Текст книги "Мой милый звездочет"

Автор книги: Барбара Картленд

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 10 страниц)

– Мужчины – это всего лишь мужчины, Вэла, – частенько говорила она. – Когда ты вырастешь, то сама поймешь, что не стоит ожидать от них добра и внимания.

– Почему папа не взял тебя с собой в Лондон? – с обидой за мать спрашивала Вэла.

– Потому, что я не совсем здорова и у меня нет сил делать то, чего бы ему хотелось, – с несчастным видом отвечала мать. – Мужчины предпочитают женщин здоровых, которые могли бы танцевать с ними всю ночь, кататься верхом и… дарить им радость.

Теперь Вэла понимала, что мама сделала эту паузу, "потому что хотела сказать совсем иное – танцевать, кататься верхом и заниматься любовью. Просто она не могла тогда сказать этого маленькой девочке. Но сколько горечи было в ее словах!

Вспоминая сейчас отца, такого всегда здорового, крепкого, полного жизненной энергии, Вэла впервые подумала о том, как тяжело ему, наверное, было иметь болезненную жену, которая не могла принимать участие в его деятельной жизни и не могла родить ему наследника, которого он так жаждал иметь.

Наверное, в первые годы брака он тоже хотел, чтобы его жена сопровождала его на бега, на балы, принимала участие в тех спортивных забавах, которые составляли большую часть его жизни.

Оглядываясь назад, Вэла вспомнила о том, что больше всего отца раздражало то, что ему приходилось есть в одиночестве. Мать никогда не разделяла с ним вечернюю трапезу.

– Черт возьми, Элизабет, – вновь раздался в ее ушах голос отца, – неужели ты не можешь даже спуститься вниз и пообедать со мной! Если есть на свете вещь, которую я просто не могу вынести, то это обед в одиночестве.

– Мне бы хотелось этого, дорогой, – отвечала мать. – Но я так плохо себя чувствую. И к тому же, ты знаешь, я не могу есть все эти вещи.

– Что же, мне искать кого-нибудь другого для компании, так, что ли? – взорвался тогда отец.

Он вышел из спальни, громко хлопнув дверью, и на следующий день уехал в Лондон.

И хотя в детстве Вэла возмущалась поведением отца, считала его жестоким, но теперь, оценивая все заново, она подумала, что он, возможно, тоже искал свою половину. Хотя, без сомнения, ее мачеха едва ли годилась на эту роль.

И все же эта женщина отчасти дала ее отцу то, в чем он так нуждался.

Вэла вспоминала, каким взглядом он смотрел на свою молодую жену. И когда ей случилось неожиданно зайти в гостиную вскоре после их свадьбы, она увидела, какпылко он целовал мачеху. Тогда это показалосьдевушке нелепым и даже непристойным.

Она вспоминала, как отец покупал своей молодой жене наряды, делал дорогие подарки, а она требовала все новых и новых обнов.

Этим отчасти объяснялось то, почему совсем не осталось денег после того, как отец умер.

«Действительно ли отец любил ее?» – спрашивала себя Вэла, лежа в темноте своей спальни в маленькой придорожной гостинице.

Ответ на этот вопрос казался ей очень важным. Может быть, ей стоит встать и постучаться в соседнюю дверь, чтобы попросить мистера Стэндона все ей объяснить. Он наверняка знал ответы на подобные вопросы. Он вообще все знает.

Но затем ей припомнился резкий тон, каким он говорил с ней сегодня вечером.

«Должно быть, я наскучила ему, – подумала девушка. – Ведь я такая неопытная, ничего совсем не знаю о таких вещах, как брак и любовь. Ему со мной неинтересно».

И внезапно она почувствовала щемящую боль оттого, что не нравится ему.

И тут же ей пришла в голову неожиданная и очень неприятная мысль, что у него, должно быть, много женщин, с которыми ему не бывает скучно. Ведь он такой красивый, умный, храбрый и сильный! Наверное, женщины находят его неотразимым.

Интересно, думала она, почему он еще не женат и почему путешествует в одиночестве?

«Мне повезло, что я его встретила!» – сказала она себе.

Но, подумав еще немного, с грустью призналась, что он скорее всего уже начал скучать в ее обществе и, что хуже всего, тяготиться возложенными на себя обязательствами. Конечно, он отвезет ее в Йорк, как обещал, но едва ли ему это доставляет удовольствие.

«Что же мне придумать, чтобы сделать для него это путешествие интересным и приятным?» – мучилась над вопросом Вэла.

И тут она вспомнила, что у них остался всего один день и один вечер, и явственно ощутила, как время безжалостно утекает меж пальцев, а она ничего, ну совсем ничего не может предпринять.

«Мы доберемся до Йорка, – думала она, – и я уже никогда его больше не увижу!»

И неожиданно для нее самой, – конечно, только потому, что она так устала и измучилась за эти дни, – слезы потекли по ее щекам.

ГЛАВА ПЯТАЯ

А герцог в это время ругал себя за то, что был так непростительно груб и недопустимо резок в этот вечер.

Когда же наутро Вэла вошла к нему в комнату с парой его довольно посредственно вычищенных сапог, но зато с тремя белоснежными, накрахмаленными и отглаженными шейными платками, так что и Дженкинс не мог бы сделать лучше, герцог и вовсе почувствовал себя пристыженным.

Решив, что это единственный способ выразить девушке свое одобрение и благодарность, он повязал на этот раз платок самым искусным и модным узлом, что ни разу не делал за время своего путешествия.

Затем он спустился вниз к завтраку, чтобы поблагодарить Вэлу, полный решимости сделать этот последний день их путешествия приятным для нее, насколько это будет в его силах.

Он также сказал себе, что, как только они доберутся до Йорка и расстанутся, каждый из них заживет собственной жизнью и память об их совместном путешествии постепенно потускнеет.

Единственную причину неожиданного, ошеломившего его прилива желания герцог находил в том, что никогда еще не был так долго наедине с юной женщиной, такой прелестной и невинной.

Ну а кроме всего прочего, он чувствовал себя просто великолепно. Еще ни разу за последние годы он не был в такой отличной физической форме, Брокенхерст был полон энергии, и неудивительно, что от близости такой прелестной юной особы в нем взыграла кровь.

Хозяин принес ему завтрак сразу же после его появления в обеденном зале. К удивлению герцога, Вэла до сих пор не спустилась.

Он не допускал мысли, что с ней могло что-нибудь случиться. Одеваясь утром, герцог слышал ее шаги в соседней комнате и голос, видимо, она разговаривала с горничной.

Тем не менее он два или три раза нетерпеливо взглянул на часы. Девушка появилась, когда он уже закончил свой завтрак.

Он хотел уже было спросить, что ее так задержало, но она опередила его:

– Не могли бы вы оказать любезность и дать мне немного денег?

Герцог приподнял брови в немом вопросе, и девушка быстро пояснила:

– Я прошу у вас совсем немного. Я уверена, что дедушка… вернет вам эти деньги сразу, как только мы доберемся до него.

– Но почему вам понадобились деньги именно сейчас? – спросил герцог.

Он решил, что деньги ей нужны, чтобы оплатить услуги горничной, и уже полез в карман, но насторожился, когда Вэла сильно смутилась и опустила голову.

– Я думаю, у нас не должно быть секретов друг от друга. По крайней мере, в том, что касается этого путешествия, – строго сказал он.

– Это… для горничной, которая помогала мне привести в порядок вещи, – запинаясь, тихо призналась девушка. – Она… попала в трудное положение.

То, как она это сказала, и по яркому румянцу, залившему ее щеки, герцог уже догадался, что последует за этими словами. Однако не перебивал ее, ожидая продолжения.

Еще больше смутившись, Вэла сказала:

– У нее… будет ребенок… и ее больше не хотят здесь держать… Она в отчаянии и не знает, куда ей идти.

– Следовательно, я полагаю, что она не замужем, – с усмешкой сказал герцог.

– Почему вы так… говорите? – спросила Вэла, с укоризной посмотрев на него.

Герцог не стал ей объяснять, что не только сама эта история стара как мир, но что все служанки и нищие пользуются этой сказкой, чтобы вымаливать деньги у добросердечных простаков.

– Сколько вам нужно? – спросил он.

– Я прекрасно понимаю, что не должна заставлять вас платить, когда именно ко мне обратились за милосердием, – запинаясь, сказала девушка. – Но если бы вы могли… одолжить мне две или три гинеи…

Герцог извлек из своего кармана три золотых монеты и протянул их девушке.

Вэла взяла деньги:

– Благодарю вас, вы так добры! Обещаю, что верну вам все.

Она направилась к двери, и герцог сказал ей вслед:

– Пожалуйста, поторопитесь. Мы и так уже сегодня задержались дольше обычного.

– Мне надо всего одну минуту, – ответила Вэла, поспешно направляясь наверх.

Он услышал ее быстрые шаги по лестнице. Через минуту Вэла уже спустилась вниз и, сев против него за стол, принялась быстро есть.

– Пойду приготовлю лошадей, – сказал герцог, поднимаясь из-за стола.

Несмотря на то, что Вэла даже не стала пить кофе из-за того, что тот был очень горячим, к тому времени, как они покидали гостиницу, служанки уже начали уборку, а грумы принялись чистить и кормить лошадей. Герцогу оставалось только надеяться, что никто из гостей не проснулся и не обратил на них внимания.

Впрочем, он ничего не сказал Вэле. Как и все предыдущие дни, они быстро скакали по полям и тропинкам, все время держа курс на север.

Легкий туман клубился в низинах, редея и тая в лучах поднимающегося все выше солнца. День обещал быть ясным и очень жарким.

Лошади за ночь хорошо отдохнули, и герцог все время подгонял Самсона, чувствуя, что они обязаны наверстать упущенное время, хотя и не был уверен, что в этом была такая уж необходимость.

Тем не менее он привык еще во время войны доверять своему шестому чувству, своей интуиции. Сколько раз она выручала его, предупреждая о непредвиденной опасности. А сейчас интуиция подсказывала ему, что им надо спешить.

Впрочем, герцог был почти уверен, что на этот раз его интуиция – не что иное, как страх перед необыкновенной привлекательностью Вэлы и стремление как можно скорее доставить ее в безопасное для нее, да и для себя, место.

Он считал, что большую часть пути они уже преодолели, но, поскольку ехали они не по основной северной дороге, где стояли вехи – камни с обозначением расстояния от Лондона, – он не имел представления о том, сколько им еще осталось ехать до Йорка.

Конечно, Брокенхерст мог бы узнать об этом в гостинице, но не хотел обнаруживать перед хозяином цели своего пути на тот случай, если вдруг Вальтер, выследив их, заедет сюда с расспросами.

Йорк не может быть слишком далеко, говорил себе герцог и еще сильнее сжимал бока Самсона, заставляя того скакать изо всех сил.

Около полудня Брокенхерст решил, что им надо остановиться перекусить. Как и в предыдущий раз, он приказал хозяину снабдить их едой для ленча. Так как гостиница была побогаче, то и еда отличалась большей изысканностью. Здесь подали холодное мясо, ветчину, сыры, фрукты и сдобную выпечку.

Герцог также заказал вино, которое нашел вполне пригодным. И теперь, заметив небольшой родничок, выбивающийся средь камней, он решил, что ручей хорошо послужит им, чтобы охладить бутылку.

Остановив Самсона под огромной наклонившейся ивой, он соскочил сам и помог сойти Вэле. Девушка просто сияла от удовольствия.

– Какое чудесное место, – весело щебетала она. – Я почему-то так и думала, что оно вам должно понравиться!

– Во всяком случае, никто не подойдет сюда незамеченным, – ответил герцог.

С этими словами он внимательно оглядел цветущий луг, заросший розовым горицветом, желтыми лютиками и голубыми колокольчиками.

Вэла засмеялась:

– Но в такой густой траве к нам могут незаметно подползти краснокожие.

– А в этом ручье, вполне возможно, водятся крокодилы, – в тон ей ответил герцог. – Хотя я почему-то в этом сомневаюсь.

Он вынул из седельной сумки бутылку вина и спустился к ручью, чтобы положить ее в воду.

Когда он вернулся к Вэле, та уже расположилась на сухом пригорке под ивой, вынула сверток с едой и развернула его.

Девушка сняла шляпку и жакет, оставшись в тонкой белой блузке, просвечивающей под солнечными лучами и не скрывающей соблазнительной округлости высокой груди. Среди складок тонкой ткани поблескивали три броши. Это были бриллиантовые звезды разного размера, и герцогу пришло на ум, что эти броши очень подходят самой Вэле.

Должно быть, она проследила за его взглядом, так как, опередив его вопрос, заговорила сама:

– Это принадлежало маме. Мне пришлось прятать броши от моей мачехи. Иначе она непременно отобрала бы их у меня.

– Очень разумно, – улыбнулся герцог.

Однако, говоря это, он уже понял, так как неплохо разбирался в драгоценностях, что эти бриллиантовые звезды, несомненно, очень красивые, особенно если приколоть их в волосы, были не слишком ценными. И он очень надеялся на то, что дед Вэлы окажется достаточно богатым человеком, чтобы обеспечить ей безбедную жизнь.

Внезапно ему стало не по себе, так как в голову закралась и другая, совсем неожиданная, мысль, но он тут же попытался отогнать ее.

– Поскольку вы так удобно устроились, – обратился он к ней, – а солнце сегодня так нещадно печет, то не позволите ли вы и мне снять сюртук?

– Ну, конечно, – отвечала Вэла с улыбкой.

– Я еще не поблагодарил вас за мои шейные платки, – продолжал герцог. – Никогда они не выглядели лучше, чем сейчас. Вы накрахмалили их ровно так, как предписывает Красавчик Бруммел.

– Я очень рада, что вам понравилось. Мне так хотелось угодить вам, – ответила Вэла. А затем спросила с улыбкой: – Вы хотите выглядеть как настоящий щеголь?

– Ну, что вы, разумеется, нет, – убежденно сказал герцог.

– Но я думаю, вы вполне могли бы им стать, – продолжала Вэла. – Особенно если будете повязывать свой платок так, как это сделали сегодня утром.

– Но все щеголи – это такие жеманные и легкомысленные создания. Вот если вы захотите видеть во мне истинного денди или светского льва, тогда другое дело.

– Но ведь так говорят только об очень знатных аристократах, разве нет? – спросила девушка.

Ее наивный вопрос напомнил герцогу, что она даже не подозревает о том, что он принадлежит к самой верхушке знати.

И в этот момент вся неприглядная правда предстала перед ним в своем самом откровенном обличье.

Совершенно очевидно, что Вэла до сих пор считает его не более чем обычным, стесненным в средствах провинциальным джентльменом.

Герцог представил себе, как посмеялся бы над ним Фредди. Ведь вопреки здравому смыслу он чувствовал себя почти уязвленным из-за того, что после трех дней тесного общения женщина не смогла разглядеть в нем знатного аристократа, одного из самых блестящих светских львов лондонского высшего общества.

«Что ж, Фредди бы сказал, что это очень полезно для моей души», – с горькой иронией подумал герцог, с аппетитом расправляясь с едой, которая, пожалуй, за последние дни первый раз была по-настоящему вкусной.

Вино после того, как достаточно охладилось в ручье, было очень приятным. Но в конце их скромного ленча герцог был уже не вполне уверен, виновато ли тут вино, или же на него так опьяняюще действовал вид юной красавицы, сидевшей перед ним на берегу ручья среди пестрых луговых цветов. В своей белой блузке и синей широкой юбке она сама выглядела как какой-то экзотический цветок.

Девушка в мечтательной задумчивости смотрела на весело журчащие, бегущие по камням хрустальные струи, на птиц, прилетевших к ручью напиться и затем мгновенно вспорхнувших на ветки ивы. Залитая солнечным светом, эта картина неожиданно глубоко взволновала герцога, поразив каким-то волшебным очарованием.

«Вот что произошло со мной, – подумал герцог. – Я именно очарован».

А затем он не мог не подумать со свойственным ему цинизмом, что это очарование недолговечно, что оно быстро исчезнет, едва только он окунется в привычную цивилизованную жизнь.

Наблюдая за лицом Вэлы, он догадался, что девушку что-то сильно тревожит.

– Что беспокоит вас? – спросил он.

– Я думала об этой бедной женщине там, в гостинице.

– Но вы ведь помогли ей. Думаю, этого вполне достаточно, чтобы не добавлять к своим тревогам еще и ее проблемы.

– Она была так благодарна за эти деньги… Я видела слезы в ее глазах, – тихо сказала Вэла.

Она опустила глаза, в задумчивости глядя на сверкающие в солнечных лучах струи прозрачного ручья. А затем смущенно сказала, не глядя на него:

– Но во всем этом есть кое-что… что я не могу понять.

– Что же это?

Герцог спросил больше из вежливости. Ему была совсем неинтересна история какой-то горничной из маленькой деревенской гостиницы. В этот момент все его мысли занимал только прелестный тонкий профиль девушки на фоне темно-зеленой листвы. Деревья, растущие на противоположной стороне ручья, представлялись ему великолепной рамой, в которую была заключена самая очаровательная картина, которую он когда-либо видел.

– Я спросила ее, – голос Вэлы был едва слышен, – почему она не попросила… отца своего ребенка… помочь ей.

Она замолчала, и через некоторое время герцог вежливо спросил, просто для того, чтобы поддержать разговор:

– И что же она вам ответила?

– Она… сказала, – девушка неожиданно залилась румянцем, – что не знает, кто отец ее ребенка.

Поскольку герцог на этот раз промолчал, так как просто не знал, что сказать, Вэла коротко взглянула на него из-под длинных ресниц и, снова опустив глаза, так же тихо закончила:

– Я не понимаю… как это могло случиться, что она не знает, кто его отец… но она так сказала, и я… решила спросить у вас… как это происходит… то есть я хочу спросить… отчего у женщины появляется ребенок?

При этих последних словах она подняла взгляд на герцога, и он увидел, что ее широко раскрытые невинные глаза полны беспокойства и смущения.

В первое мгновение он испытал нечто похожее на шок. Не может быть, мелькнуло у него в голове, чтобы она была настолько не осведомлена в этом вопросе. Брокенхерст лихорадочно искал подходящий ответ, но вместо этого его посетило неожиданное озарение. Он вдруг понял, что влюбился!

Странное чувство внезапно завладело всем его существом, наполнив душу непонятным ликованием и тревогой. И потому, что он никогда ничего подобного не испытывал ни к одной женщине, герцог мгновенно понял, что это за чувство.

Только любовь могла заставить его почувствовать страстное желание защищать ее. Защищать не только от мужчин, преследующих ее в данный момент, не только от такого негодяя, как сэр Мортимер, жаждущего заполучить ее в жены, но в большей степени – от этого грубого, беспощадного мира, от его низких истин, которые могли бы потрясти ее чистую душу, убить в ней это восхитительное чувство восторга и наивную веру в абсолютную силу добра.

Никогда еще за всю свою жизнь не испытывал герцог такого сильного желания стать защитником женщины, никогда прежде не чувствовал он такого сильного, страстного желания, смешанного с благоговением.

Вся эта сумасшедшая смесь чувств, эмоций и желаний внезапно пронзила его подобно вспышке молнии, и он понял, что бесхитростный вопрос Вэлы пробудил в нем рыцарский дух, доставшийся ему от его благородных предков, но долгие годы дремавший в глубинах его души.

В мире, в котором жил герцог, леди пользовались почти неограниченной свободой в своих речах и, что важнее, в своих любовных связях. Нравственные и моральные нормы в это время определялись королем, а у того были в этом вопросе весьма широкие взгляды. В отличие от строгого поведения и высоких моральных устоев его матери, он вел веселую, беспутную, если не сказать распутную, жизнь, принятую при его дворе как норма поведения. И герцог никогда не знал ничего другого.

Все знакомые ему женщины вели себя слишком свободно, их поведение он мог бы назвать возмутительным, если бы не привык к тому, что это норма.

И уж конечно, ему и в голову не могло прийти, что одна из этих женщин может ничего не знать о том, откуда берутся дети, и вообще не иметь представления о плотской любви между мужчиной и женщиной.

И при взгляде в глаза Вэлы, полные растерянности и наивного любопытства, ему казалось, что она – ангел, посланный ему в дар, который ни в коем случае не должен соприкасаться с грязью этого далекого от совершенства мира.

«Я люблю ее, – сказал он себе. – Именно ее я искал всю свою жизнь. Я отчаянно скучал и постоянно разочаровывался все это время именно потому, что не встречал ее до сих пор».

Вэла с волнением смотрела на него, ожидая ответа, и он почувствовал почти непреодолимое желание обнять ее, притянуть к себе и сказать, что он всегда будет о ней заботиться и охранять ее, ограждать не только от физической опасности, но и от всех тревог и неприятностей этого мира.

Но он понимал, что это было бы слишком рано.

Мужчины пугали и шокировали ее, и, хотя она доверяла ему, герцог понимал, что может вспугнуть ее и потерять драгоценное доверие, которым Вэла одарила его.

А кроме того, герцога останавливало отношение к нему со стороны самой Вэлы. В действительности ее вопрос мог бы быть обращен к отцу или брату, но уж определенно не к мужчине, к которому она могла бы испытывать какие-то глубокие чувства.

– Я понимаю, что вас волнует, – сказал он наконец. – Но, к сожалению, нам пора двигаться дальше. Быть может, мы поговорим об этом в другой раз?

В глазах Вэлы мелькнуло разочарование, и она отвернулась, вновь взглянув на ручей.

– Да, конечно, – тихо сказала она. – Только здесь так красиво, я надеялась, что мы посидим еще немного.

– Возможно, мы когда-нибудь вернемся сюда, – ответил герцог, думая о чем-то своем, – или найдем другое, не менее чарующее место.

– Чарующее! – повторила Вэла. – Вот подходящее слово! Это именно то, что я чувствую здесь. Очарование и волшебство!

– Так же, как и я, – ответил герцог, любуясь бликами солнца в ее волосах.

Она взглянула на него засветившимся от счастья взглядом.

– Вы и в самом деле так думаете или говорите это только для того, чтобы сделать мне приятное?

– Мне кажется, вы должны были бы уже понять, что я-всегда стремлюсь говорить правду. Для нашей дружбы, – он специально выделил это слово, – было бы оскорбительно притворяться и говорить не то, что думаешь.

Вэла тут же ответила ему улыбкой.

– Ну, конечно, друзья должны быть всегда честными и искренними друг с другом, а ведь мы с вами действительно друзья… на самом деле?

При этих словах девушка поднялась на ноги, и герцог встал следом за ней. Он едва сдерживался. Ему так хотелось сейчас прижать ее к себе, поцеловать и прошептать на ушко, что он испытывает к ней чувства далеко не дружеские, а гораздо более глубокие и сильные. Но вместо этого он сказал:

– Действительно, на самом деле.

Вэла весело улыбнулась ему и надела на голову шляпку. Затем подобрала с земли жакет и нерешительно взглянула на своего спутника:

– Может быть, мы не станем одеваться? Сегодня очень жарко.

– Не думаю, чтобы кто-нибудь решился осудить нас, заявив, что мы ведем себя непристойно.

– Конечно, нет, – согласилась она. – А кроме того, с каждой милей мы все дальше и дальше уезжаем от всех тех, кто мог бы поставить нам это в вину. Все самое страшное осталось позади.

– Уверен, что мы пересекли границу графства. Здесь нам уже ничего не грозит, – беспечно отозвался герцог, отчаянно желая, чтобы это оказалось правдой.

Тем не менее он прекрасно сознавал, что существует еще множество других, непредвиденных опасностей, поэтому, несмотря на жару, они продолжали быстро скакать вперед, заставляя лошадей выкладываться в полную силу.

Однако через несколько часов скачки Меркурий неожиданно споткнулся и стал хромать. Вэла вскрикнула. Она скакала позади герцога, и, услышав ее испуганный возглас, он встревоженно оглянулся.

– Что случилось? – крикнул он ей, разворачивая своего коня.

– Наверное, камень попал в копыто, – с этими словами Вэла хотела соскочить с лошади, но герцог ее остановил:

– Подержите поводья Самсона. Я сам посмотрю, что случилось.

Он спешился, отчаянно надеясь, что конь не повредил ногу. Трудно было бы представить себе сейчас большую беду. И хотя герцог очень рассчитывал на то, что конь не попал копытом в кроличью яму, так как они сейчас ехали по пастбищу, но вероятность того, что случилось именно это, все же была.

Полный недобрых предчувствий, герцог поднял ногу Меркурия и убедился, к своему облегчению, что Вэла оказалась права. Действительно, за подкову попал острый камень. Герцог повернулся к своему коню, чтобы вытащить из седельной сумки инструмент, который всегда возил с собой.

Ему иногда приходилось ездить по плохим дорогам, которые, особенно после дождя или зимней бури, были засыпаны камешками, представлявшими серьезную угрозу для лошадиных копыт.

Вэла поняла, что он собирается делать, и, соскочив с седла, встала рядом, держа Меркурия под уздцы. Она ласково поглаживала шею коня и нежно разговаривала с ним, стараясь успокоить.

Конечно, Вэла знала, что конь ничего даже не почувствует, однако боялась, что он будет нервничать, обнаружив, что его держит незнакомец. Испугавшись, он мог взбрыкнуть или встать на дыбы.

– Глупый мальчик, – нежно приговаривала она, – ты нас задерживаешь. Ну, будь умницей, не бойся.

Конь, успокоенный ее голосом, потерся мордой ей о плечо.

Герцог между тем пытался вытащить камень, но безуспешно. Он отпустил ногу коня и выпрямился.

– Все в порядке? – спросила Вэла.

– Нет еще, – отвечал герцог, отирая тыльной стороной ладони пот со лба. – Это оказалось довольно трудно, но я попытаюсь еще раз.

Но и вторая попытка также ни к чему не привела. Камень застрял прочно. И герцог с раздражением подумал, что либо он вовсе не так ловок, как представлял себе, либо камень попался на редкость упрямый.

Затем ему все же удалось вытащить этот камень, но, к сожалению, только вместе с подковой. Герцог тихо выругался себе под нос, и хотя Вэла не расслышала, что он сказал, но почувствовала, что он раздосадован.

– Что случилось?

– Нам придется искать кузнеца.

– Здесь поблизости должна быть кузница.

– Надеюсь, – кратко сказал герцог.

С подковой в одной руке он обернулся к девушке.

– Нет особых причин для беспокойства. Меркурий не будет испытывать неудобств без подковы, пока мы едем по мягкой земле. Однако, прежде чем ехать дальше, нам необходимо его подковать.

– Меркурий чувствует себя виноватым за то, что задержал нас и с ним приходится возиться.

– Мне кажется, вы приписываете ему лишнее. В том, что произошло, нет его вины. Скорее всего ответственность целиком и полностью лежит на том кузнеце, что последний раз подковывал его.

– Надеюсь, что нет, – отвечала Вэла. – Это очень добрый старик, он всегда обслуживал всех папиных лошадей. Он обращался с ними, как доктор со своими пациентами.

– Что ж, будем надеяться, что мы найдем кого-нибудь похожего в соседней деревне.

С этими словами герцог помог сесть в седло девушке, затем вскочил на Самсона сам, и они медленно поехали вперед.

Вэла совсем не жалела, что они теперь не могут ехать так быстро, как утром.

Все то время, когда они скакали полным галопом и ее спутник проявлял непонятную ей поспешность, девушку не покидала мысль, что скоро они доберутся до Йорка и она, наверное, больше никогда не увидит мистера Стэндона.

Очнувшись от своих несбыточных, как она сейчас поняла, мечтаний, Вэла поняла, что ее спутник просто стремится как можно быстрее сбыть ее с рук и заняться своими собственными делами.

Он сам не проявил никакого желания рассказывать ей о том, зачем едет в Йорк, а девушка посчитала дурным тоном расспрашивать его о том, что, по-видимому, было его глубоко личным делом.

И теперь, думая об этом, она поняла вдруг, что он ничего не рассказывал ей о своей семье, своем доме и даже о своих друзьях. Вэла совсем ничего о нем не знала.

«Возможно, он очень скрытный, – подумала она, – или, может быть, просто мне не доверяет».

И все равно ей очень бы хотелось знать, есть ли у него братья и сестры, живы ли его родители, кто они и где живут.

Единственное, что она о нем знала, это что он, так же как и она, не имеет никакого желания обзаводиться семьей. И еще то, что никто не мог бы быть добрее, внимательнее и благороднее его, когда он пришел к ней на помощь в ее отчаянном положении.

«Он замечательный!» – говорила она себе, пока они медленно ехали рядом и ее спутник придерживал Самсона, чтобы тот попал в шаг с Меркурием.

В своей свободной рубашке, без сюртука, он казался ей еще более сильным и красивым, чем когда-либо раньше.

Из-под ресниц она бросала на него быстрые взгляды, любуясь его точеным классическим профилем, пока сам он напряженно вглядывался в даль в надежде увидеть деревню, где они могли бы найти кузницу.

Затем Вэла обратила внимание на его широкие сильные плечи и тонкую талию и подумала, что может почти различить скульптурную красоту его тела под тонким батистом рубашки. И на лошади он сидел так, словно она была частью его самого.

И еще она подумала, что мужчина и конь представляли собой удивительную по своей красоте картину, которая могла бы послужить иллюстрацией к какому-нибудь греческому мифу.

«Он красив, как греческий бог», – подумала девушка.

И еще она вспомнила, что многие боги спускались на землю, потому что хотели жить как люди и радоваться тем радостям, которые были доступны только людям, особенно любовью.

Вэла отвела взгляд от герцога и посмотрела вперед.

Ее преследовало странное чувство, она не могла его описать или объяснить себе. Оно было не похоже ни на что, испытываемое ею раньше, какая-то странная тоска или томление, но только гораздо сильнее, и при этом желание чего-то неизведанного, неясного, но волнующе прекрасного.

И еще она чувствовала, как сильно бьется ее сердце, в горле появляется комок и почему-то хочется плакать.

«Должно быть, это от вина, которое я выпила во время ленча», – пыталась успокоить себя Вэла, прекрасно понимая, что причина ее странного состояния совсем не в вине, а в человеке, который сейчас ехал рядом с ней.

– А вот и деревня! – воскликнул он. Вэла увидела за деревьями шпиль колокольни, а чуть позже показались трубы.

– Что ж, осталось только помолиться, – заметил герцог, – чтобы здесь была кузница и чтобы кузнец оказался дома.

Вэла выросла в сельском краю и знала, что кузнеца часто вызывали к фермерам или богатым землевладельцам, и так случалось, что лошади местных жителей ждали целыми днями, а то и неделями, пока он сможет уделить им время.

Подъезжая к деревне, они оставили позади себя пастбище и оказались на главной сельской дороге, которая шла через самый центр поселка.

Вначале они миновали несколько очень уютных на вид коттеджей, затем увидели магазинчик, украшенный по фасаду аркой, возле которой стояли несколько женщин с кошелками в руках.

На противоположной стороне расположился церковный двор. В ворота тянулась вереница прихожан.

Герцог уже было хотел придержать Самсона, чтобы спросить у этих людей, где у них тут кузница, но тут его окликнула Вэла и указала на что-то впереди.

Почти рядом с церковью она заметила лошадь, стоящую возле широко раскрытых ворот, а за ней – огонь кузнечного горна.