Текст книги "Свободная от страха"
Автор книги: Барбара Картленд
сообщить о нарушении
Текущая страница: 5 (всего у книги 10 страниц)
– Изумруды! Как я могла про них забыть? Сегодня я надену изумруды.
Иоланда едва успела застегнуть на нежной шее мадемуазель изумрудное ожерелье, как в дверь постучали.
Габриэль Дюпре вздрогнула и заметно побледнела, и Иоланда догадалась, что именно этого визитера она и ждала.
Однако явившийся слуга не принес никакой записки, а лишь передал на словах:
– Месье Жозеф Фуше благодарит мадемуазель за любезное приглашение и прибудет в десять часов.
Иоланда, открывшая слуге дверь, уже собиралась повторить это своей госпоже, но обнаружила, что актриса все прекрасно слышала сама, притаившись за дверью спальни, и теперь, не в силах сдержать своего восторга, захлопала в ладоши.
– Он придет! – воскликнула она с облегчением. – Великолепно! Немедленно предупреди шеф-повара, чтобы сюда подали ужин и пусть проявят все свое мастерство. И чтобы в десять часов стол был накрыт в моем будуаре и было подано самое лучшее вино.
– Я передам мажордому ваши распоряжения, мадемуазель.
Иоланда направилась к выходу, но актриса неожиданно остановила ее:
– Погоди минутку.
Иоланда повиновалась. Мадемуазель Дюпре поколебалась мгновение, а потом многозначительно произнесла:
– Скажи мажордому, что если кто-нибудь из прислуги в этом доме проговорится о моем госте или даже ненароком упомянет его имя, то он будет выброшен отсюда немедленно. Это касается также и тебя. Тебе ясно?
– Да, мадемуазель, – кивнула Иоланда. – Я все это передам мажордому.
Она поспешила удалиться, уверившись в том, что месье Фуше – это другой обожатель очаровательной актрисы, и мадемуазель не хочет, чтобы у нее возникли какие-то проблемы с герцогом. Странно, конечно, что Габриэль вздумала обманывать такого человека, как герцог Илкстон, принимая его соперника в его же доме.
Что бы сказала ее покойная матушка, узнав, что Иоланда вынуждена исполнять распоряжения легкомысленной, даже развратной особы, такой, как мадемуазель Дюпре?
В своих мыслях Иоланда постоянно обращалась к матери. «Да, конечно, это очень неприятно, мама, но, по крайней мере, мы с Питером не должны были просить милостыню, чтобы добраться от Кале до Парижа, и хотя Питер ворчит, что ему надоело носить лакейскую ливрею, он все же хорошо накормлен и даже гарцует на лошади».
Иоланде не доводилось видеться с герцогом после того, как они прибыли в столицу Франции. Но из кратких упоминаний мадемуазель о подарках, полученных от него, Иоланда могла убедиться в его щедрости и великодушии.
В первые же часы после прибытия актриса приняла у себя целую армию портных, шляпных мастеров, заказала огромное количество новых туалетов, и не было никакого сомнения, кто будет оплачивать эти счета.
Вчера же, например, Габриэль Дюпре доставили подарок от герцога – браслет, который, по мнению Иоланды, стоил столько, сколько понадобилось бы им с Питером на жизнь в течение целого года.
«Как может она быть так неблагодарна?» – спрашивала себя Иоланда, возвращаясь в покои мадемуазель.
Войдя в спальню Габриэль Дюпре и не найдя там хозяйки, Иоланда заглянула сквозь приоткрытую дверь в будуар. Там тоже никого не было, и девушке стало любопытно, куда могла подеваться актриса.
Она решила поискать ее и тут заметила, что дверь в смежные апартаменты, которые занимал герцог, не заперта.
Безотчетно Иоланда пересекла спальню и увидела, что Габриэль Дюпре стоит в дальнем углу комнаты. Она то скрещивала руки на груди, то простирала их вперед, как будто репетировала предстоящую ей роль.
Вид покоев герцога произвел на Иоланду ошеломляющее впечатление. Огромная кровать была задрапирована алым шелком, потолок и стены покрывала прекрасная роспись с изображением обнаженных фигур в весьма фривольных позах.
Иоланда уже была готова как-то заявить о своем присутствии и сказать мадемуазель, что все ее распоряжения насчет ужина выполнены, но что-то остановило девушку, и она по-прежнему хранила молчание, замерев на пороге.
Актриса вдруг принялась открывать ящики секретера, доставать оттуда бумаги. Она бегло просматривала их и возвращала обратно.
Неужели мадемуазель Дюпре роется в личных бумагах герцога? Подобная низость не укладывалась в голове Иоланды.
Но так, вероятно, и было, потому что актриса, обыскав два верхних ящика, принялась за третий, который был заперт на замок.
Это ее разозлило, и она с яростью подергала ручку, которая не поддавалась ее усилиям. И тут пленительная и грациозная мадемуазель Дюпре позволила себе выругаться, как уличная торговка.
Только в этот момент Иоланда поняла, что она унижает себя тем, что подсматривает за хозяйкой, и поспешила отойти от двери.
После этого она громко произнесла:
– Мадемуазель! Где вы?
Последовала некоторая пауза, потом Габриэль Дюпре появилась в дверях.
– Что тебе надо? – спросила она раздраженным голосом.
– Я только хотела доложить вам, мадемуазель, что все ваши распоряжения насчет ужина будут исполнены.
– Я в этом не сомневалась.
– Может быть, вам понадобится что-нибудь еще?
Актриса в раздумье наморщила красивый лобик, а потом заявила:
– Какой-нибудь нож или ножницы.
Тут же осознав, что она допустила оплошность, мадемуазель Дюпре поправила себя:
– Впрочем, мне пришла в голову лучшая идея! Подай мне все ключи от наших сундуков. Всю связку целиком.
– Хорошо, мадемуазель.
Иоланда поспешила выполнять поручение хозяйки.
Вернувшись, она увидела, что мадемуазель нетерпеливо постукивает носком туфельки по паркету.
– Как ты нерасторопна, – раздраженно сказала актриса. – Но, впрочем, ладно. Давай ключи. Я не нуждаюсь в твоих услугах ближайшие три часа. Можешь быть свободна. Ты меня поняла?
– Да, конечно, мадемуазель, – кивнула Иоланда. – Я очень вам благодарна. Могу ли я пойти поужинать с мужем?
– Вот это самое правильное решение. Пойди и поешь, – согласилась Габриэль Дюпре. – Пока я не пошлю за тобой, не появляйся здесь. Даю тебе время до половины одиннадцатого.
При этом она взглянула на часы, как будто каждая минута имела большое значение. Впрочем, Иоланда догадалась, что именно к этому часу в особняк должен вернуться герцог.
До глубины души пораженная недостойным поведением актрисы, Иоланда устремилась в ту половину дома, которую занимали слуги, чтобы немедленно поделиться с Питером своими переживаниями.
К ее облегчению, Питер был на месте, и, к счастью, в одиночестве, так что брат с сестрой могли говорить спокойно.
– О, Питер, как я хотела увидеть тебя, – воскликнула девушка.
– Что случилось? – По ее виду он догадался, что сестра чем-то взволнована и явилась сюда не без повода. – Ну говори! – потребовал Питер. – А то ты выкипишь, как переполненный чайник на плите.
Некоторое время Иоланда колебалась, понимая, что, открывшись брату, нарушает обещание, данное своей госпоже, держать рот на замке. И все-таки она промолвила:
– Может, все это и глупость, но я чувствую, что что-то ужасное происходит в особняке в отсутствие герцога. Мадемуазель очень обижена его пренебрежением к ней и собирается встретиться с каким-то другим мужчиной.
– Что ж тут удивительного? – резонно произнес Питер. – Она хороша собой, и, пожалуй, не найдется в Париже никого из мужчин, кто бы не мечтал поужинать с ней наедине.
– Но она предупредила, что, если кто-то проболтается о ее свидании, будет немедленно уволен.
– Разумеется, ей не хочется так быстро расстаться с герцогом, – улыбнулся Питер, в очередной раз удивляясь неопытности сестры. – Такие богатые и щедрые поклонники не попадаются слишком часто.
– Но почему она так неприлично ведет себя? – спросила Иоланда. – Ведь это нечестно… и даже… неспортивно… – Более подходящее слово не пришло ей на ум.
Питер расхохотался.
– Женщинам неведомы правила честного спорта. Они считают, что им позволены любые приемы в достижении заветной цели.
– Да, наверное, ты прав, – вздохнула Иоланда, вспомнив о шкатулке актрисы, наполненной драгоценностями.
Питер все же поинтересовался:
– Кстати, кто этот любезный джентльмен, который согласился разделить сегодня ужин с нашей милой актрисой?
– Я о нем никогда прежде не слышала, – ответила Иоланда. – Мадемуазель Дюпре отослала письмо в какое-то министерство, вроде бы некоему месье Жозефу Фуше.
К ее изумлению, Питер вздрогнул при упоминании этого имени, будто конь, подстегнутый хлыстом.
– Ты в этом уверена?
– Конечно. Я сама отнесла это письмо мажордому.
– Господи! Для чего ей понадобилось приглашать именно этого поклонника из всех прочих, – задал себе вопрос Питер, который почему-то теперь выглядел озабоченным.
– А почему бы и нет? – спросила Иоланда. – Ей хочется насолить герцогу и возбудить в нем ревность.
– К Жозефу Фуше нельзя ревновать.
– Почему нельзя?
– Потому что он не поклонник мадемуазель, как ты думаешь, сестренка. – Лицо Питера по-прежнему сохраняло серьезность.
– Так кто же он? – спросила заинтригованная Иоланда.
– Он самый страшный человек в Париже. Он – чудовище!
– Чудовище?
– Это министр тайной полиции и смертельная угроза для всех, кто вынужден скрываться вроде нас с тобой.
ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ
Мадемуазель Дюпре выглядела весьма взволнованной, когда переодевалась к ужину.
Она и так была раздражена и придирчива на протяжении всего дня, дюжину раз меняя свое решение насчет нарядов, так что Иоланде не представилось случая покинуть ее спальню и пообщаться с Питером.
Но после короткого дневного отдыха, когда время близилось к ужину, актриса словно бы ожила.
Иоланда постепенно привыкла к французскому обычаю, что для знатных женщин наступало где-то после пяти часов пополудни особое время, когда они удалялись в свои будуары или спальни и их навещали особо желанные гости. Ей казалось, что в эти часы именно герцог должен делить общество с мадемуазель, но, как оказалось, именно в это время он всегда отсутствовал.
Иоланда предположила, что между ними нет такой уж страстной привязанности, и он не расстался с ней только потому, что ему одиноко жить в столь огромном доме и он желает иметь рядом кого-то, с кем можно поговорить, когда ему скучно.
Но актриса была настолько некультурной и малообразованной, что Иоланда не могла понять, что могло бы заинтересовать герцога в этой женщине, кроме ее яркой внешности.
Питер возмущался тем, что его сестре приходится прислуживать такой вульгарной особе, как Габриэль Дюпре, но Иоланда уже приноровилась к грубому обращению актрисы со служанками.
– Герцог решил проводить время со своими друзьями, – вдруг заявила актриса. – Что ж, в таком случае, я буду принимать своих друзей… – Последнее слово она многозначительно выделила.
По тону, которым была произнесена эта фраза, Иоланде стало ясно, что актриса очень обижена тем, что ее не принимают в тех кругах, где вращается герцог.
Наполеон своей властной рукой расширил узкие рамки так называемого светского общества, хотя представители французской знати относились к нему по-прежнему с презрением, называя его за глаза «корсиканским выскочкой».
Но даже при той свободе и отсутствии условностей, которые ввел Наполеон в парижское общество, актрисы и другие женщины с такой же репутацией, как у Габриэль Дюпре, не имели доступа в Тюильри или на пышные ассамблеи, а также на светские приемы, благодаря которым Париж и заслужил право именоваться «столицей веселья и наслаждения».
Однако Иоланда почему-то была уверена, что вечера, которые герцог посещал без мадемуазель, были посвящены не бездумному веселью, а гораздо более серьезным и, по всей вероятности, политическим проблемам. Конечно, не было никаких особых причин Иоланде так думать, но все же герцог казался ей очень серьезной и значительной в политических кругах личностью.
Она не могла представить его танцующим вечера напролет на балах, о которых так мечтал Питер. Или ухаживающим за легкомысленными красотками, о чем братец Иоланды повествовал сестре с таким восторгом, описывая свои приключения в Лондоне.
Но, может быть, она ошибалась.
Герцог Илкстон настолько отличался от всех людей, с кем она сталкивалась прежде, что ей, конечно, нельзя было быть в чем-то уверенной насчет его характера и поведения.
В то же время Иоланда понимала, что для женщины, по отношению к которой он проявил себя как на редкость щедрый и великодушный хозяин, унизительно и позорно шпионить за ним, читать его личные бумаги и принимать в доме своего официального благодетеля главу секретной полиции чужой ему державы.
Иоланда осуждала поведение актрисы. Хотя Питер сказал, что он и понятия не имеет, зачем месье Фуше согласился быть гостем Габриэль Дюпре, у Иоланды сложилось впечатление, что предстоящий вечер будет насыщен событиями.
Мадемуазель была действительно в необычно приподнятом настроении, когда отправилась на этот традиционный предвечерний отдых.
«Конечно, это не мое дело», – твердила сама себе Иоланда, но никак не могла прогнать из головы назойливые мысли. В ее памяти все время оживала картина, как актриса взламывает запертый ящик письменного стола в кабинете герцога.
Вдруг Габриэль Дюпре заговорила на совсем постороннюю и неожиданную тему:
– Сегодня я буду ужинать, – поделилась она со служанкой, – с владельцем театра «Варьете». Он настойчиво уговаривает меня участвовать в его премьере в начале следующего месяца, а я собираюсь рассказать ему о том, какой грандиозный успех я имела в Лондоне, – хвастливо сказала Габриэль Дюпре.
– Я слышала, что невозможно было достать билет на спектакль в Королевском театре, когда вы там выступали, мадемуазель.
Иоланда надеялась, что ее льстивые слова понравятся капризной хозяйке.
– Да, это правда, – подтвердила актриса. – Кстати, мой бенефис принес мне огромный доход.
Тут она на мгновение задумалась, потом громко вздохнула.
– О деньги, деньги… Они рано или поздно всегда кончаются. Их никогда не бывает слишком много.
Иоланда ничего не ответила. Она в это время вспомнила о потрясающем собрании бриллиантов и прочих драгоценностей, хранившихся в шкатулках мадемуазель.
– Да, деньги – это единственное, в чем я всегда нуждаюсь, – продолжила мадемуазель Дюпре как бы про себя. – Если я дам согласие выйти на сцену театра «Варьете», то за это одолжение они мне должны хорошенько заплатить.
На ней было одето роскошное и весьма откровенно обнажающее ее прелести одеяние, украшенное драгоценностями, за которые, вероятно, можно было в средние века выкупить из плена любого европейского монарха. А запах благовоний, исходящий от ее тела, заполнял не только ее спальню, но и все соседние помещения и даже коридор.
Иоланда прибрала в спальне, потом удалилась, с легкой печалью подумав, что, вероятно, она единственная из обитателей дворца, у кого не назначено свидание в этот вечер.
Прошлой ночью Питер ходил на танцы на свежем воздухе вместе со своими новыми друзьями из французской прислуги, а потом с восторгом описывал сестре, какое это наслаждение веселиться от души, когда парижская ночь так тиха, ласкова и благоуханна.
Он признался Иоланде, что танцевал до упаду и что, как он и ожидал, французские девушки гораздо симпатичнее и податливее, чем английские недотроги.
– Я рада, что ты с пользой и с удовольствием провел время, дорогой, – сказала Иоланда.
Ей с трудом удалось скрыть свою зависть, свое желание побывать на этом веселом сборище вместе с ним. Ей так хотелось увидеть Париж, познакомиться с его красотами и обычаями, но до сих пор Иоланде не представилось случая даже хоть на часок покинуть свою хозяйку и посетить хотя бы Лувр, о чем она давно мечтала.
«Впрочем, все еще впереди», – утешала она себя.
Так как Питер категорически запрещал ей выходить в город одной, она рассчитывала уговорить кого-то из служанок сопровождать ее. Но как оказалось, к ее разочарованию, все служанки в доме были замужем, работали вместе со своими мужьями и, понятное дело, не имели ни малейшего желания тратить свое свободное время в компании малознакомой им горничной.
Помимо этого Иоланда догадалась, что ее внешность и манеры чем-то настораживают прислугу, чем-то она отличается от всех прочих, и поэтому ей ничего не оставалось, как только любоваться Парижем через окна дворца.
Конечно, она разделяла опасения Питера насчет того, что женщине появляться одной на улице в чужом городе не следует. Но все же, когда он, наскоро поужинав, опять удалился, по всей вероятности, на очередные танцульки, Иоланда почувствовала себя очень одинокой.
Но кроме тоски и одиночества ее мучило другое.
Братец смог убедить ее, несмотря на все попытки проявить твердость, отдать ему в руки одну гинею – одну из тех драгоценных шести, которые она берегла на самый крайний случай.
– А куда подевалось твое жалованье? – спросила она.
– Я должен был заплатить свою долю за вчерашние развлечения, – небрежно сказал Питер. – Не мог же я позволить себе веселиться за счет тех, кто так же беден, как я.
– Но, Питер, мы же должны быть крайне бережливы, – огорченно воскликнула Иоланда. – Если вдруг завтра мы лишимся места, у нас останется всего несколько фунтов, матушкины украшения и больше ничего, что может отделить нас от голода и нищеты.
– Я думаю, что удача нам улыбнется, – беспечно заявил Питер. – Как видишь, пока еще мы не тратим на себя ни гроша.
– Да, конечно, нам очень повезло, – сказала Иоланда, – но ведь все может измениться к худшему, и мы должны быть благоразумны.
– Я уже накушался досыта этим благоразумием, прислуживая герцогу и общаясь с его слугами. Неужели ты думаешь, что мне доставляет большое удовольствие ухаживать за чужими лошадьми, скакать возле его кареты, когда я получил возможность развлекаться в этом прекрасном городе?
Питер выглядел настолько возбужденным, что Иоланда не захотела с ним спорить. Она отдала ему гинею и поблагодарила судьбу за то, что он довольствовался этим.
Брат казался таким красивым, таким обаятельным в герцогской ливрее, что ни одна девушка не могла бы устоять перед ним, а тем более сестра.
Она, конечно, знала, что он порядочный шалопай, но Питер привык к веселой жизни в Лондоне со своими друзьями, и ей было жаль, что брату приходится здесь унижаться и вымаливать деньги у своей сестры.
Разумеется, в Париже, как и в Лондоне, ежедневно давались обеды и балы, на которых он мог бы присутствовать. Но, как безымянному слуге, путь ему туда был заказан.
Иоланда очень надеялась, что Питер не ввяжется в какую-нибудь неприятность, не проявит безрассудства, пытаясь проникнуть на одно из светских увеселений.
– Пожалуйста, не задерживайся допоздна, дорогой, – умоляла она брата, прощаясь с ним на пороге.
Он только ухмыльнулся ей в ответ.
Все же, перебежав двор, Питер оглянулся.
– Не жди меня раньше, чем взойдет солнце! Я в Париже, Иоланда! И какой дурак будет спать ночью в этом замечательном городе, когда в нем столько соблазнов и развлечений!
Его возбужденная интонация встревожила Иоланду. Она никогда не видела брата таким радостным с того дня, как они покинули Англию и ему пришлось облачиться в лакейский костюм.
Может быть, какая-нибудь любовная тайна поселилась в его сердце?
Оставшись в одиночестве, она вдруг растерялась, не зная, чем заняться.
Все французские служанки спустились вниз, в подвальный этаж. Только швейцар прохаживался возле подъезда и откровенно зевал, борясь со сном.
Иоланде показалось, что наступило подходящее время отдаться любимому занятию, а именно чтению. С тех пор как она покинула родной дом, ей не удавалось даже прикоснуться к книге.
Девушка не сомневалась, что в таком огромном особняке, как особняк, предоставленный в распоряжение герцога, должна быть богатая библиотека, и она вознамерилась ее отыскать.
Ей пришлось пройти анфилады комнат прежде, чем она достигла цели.
Библиотека размещалась в огромном зале, где одна стена была сплошь стеклянной и выходила в сад. А противоположная стена выглядела как настоящая сокровищница. От пола до потолка там стояли шкафы, заполненные сочинениями авторов, которых она не мечтала когда-либо прочесть. Это напоминало волшебный сон!
Взгляд Иоланды жадно скользил по корешкам томов. Тут были и книги, известные ей только понаслышке, и те, которые она когда-то читала. Она с вожделением и осторожностью вынимала том за томом и аккуратно возвращала их на место. То, как выглядели эти книги и как они были переплетены в дорогую кожу, говорило о том, что их хозяин очень дорожил своей библиотекой.
Она с горечью подумала, что, может быть, ему отсекли голову на гильотине, как и многим другим французским аристократам.
А может быть, он прячется где-то в неизвестности, обреченный на нищету, и наблюдает, как новые властители Франции празднуют свои победы. Узурпатор Наполеон сделал свою страну самой могущественной державой на континенте, теперь наслаждается своими успехами и топчет сапогом всю Европу.
Внезапно ей захотелось увидеть Париж тем, каким он был в годы перед революцией. Конечно, не тот Париж, населенный десятками тысяч голодных нищих, а столицу мира, пышный двор Марии-Антуанетты, созданные по ее велению сады и парки, блестящие спектакли, разыгрываемые в придворном театре, роскошные балы, маскарады, празднества и фейерверки…
«Как это должно было быть красиво», – подумала Иоланда.
Ей не приходилось встречаться с Бонапартом, но она была твердо уверена, что он никогда, при всех своих победах и амбициях, не создаст такой великолепный двор, какой был во Франции в прошлом.
Страшная мысль пронзила ее мозг. Ведь режим Бонапарта создан на костях павших воинов, и никакие красивые мундиры не смогут прикрыть это зловещее зрелище.
Иоланда постаралась отогнать неприятные мысли и вновь вернулась к своему прежнему занятию – открывать шкафы и исследовать книги на полках.
Пробежав глазами тома Вольтера, Иоланда с вожделением уставилась на экземпляр поэмы Тассо «Освобожденный Иерусалим». Едва она открыла книгу, как первые строки буквально заворожили ее.
Очарованная рифмами средневекового поэта, она отступила к подоконнику, откуда лучи заходящего солнца падали золотым пятном на страницы книги.
Ничто не могло отвлечь ее от пленительного мира, в который она погрузилась, читая строки Торквато Тассо, даже звук шагов приближающегося к ней герцога.
Он не произнес ни слова, но взгляд его заставил ее встрепенуться.
– Извините, монсеньор… Я знаю, что не должна быть здесь… Но я зашла, чтобы взять себе книгу…
– И что же вы выбрали? – поинтересовался герцог.
Тут только Иоланда огляделась и заметила, что оставила дверцы шкафов открытыми и часть книг, в том числе и тома Вольтера, снятыми с полок.
– Я… долго выбирала… – извиняющимся тоном произнесла Иоланда.
Герцог приблизился к ней.
– Разрешите взглянуть, что вы читаете?
Она с робостью протянула ему томик Торквато Тассо. Герцог откровенно удивился ее выбору.
– И вам нравится подобная литература?
– Да, монсеньор.
– А вы раньше когда-нибудь читали Тассо?
– Нет, у меня не было такой счастливой возможности.
– Но, может быть, слышали об этом поэте?
– Конечно, монсеньор.
– Почему «конечно»? Большинство женщин, да и множество мужчин не интересуются серьезной поэзией.
Иоланда почему-то подумала, что он имеет в виду женщин, подобных Габриэль Дюпре. Но, конечно, она эту свою мысль оставила при себе.
Герцог повертел в руках томик, взятый у Иоланды, а затем спросил:
– А почему вы здесь одна? Чем занимается ваш супруг?
– Ему захотелось увидеть ночной Париж, монсеньор.
Ироническая усмешка на губах герцога явно показала, о чем он подумал, когда Иоланда сообщила, какой Париж хочет увидеть Питер.
– А вы что же, совсем не любопытны? – поинтересовался герцог.
Обманывать его было бесполезно. Она ответила прямо:
– Конечно, я любопытна. И, конечно, я хочу увидеть Париж, но у меня нет такой возможности.
– Почему же?
– Потому что я целый день занята по дому, монсеньор. К тому же муж запретил мне выходить из дому одной.
– Он прав. Но почему вы не совершаете совместные прогулки?
Иоланде почудилось, что герцога привело в недоумение столь небрежное отношение своего слуги к супруге. Но тут же он развеял ее опасения.
– Да, разумеется, ваш супруг совершенно прав. В Париже есть столько мест, которые могут повергнуть вас в шок, и вам не следует бывать там.
– Я с вами согласна, монсеньор, поэтому мне лучше оставаться дома. Вот я и решила провести вечер за чтением книг. Если только вы позволите воспользоваться библиотекой.
Она не могла удержаться от умоляющей интонации, и герцог это заметил.
– Насколько в моей власти, все, что вы здесь видите, вы можете прочитать. Впрочем, вряд ли на это хватит нашей с вами жизни.
Он с вежливой улыбкой вернул ей книгу.
– Благодарю, монсеньор, вы так добры. Здесь, в библиотеке, такое богатство, о каком я и не могла мечтать.
– Но если вы будете осваивать его прилежно, – с легкой иронией заметил герцог, – то вам не останется времени, чтобы увидеть Париж.
Иоланда невольно обернулась к окну. За ним виднелся Париж, озаренный прекрасным закатным солнцем.
– У меня есть к вам предложение, – сказал герцог.
Иоланда, испытывая недоумение, вновь вернулась взглядом к герцогу. Его лицо излучало сияние, она почувствовала себя такой маленькой и незначительной по сравнению с ним.
– Я сегодня вернулся домой раньше, чем намеревался, – сказал он, – и у меня появилось свободное время. Если вы согласитесь прокатиться со мной в открытом экипаже, то сможете лицезреть вечерний Париж.
Глаза Иоланды расширились, казалось, до невероятных размеров.
– Мы можем прокатиться вдоль берегов Сены, – продолжал герцог, – вы увидите Лувр и Нотр-Дам. Это излюбленные места тех, кто посещает Париж впервые.
Иоланда никак не рассчитывала услышать подобные слова. Трезвый голос разума просил ее удержаться от легкомысленного согласия, но слишком уж заманчивым было предложение герцога. Что большее она могла бы желать?
И все же она колебалась.
– Простите, монсеньор, но я… вынуждена отклонить ваше любезное приглашение…
– Вздор! Ваш муж где-то развлекается, а вы сидите дома и читаете романтические поэмы, – резко бросил герцог. – Почему бы вам не развеять тоску? К тому же он ничего не узнает, мадам.
Иоланде подумалось, что она никогда не сможет скрыть от брата что-либо.
Тут же Иоланде пришло в голову, что если бы действительно Питер был ее мужем, а не братом, то ей было бы нелегко объяснить ему ту ситуацию, в которую она попала.
– Давайте сделаем так, что я самостоятельно решу все вопросы за вас, – предложил герцог. – Так как я ваш наниматель, я вам приказываю сопровождать меня в этой прогулке.
– Значит, вы… освобождаете меня от угрызений совести?
Говоря это, Иоланда не могла не удержаться от улыбки.
– Разумеется, я всю вину беру на себя, – сказал герцог. – Захватите с собой шаль или что-нибудь еще, чтобы накинуть на плечи, а я тем временем велю заложить экипаж.
Взгляд, который она кинула на него, был красноречивее всех слов, но в то же время Иоланда сама затруднилась бы сказать, что именно она хотела сказать этим взглядом.
Она стремительно покинула библиотеку и помчалась в свою спальню.
Только оказавшись в тиши своей комнаты и переведя дыхание, она поняла, что томик «Освобожденного Иерусалима» все еще зажат в ее руке. Бережно опустив драгоценную книгу на кровать, она присела к зеркалу, чтобы привести в порядок прическу.
По вечерам, к уже ставшим обычным ужинам с Питером, она переодевалась в свое белое муслиновое платье. Когда же мадемуазель Дюпре не настаивала, чтобы ее горничная носила темную одежду, Иоланда тут же надевала голубое батистовое платье, которое она когда-то сшила сама и которое так шло к цвету ее глаз.
И вот теперь девушка растерялась – что ей надеть на этот первый выход в вечерний город, да еще в сопровождении такого блестящего спутника.
Она выбрала муслиновое платье, но добавила к нему голубой поясок. Ей показалось, что в этом наряде она выглядит лучше всего, и в то же время герцог не сочтет его слишком скромным.
Переодеваясь, Иоланда терзала себя сомнениями, зная, что Питер не одобрит ее совместного времяпрепровождения с их нанимателем.
Но как она могла отказать ему? Ведь его светлость был так настойчив, и вполне возможно, что, если она посмеет возразить ему, он просто откажет ей от столь необходимого места.
Впрочем, размышлять об этом было некогда – надо было решать: «да» или «нет». «Конечно да!» – подумала она.
В последний момент прихватив из шкафа теплую шаль, Иоланда застучала каблучками туфель, сбегая по ступеням лестницы.
Только когда она увидела его светлость у дверей холла, в накинутом на широкие плечи роскошном шелковом вечернем плаще, девушка поняла, что ей не пристало вести себя как робкой служанке, а все же стоит помнить, что она урожденная Иоланда Тивертон, вполне достойная быть в обществе благородного джентльмена. Конечно, она не была представлена ему по всем правилам, но к этой сложной ситуации ее привели необычайные обстоятельства.
«Кто узнает об этой прогулке и кому какое дело, как я провожу время?» – задалась она вопросом, стараясь ободрить себя.
Ведь они с Питером были изгнанниками, Англия стала для них чужой, а высшее общество, к которому они принадлежали, их отвергло.
Теперь она уже могла себя чувствовать свободной от всех условностей. Вряд ли Иоланде предстоит стать дебютанткой на очередном лондонском сезоне в Букингемском дворце. Ее репутация, так или иначе, была уже испорчена.
Пустые надежды были отброшены, Иоланда решила воспользоваться хоть малейшим проблеском радости, который давала ей жизнь.
Герцог встретил ее взглядом, который невозможно было понять – смеется ли он над ее торопливостью или, наоборот, восхищается взволнованностью и грацией спешащей по лестнице девушки. Может быть, он был разочарован ее нарядом, а может быть, он любовался ею в этом одеянии. Трудно было прочесть что-либо на его каменном лице.
Парадная дверь была уже распахнута, и Иоланда увидела, что их ждет внизу экипаж, запряженный двумя лошадьми. Едва она сделала шаг к карете, как невидимым слугой подножка была спущена, и девушка буквально взлетела внутрь экипажа. Герцог уселся рядом с нею, лакей накинул им на колени пушистый полог и тут же занял место рядом с возницей.
Карета тронулась, и, как Иоланда и ожидала, она буквально через несколько мгновений очутилась в волшебном мире.
Обещание герцога сбылось. Они проехали по берегам Сены, и в бледном свете осыпавших небо звезд река казалась необычайно красивой. Она мягко струилась меж берегов под бесчисленными мостами, а с другого берега реки ласково светились огоньки в окнах старинных и кажущихся сказочными зданий.
Гладкая вода Сены отражала и звезды, и эти огни.
– Так я себе это и представляла! – не удержалась от восторженного восклицания девушка.
Герцог испытующе посмотрел на нее.
– Я рад, что вы не разочарованы.
– Как я могла быть разочарована? – искренне призналась Иоланда. – Я и надеялась, что все будет так прекрасно.
