Текст книги "Дракон и жемчужина"
Автор книги: Барбара Картленд
сообщить о нарушении
Текущая страница: 3 (всего у книги 10 страниц)
– Маньчжурских девушек со всеми положенными церемониями переводят через Золотую реку, – продолжала Цзывана. – Потом, во времена Цы-Си, наложниц встречала мачеха императора, которую сопровождал главный евнух. Изучали гороскоп девушек, проверяли, нет ли у них каких-нибудь изъянов, признаков болезней, после чего наконец они присоединялись к населению дворца, которое составляло около шести тысяч человек.
– Какая зловещая церемония!
– Так и есть, но еще страшнее то, что потом наложнице предстояло провести месяцы, а может быть, и годы в полном одиночестве. Она не видела не только императора, но вообще мужчин, если не считать евнухов. Мне рассказывал кто-то, кто был знаком с Цы-Си, когда она была еще совсем молодой, что император нередко тайком выскальзывал за стены Запретного города в сопровождении кого-нибудь из любимых евнухов. Они отправлялись в притоны Внешнего города, в приюты цветов, в опиумные ямы, туда, где можно было увидеть стриптиз, пообщаться с китаянками, так называемыми лилейными ножками.
Стэнтон Вэр внимательно слушал, не перебивая девушку. Он не мог не удивляться, что столь юное и хрупкое существо знакомо со столь пикантными подробностями жизни. Несмотря на то что майор сам все это знал, он не прерывал ее рассказ, следя за ним с искренним интересом.
– Мне говорили, – продолжала Цзывана, – что в один прекрасный день главный евнух, взяв нефритовую табличку, на которой император писал имя наложницы, с которой хотел провести следующую ночь, обнаружил на ней имя Цы-Си.
– Сколько времени она провела до этого в Запретном городе?
– Три года. Главный евнух явился в ее комнату, раздел девушку, завернул в алое покрывало и на плече понес к императорской постели. Это был первый раз, когда ей удалось его увидеть. Этикет предписывал, чтобы она подползла к нему от изножия кровати. На заре главный евнух вновь отнес Цы-Си в ее комнату. Тот день, в который ей выпало счастье посетить императорское ложе, заносился в специальную книгу и скреплялся специальной печатью.
– Странная церемония. В Англии ее назвали бы варварской.
– Я слышала, что англичанки считают себя равными мужчинам, а порою даже думают, что превосходят их.
– А что еще, интересно, вы слышали об Англии? – улыбнулся майор.
– Знатные дамы, считающие себя неотразимыми, повелевают мужчинами, а те, по слабости характера, подчиняются.
Стэнтон Вэр не смог сдержать улыбку, слыша, какое презрение проскользнуло в ее голосе.
– Кого вы презираете больше, – спросил он, – женщину, которая командует мужчиной и отдает больше приказаний, чем сама вдовствующая императрица, или мужчину, готового ей повиноваться?
– Мне кажется, плохо и то и другое, – отвечала Цзывана. – Мужчина рождается, чтобы повелевать. Если бы наш император не оказался столь слабым, что стал узником своей тетки, мы не были бы сейчас в том положении, в котором находимся.
– Да, наверное, вы правы, – согласился Стэнтон Вэр. – Но слабость многих мужчин, возможно, объясняется дурным влиянием женщин определенного сорта.
– Настоящий мужчина должен быть сильным не только физически, но и духовно. А женщина должна его вдохновлять, но не командовать им.
Стэнтон Вэр негромко рассмеялся. Цзывана удивленно посмотрела на него.
– Мне вдруг стало интересно, какая из ваших кровей вложила вам в уста эти слова.
– Разве я не могу мыслить самостоятельно?
– Нет, – ответил он. – Вас овевают три ветра: во-первых, это ветер Китая. Следуя ему, вы должны быть мягкой и податливой, низко склоняться перед своим Господином и Хозяином. Во-вторых, русский ветер. Он несет огонь, бурю, готовность сопротивляться господству мужчины, но и радоваться его власти над вами.
Майор заметил, как дрогнули ресницы девушки. Она хотела что-то возразить, но он продолжил, не дав ей заговорить:
– Ну а в-третьих, это английский ветер. Он нашептывает вам, что любовь может быть совершенной только тогда, когда двое равны, потому что созданы друг для друга. В этом случае это уже не вопрос о том, кто одержит верх, а нежный и неразделимый союз.
Повисло долгое молчание, словно окутавшее обоих туманным облаком. Первой его нарушила Цзывана. Очень тихо она проговорила:
– Вот это и обрели мои родители.
– И это надеетесь обрести вы?
– Я маньчжурка. Когда я приехала в дом Цзэнь-Вэня, которому отец доверял больше, чем любому из тех, кого он знал в России, я поклялась служить Китаю. – Она взглянула на собеседника, словно бросая ему вызов, и продолжала: – Я много училась и читала, потому что знала: эту прекрасную страну ожидают трудные времена.
Помолчав, девушка продолжала уже совсем другим тоном:
– Это оказалось частью моей кармы. Некоторые вещи я обязана была сделать, чтобы стереть прошлые ошибки или заплатить долги прошлых жизней.
– Мне кажется, что вы уже совершили немало полезного, однако ни вы, ни Цзэнь-Вэнь не считаете нужным рассказать мне об этом, – отозвался Стэнтон Вэр.
– Все это мелочи, которыми я могла помочь просто потому, что имела вход не только в Запретный город, но и в русское посольство.
– Но вы игнорировали британцев, – заметил Стэнтон Вэр.
– Не имею ни малейшего желания помогать британцам.
– Сейчас, может быть, судьба, записанная в вашей карме, заставит вас помочь мне.
– Я же сказала: я маньчжурка. Я повинуюсь своему духовному отцу, Цзэнь-Вэню, и доверяю его мудрости.
– Но возможно, это задание, или назовите его как угодно иначе, окажется не таким неприятным, как вы ожидаете.
– Я и не говорила, что оно окажется неприятным. Любой работе, если она касается будущего Китая, я готова отдать и сердце, и душу, и разум.
– Но ведь вам не хочется работать со мной.
– Этого я не говорила.
– Я вижу по глазам, о чем вы думаете, и читаю ваши мысли.
Темные бархатные ресницы девушки слегка затрепетали, бросая тень на бледные щеки. Он понял, что она смутилась и застеснялась, не ожидая такой проницательности от английского майора.
– Это желание Цзэнь-Вэня, – наконец проговорила она, – и я сделаю и скажу все, чего вы от меня ожидаете.
– От наложницы, которая надеется на мою защиту, я жду не только повиновения, но сочувствия и понимания, – заметил майор.
Говоря это, он думал о Бесконечном Восторге. Она учила своих девочек умению заставить любого мужчину поверить, пусть всего лишь на один вечер, что именно он самый главный человек на свете.
Цзывана задумалась. Подобная мысль наверняка ни разу не приходила ей в голову.
– Вы должны думать об этом именно так, – продолжал Стэнтон Вэр. – Те люди, против которых нам предстоит выступить, необычайно проницательны. Многие из них изучали эзотерические науки, и это дало им знания, значительно превосходящие знания среднего человека. Они постараются понять, не только говорю ли я правду, но и думаю ли я так, как говорю. – Он испытующе посмотрел на свою юную собеседницу и продолжал: – Они, несомненно, поступят так же и с вами, поскольку путь знания часто находится в женских руках.
– Я никогда об этом не думала, – прошептала Цзывана.
– Именно поэтому, если мы хотим добиться успеха, для того, чтобы наш маскарад остался незамеченным, мы должны работать вместе в совершенной гармонии, – заключил Стэнтон Вэр. – Если вы отнесетесь к делу формально, я не смогу помешать тем, кто будет за нами наблюдать – а они очень хитры, – понять, что вы вовсе не та, за кого пытаетесь себя выдать.
Эти слова словно взволновали Цзывану. Она поднялась с устланной мягкими подушками скамейки, прошла через весь внутренний двор и остановилась возле бассейна с золотыми рыбками, которые легко скользили среди листьев водяных лилий.
Маленький фонтан, который струился изо рта каменного дельфина, посылал в синее небо тысячи радужных брызг, а потом с мягким плеском принимал их в свою резную чашу. На фоне серого камня хрупкая фигурка Цзываны казалась совсем нереальной, невесомой, темная головка с волосами, украшенными шпильками с драгоценными камнями, – слишком тяжелой для тонкого изящного стебелька шеи.
Девушка долго стояла, пристально вглядываясь в воду, словно ее душа отражалась в хрустальной голубизне. Наконец она повернулась и подошла к нему.
– Я была не права, – негромко проговорила она, – я позволила предрассудкам взять верх над разумом и прошу за это прощения.
Она подняла глаза, и Стэнтон понял, что ее слова идут от чистого сердца.
– Я не хочу ваших извинений, – возразил Стэнтон Вэр, – вы ни в чем не виноваты передо мной. Я только прошу, чтобы вы, как и я сам, поверили, что благополучие и мир Китая важнее любых личных чувств.
– Да, вы правы, разумеется, вы правы, – тихо проговорила Цзывана.
– Много лет назад, впервые приехав в Китай, я полюбил эту страну, – сказал Стэнтон Вэр. – Я знаю его недостатки, но не сомневаюсь в потенциальном величии. – Голос его был полон искреннего чувства. – На поверхности все те ужасы, о которых мы сегодня говорили: бедность, жестокость, негодное правление. Но под ними живет разум тысячелетий и теплится огонь, которому предстоит однажды осветить весь мир.
– Вы верите? Вы действительно в это верите? – дрогнувшим голосом спросила Цзывана.
– Верю. Но знаю, что если в землю посадить семечко, пройдет немало времени, прежде чем оно вырастет в могучее дерево. – Он вздохнул. – Китаю предстоит еще многое пережить, прежде чем он наконец обретет себя. Однако легенды предсказывают, что однажды он станет необычайно сильным. А мудрость и философия его народа будут править миром. – Стэнтон улыбнулся, словно пытаясь смягчить пафос собственных слов, и добавил: – Конечно, нас с вами к тому времени уже не будет на этом свете, но что для колеса вечности сотня, тысяча или даже десять тысяч лет?
– А до этого Китаю предстоит страдать?
– Главным образом по собственной вине. Поэтому, если мы с вами сможем что-нибудь исправить, то окажемся крохотными спицами этого громадного колеса…
Он улыбнулся, а потом снова заговорил:
– Но точно так же, как песчинка способна остановить работу огромной машины, а капля масла возобновить ход шестеренок, кто знает, какую роль может сыграть каждый из нас в этой огромной империи?
– Конечно, вы правы! – воскликнула Цзывана. – И простите меня за то, что я… была несправедлива к вам… вплоть до этой минуты!
Голос ее звучал пылко и страстно, а глаза искали его сочувствия.
– Это было не больше чем тень непонимания. Теперь все забыто, – успокоил ее майор.
– Вы очень добры.
– Не в этом дело. Я лишь хочу, чтобы все, что нам предстоит делать вместе – а работы впереди много, – мы делали с полным доверием друг к другу.
– Что касается меня, я готова на все! Обещаю! – воскликнула девушка.
– Тогда не сомневаюсь, что, насколько это возможно, мы преуспеем.
Он пристально посмотрел ей в глаза, поднес к губам ее руку и поцеловал.
На следующий день Инь и Цзывана обсуждали костюм маньчжурского мандарина для Стэнтона Вэра. Молодой человек с интересом разглядывал костюм, сознавая, что каждый сантиметр вышивки, каждая пуговица заключают в себе тайный смысл, который он должен понять и запомнить. И первое, что он должен был сделать, – это обрить голову и научиться носить косичку.
Когда в 1644 году маньчжуры завоевали Китай, они немедленно приказали всем своим новым подданным обрить головы, оставив лишь косичку или хвостик на макушке как символ готовности подчиняться правлению династии Цин.
С того времени все мужчины старше четырнадцати лет! были вынуждены следовать этому правилу, причем косичка нередко доходила до колен.
В глазах западного мира именно она стала символом китайца. Даже на таких великих людей, как генерал Вашингтон и Георг III, этот имидж произвел столь сильное впечатление, что они носили «усеченную» версию этой прически.
В самом же Китае, несмотря на протесты, она оставалась символом покорности, послушания и почтения.
В середине XIX века, когда Цы-Си была первой императорской женой, участники Тайпинского восстания отказались брить голову, но большинство китайцев подчинялись традиции, не находя в себе мужества сопротивляться.
Маньчжурский костюм как для мужчин, так и для женщин состоял из подобия свободного халата, закрепленного на боку. Его надевали поверх рубашки и панталон.
Обычно костюм расшивали изображениями цветов, птиц и животных. Кроме того, на халат нашивали столько драгоценных камней, жемчуга и золотых украшений, сколько позволяли средства его владельцу.
Сами маньчжуры издали декрет, по которому они навсегда оставались в Китае иностранцами. В стране, где население составляли четыреста миллионов человек, было лишь пять миллионов маньчжуров. Но они занимали в государстве все ключевые посты.
В костюме мандарина Стэнтон Вэр выглядел очень импозантно. Инь обрил ему голову, оставив лишь небольшой хохолок на макушке, и прикрепил к этому хохолку фальшивую косу.
В зеркале его собственный вид показался Стэнтону Вэру достаточно странным, но он решил, что постепенно привыкнет носить косу, а чтобы избавиться от неловкости, которую вызывала новая прическа, будет носить, когда только возможно, богатую шапку мандарина.
Больше волновало его, каким образом им с Цзываной скрыть форму глаз. Но оказалось, что раскосые глаза, которые в понятии европейцев связывались с обликом китайцев, не характерны для маньчжуров.
Маньчжурский тип, особенно у благородных женщин, приближался к европейскому: прямой нос, глаза без намека на китайскую раскосость, густые темные брови.
Многие дамы из британского представительства, впервые увидев вдовствующую императрицу, удивлялись тому, что ее глаза не отличались от их собственных.
– Но все же, – сказала Цзывана, – поскольку всегда следует позволять людям увидеть то, что они хотят увидеть, я попросила Иня приготовить для нас специальный клей. Рецепт его пришел из глубины веков. Благодаря ему наши веки станут совсем гладкими со слегка загнутыми вверх уголками.
– А вам придется наносить на лицо традиционный макияж? – спросил Стэнтон Вэр. Было бы преступлением скрыть эту нежную кожу под толстым слоем белой краски, с помощью которой большинство китайских и маньчжурских женщин старались скрыть природный цвет лица.
Цзывана отрицательно покачала головой:
– Мне нужно только немного пудры. Белая паста содержит олово и вредна для здоровья.
Стэнтон Вэр подумал и о том, что Цзыване не придется перебинтовывать ноги. Этим маньчжурские женщины отличались от китаянок.
Китайским девочкам с пяти или шести лет крепко перевязывали ножки бинтами, так жестоко скручивая ступню, что пятка почти касалась пальцев, а нога оказывалась не больше трех дюймов в длину.
В крошечных расшитых туфельках и кружевных панталончиках, ниспадающих на распухшие и деформированные лодыжки, китайская девушка с трудом семенила, опираясь на руку служанки.
Это и была та самая «лилейная походка», которую воспевали в стихах и прозе, называя так своеобразное покачивание фигуры, слишком тяжелой для изуродованных маленьких ножек.
Когда повязку снимали, запах прелой кожи оказывался отвратительным, но, несмотря на это, перебинтованные ноги считались соблазнительными и в течение многих веков символизировали принадлежность к высшим слоям общества.
Естественно, что крестьяне и кули не могли позволить себе лишить девочку, девушку, женщину подвижности, поскольку она должна была работать всю свою жизнь.
Маньчжурские женщины всерьез мечтали перенять этот дикий обычай, чтобы приобщиться к касте избранных, но перебинтовывать ноги не дозволялось маньчжурскими традициями и обычаями.
Так что Цзывана могла спокойно ступать по земле теми очаровательными миниатюрными, но сильными ножками, которые дал ей бог.
Прошла почти неделя упорных приготовлений, и Стэнтону Вэру уже явно не сиделось на месте. Каким бы прекрасным ни был дом Цзэнь-Вэня, как бы тепло и сердечно его здесь ни принимали, он рвался в широкий мир, к действию.
Но вот наконец Инь принес известие о том, что приезд Ли Хун-Чжана во дворец принца Дуаня ожидается в течение двух ближайших дней.
– Значит, мы должны выезжать немедленно! – с радостным нетерпением воскликнул Стэнтон Вэр.
Цзэнь-Вэнь кивнул в знак согласия.
– Завтра к рассвету абсолютно все будет готово к вашему отъезду, – пообещал он.
Майор вздохнул с облегчением:
– Думаю, вы поймёте мои чувства и не обидитесь, о самый гостеприимный из хозяев, если я скажу, что чрезвычайно рад.
– Понимаю, сын мой, и также сознаю, что промедление невозможно.
Что-то в голосе старика заставило Стэнтона Бэра взглянуть на него вопросительно. Тот молча передал майору листовку.
– Инь принес это из города, – помолчав, пояснил Цзэнь-Вэнь, – она висела на самом заметном месте.
Стэнтон Вэр взглянул и сразу понял, что это дело рук «боксеров».
Листовка была написана по-китайски и возвещала следующее: «Едва лишь дело И-Хэ-Чуань достигнет совершенства, выждите три раза по три или девять раз по девять, девять раз по девять или три раза по три, – дьяволы встретят свою судьбу. Воля небес диктует сначала обрезать телеграфные провода, потом взорвать железные дороги, а потом уже снести головы самим иностранным дьяволам. В этот день придет час их несчастий. Еще далеко время прихода долгожданных дождей, и в этом тоже повинны дьяволы!»
Стэнтон Вэр быстро пробежал глазами листовку, и лицо его потемнело.
– Инь говорит, что ее читали вслух и толпа собралась огромная.
– Мы не опоздаем? – с тревогой в голосе спросил майор.
Старик лишь развел руками.
– Время всегда лежит на коленях богов, – медленно произнес он, – и вы не могли тронуться в путь раньше, потому что Ли Хун-Чжана не было там, где он должен быть. Но теперь час пробил, и вы оба должны сделать все, что от вас зависит.
– Это, несомненно, правда, – согласился Стэнтон Вэр. – Цзывана и я сделаем все, что в наших сипах!
Глава 3
Едва оказавшись за воротами города, Стэнтон Вэр подумал, что не ошибался, представляя прелесть весеннего пробуждения природы.
Невысокий лесной жасмин с белыми душистыми цветами наполнял воздух ароматом, напоминавшим нежный, слегка пряный аромат тубероз. Мимоза, словно облитая капельками золотого дождя, могла бы соперничать с сиянием солнца.
Путешественники медленно ехали по неровной дороге в экипаже, запряженном четверкой лошадей. И красивый богатый экипаж, и породистых ухоженных лошадей они получили от Цзэнь-Вэня. Экипаж, роскошный по китайским меркам, любому состоятельному европейцу показался бы допотопным. В европейских посольствах и представительствах уже появились новейшие кареты и дилижансы на рессорах. На них можно было ездить со скоростью, которая казалась китайцам головокружительной.
Цзэнь-Вэнь обстоятельно проконсультировал майора перед поездкой. Он рассказал своему подопечному, что экипаж, в котором им с Цзываной предстояло проделать неблизкий путь и который кому-то, возможно, очень напомнил бы повозку, представлял собой как раз такое старомодное средство передвижения, на котором и надлежало появиться мандарину, прибывшему с гор Шанси.
– Вы ехали до Пекина медленно, по невероятно плохим дорогам, – наставлял мудрец ученика, – там вы сделали остановку и отдохнули, сменив лошадей и слуг.
Это обстоятельство было очень важно, поскольку в таком случае оказывалось вполне понятно, почему слуги, выбранные для них Цзэнь-Вэнем, не имеют ни малейшего понятия, откуда, с кем и когда они приехали.
Слуг было шестнадцать. Некоторые из них ехали за главным экипажем в зеленой повозке, а другие – верхом на выносливых, хотя и невзрачных, монгольских лошадках.
Мандарину первого разряда полагалось иметь не меньше двадцати слуг, а Сын Неба, путешествуя в собственном паланкине, бывал окружен по крайней мере ста двадцатью: шестьдесят человек ехали впереди главного экипажа и шестьдесят прикрывали его с тыла.
Цзывана сидела рядом со Стэнтоном Вэром на мягких подушках. Взглянув на девушку, он не мог удержаться от мысли, что в утреннем свете, бледная после недолгого сна, она кажется еще прекраснее.
Шелковое манто ее, цвета голубиной крови, расшитое пышными цветами магнолии, было оторочено драгоценными русскими соболями.
Иссиня-черные волосы, собранные в высокую прическу так, что оставались открытыми и безмятежно чистый лоб, и тонкая гибкая шея, казались еще прекраснее, изящно украшенные рубиновыми заколками, которые вспыхивали багровым светом. Не возникало сомнения, что они стоят целого состояния.
На длинных, тщательно ухоженных ногтях девушки были надеты защитные чехольчики. Эти длинные ногти делали руки девушки еще миниатюрнее и беззащитнее, чем они были на самом деле.
Некоторое время ехали молча. Стэнтон Вэр отодвинул занавеску и любовался покрытыми нежными цветами миндальными деревьями. Молчание нарушила Цзывана:
– Вы не сочтете меня навязчивой, если я спрошу, куда вы ходили вчера поздно вечером?
– Мне казалось, мы договорились ничего не таить друг от друга, – с улыбкой обернулся майор к своей спутнице. – Я сам собирался рассказать о том, что разузнал в американском представительстве. Я отправился туда главным образом потому, что считаю совершенно бесполезным разговаривать с британским посланником, сэром Клодом Макдоналдом. Он до сих пор умудряется пребывать в счастливом заблуждении, полагая, что все рассказы о «боксерах» – преувеличение, не стоящее внимания.
– И вы решили, что американцы скорее поймут истинное положение вещей?
– Только не их посланник по имени Клоббер. Он придерживается такого же мнения, что и сэр Клод. Оба они искренне надеются, что флаги их стран – надежная защита от любых неприятностей.
– Так с кем же вы говорили?
– С первым секретарем посольства Гербертом Сквайерсом.
Цзывана рассмеялась:
– У американцев всегда такие смешные фамилии!
– Разве? А американцы считают, что китайские фамилии еще смешнее и гораздо труднее для произношения.
– Вы меня пристыдили. Так что же сказал мистер Герберт Сквайерс?
– Он вполне разумный человек. Признался, что давно уже ощущает надвигающуюся опасность. Я пообещал, что, если появятся какие-нибудь новости, непременно свяжусь с ним.
– А ему можно доверять?
– Всецело!
Цзывана тихонько вздохнула:
– Ну, значит, есть еще один человек, на которого мы можем рассчитывать.
Стэнтон Вэр рассказал, как глупо и неосмотрительно ведет себя британский посланник. Цзывана сказала, что примерно так же ведут себя и русские.
Она поддерживала связь с русским представительством, но, подобно британцам, они отмахивались от ее предупреждений, уверяя, что «боксеры» – это не более чем неорганизованный сброд, с которым в случае необходимости нетрудно будет расправиться.
Стэнтон Вэр показал Герберту Сквайерсу листовку, принесенную из города. Тот пообещал привлечь к ней внимание посланника, хотя почти не сомневался, что тот не примет ее всерьез.
– По-моему, – сказал, уходя, Стэнтон Вэр, – вы живете в раю для дураков.
– Согласен с вами, – грустно кивнул Герберт Сквайерс, – но пока посланников будут занимать исключительно бега, бридж и визиты друг к Другу, сообщения из провинций будут валяться на их рабочих столах нечитаными.
– Что ж, мистер Сквайерс, будем оптимистами! Давайте надеяться, что наши волнения – лишь плод богатой фантазии.
Но, произнося эти слова, Стэнтон Вэр понимал, что надеяться на это не просто бесполезно, а смертельно опасно.
Одетый в простой маньчжурский костюм, он незаметно прошел по улицам города. От его цепкого взгляда не укрылось, как много в толпе нищих, оборванных, больных и пьяных людей.
Даже многие чиновники, которых он встретил по дороге, выглядели не лучшим образом. Майор подумал, что это как раз та почва, на которой вполне могут прорасти семена бунта, посеянные «боксерами».
Сами улицы были грязными, неухоженными. Чувствовалось, что никому нет дела до того, чем и как живет город, не говоря уж обо всей огромной стране. Все вокруг казалось жалким, бедным, разрушающимся.
Зато сквозь сочную весеннюю зелень золотом сияли крыши имперских дворцов. Ярко блестела эмаль на храмах, то здесь, то там виднелись яркие группы павильонов с их искусно украшенными, резными, загнутыми вверх карнизами.
Майор вспомнил рассказ Цзываны о тех безумных излишествах, экстравагантности, которые царили в Запретном городе.
А женщины и дети рылись в помойках возле богатых домов в надежде найти какие-нибудь объедки. Оставалось лишь недоумевать, каким образом не только иностранным представительствам, но и самой императрице с ее придворными удавалось оставаться настолько слепыми и бесчувственными.
Стэнтон рассказал Цзыване о том, что увидел вчера на улицах города, и почувствовал, как больно девушке слышать о несчастьях и бедности дорогого ей народа. Но многие ли женщины, воспитанные, подобно Цзыване, в роскоши и неге богатых домов, думали о судьбе тех, кому живется куда труднее, чем им?
– Вы нервничаете? – спустя некоторое время спросил майор.
Девушка лишь слегка улыбнулась. Взглянув на нее, он заметил, что глаза ее после того, как она нанесла на веки клей, похожи на темные полумесяцы и исполнены тайны.
– Да нет, скорее, волнуюсь в ожидании. Это как в театре перед поднятием занавеса: пьеса сейчас начнется, но что там будет происходить, остается тайной, – помолчав, ответила она.
– Китайцы в таких случаях говорят: «Затаил дыхание перед прыжком».
– Как мне нравится китайская манера описывать состояния! – восхищенно воскликнула девушка. – Когда я волнуюсь или боюсь чего-нибудь, то вспоминаю слова Конфуция: «Именно мужчина может сделать путь великим».
– Или женщина, – тихо добавил Стэнтон Вэр.
– Надеюсь, вы не забыли, что я всего лишь дополнение к вашей персоне? – рассмеялась Цзывана. – Это ваша экспедиция, а не моя.
– Но вы же знаете: Цзэнь-Вэнь уверен, что без вас мне не обойтись.
– Хочу верить, что вы сможете сказать это и тогда, когда все закончится.
– Не сомневаюсь, что так оно и будет. Но не будем загадывать, это может принести неудачу, – улыбнулся Стэнтон Вэр.
– Мы становимся такими же суеверными, как императрица?
– Мы в Китае и должны делать все в согласии с китайскими традициями, а каждый китаец, начиная с императрицы и кончая последним кули, свято верит в астрологию, предсказания судьбы, ясновидение, магию. По каждому поводу здесь просят совета у кого-нибудь из прорицателей.
Цзывана усмехнулась:
– Нам тоже следовало посоветоваться перед началом путешествия.
– Неужели вы не сделали этого? – почти серьезно поинтересовался Стэнтон Вэр.
Девушка смущенно отвернулась:
– Я не сомневаюсь, что за нас с вами это сделал Цзэнь-Вэнь. Вот почему он так настаивал, чтобы мы выехали в определенный час.
Стэнтон Вэр рассмеялся. Ему подобная вера в предсказания показалась очень забавной, хотя он знал, что никому не дано жить в Китае и не попасть под влияние этой почти слепой веры в сверхъестественное.
«Боксеры» сделали ловкий шаг, сыграв на суеверии своих сограждан, дурача доверчивых людей своими якобы магическими силами.
Путники ехали без остановок до полудня. Солнце уже поднялось высоко, становилось жарко. Наконец они остановились в тенистой долине.
Инь, которому было поручено руководить остальными слугами, нашел красивое и уютное местечко под соснами на берегу маленького ручейка. Землю там покрывал ковер весенних цветов.
Из экипажа принесли подушки и устроили из них под деревьями подобие мягкого дивана. Появился и низкий столик, за которым было удобно перекусить. Блюда китайской кухни Стэнтон всегда любил, а сейчас, после нескольких часов пути, на свежем воздухе, они казались еще вкуснее. Кроме того, искусство повара в доме Цзэнь-Вэня всегда оказывалось на высоте.
Куски жареной утки, свинина подавались с особыми экзотическими соусами. Маленькие дыни были фаршированы фруктами и орехами. Нежнейшая ветчина таяла во рту.
Для Цзываны приготовили ароматный цветочный чай. Особенно она любила запах жимолости. Душистый напиток ей наливали в тончайшую пиалу из изящного, расписанного растительным орнаментом чайничка, оплетенного тонкой золотистой соломкой.
Для слуг был накрыт собственный стол.
Стэнтон Вэр поднялся из-за стола и сел, прислонившись спиной к стволу сосны и скрестив ноги.
– Неужели вы занимались йогой? – удивилась Цзывана.
Он молча кивнул.
– Я и понятия об этом не имела.
– А что, это важно?
– Да, для меня – очень важно. Я всегда мечтала побывать в монастыре, чтобы удостоиться беседы лам и приобщиться к древней мудрости. Однако… – она беспомощно развела руками, – я всего лишь женщина.
– Да, и к тому же весьма и весьма привлекательная, – добавил Стэнтон Вэр.
Она взглянула на него искоса, словно подозревая в фальшивой любезности, но потом, словно успокоившись, рассмеялась:
– Манеры делают мужчину, говорят англичане, а одежда делает женщину.
– Хотелось бы мне увидеть, как вы выглядите в европейском платье, – задумчиво проговорил Стэнтон Вэр. – Но не могу отделаться от страха, что это зрелище разочарует.
– Да, оказывается, вы вовсе не льстец, – насмешливо заметила Цзывана.
Но Стэнтон чувствовал, что атласные одежды, драгоценности в волосах и на пальцах, яркие цвета – весь этот восточный колорит придавал внешности девушки удивительную, почти неземную хрупкость, которая так поражала с первого же взгляда. Ему казалось, что это очарование может поблекнуть в оборках и рюшах вокруг затянутой в корсет талии. Цзывана, пожалуй, станет похожа на песочные часы, как почти все англичанки.
Нет, думал майор, в этой девушке таится что-то настолько изысканное и экзотическое, что она похожа скорее на драгоценный камень, который достаточно положить на темный бархат, чтобы он заиграл всем богатством своих граней.
– Безупречная Жемчужина, – произнес он вслух ее китайское имя. – Да, лучше и придумать невозможно.
И тут впервые с начала их знакомства она почему-то действительно смутилась.
– Мне кажется, нам пора трогаться в путь, – сказала Цзывана, явно желая сменить тему.
Майор подумал, что совсем не хотел смущать эту очаровательную чистую девушку. Для него-то вовсе не было новостью путешествовать с дамой, но для Цзываны это был первый опыт.
Любая другая на ее месте чувствовала бы себя неловко и скованно. Но Цзывана вела себя свободно и независимо. Может быть, ей помогала ненависть к той нации, к которой принадлежал ее спутник?
Она словно и не представляла себе, что он может отнестись к ней иначе, чем как к соратнику и помощнику в опасной миссии.
Она неповторима, невольно признался себе Стэнтон Вэр, глядя, как она встает с импровизированного дивана под соснами и направляется туда, где их ждал экипаж. Природная грация в сочетании с поразительной красотой лица делали девушку похожей на традиционную китайскую статуэтку из тончайшего фарфора.
Они снова долго ехали. Когда же стемнело, заночевали в лесу, в палатках, разбитых под деревьями.
Гостиницы и постоялые дворы Китая обычно были такие грязные, шумные и переполненные, что Стэнтон Вэр, немало повидавший их, предпочел не связываться с ними.
