Текст книги "Ожерелье из звезд"

Автор книги: Барбара Картленд

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 11 страниц)

БАРБАРА КАРТЛЕНД
ОЖЕРЕЛЬЕ ИЗ ЗВЕЗД

Глава первая

1869 год

Пассажиры парохода, совершавшего рейсы между Кале и Дувром, поспешно спускались на пристань английского порта.

Шел небольшой дождь, но на лицах пассажиров было написано чувство облегчения, если не сказать радости: ведь плавание через Ла-Манш осталось позади, и их ноги опять ступали по твердой земле!

По трапу медленно спускалась странная пара, задерживая движение остальных. Старая женщина шла с большим трудом, тяжело опираясь на плечо юной девушки, огромные серые глаза которой выражали тревогу.

Для того чтобы сойти на пристань, женщинам понадобилось гораздо больше времени, чем остальным, – и девушка остро ощущала недовольство других пассажиров, которые шли за ними. Самые нетерпеливые из них выражали недовольство по поводу их медлительности, тем самым стараясь ускорить их продвижение.

Наконец они ступили на каменные плиты пристани – и тут пожилая женщина пошатнулась, Девушка с трудом довела свою спутницу до пустой тележки носильщика, чтобы та смогла присесть.

Женщина застонала и закрыла лицо ладонями.

– Je suis malade, tres malade note 11
  Мне плохо, очень плохо (фр.)


[Закрыть]

– Да, я вижу, мадемуазель, – отозвалась девушка, – но вам надо сделать еще одно усилие. Нам надо сесть на поезд – и тогда вы сможете отдыхать, пока мы не приедем в Лондон.

В ответ француженка только застонала.

– Ну, пойдемте же! – уговаривала ее девушка. – Вокзал совсем недалеко. Обопритесь на меня, мадемуазель. Или давайте я буду поддерживать вас.

Она попыталась поднять немолодую женщину на ноги, но та не захотела встать.

– Non, e'est impossible! note 22
  Нет, это невозможно (фр.)


[Закрыть]– чуть слышно пробормотала она.

– Но мы же опоздаем на поезд! Это ужасно! – не отступала девушка. – Ну, пожалуйста, мадемуазель, вы должны постараться!

Она помогла француженке встать – но та вдруг обмякла, упала на землю и осталась лежать без движения.

Девушка в ужасе воззрилась на нее.

Теперь она осознала, что жалобы мадемуазель на плохое самочувствие не были вызваны просто морской болезнью, как она решила во время плавания. Нет, ее немолодая спутница оказалась серьезно больна!

Плавание было весьма нелегким: пароход сильно качало, и большинство пассажиров начали страдать от морской болезни еще до выхода из гавани Кале. А мадемуазель Бовэ заранее предупредила ее, что совершенно не выносит моря.

Но Беттина не представляла себе, насколько все будет трудно, пока они не отплыли. В открытых водах пароход начал заваливаться из стороны в сторону, задирать

то корму, то нос – и только что не переворачивался кверху днищем. И так продолжалось до прибытия в гавань Дувра, где царило относительное затишье.

Теперь девушка снова подумала про себя – как думала уже не раз во время плавания, – что безумием было давать ей в сопровождающие настолько немолодую женщину. Но, конечно, дело было в том, что в пансионе легче всего было обойтись именно без мадемуазель Бовэ.

Беттина осмотрелась, пытаясь найти помощь, но спешащие мимо них пассажиры и носильщики не обращали ни малейшего внимания на упавшую женщину.

Придя в отчаяние, она попыталась обратиться к пожилой даме, которая показалась ей достаточно доброй с виду.

– Извините, вы не могли бы мне помочь? – спросила она. – Моя спутница…

В ответ ее весьма бесцеремонно оттолкнули в сторону, и дама, шурша шелковыми юбками, закутанная в теплое меховое манто, поспешно проплыла мимо нее к стоявшему у платформы поезду.

– Носильщик! Носильщик! – позвала Беттина.

Но все носильщики уже были разобраны. На их тележках громоздились груды багажа, а владельцы вещей сообщали им свои пожелания относительно того, какие места они предпочитают занять.

«Первый класс, лицом по ходу… Угловое место, второй класс… Только для дам… Вагон-ресторан…» – доносилось со всех сторон.

– Что мне делать? – растерянно проговорила Беттина.

Снова посмотрев на мадемуазель Бовэ, она заметила, что глаза у нее по-прежнему закрыты, а лицо приобрело мертвенно-серый оттенок.

Ей вдруг показалось, что француженка умерла, и девушка уже с полным отчаянием окликнула джентльмена, который в эту минуту проходил мимо них.

– Вы должны мне помочь! – воскликнула она. – Эта леди или умерла, или умирает – и никто не хочет ей оказать помощь!

Джентльмен остановился, посмотрел на Беттину, потом на мадемуазель, лежащую на грязной каменной пристани. Дождь уже успел насквозь промочить ее шляпку, и седые волосы тонкими прядями прилипли к лицу.

Не говоря ни слова, он наклонился, подхватил француженку на руки и отнес ее под навес.

– О, спасибо вам, огромное спасибо! – сказала Беттина. – Ей было ужасно плохо, пока мы плыли через Ла-Манш, и теперь я боюсь, что у нее не выдержало сердце.

– По-моему, это весьма вероятно, – отозвался джентльмен. – Если дело обстоит так, очень важно, чтобы она немедленно получила врачебную помощь.

– Вы хотите сказать – здесь, в Дувре? – спросила Беттина.

– Здесь должна быть больница, – сказал незнакомец. – Подождите немного, я наведу справки.

В этот момент они подошли к двери зала ожидания, и Беттина поспешно открыла ее, чтобы он мог зайти со своей ношей в помещение.

Мадемуазель Бовэ казалась очень жалкой и беспомощной, Беттине показалось, что в лице ее не осталось ни кровинки, а кожа стала бледной и так обтянула кости, что она за короткое время изменилась до неузнаваемости.

Любезный незнакомец уложил пожилую француженку на черную кожаную банкетку у стены, он приложил палец к ее запястью и спустя несколько мгновений тихо проговорил:

– Она жива.

– Слава богу! – прошептала Беттина. – Мне было страшно… Так страшно!

– Ваши чувства вполне понятны, – отозвался джентльмен. – Ведь леди весьма немолода, а путешествие через Ла-Манш столь утомительно…

– Других учителей отправить со мной в Лондон не смогли. Они нужны были в пансионе.

Ее бесхитростное объяснение заставило джентльмена чуть заметно улыбнуться. Потом он сказал:

– Подождите меня здесь. Я попробую узнать относительно врача и больницы.

С этими словами их спаситель ушел, а Беттина поправила юбку своей спутнице, чтобы не видно было ее высоких ботинок на пуговицах, а потом развязала ленты ее шляпки.

Пожилая француженка казалась такой неподвижной и безжизненной, что Беттина почувствовала потребность удостовериться в том, что она услышала от этого джентльмена, и приложила пальцы к запястью больной.

Пульс был настолько слабый, что поначалу девушке показалось, что она себя обманывает.

К счастью, в зале ожидания было тепло: в камине горел огонь. И народу в нем не оказалось – прибывшие на пароходе пассажиры спешили покинуть Дувр.

Беттина слышала шум и голоса на платформе, догадываясь, что приближается время отправления лондонского поезда.

Наверное, к этому времени их собственный носильщик уже отвез их вещи в багажное отделение и теперь искал пассажирок, чтобы получить чаевые. Когда они начали медленный спуск по трапу, он увез вещи к поезду, нисколько не усомнившись в том, что их владелицы последуют за ним.

Беттина подумала, что если отец придет ее встречать на вокзал, то будет тревожиться, не обнаружив дочери среди прибывших пассажиров. Однако она сказала себе, что это еще не самая главная ее забота. Ей прежде всего надо позаботиться о мадемуазель и, если это возможно, спасти ей жизнь.

Она вдруг испугалась, что джентльмен, который был к ним так добр, бросил их, чтобы не опоздать на поезд, и предоставил воле судьбы.

В эту минуту Беттина услышала свисток и поняла, что поезд-экспресс отошел от платформы. Дверь зала ожидания открылась.

Со вздохом облегчения Беттина увидела, что джентльмен вернулся, а с ним пришел немолодой мужчина, как она догадалась – врач.

Доктор деловито направился через зал ожидания прямо к мадемуазель.

Заглянув ей под веки и пощупав пульс, он вытащил из черного саквояжа, с которыми обычно не расстаются доктора, стетоскоп и послушал ей сердце.

Беттина молча наблюдала за ним, в тревоге ожидая его приговора.

– Кажется, вы были правы, милорд, – наконец сказал доктор. – У нее сердечный приступ, вызванный сильной морской болезнью. Могу вас уверить, что это случается не так уж редко.

– Мы можем отправить ее в больницу? – спросил джентльмен.

– Конечно, милорд. Тут никаких проблем нет. Если позволите, я прямо сейчас отправлю кого-нибудь за каретой «Скорой помощи».

– Спасибо, доктор. Вы очень добры.

Тут врач впервые посмотрел на Беттину.

– Насколько я понял со слов его милости, эта дама – учительница и сопровождала вас в поездке, – сказал он.

– Да, – кивнула Беттина. – Ее зовут мадемуазель Бовэ. Ей очень не хотелось ехать со мной. Она говорила мне, что всегда плохо переносит морскую качку.

Доктор кивнул, словно ожидал услышать нечто в этом роде.

– Я попрошу вас рассказать мне все подробнее, когда мы приедем в больницу, – сказал он.

Вежливо поклонившись джентльмену, которого он величал «вашей милостью», доктор поспешно удалился.

– Боюсь, вы опоздали из-за нас на поезд, – тихо проговорила Беттина. – Но я вам благодарна… Я всей душой благодарна вам за помощь.

– Я рад, что смог быть вам полезен. А после того, как вы благополучно доставите мадемуазель Бовэ в больницу, что вы намерены делать?

– Наверное, мне надо будет сесть на следующий поезд до Лондона, – ответила Беттина. – Отец, конечно, будет волноваться из-за того, что я не приехала на этом дуврском экспрессе.

– Как ваше имя? – поинтересовался джентльмен.

– Беттина Чарлвуд.

– А я – Юстес Вестон. Лорд Юстес Вестон.

– Большое вам спасибо! Вы были так добры! Кроме вас, никто меня даже не слушал.

– Очень мало, кто готов сыграть роль доброго самаритянина на железнодорожном вокзале, – ответил лорд Юстес.

– Это так, – согласилась Беттина. – Наверное, это потому, что люди на вокзале охвачены суетой и спешкой и думают только о себе. Честно говоря, я побаиваюсь поездов, – призналась она. – Они такие огромные и шумные. По-моему, немного страшно на них ездить.

– Я пойду справиться, когда отходит следующий поезд до Лондона, – сказал лорд Юстес. – Наверное, ваш багаж уже уехал с дуврским экспрессом?

– Наверное, – ответила Беттина. – Что же делать? Мне надо будет как-то вернуть мадемуазель ее вещи.

– Думаю, вам не стоит об этом тревожиться, – успокоил он. – В больнице ее обеспечат всем необходимым.

С этими словами он снова взглянул на француженку, а потом наклонился и сжал пальцами ее запястье. Беттина, заметив, что лорд Юстес снова проверяет се пульс, затаила дыхание, понимая, чего именно он опасается.

Ей показалось, что он очень долго стоял, сжимая худенькое запястье с просвечивающими голубыми венами, выглядевшее неестественно белым, по сравнению с черной тканью далеко не нового платья из тафты.

Потом лорд Юстес осторожно выпустил руку, выпрямился и посмотрел на Беттину.

– Мне очень жаль, – негромко сказал он, – но, боюсь, никакая помощь ей больше не нужна.

– О, нет!

Это восклицание вырвалось у Беттины, помимо ее воли. Она опустилась на колени рядом с француженкой и заглянула ей в лицо, словно ожидая, что пожилая учительница откроет глаза – что лорд Юстес ошибся.

– Не может быть, чтобы она умерла!.. Не может быть! – повторяла девушка.

– Она не страдала, – попытался утешить ее лорд Юстес, – и не знала, что происходит. По-моему, такую смерть выбрали бы для себя многие люди.

– Да… конечно, – согласилась Беттина.

Ее не оставляло чувство, что она должна бы испытывать гораздо большее огорчение, но единственной ее мыслью была та, что мадемуазель действительно казалась очень старой и что жизненные силы, которые ее сегодня покинули, уже давно должны были быть на исходе.

«Мне следовало бы помолиться», – сказала себе Беттина и в то же время смутилась из-за того, что стоит на коленях на полу в зале ожидания в присутствии джентльмена, с которым практически не знакома.

«Покойтесь в мире», – прошептала она едва слышно, а потом неловко встала с колен.

– Вы больше ничего не можете теперь сделать, – сказал лорд Юстес. – Когда врач вернется, я узнаю время отправления следующего поезда на Лондон.

– Но разве я не должна… остаться с ней? – спросила Беттина. – И как же похороны? Она – католичка.

– Я так и решил, – ответил лорд Юстес, – и, думаю, мы вполне можем предоставить все врачу: он показался мне человеком разумным. Насколько я понял, у него в Дувре большая практика.

Беттина продолжала взволнованно смотреть на него, и он добавил:

– Положитесь на меня. Я уверен, что ваш отец пожелал бы, чтобы вы как можно скорее вернулись домой.

– Он поймет, что я в некотором смысле… отвечаю за мадемуазель Бовэ, – проговорила Беттина.

– Но это она должна была отвечать за ваше благополучие! – возразил лорд Юстес.

Беттину охватила нервная дрожь. Никогда еще она не сталкивалась со смертью. Лорд Юстес заметил это и сказал:

– Пройдите поближе к огню и присядьте. Такое событие наверняка стало для вас потрясением. Не поискать ли мне вам чашку чая?

– Нет, большое спасибо. Не беспокойтесь, мне ничего не нужно. Вы уже были так добры – мне не хотелось бы еще затруднять вас.

– Как я уже сказал, буду рад, что смог вам помочь, – ответил лорд Юстес.

Она прошла к камину и протянула к пламени вдруг озябшие руки.

– Как вы думаете, на оплату врачу и похороны нужно много денег? – спросила она. – Боюсь, что у меня с собой почти ничего нет, – но я уверена, что папа пришлет чек, как только я приеду в Лондон.

– Я объясню это врачу, – пообещал лорд Юстес. – И, по-моему, вам лучше сесть. Мне кажется, что вы очень расстроены.

– Все было бы гораздо хуже, если бы вас не оказалось рядом, – сказала Беттина.

Однако она послушно села, вдруг почувствовав, что ноги вот-вот откажутся держать ее.

Ей еще не приходилось видеть умерших – и сейчас она думала о том, как пугающе быстро может умереть человек. Казалось, только что мадемуазель стонала и жаловалась на свою морскую болезнь и, как и все француженки, выражала свое недовольство весьма многословно – и вот она молчит… Не шевелится…

Почему-то старая учительница вдруг показалась ей маленькой и жалкой, так что приходилось только удивляться тому, что дети вообще ее слушались и она могла как-то поддерживать дисциплину в пансионе.

Смерть!

«Какое это ужасное слово, – думала Беттина. – В нем есть что-то такое неотвратимое и бесповоротное! И в эту минуту трудно было верить, подобно католикам, что душа мадемуазель отлетела в рай и пред ней откроются небесные врата».

– Я пойду найду вам чашку чая, – сказал лорд Юстес, и его голос прервал ход печальных мыслей Беттины.

Он ушел из зала ожидания, и сидевшая у огня Беттина посмотрела туда, где на банкетке лежала мадемуазель Бовэ.

«Я должна молиться за нее, потому что больше некому это сделать», – подумала она.

Сейчас ей стало казаться, что во время плавания она была недостаточно добра и снисходительна к своей спутнице. Но, по правде говоря, мадемуазель была из числа тех женщин, по отношению к которым очень трудно проявлять доброту и снисходительность. А уж чувство симпатии или любви она просто неспособна была внушить.

Ни одной ученице пансиона она не нравилась и, возможно из-за своего очень низкого роста, всегда держалась агрессивно и жестко, отдавая направо и налево совершенно ненужные приказы, и неизменно была всем недовольна.

«Бедная мадемуазель», – подумала Беттина. Ей пришло в голову, что, возможно, сейчас та счастливее, чем во время ее долгой и неинтересной работы в пансионе.

Остальных учительниц всегда окружали полные обожания ученицы, готовые услужить им ради одной только поощряющей улыбки или доброго слова. Хозяйка пансиона, мадам Везари, очень тщательно отбирала своих служащих. Они все делали честь знаменитой школе, которая была всеми признана как лучший во всей Франции пансион для молодых девиц.

По правде говоря, мадам любила повторять, что и во всей Европе не нашлось бы равного пансиона.

Мадемуазель Бовэ работала в пансионе очень давно – настолько давно, что знала его историю даже лучше, чем сама мадам. Именно поэтому, наверное, она продолжала работать, даже когда стала уже слишком стара для этого и вполне заслужила уход на отдых.

Беттина знала, что смерть старой учительницы для пансиона и мадам Везари практически ничего не изменят.

Пансионеркам печальное известие сообщат после утренней молитвы, и все опустятся на колени, чтобы помолиться о душе мадемуазель. А потом о ней забудут.

Почему-то было ужасно думать, что долгая жизнь закончится одной молитвой и забвением. Беттине хотелось бы, чтобы пришли слезы и принесли облегчение, ведь случилось несчастье – мадемуазель умерла,

Но уже в следующую минуту девушка решительно подняла голову и сказала себе:

– Я не стану плакать! Я ведь на самом деле совсем не любила ее, когда она была жива. Зачем мне притворяться сейчас, когда она умерла?

Беттина вспомнила, как очень давно в ее присутствии кто-то – кажется, отец – сказал о похоронах какой-то женщины:

– Теперь, когда она умерла, гроб завалили дорогими цветами. А ведь пока она была жива, никто не принес ей даже полуувядшей ромашки!

«Как это неправильно, – подумала Беттина. – Нам надо быть добрее к живым, а не устраивать спектакли тогда, когда они уже не могут это увидеть».

Она вспомнила цветы, которые наполняли церковь во время похорон матери. Многие венки прислали люди, которых ее мама не любила и которых отказывалась принимать у себя.

Тогда Беттина спрашивала себя, зачем они присылали свои цветы.

Ее мать это бы страшно позабавило, потому что она сразу бы поняла, хоть и не стала бы говорить вслух, что эти люди хотели наладить отношения с ее мужем – ведь тот часто бывал в обществе принца Уэльского и имел много влиятельных и знатных друзей.

Вернувшись мыслями к похоронам матери, Беттина вспомнила, как был убит горем ее отец – и как быстро он оправился.

– Жизнь должна продолжаться, Беттина, – сказал он дочери, у которой глаза еще не высохли от слез.

Ей так мучительно не хватало матери, что она даже думать не могла о ней, не расплакавшись.

– Да, я понимаю, папа, – с трудом смогла сказать она, почувствовав, что он ждет ее ответа.

– Я теперь сделаю одно, – рассуждал отец вслух, – это отправлюсь к твоей крестной матери, леди Бакстон. Она всегда относилась к тебе с симпатией. У меня такое чувство, что она – единственная, кто сможет нам сейчас помочь.

– Чем, папа?

– Я толком не знаю, – ответил ее отец. – Но я уверен: Шила Бакстон подскажет нам, что надо делать.

И леди Бакстон действительно знала, что надо делать: не успела Беттина опомниться, как ее уже отправили во Францию, в пансион мадам Везари, где ей предстояло пробыть следующие три года.

Этим летом ей исполнилось восемнадцать, и она считала, что ей разрешат выйти из пансиона в апреле и дебютировать в светском обществе, как это предстояло сделать всем ее ровесницам.

Однако, когда она написала об этом отцу, он сообщил ей, что леди Бакстон серьезно больна и приезд дочери несвоевременен.

«Останься пока в пансионе, – написал ей отец. – Я сейчас не могу беспокоить твою крестную. И, если говорить честно и откровенно, нет никакой надежды, что она «введет тебя в свет», пока прикована к постели».

Неприятно было оказаться самой старшей девушкой в пансионе и получать от подруг письма с рассказами о балах, театральных спектаклях и других увеселениях, на которые их возят, пока сама она вынуждена была заниматься в одиночку, поскольку обогнала всех других учениц старшего класса.

А потом, совершенно неожиданно, две недели тому назад Беттина узнала, что ее крестная умерла и она немедленно должна возвращаться домой.

– Я немного удивлена, Беттина, что ваш отец не пожелал, чтобы вы хотя бы закончили семестр, – заметила мадам.

– Да, мне тоже кажется это немного странным, – согласилась Беттина.

– Пожалуйста, напомните ему, что мы еще не получили от него оплаты, которую обычно вносят вперед. Конечно, мы можем немного ее сократить, но, пожалуйста, скажите ему, что семестр начался первого сентября.

– Да, мадам.

Беттина без всяких объяснений знала, почему ее вызывают домой.

Оплату за ее обучение в пансионе всегда вносила ее крестная, а с ее смертью этот финансовый вопрос решать было некому.

Сколько она себя помнила, у отца с матерью всегда было плохо с деньгами, но ничто не мешало отцу встречаться с его богатыми друзьями и принимать участие в их развлечениях, каких бы затрат они ни требовали.

Он охотился верхом на лис и оленей и пешком – на уток и куропаток, он участвовал в бегах и проводил вечера за карточным столом – словом, во всех развлечениях «Общества Мальборо-Хауз», центром которого были принц и принцесса Уэльские.

Беттина печально подумала, что для нее денег скорее всего не найдется – и теперь, после смерти леди Бакстон, у нее даже не будет нового модного платья, в котором можно было пойти на бал – если ее пригласят.

Ее мысли улетели так далеко, что Беттина невольно вздрогнула, когда в зал ожидания вернулся лорд Юстес. На этот раз его сопровождал официант из буфета с подносом, на котором стоял чайник, необходимая посуда и тарелка с толстыми сандвичами с ветчиной.

Официант поставил поднос на стул рядом с Беттиной, поблагодарил лорда Юстеса, чьи чаевые, видимо, оказались более чем щедрыми, и поспешно ушел.

– Вы почувствуете себя лучше, если выпьете чаю и что-нибудь съедите, – сказал лорд Юстес.

– Вы очень добры, – отозвалась Беттина.

– Поезд отойдет через полчаса, – сообщил он ей. – Я сказал, чтобы вам приготовили в дорогу корзинку с едой, и забронировал место в дамском купе.

Беттина снова поблагодарила его и налила себе чаю.

Лорд Юстес оказался прав: после чая она действительно почувствовала себя лучше – настолько лучше, что даже ощутила голод и взяла сандвич с ветчиной. На пароходе все страдали от морской болезни и не хотели есть, – а она слишком робела, чтобы есть одной.

Сандвич показался ей необычайно вкусным, и, покончив с ним, она взялась за второй. Однако не успела откусить от него и кусочек, как вернулся врач. Поспешно положив сандвич на тарелку, Беттина встала.

– Садитесь, – сказал ей лорд Юстес, – и предоставьте все мне.

Он отвел врача в дальний угол зала, и они начали тихо о чем-то совещаться. Беттина не могла расслышать ни единого их слова.

Ей казалось неудобным продолжать есть и пить, и она снова остро ощутила присутствие в зале ожидания мертвого тела мадемуазель.

Вошедшие следом за врачом санитары положили труп на носилки и с головой накрыли его одеялом.

Беттина подумала, что ей следовало бы попрощаться с мадемуазель Бовэ, но санитары действовали очень быстро и деловито, так что не успела она опомниться, как они уже унесли носилки и дверь за ними закрылась.

Врач продолжал разговаривать с лордом Юстесом, и теперь Беттина заметила, что они держат в руках документы мадемуазель, которые, видимо, достали из ее сумочки. Тут разговор закончился: врач направился к Беттине.

– Здесь имеется адрес пансиона мадам Везари, – сказал он. – Это именно туда нам следует послать уведомление о смерти этой дамы?

– Да, это так, – ответила Беттина. – Если у нее и был дом или родственники, то я об этом ничего не знаю.

– Вполне понятно, – согласился врач. – Можете не сомневаться, мисс Чарлвуд, что для нее будет сделано все, что скажет священник. Перед тем, как выехать сюда, я попросил уведомить католического священника, что женщина его вероисповедания находится в критическом положении. Он должен был прибыть, чтобы исповедать ее и дать ей последнее причастие, так что он, конечно, займется ее похоронами на католическом кладбище.

– Большое вам спасибо, – сказала Беттина. – Я глубоко благодарна за то, что вы взяли на себя столько хлопот.

– Мне остается только сожалеть, что я не сумел спасти ее, – отозвался врач.

Он пожал Беттине руку. Она колебалась, не зная, должна ли сказать что-то относительно платы, но потом вспомнила, что лорд Юстес пообещал ей обо всем позаботиться.

«Надо, чтобы папа ему вернул деньги», – сказала она себе, а потом подумала, что скорее всего лорд Юстес знаком с ее отцом – тот ведь, казалось, знал всю аристократию Англии.

Когда врач удалился, лорд Юстес сел в кресло у камина.

– Мне, наверное, надо дать вам адрес моего отца, – сказала Беттина. – Вы с ним не знакомы?

Лорд Юстес не ответил ей сразу, и она добавила:

– Мой отец – сэр Чарльз Чарлвуд, друг принца Уэльского.

К великому изумлению Беттины, ее собеседник чопорно выпрямился, а потом сказал:

– Я слышал о вашем отце, но мы с ним не принадлежим к одному кругу.

– Да? – озадаченно спросила Беттина.

– Если хотите знать правду, – сказал лорд Юстес, – то мне не нравится принц и большинство людей, которыми он себя окружил.

Тут он словно почувствовал, что говорит слишком резко, и быстро добавил:

– Пожалуйста, только не подумайте, будто я осуждаю вашего отца, с которым я незнаком. Но поведение принца вызывает массу прискорбных пересудов, о которых остается только жалеть в это время, когда в стране столько горя и страданий.

– Во Франции Его Королевское Высочество очень популярен, – сказала Беттина, – Знаете, французы всегда отзываются о нем так, словно очень его любят.

– Насколько я понял, Его Королевское Высочество произвел в Париже хорошее впечатление, – согласился с ней лорд Юстес. – И в то же время его транжирство, и мотовство его друзей, и роскошные празднества, которые они устраивают, являются неприятным контрастом с недоеданием и безработицей, от которых сейчас так страдает простой народ,

– Все… так плохо? – робко спросила Беттина.

– Просто ужасно! – горячо заявил лорд Юстес. – И я поражаюсь – просто поражаюсь, мисс Чарлвуд, тому равнодушию и безразличию, с какими те, кому следовало бы быть первыми радетелями о благе народа, относятся к ужасающему положению, которое можно наблюдать во всех крупных городах Британии.

В его голосе звучала неподдельная искренность. Помолчав несколько секунд, Беттина сказала:

– Мне кажется, вы так близко принимаете к сердцу чужие страдания. Вы отзывчивый человек и, наверное, пытаетесь помочь бедным.

– Да, стараюсь сделать хоть что-нибудь, – подтвердил лорд Юстес, – но это очень нелегко. Уверяю вас, мисс Чарлвуд, тут приходится иметь дело не только с апатией, но и с упрямым невежеством со стороны тех, кому следовало бы разбираться в положении дел.

– Бедным посчастливилось, что у них есть такой защитник, как вы, – улыбнулась Беттина.

– Мне хотелось бы когда-нибудь показать вам, что я пытаюсь сделать, чтобы помочь обездоленным членам общества, – сказал лорд Юстес. – Но это всего лишь капля в море – в море отчаяния, горя и страданий.

Ом говорил с почти театральной патетикой, и Беттина смотрела на него с новым интересом. Испуганная тем, что случилось с мадемуазель Бовэ, она едва успела рассмотреть человека, который так ей помог.

Теперь она отметила, что внешность у него очень интересная, черты лица – четкие, а лоб – высокий и чистый. В то же время ее спаситель показался ей человеком серьезным, может быть, далее мрачным.

Лорд Юстес был одет по моде, но очень строго. Хоть костюм его явно был от одного из лучших портных, но выбран он был явно с тем расчетом, чтобы не привлекать к себе внимания.

«Он всегда готов прийти на помощь тем, кто попал в беду, – решила про себя Беттина, – вот почему он помог мне».

Лорд Юстес посмотрел на часы.

– Наш поезд вот-вот подойдет к платформе, – сказал он. – Подождите здесь, я сейчас найду носильщика, чтобы тот проводил нас к нашим вагонам.

Он направился к выходу из зала ожидания, и Беттина впервые заметила, что у него широкие плечи и что лорд Юстес очень хорошо сложен, хоть и не особенно высок,

«Он явно незаурядный человек, – сказала она себе. – Совершенно не такой, как все те мужчины, которых мне довелось встречать».

Она вспомнила, какими веселыми и беззаботными казались ей друзья отца, которые всегда рады были посмеяться какой-нибудь шутке, когда курили сигары. И, казалось, у них в руках всегда были рюмки. Задним числом Беттина вспомнила, что в них всегда было нечто, заставлявшее их казаться пустыми, эгоистичными, думающими только о собственных удовольствиях.

Да, они очень отличались от этого серьезного молодого человека, которого так беспокоила жизнь бедных и обездоленных!

«Какое счастье, что он оказался рядом в такую минуту! – подумала она, а потом, чуть вздохнув, призналась себе: – Жаль, что мы не едем в Лондон в. одном купе: мы могли бы еще поговорить!»

Порыв ветра пронесся по Парк-лейн и подхватил цилиндр джентльмена, выходившего из своего ландо у Элвестон-Хауза. Тот едва успел поймать его и поспешил во внушительные парадные двери особняка, вручив шляпу слуге в ливрее и белом парике.

– Очень ветрено сегодня, милорд, – заметил дворецкий, помогая ему снять пальто.

– И холодает к тому же, – ответил лорд Милторп. – Но для октября это нормально.

– Да, конечно, милорд, – почтительно подтвердил дворецкий.

Пройдя вперед, он распахнул тяжелые двери красного дерева в дальнем конце выложенного мрамором холла и объявил:

– Лорд Милторп, ваша светлость!

Герцог, который сидел в конце гостиной у камина, повернулся к гостю с приветливой улыбкой.

– Вы припозднились, Джордж! – заметил он. – Мы с Чарльзом гадали, что вас могло задержать.

– Меня задержал принц Уэльский, – ответил лорд Милторп. – Наш Берти и минуту не может провести в одиночестве, вы же знаете сами.

Он устроился в удобном глубоком кресле рядом с остальными двумя джентльменами и взял рюмку хереса, которую лакей подал ему на серебряном подносике.

– Я так и подумал, что дело в этом, – сказал герцог. – И как Его Королевское Высочество?

– Весьма недовольны, – ответил лорд Милторп. – И весьма раздражены.

– А что случилось на этот раз? – поинтересовался сэр Чарльз Чарлвуд.

Лакей как раз налил ему еще рюмку хереса, и, беря ее с подносика, тот добавил:

– Но у бедняги Берти вечно все дело в одном. Наверное, королева-мать запретила еще что-нибудь, чего ему захотелось сделать.

– Угадали с первого раза! – воскликнул лорд Милторп.

– Ну это не та игра, в которой я предлагал бы призы, – проговорил герцог Элвестон.

– Знаете, Вэриен, положение действительно пренеприятное, – откликнулся лорд Милторп. – По правде говоря, я считаю просто неприличным, что на открытии Суэцкого канала страну будет представлять только наш посол в Константинополе.

– Боже правый! – воскликнул сэр Чарльз. – Принц был уверен, что сможет туда поехать! Он так предвкушал празднества – после того приема, который оказал им с принцессой в прошлом году хедив Египта.

– Эдикт из Букингемского дворца однозначно означает «нет», – сказал лорд Милторп.

– Да, это, и правда, стыд! – воскликнул сэр Чарльз. – Я как раз недавно читал в «Тайме» об открытии канала. Почетной гостьей там будет императрица Евгения, должны присутствовать австрийский император и кронпринц Пруссии! Господи, как же жалко будет выглядеть Британия, если в таком блестящем собрании она будет представлена всего лишь каким-то послом!