Текст книги "Призрачный Странник"

Автор книги: Барбара Джоан Хэмбли

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 18 страниц)

Глава 8

Он шёл один по коридорам «Энтерпрайза», как проходил по ним бесчисленное множество раз.

Что-то в этих знакомых действиях помогало ему, давало опору для разума и души. Без «Энтерпрайза» он едва ли смог бы выжить.

В первое мгновение в транспортном отсеке, когда он понял, что творится нечто странное, когда с привычным покалыванием материализации он ощутил жестокий удар, напор чужого разума, вытесняющего его из собираемых воедино атомов его тела, – лишь осознание того, что он находится на «Энтерпрайзе», в месте, которое он знал, как нервные окончания собственного тела, не дало ему забыть, кем и чем он был.

Он был Джемсом Т. Кирком, и «Энтерпрайз» был его кораблём.

Он не позволит изгнать себя отсюда. Он не покинет корабль.

Он не умрёт.

Но в те первые несколько секунд, в ужасе и смятении глядя со стороны на своё тело, видя, как оно двигается и говорит с остальными… и как они отвечают ему… он был очень близок к смерти.

Как ясно он помнил это, беззвучно двигаясь по коридорам – шаг за шагом, принуждая себя сосредоточиться на воспоминании о своей поступи, о том, как двигались кости и мускулы, которых больше не было… Он шёл вдоль обзорной галереи, возвышающейся по периметру ангарной палубы; это место пустовало в ночное время, и он знал, что здесь не столкнётся с другим собой, – со своим альтер эго, с тем созданием, что сейчас разгуливало по кораблю в его теле. Слева за длинными окнами из прозрачного алюминия в синеватой темноте зияла пропасть ангара, где стоял шаттл, всегда готовый к немедленному вылету в случае необходимости – приземистая, низко посаженная квадратная тень. «Коперник», сказал он себе, вспоминая, как десятки раз проходил по этой галерее.

Сначала был шок, отвращение и растерянность, когда он осознал, что произошло что-то непоправимое; потом ужас, когда он увидел самого себя, сходящего с транспортной платформы и отдающего приказы Споку.

А потом – гнев, словно жгучая красная вспышка. Может быть, это гнев спас его, и яростный протест стал центром, соединившим вокруг себя рассеянные частицы его личности.

Гнев и сейчас горел в его душе.

Как бы то ни было, думал он, скользя по тёмным переходам глубокой ночью, какое бы инопланетное сознание ни завладело его телом и что бы оно ни собиралось сделать с кораблём – он выживет. Он победит.

Но как сделать это, не имея физического тела, не имея понятия, как связаться с друзьями, не в силах даже сказать им, что человек, командующий «Энтерпрайзом», тот, чьи приказы они выполняют, – самозванец…

Этого он не знал.

И блуждал по коридорам в полном одиночестве.

* * *

В инженерном отсеке на шестнадцатой палубе Скотти занимался любимым делом – разбирал и чистил один из энергопроводов у основания правой трубы Джеффри в опорном пилоне, полируя каждую трубку и сервопривод чистящим раствором и проверяя их самым точным лазером на предмет микротрещин. На полу перед люком, среди инструментов, сваленных в тщательно организованном рабочем беспорядке, притулился Миллер и, просунув голову в отверстие, внимательно слушал, пока Скотти объяснял, откуда, куда и зачем проложена та или иная линия питания.

– Ну так вот, на боевых кораблях, на крейсерах класса «Саладин» не приходится передавать столько энергии от главного двигателя на вспомогательные реле. А здесь кожух на полметра шире, и эти линии проложены в обход, видишь?

Миллер втиснулся в трубу рядом со своим наставником и посветил фонариком в узкое пространство. Он уже отработал полный день на своём втором посту в компьютерном зале, но, как и Монтгомери Скотт, он был из тех людей, что готовы пожертвовать обеденным перерывом ради удовольствия покопаться в двигателях.

– Значит, если надо сменить азимут хода, а сервоприводы отказали…

Скотти просиял от удовольствия: его ученик рассуждал не хуже, чем он сам.

– Открою тебе маленький секрет. Тут есть люк доступа к механическим тягам управления. Они проходят с этой стороны кожуха, но при крайней необходимости можно забраться сюда и изменить курс вручную.

Миллер вдруг повернул голову. Выскользнув из трубы, куда он залез по пояс, молодой человек заозирался по сторонам, обшаривая взглядом просторный, освещённый красными огнями отсек, и Кирк увидел страх в его карих глазах. Он не двинулся с места, стоя рядом с тёмной громадой турбины правого борта; в нескольких метрах от него Миллер выпрямившись, прошёлся вдоль стены, выглянул в коридор, ведущий к ангару, потом быстро вернулся в главный турбинный отсек.

Скотти выбрался из трубы и подошёл к нему. Его широкое, темнобровое, приветливое лицо тоже было озабоченным.

– В чём дело, парень?

– Я не… – Миллер заколебался. – Да ничего вроде. Вам не кажется, что здесь похолодало?

После долгого размышления Скотти покачал головой. Кирк беззвучно удалился по коридору, через тёмные ремонтные цеха, пустые мастерские и подсобки, снова ища тишины и безопасности.

Ему становилось всё труднее и труднее помнить ощущение собственных плеч, рук и ног; помнить, каково это – ходить, говорить, дышать. Всё больше усилий требовалось, чтобы сохранить эти воспоминания, ежесекундно воскрешая в сознании электронный образ каждой ресницы, каждого ногтя, и он устал от постоянной сосредоточенности. Когда-нибудь, он знал, ему придётся заснуть – и без живой плоти, которая могла бы сохранить в себе этот образ, всё, что он пытался удержать силой воли и мысли, развеется, как облачко дыма на ветру.

В своё время, пережив опыт разделения сознания с инопланетным правителем Саргоном, он расспрашивал Спока о подобных методах самопрограммирования личности. Спок, чьи воспоминания о том случае были далеко не радужными, долго молчал, а потом поведал ему – впервые за всё время, что они знали друг друга – о вулканской концепции катры.

Катра, насколько мог понять Кирк, представляла собой внутреннее сознание, мысленную сущность разумного создания. Её можно было бы назвать душой – хотя Спок, будучи вулканцем, объяснял всё это в терминах нейроэлектрических связей мозга и их взаимодействия с физической формой тела. Ещё он рассказал, что существуют определённые упражнения, помогающие сознательно усилить катру и удержать её от распада.

Позже, пытаясь справиться со стрессами, неизбежными на посту капитана звездолёта, Кирк попросил старшего помощника научить его нескольким вулканским приёмам медитации; и хотя он не претендовал на знание даже малой доли духовного наследия этой древней и скрытной расы, но после нескольких упражнений в простейших видах медитации он начал смутно понимать, что это такое.

И в этом тоже было теперь его спасение – по крайней мере, он отчасти представлял себе, что надо делать.

Но он не знал, долго ли сможет продержаться.

Сейчас единственным, за что он мог цепляться, была память о его теле и о конструкции «Энтерпрайза», о скелете, и нервах, и артериях корабля.

На двадцать третьей палубе царили полумрак и тишина, нарушаемая лишь глубоким ритмичным гулом молекулярных преобразователей из главных производственных цехов этажом выше. Здесь же, среди грузовых контейнеров, всё было тихо и неподвижно. Только узкая полоска света посреди тёмного коридора отмечала снятую с креплений панель переборки, за которой старшина Бруновский колдовал над своими загадочными устройствами, что бы они из себя ни представляли; заглушая слабые запахи металла и пыли, сажи и машинного масла, в воздухе витал дивный сладостно-горький аромат шоколада.

Потайная лаборатория представляла собой отсек между переборкой и внешним корпусом размером четыре на пять метров, наполненный воздухом, который Бруновский «одолжил» у своего неизлечимо добродушного друга. Сам старшина техслужбы восседал за самодельным столом, перед ним располагались лабораторный терминал и нечто подозрительно похожее на один из молекулярных синтезаторов с камбуза, соединённые между собой какими-то устаревшими кнопками и шкалами ручной настройки. По стене змеился прилаженный на скорую руку кабель, соединяющий всё это безобразие с главной компьютерной сетью корабля и с электропроводкой, которая подавала питание наверх, к производственным цехам. Над головой мерцала кое-как прикрученная люминесцентная панель, проливая слабый жёлтый свет на буйные тёмные кудри молодого человека, едва – и лишь едва – отвечавшие правилам Звёздного флота насчёт «чистого и опрятного» вида, подобающего офицерам. С выражением почти маниакальной сосредоточенности в тёмных глазах Бруновский по волоску, по доле миллиметра передвигал ручку настройки, прислушиваясь к бесконечно малым изменениям в мягком гудении синтезатора.

Внезапно люминесцентная панель издала слабый треск и погасла.

Бруновский резко развернулся на стуле и застыл, глядя на узкое прямоугольное отверстие в переборке. Кирк чуть отступил назад, хотя и понимал, что очертания его фигуры нельзя различить в тусклом коридорном освещении. Он знал, что кустарная проводка отказала из-за него. Это было как-то связано с энергией его присутствия, как и исходящий от него странный холод; и сознательно управлять этим феноменом он не мог – как не мог управлять стуком, который возникал в тех местах, где он стоял. По десяткам мелких нарушений дисциплины Кирк знал, что Бруновского нелегко напугать, но сейчас, в слабом золотистом свете компьютерного экрана, он видел страх на его одутловатом и бесформенном, как пудинг, небритом лице.

После долгой паузы, не отрывая взгляда от вскрытой переборки, Бруновский нащупал на столе за собой фонарик и включил его. Отражённый свет блеснул на его лбу, покрытом внезапной испариной, но рука с фонарём не дрожала, и луч неторопливо прошёлся по отверстию, где стоял Кирк. Медленно, осторожно техник поднялся на ноги и двинулся к подозрительному месту, и Кирк сделал несколько шагов назад, снова погружаясь в темноту коридора.

Синтезатор тихо кашлянул позади, и упоительный аромат горького шоколада неожиданно сменился запахом свинины в кисло-сладком соусе – одного из стандартных рационов Звёздного Флота. Бруновский выругался сквозь зубы.

– Клянусь богом, это место проклято, – буркнул он себе под нос.

Но Кирк знал, что техник, так же как Гилден и Адамс, никому не расскажет об этом, сколько бы раз он ни чувствовал его присутствия на нижних палубах.

Теперь было уже достаточно поздно, и он мог рискнуть пробраться выше, из центрального пилона в тарелку главного корпуса.

В эти ночи бесконечного блуждания, слоняясь по знакомым коридорам и пустым тёмным лабораториям, он чувствовал, что другой, самозваный Кирк, занявший его место, тоже не спит. Он понятия не имел, откуда ему это известно, потому что тщательно избегал любых встреч с этим существом, чьи ментальные способности вполне могли уничтожить его окончательно; и всё же он знал, что самозванец точно так же ходит по ночам, рыщет по палубам и коридорам корабля. Возможно, выслеживая ускользающую добычу – впрочем, «Энтерпрайз» был велик, и здесь можно было прятаться до бесконечности. Возможно – по какой-то другой причине.

Но глубокой ночью – в третью вахту, когда только дежурные оставались на ногах и гул машин был практически единственным звуком в тёмных залах корабля – в эти часы даже чужак спал. Тогда, на время, корабль снова принадлежал Кирку, и он мог украдкой заходить на склады, в грузовые отсеки, в огромные автоматизированные цеха переработки и делать всё, что в его силах, чтобы вернуть себе своё королевство.

Когда Кирк проник в центральный компьютерный зал на восьмой палубе, там работала энсин Джакомо. Стройная, симпатичная темноволосая девушка в коротком синем платье научного отдела проводила одну из рутинных операций ввода, предназначенных скорее для того, чтобы оператор не скучал от безделья, нежели для какой-то практической пользы. Опыт, полученный на тысячах космических судов, опыт землян, вулканцев и прочих дружественных народов Федерации показал, что центральное компьютерное ядро корабля нельзя оставлять без присмотра, какой бы скучной и нудной ни была работа наблюдателя. Эту функцию никогда не поручали другой машине. Такой подход открывал дорогу человеческим ошибкам, но также человеческой интуиции и человеческому опыту.

Кирк пересёк зал и приблизился к компьютеру. Он хорошо знал, что «бортовой компьютер» на самом деле представлял из себя три отдельных модуля, один из которых находился здесь, а два других – в инженерном отделении; все его основные системы имели многократное резервирование и были связаны между собой пучками сверхпроводящих волокон, а уже оттуда шли сигналы к мониторам, устройствам для чтения и экранам видеосвязи во всех помещениях корабля. Но жизненный центр «Энтерпрайза», его мозг, его главный нервный узел находился здесь… здесь, в этих модулях из безликого бледно-голубого металла, спрятанных в сердце тарельчатого корпуса, в самой сокровенной глубине корабля.

И после инцидента с Реджеком на Аргелиусе II этот центр был хорошо и надёжно защищён.

Конечно, невозможно было создать защиту от совершенно неожиданных опасностей, а Кирк твёрдо верил, что где-то в пределах галактики скрываются разумные формы жизни, чей внешний вид и способности превосходят всякое воображение, защиты от которых просто не существует. Но частью работы «Энтерпрайза» – и притом существенной частью – был поиск возможностей для усовершенствования корабля в ходе миссии. Поэтому мистер Спок изучил отчёты ксено-антропо-биологов, разработал программу вероятностного расчёта и с её помощью смастерил установку, излучающую слабое электронное поле вокруг каждого блока информационных модулей. Это поле, по его мнению, должно было защитить модули от проникновения любого инопланетного разума, который вознамерился бы использовать компьютер в качестве электронного мозга. Корабль слишком сильно зависел от исправности бортового компьютера, а разные программы компьютера были слишком тесно связаны между собой, чтобы допустить подобную ситуацию в будущем.

Ирония заключалась в том, подумал Кирк с проблеском былого юмора, что, приказав Споку сделать это, он, скорее всего, подписал себе смертный приговор.

И, поскольку он понятия не имел, что собирается делать чужак с его телом и с его кораблём, – кто знает, сколько ещё приговоров?

Он посмотрел на полукруглые информационные модули, хранилища памяти, файлов и программ, которыми была заполнена эта просторна, ярко освещённая комната – мозг его корабля, следящий за уровнем кислорода и температурой в каждом помещении, управляющий всем, от скорости распада антивещества в гондолах до размеров униформы, производимой в отделе вторсырья; анализом, оборотом документов, переводом, записями, автоматическими протоколами и временными отметками; и здесь было достаточно, более чем достаточно памяти, чтобы вместить синаптические связи человеческого мозга.

Спок говорил ему – и Саргон тоже – что без какой-нибудь физической структуры электронная тень его разума, катра, в конце концов рассеется, распадётся. Если бы луч транспортатора не стабилизировал его энергетическую матрицу в самом начале, вероятно, с ним было бы уже покончено. Сколько времени длится распад, Кирк не знал, а Спок был очень скуп на слова – как всегда, когда разговор затрагивал тёмные и тайные пути вулканских духовных учений. Но Кирк нутром чуял – если забыть о том, что у меня нет нутра, сухо отметил он, – что это произойдёт скоро.

Джакомо, работавшая за средним из трёх главных терминалов, подняла голову, и её быстрые пальцы остановились и замерли над клавишами. Она пристально оглядела тихий зал, потирая тонкие руки; её била дрожь. По выражению её глаз Кирк понял, что она включила бы свет ещё ярче, будь это возможно. Она потянулась к кнопке интеркома, потом остановилась и убрала руку, словно уговаривая себя не делать глупостей; но Кирк видел, что у неё трясутся пальцы. Бессознательно повторяя слова своего друга Бруновского в подпольной лаборатории, она пробормотала:

– Пусть они говорят, что хотят, но, клянусь богом, это проклятое место.

Кирк бесшумно отошёл к стене в дальнем конце комнаты.

И начал стучать.

Он не вполне понимал, как у него это получается. Он только знал, что может делать это усилием воли. В первый раз этот стук возник неосознанно, как порождение неистовой, слепой ярости и бессильного ужаса, когда самозванец, чужак – чем бы он ни был и чего бы ни добивался – сжимал Хелен в объятиях, причиняя ей боль, которую, возможно, ничто и никогда не исцелит.

И он ничего не мог сделать.

И эта ярость заставляла его продолжать, вкладывая все силы, всю волю в попытки связаться с друзьями. Производить звуки было невыразимо трудно, так что об азбуке Морзе или любом другом коде не могло быть и речи – он просто был не в состоянии управлять процессом.

Джакомо вздрогнула, её тёмные глаза расширились от ужаса, но она не вскочила с места и не оставила пост. Кирк, прилагая мучительные усилия для выполнения своей задачи, краем сознания восхитился её мужеством и пожалел, что приходится пугать её. Но он должен был добиться, чтобы Спок ещё раз пришёл сюда для расследования. В прошлый раз это удалось, и пока Спок тратил драгоценное время, терпеливо и спокойно подыскивая научное объяснение происходящему, Кирку хотелось схватить вулканца за плечи и стукнуть головой об стенку.

Но этого он сделать как раз не мог. Он должен был дать о себе знать – хоть как-нибудь, хоть кому-нибудь. Он должен был найти помощь, пока не станет слишком поздно – и для него, и, быть может, для них всех.

* * *

– Не знаю, что и думать, Спок.

Доктор Маккой плеснул два сантиметра бурбона в стакан для воды и запер потайной шкаф с медикаментами, в котором он хранил свои запасы спиртного, – тот самый шкаф, припомнил Спок, в котором были разбиты все бутылки до одной в ту ночь, когда они поместили все жидкости в медицинских лабораториях в небьющиеся контейнеры.

Со стаканом в руке доктор взгромоздился на край стола.

– Есть многое и на земле, и в небе, что уже приснилось вашим мудрецам либо записано в ваших компьютерах, и если это и впрямь чужак, то самый диковинный из всех, о которых я слышал.

– У нас нет доказательств, что эти разрушения произвел не член экипажа «Энтерпрайза», – заметил Спок, чинно восседавший на лабораторном табурете. – Все результаты сканирования указывают на то, что на судне нет посторонних жизненных форм.

– К чёртовой бабушке все эти «результаты»! Может, в первый раз кто-то и мог взломать дверной код, но после того как мы установили новые замки…

– С учётом всех научных и технических средств, доступных на борту «Энтерпрайза», я сомневаюсь, что на корабле есть хотя бы одно помещение, куда не смог бы проникнуть злоумышленник, если он твёрдо вознамерился это сделать. И я не вижу никакой связи между бабкой мифологического персонажа и точностью внутренних сканеров.

Вулканец обхватил поднятые колени длинными худощавыми руки. В этот поздний час в лазарете стояла тишина.

Когда Спок уходил из комнаты отдыха после шахматной партии с капитаном, сестра Чепэл ещё сидела там, погрузившись с головой в таинственный ритуал собирания картинки, даже после того как Ухура ушла.

Шахматная партия прошла неудовлетворительно; разум Кирка явно был занят иррациональным поведением доктора Гордон, хотя капитан не упомянул об этом, а Спок с его вулканским воспитанием не допускал даже мысли о том, чтобы прямо спросить его. Спок был и обеспокоен, и заинтересован тем, как повлияла на его командира связь с доктором Гордон. Какой бы оборот ни приняли их отношения на Пигмисе и после, в свете принятого антропологом решения остаться на «Энтерпрайзе», неблагоприятный эффект этих перемен действовал в обе стороны; манера игры капитана, хотя и не расстроилась окончательно, но существенно изменилась к худшему, и после одной-единственной партии Кирк извинился и ушёл спать. Он выглядел измученным – как всегда с того дня, как начались его проблемы с доктором Гордон; и Спок стыдился признаться даже самому себе, что всерьёз тревожится за капитана.

Ему ещё не хотелось спать, и он отправился в лазарет, где застал Маккоя погружённым в раздумья относительно последних выступлений мнимого чужака, который то ли мог, то ли не мог проникнуть на корабль.

– Меня больше занимает вопрос, – продолжал Спок, – не «как», а «зачем». Выбор медицинских лабораторий в качестве мишени, разумеется, был очевиден с самого начала…

Брови Маккоя поднялись.

– Рад, что вы так думаете.

Спок изогнул бровь в ответ.

– Доктор, даже для человека совершенно ясно, что медицинские лаборатории являются – или являлись – единственным местом, где открытые сосуды с жидкостями находятся без присмотра в течение как минимум одной трети времени. Поскольку остальные предметы, за редким исключением, не были ни передвинуты, ни повреждены – ясно, что эти происшествия связаны именно с жидкостями.

– Но это не имеет никакого смысла! – Маккой прислонился спиной к краю стола, раздражённо глядя на вулканца. – Ни для человека, ни даже для инопланетянина, потому что половину из этих жидкостей составляли химикаты, смертельные для любого, кто попытался бы их выпить. Нет, Спок, – Он вздохнул и покачал головой. – Я бы сказал, на что это становится похоже…

Он помолчал немного, крутя в руках стакан и разглядывая его так пристально, будто увлёкся изучением законов преломления света верхних ламп в янтарной толще сложных углеводородных соединений. Потом он снова взглянул на Спока пронзительными голубыми глазами.

– Много ли вы читали книг о проявлениях полтергейста, Спок?

– Я прочёл менее 0.5 процента из того, что было представлено в Академической библиотеке по этому предмету, – ответил Спок со своей обычной точностью. – Если же считать записи, содержащиеся в библиотечном разделе бортового компьютера «Энтерпрайза»…

– И вы не заметили никакого сходства?

Спок промолчал, инстинктивно не желая развивать тему, которую вулканцы редко обсуждали даже с другими вулканцами.

– Стук, необъяснимое перемещение предметов…

– Мне известно, что такое эффект полтергейста, – медленно ответил научный офицер. – Вулканцы называют это эсчак.

Маккой заморгал.

– Я и не думал, что вулканцы верят в такие иррациональные явления, как привидения.

– Как вам хорошо известно, доктор, эсчак, или полтергейст, – случайные и разрушительные психокинетические эффекты – не имеют ничего общего с безголовым всадником, бряцающим цепями, которым вы, земляне, так любите себя пугать. Эти эффекты действительно иррациональны и, возможно, именно по этой причине намного шире распространены в вашем мире, нежели в моём…

– Только не говорите, – простонал Маккой, – что даже ваши привидения слишком логичны, чтобы вторгаться в дома!

– Я не стану этого утверждать, поскольку имею слишком мало данных для подобных выводов, – вежливо ответил Спок. – Тем не менее…

Он нахмурился, взгляд тёмных глаз в раздумье устремился куда-то вдаль. Вопреки мнению большинства землян, вулканцы не были полностью рациональными созданиями – их пресловутая логика являлась, по сути, необходимой защитой от другой стороны вулканской натуры. Благодаря повсеместному использованию медитаций и других методов самоконтроля, случаи эсчак стали чрезвычайно редки – не более одного-двух за сто лет, а в последнее время даже реже – но по сравнению с этими единичными подтверждёнными случаями земные проявления полтергейста выглядели смехотворно слабыми.

– Тем не менее, – повторил Спок, – в большинстве подобных случаев, как в вашем мире, так и в моём, психокинетические эффекты связаны с человеком, обычно с юношей или девушкой, или с кем-то ещё, испытывающим глубокое душевное волнение.

Их глаза встретились.

После долгой паузы Маккой сказал:

– Что с ней творится, Спок? И с Джимом? Глядя на них в комнате отдыха сегодня вечером…

– В мои обязанности не входит, – ответил Спок, – расследование или обсуждение романтических увлечений капитана.

– Чёрт возьми, Спок, ты не хуже меня знаешь, что это не просто романтическое увлечение! У Джима чертовски серьёзные намерения в отношении этой женщины…

– Полагаю, доктор, вы лучше разбираетесь в подобных вопросах, чем я, – сухо сказал вулканец. – Но, на мой взгляд, доктор Гордон пребывает в состоянии сильного эмоционального смятения, начиная с того дня, когда она спускалась на поверхность Пигмиса; до этого момента и тем более до появления доктора Гордон на корабле никаких проявлений полтергейста зафиксировано не было. Можно предположить…

С резким свистом ожил интерком на столе. Маккой дотянулся до аппарата и шлёпнул по кнопке.

– Маккой на связи.

Ему ответил голос Ухуры, задыхающийся и дрожащий:

– Доктор, я в комнате Хелен, в каюте для гостей. Вы можете прийти сюда немедленно?