которые бы он понял. А потом он умер, когда мы были в Берлине, и я осталась совсем одна.

– Совсем одна, – эхом отозвался Чарльз, приходя в ужас.

– Со мной была моя старая нянечка, это она спасла меня. Я впала в отчаяние и все молилась, молилась, просила Бога, чтобы произошло что-то хорошее. Но Тибби, моя няня, сказала мне: «Бесполезно сидеть и ждать, что удача придет к тебе через окно. Ты должна выйти наружу и найти ее сама. Или привлечь ее». Она знала, что брат моей матери был исследователем. Обычно он жил в палатке на другом конце света, но в то время оказался в Париже: приехал читать лекции о своих открытиях. Тибби сказала: «Мы едем в Париж», – и затолкала меня в поезд. Она была умницей! В Париже мы подождали у входа в аудиторию, а когда мой дядя вышел, Тибби просто толкнула меня к нему. К моему счастью, я была очень похожа на маму, и он сразу понял, что я – его племянница. После этого я осталась жить у него, и на какое-то время у меня появился своего рода дом, но в начале этого года дядя тоже скончался.

– Это ужасная история, – признал Чарльз.

– О, нет, не совсем, потому что, когда приходилось слишком тяжело, всегда наступал миг радости, который придавал жизни смысл. Я могла чувствовать себя изнуренной и подавленной, но услышать вдруг пение птицы. Поэтому я верю в чудеса. Даже мелочь может быть чудом, и получается, что как раз мелочи имеют огромное значение.

Чарльз не в силах был говорить. Простая вера Клионы в добро, убежденность, что светлая сила оберегает ее, заставила его почувствовать, что он слишком легко поддался отчаянию.

И вдруг из дома донесся звук. Кто-то играл на скрипке; нежный, щемящий мотив, доносимый ветерком. Он был трогателен и прекрасен, и спутники слушали в тишине, глядя друг на друга при лунном свете.

Клиона улыбнулась графу.

– Видите? – тихонько произнесла она.

Повернувшись, она стала уходить от Чарльза по лужайке, и ему казалось, что она почти летит. А музыка тянется за ней шлейфом.