Текст книги "Дама Пик"

Автор книги: Б. Седов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 16 страниц)

Час назад меня разбудило тихое поскребывание ногтем по двери.

Я встал и, стараясь не разбудить Наташу, открыл дверь, за которой в неярком свете дежурного ночника оказался озабоченный Генри. Кивнув ему, я натянул на голую задницу просторные спортивные портки и вышел в коридор. Генри направился на улицу, я за ним, и только там он шепотом предложил мне прогуляться по парку, чтобы посмотреть на кое-какие любопытные вещи.

Я кивнул, а он, окинув меня взглядом, посоветовал надеть что-нибудь темное и завязать лицо темным платком. Сам он тоже был голым по пояс, но, как известно, увидеть негра в темноте не так просто, как белого, так что я спросил, не принести ли ему темные очки, чтобы глаза не блестели. Генри усмехнулся и, развернув меня лицом к двери, дружески пихнул в спину.

Когда я вернулся в комнату, то сразу же почувствовал ствол пистолета, в темноте упершийся мне прямо в нос.

– Это я, – торопливо прошептал я.

– Твое счастье, – ответила в темноте Наташа, убирая пистолет от моего носа, – а то бы я тебя пристрелила.

Ее логика была весьма оригинальной, но я не стал заострять на этом внимание, а только сказал:

– Дай мне что-нибудь темное и еще платок на морду.

– Сейчас, – ответила она и, включив ночник, зашуршала в чемодане.

Через десять секунд я получил темную рубашку с длинными рукавами и ее камуфляжную косынку.

Когда я нацепил это все, Наташа уже стояла передо мной тоже полностью одетая и с завязанным лицом.

– Ну что, пошли? – спросила она.

– Вообще-то… – начал я, но тут она меня прервала.

– Если мы не идем вместе, я подниму крик и визг и скажу, что ты хотел меня изнасиловать.

– О, Господи… – только и сказал я, представив этот бред, – ладно, пошли, только тихо.

– Не учи ученого, – парировала Наташа, и мы вышли на улицу.

Увидев ее, Генри вопросительно посмотрел на меня, а я только и смог, что развести руками.

Парк был освещен луной и звездами, и все, что окружало нас, самым романтическим образом походило на кадры из черно-белого фильма ужасов. Деревья протягивали к нам скрюченные руки, в мрачных провалах теней шевелились еще более мрачные и страшные тени, и только узкий серп луны напоминал о том, что сейчас вовсе не полнолуние и можно не опасаться нападения какого-нибудь вышедшего поразвлечься оборотня.

Генри тихо крался впереди, за ним следовал я, а сзади нас прикрывала Наташа, которая держала в руке «Люгер». Мы шли медленно, то и дело натыкаясь на черные стволы деревьев, едва различимые во мраке ночного парка, но Генри уверенно придерживался какого-то одному ему известного направления, и наконец впереди забрезжил свет.

Между деревьями показалось освещенное окно, а рядом с ним – открытая дверь, из которой на улицу падала ровная полоса желтоватого электрического света, освещавшая находившиеся в нескольких метрах от сторожки ворота.

Наташа приникла губами к моему уху и зашептала:

– Это сторожка около главных ворот, про которую я тебе говорила.

Я кивнул, а Наташа, лизнув меня в ухо, отстранилась.

Вот сука, подумал я, вот ненасытная дырка! Неужели опасность возбуждает ее еще и в этом смысле?

Я тряхнул головой и уставился на освещенную дверь.

На улицу вышли двое гвардейцев Аль Дахара.

Один из них, глубоко затянувшись сигаретой, задержал дыхание и передал ее другому. Тот тоже набрал полную грудь дыма, и они, напыжившись, замерли.

Потом, одновременно выпустив дым, оба одобрительно закивали, поджав губы, и тут послышался негромкий стук. Один из них торопливо подошел к воротам и задал вопрос на своем языке. Раздался ответ, и страж, отодвинув массивный засов, с усилием приоткрыл высокую тяжелую створку, покрытую бронзовыми узорами.

В открывшуюся щель вошли шесть вооруженных до зубов бородатых типов, и выглядели они посерьезнее, чем тот сброд, который считался гвардией великого и прекрасного шаха Аль Дахара.

Остановившись возле сторожки в луче света, падавшего из двери, они негромко заговорили с хозяевами, и среди мешанины незнакомых звуков я снова услышал имя Надир-шаха, повторенное несколько раз.

Мы с Наташей переглянулись, а Генри, наклонившись к нам, прошептал:

– Это уже четырнадцать. Может быть, пока я ходил за тобой, пришел кто-нибудь еще… Не знаю.

Я согласно покачал головой, и мы продолжили наблюдение.

Чурбаны каргачили на своем языке, но из их мимики стало ясно, что пришли уже все, кого ждали, а когда один из стражей решительно запер ворота, еще и навесив на них замок величиной со школьный портфель, то сомнений в этом уже не могло быть.

Пришедшие тихо направились в сторону дворца, а мы, дождавшись, когда охранники убрались в свою конуру и закрыли за собой дверь, пошли обратно в караван-сарай.

Вернувшись в номер, мы с Генри посмотрели друг на друга, а Наташа спросила:

– Ну и что скажете, господа заговорщики?

– А ничего не скажем, – ответил я и добавил по-русски. – Утро вечера мудренее.

Генри непонимающе посмотрел на меня, и я, улыбнувшись сказал:

– Русская пословица. Утром голова работает лучше, чем вечером.

– Это смотря сколько принял вечером, – поразмыслив, ответил Генри и вышел, аккуратно закрыв за собой дверь.

Наташа разделась и через три минуты тихонько засопела, а я, погасив свет, вот уже полчаса пялился в потолок, следя за светящимся жучком, и никак не мог уснуть.

Непонятное присутствие в этом деле Надиршаха не давало мне покоя.

* * *

Утро началось с того, что в нашу комнату снова постучал Генри и, встав в позу мажордома, одетого в маршальскую ливрею, хорошо поставленным голосом объявил:

– Его светлость великий и ужасный шах Аль Дахар оказывает вам честь и приглашает на завтрак, который состоится в тронном зале ровно через час.

Он помолчал и добавил:

– Я так и знал, что эта арабская свинья – расист. Меня он не пригласил.

Мы с Наташей засмеялись, а Генри сказал:

– Хотел бы я его увидеть.

– Увидишь, не сомневайся, – заверил я его. – Между прочим, это хорошо, что мы с Наташей идем на этот долбаный завтрак одни. Может быть, великий шах покажет нам что-нибудь такое, что он скрывал от всей толпы.

Генри пожал плечами и вышел, а я отправился в душ.

Стоя под тугими прохладными струями, я в который раз прикидывал план наших действий, учитывая на этот раз, что количество стволов, которые повернутся в нашу сторону, увеличилось минимум на четырнадцать. А кроме того – арабские ковбои, пришедшие во дворец ночью, выглядели гораздо опаснее, чем слонявшиеся по дворцу бездельники с автоматами.

В общем, наступало затишье перед боем.

А поскольку основа успеха каждого мероприятия – сытый желудок, приглашение на завтрак было весьма уместно, если, конечно, великий шах не решил коварно отравить нас.

С такими бодрыми мыслями я выскочил из ванной, и Наташа тут же заняла освободившееся место под душем.

– Что день грядущий мне готовит, – громко пропел я, чувствуя возбуждение, – его мой взор напрасно ловит…

– Что приготовит, то и поймаешь, – раздался из ванной голос Наташи.

* * *

Поднимаясь по малахитовой лестнице дворца, я вспомнил Дядю Пашу.

Как-то он там, мой бедный малахитовый король? Не скучает ли без меня, не обеднел ли? А что поделывает Саша Сухумский? А Стилет мой ненаглядный?

Представляю, какие лица у них стали, когда они узнали о том, что Знахарь вознесся в небо в сверкании фейерверка и лучах прожекторов! Да Стилета, наверное, от злости кондратий хватил. И его зарыли в землю уже по-настоящему.

Хорошо бы…

И Дядю Пашу вместе с ним, и Сашу этого Пирожкового…

Эх, хорошо бы!

Наташа шла рядом со мной, изящно приподнимая рукой длинный подол европейского вечернего платья. А на мне был тот самый голубой костюмчик, в котором я приперся на сходняк в «Невском дворе», тот же жилет и тот же галстук с голой бабой… И, между прочим, теперь я был уже при щегольской тросточке. Купил, понимаешь, в Лондоне за двадцать два фунта.

Визирь, постоянно оглядываясь и лучезарно улыбаясь, поднимался на несколько ступенек впереди нас. Наконец мы оказались на огромной площадке второго этажа, и наш провожатый, одетый в тот же самый халат, ту же самую чалму и те же сафьяновые туфли с загнутыми носами, остановил нас любезным жестом и, проверив мгновенным взглядом, все ли у нас в порядке с внешним видом, шагнул к высоким белым дверям, покрытым вычурной резьбой, за которыми, по всей видимости, нас и ожидало счастье лицезреть его господина.

Наконец он взялся за позолоченную причудливую ручку, задержал дыхание и распахнул дверь.

То, что я увидел внутри, никак не соответствовало тому, чего я ожидал.

Нет, там все было в порядке.

И неимоверная роскошь, и уставленный яствами низкий стол, и жирный шах, который как две капли воды походил на кого-то из советских чурбанских партийных начальников, все это было так, как и должно было быть.

Время замедлилось, и я наблюдал происходящее как бы со стороны.

Слева от меня, изящно расправив обнаженные плечи, стояла Наташа, державшая перед грудью небольшой дамский ридикюль, справа этот маленький толстенький клоун в огромных шальварах простер руку и что-то говорил по-английски, а сам я, любезно оскалив дорогие зубы, смотрел прямо перед собой.

Но видел я совсем не то, к чему пытался привлечь мое внимание визирь.

Справа от шейха сидели двое неизвестных мне людей в местных одеждах, а слева…

Слева от шаха сидел любезно улыбавшийся нам Надир-шах, понятное дело, даже не подозревавший, кто перед ним, а рядом с Надир-шахом – кто бы вы думали – тот самый гаденыш Садик, который показывал мне на Исаакиевской площади фильм про Алешу и про казнь неизвестного человека.

Садик, как и все остальные, приветливо смотрел на нас, но через несколько секунд выражение его лица стало меняться.

Садик меня узнал.

Я резко остановился и придержал рукой Наташу, которая, подняв бровь, бросила на меня светский высокомерно-непонимающий взгляд.

Садик, опершись руками на ковер позади себя, замер, и на лице его отразилось глубочайшее изумление, которое тут же сменилось страхом, потом он оглянулся и, видимо, сообразив, что находится все же на своей территории, среди своих, вскочил и, не отрывая от меня взгляда, в котором ярость боролась со страхом, заорал:

– Знахарь!!!

Аль Дахар и двое сидевших справа от него бородачей недоуменно посмотрели на Садика, и я понял, что они ничего не знают. Совсем ничего.

Зато Надир-шах впился в меня взглядом, и секунды стали щелкать медленно и громко, как блокадный метроном в Ленинграде.

Я, как и Садик, был совершенно не готов к такому сюрпризу, но, в отличие от этого молодого подонка, не испугался. А он, протянув в мою сторону руку, указывал на меня выставленным дрожащим пальцем и от страха вопил по-русски:

– Знахарь! Это же Знахарь, вы что, не видите?

Аль Дахар и двое его дружков не видели.

А вот Надир-шах, похоже, все понял, и его глаза сузились, но он продолжал сидеть неподвижно.

Тут Садика озарило, и он выкрикнул:

– А эта самая «Мисс Мусульманка» – сестра Алеши! Я все понял, Знахарь!

Может быть, он кое-что и понял, но слишком поздно, потому что я увидел боковым зрением, как слева от меня Наташа открывает ридикюль и вытаскивает из него здоровенный «Магнум». Бросив ридикюль на пол, она направила пистолет на Садика и быстро выстрелила несколько раз.

Одежда на его груди взлохматилась от попаданий, Садик взмахнул руками и повалился на спину.

А я, на которого оглушительные выстрелы «Магнума» подействовали, как на спринтера, ждущего старта, вновь ощутил нормальное течение времени и, схватив Наташу за локоть, резко развернул ее в сторону входа, который теперь стал для нас выходом, причем единственным.

В это время в противоположной стене открылась незаметная дверь, и в обеденный зал выскочили несколько бородачей с калашами, которые, сообразив, что стрелять нужно не в тех, кто сидел на ковре, а в тех, кто в этот момент мельтешил у входа, открыли огонь.

Стрелками они были еще теми.

Первым, в кого они попали, оказался толстенький визирь.

Его голова нелепо дернулась, и мозги пополам с кровью и голубовато-белыми осколками черепа оказались на стене рядом с дверью, а тело мешком свалилось на богато инкрустированный пол.

Потом от стены вокруг прохода во все стороны полетели штукатурка и каменная крошка, а мы в это время, пригнувшись, уже делали первые скачки в сторону лестницы. На площадке я успел оглянуться и увидел, как трое гвардейцев Аль Дахара, скорчив яростные рожи, водили перед собой стволами автоматов, словно пьяные садовники шлангами. Они поливали медными пулями со свинцовой начинкой приблизительно ту сторону света, в которой видели нас с Наташей, и я возблагодарил Аллаха за то, что они такие кретины.

На самом деле уложить нас обоих в первую же секунду было не сложнее, чем попасть из дробовика в гаражные ворота с пяти метров.

Но коктейль из священной ярости, тупой ненависти и афганского гашиша полностью отключил их мозги, и, судя по всему, нажимая на спусковые крючки, они воображали, что сейчас стены рухнут и похоронят нас под сотнями тонн камней.

Как бы не так. Стеночки были – что надо.

На площадке Наташины туфли на высоком каблуке полетели в разные стороны, потом она высоко задрала узкий подол дурацкого вечернего платья, и мы бросились вниз по лестнице. Подошвы штиблетов из крокодиловой кожи были скользкими, и я, проклиная все на свете, несколько раз чуть не упал. Рядом со мной, прыгая через несколько ступеней и шлепая по ним босыми ногами, неслась Наташа.

Стрельба наверху прекратилась, и послышался громкий топот бросившихся за нами стражников. Спустившись на один марш, мы с Наташей сделали синхронный разворот и увидели внизу, в конце лестницы, освещенный солнцем проем выхода на улицу, который можно было считать промежуточным финишем на этой спринтерской дистанции.

– Надо было стрелять в другого, – быстро дыша, сказал я Наташе, – слева от него сидел Надир-шах.

– Откуда я знала! – раздраженно ответила она, и в это время на верхней площадке раздались гортанные крики.

Наташа, высунув руку в пролет, нажала на спуск. Прозвучала быстрая, почти автоматная, но очень короткая очередь, и сверху послышался крик боли, потом ругательства и проклятия, в которых несколько раз прозвучало красивое имя «Шайтан». Преследователи притормозили.

Через несколько секунд оказались на улице. Бежать нужно было только в сторону наших. Других вариантов не было.

Добежав до парка, мы спрятались за деревья и перевели дух. Тут на полянку выскочили пятеро наших бойцов. Мясник-Батчер по моему распоряжению остался с Аленой, которую он должен был вывести к северным воротам, где мы позже заберем ее в вертолет.

– Что, уже началось? – радостно заорал Роджер Уотерс, державший в могучей клешне пулемет с неестественно толстым стволом.

К пулемету снизу был приделан магазин размером с коробку из-под телевизора.

– Да, началось, – ответила Наташа, и, выхватив у него из ножен десантный тесак, надрезала им платье и резким движением оторвала узкий и длинный подол, под которым обнаружились моднейшие трусы, состоявшие из белых ленточек шириной миллиметров по пять, которые спереди едва прикрывали вход в волшебную страну, а сзади и вовсе исчезали между упругими загорелыми ягодицами.

– У-у-у-у! – дружно взвыли ротвейлеры, увидев такое, а Уотерс, не растерявшись, достал из кармана бумажку в пятьдесят долларов и ловко засунул ее Наташе за трусы.

Видать, напрактиковался в стрип-барах, собака!

– Угомонитесь, кобели! – сказал я, и кобели тут же дисциплинированно угомонились.

Один из них протянул мне «Узи» и «Люгер», а также несколько обойм к ним.

Повесив «Узи» на плечо, я стал рассовывать обоймы по карманам, и в это время со стороны крыльца донеслись возбужденные голоса.

Осторожно выглянув из-за деревьев, мы увидели, что на улицу выскочили шестеро бородатых бандитов и, выставив автоматы перед собой, стали оглядываться по сторонам.

Я схватился за «Узи», но мистер Уотерс отодвинул меня мощной татуированной рукой и сказал:

– Отдохни, сынок, дай-ка мне…

После этого он передернул на своем танковом пулемете затвор, похожий на дверную щеколду, и, выйдя из-за деревьев, нажал на спуск.

Пулемет неторопливо загрохотал, напоминая отбойный молоток, да и действие у него оказалось почти таким же. От стены, у которой сгрудились жаждавшие нашей крови воины Аллаха, полетели кирпичи, а сами они один за другим повалились на землю.

Эффект применения этого пулеметика оказался ужасающим.

У одного из гвардейцев Аль Дахара оторвало руку, и она, вертясь, упала на землю, а голова другого разлетелась так, будто в ней взорвалась граната.

Уотерс прекратил огонь и, повернувшись к нам, сказал:

– Учитесь, щенки!

Однако времени на эффектные кинематографические разглагольствования не было, и я спросил:

– Что с девочками?

Генри, будучи старшим, ответил:

– Когда началась пальба, я раздал обслуге оружие и приказал защищать их, как конституцию Соединенных Штатов.

Я посмотрел на Наташу, которая в это время засовывала честно заработанный полтинник в бюстгальтер, и, вздохнув, сказал:

– Обкуренные недоумки, которые во дворце – не в счет. Они, конечно, будут палить во все подряд, но ковбои из них никудышные. А вот те, которые подтянулись ночью вместе с Надир-шахом – серьезные ребята. Имейте в виду.

Генри кивнул и, как бы в подтверждение моих слов, со стороны дороги к южным воротам раздался одиночный выстрел, и Уотерс схватился за ухо.

Между его пальцами показалась кровь, и он завопил:

– Ах ты, мусульманский козел! Ну, я до тебя доберусь!

Все пригнулись, а Генри бросил на Уотерса пренебрежительный взгляд и сказал:

– Ну что, пошли?

Я посмотрел на Генри и ответил:

– Пошли. Напоминаю: ваша задача – прикрывать нас с Наташей, пока мы будем делать там свои дела. Потом – на крышу и в вертолет. А что Алена?

– Они с Батчером пробираются к северным воротам.

– Хорошо. Ну, с Богом.

И мы, внимательно посмотрев по сторонам, бросились к главному входу во дворец.

Я хорошо помнил, где находится сокровищница, поэтому, поднявшись на площадку второго этажа, залитую кровью, мы остановились и Генри приказал четверым ребятам оставаться здесь и валить всех подряд.

Заглянув в обеденный зал, который десять минут назад мы с Наташей покинули так невежливо, и посмотрев на застреленного твердой женской рукой Садика, валявшегося на ковре, мы огляделись, и Наташа, неожиданно подняв пистолет, выстрелила в камеру слежения, которая как раз поворачивалась в нашу сторону.

Все правильно, блин.

Теперь за нами будут следить, и, если удастся, перещелкают не спеша.

Черт бы побрал европейскую цивилизацию, добравшуюся-таки до этого средневековья! Вот сидели бы они тут в своих дворцах, постаринке, подслушивали бы друг друга через вентиляционные ходы…

А теперь Надир-шах, а это мог быть только он, сидел перед мониторами и наблюдал, как мы крадемся по коридорам. О хозяине дворца я просто забыл и не хотел вспоминать. Наверняка он сейчас забился в щель и трясется от страха. Я еще на конкурсе понял, что это за тип, так что нисколько не беспокоился о том, что он будет за нами охотиться. Ему бы только свою шкуру спасти.

Генри, поняв, что делает Наташа, огляделся и метким выстрелом разнес вторую камеру, от которой во все стороны полетели осколки черного пластика.

– Все, пошли в закрома, – сказал я, и мы снова вышли на площадку.

Там уже никого не было, и я понял, что ротвейлеры отправились на охоту.

Во дворце была тишина, и мы медленно поднялись на третий этаж, где в конце лабиринта коридоров, как раз напротив входа в гарем, находилась сокровищница.

Неожиданно в другой части дворца прозвучали несколько приглушенных одиночных выстрелов, автоматная очередь, затем отдаленный отчаянный крик, и снова настала тишина.

Мы переглянулись и осторожно вошли в анфиладу комнат, ведущую в нужную нам сторону.

Я шел впереди, за мной – Наташа, озиравшаяся по сторонам в поисках телекамер, а замыкал процессию вооруженный до зубов Генри. Он был вооружен несколькими пистолетами, двумя армейскими автоматами, гранатами, пристегнутыми к бронежилету, а также имел за спиной небольшой рюкзак с дополнительным хозяйством.

Пока все было тихо, и эта тишина начинала действовать мне на нервы.

Если бы откуда-нибудь выскочили вопящие ваххабиты и началась откровенная перестрелка – было бы лучше. А так – идешь и слышишь только шорох собственных шагов. И что будет в следующую секунду – не знаешь.

Вдруг сзади меня раздался выстрел, и я аж подскочил.

Оглянувшись, я увидел Наташу, опускавшую пистолет. Она молча указала мне на разбитую камеру под потолком.

– Предупреждать надо, – проворчал я. – Или ты хочешь, чтобы я еще и заикой стал?

Наташа хмыкнула, и мы продолжили движение.

Комната за комнатой оставались за нашими спинами, и пока что все было подозрительно спокойно. Но вот у Генри на груди запищала рация, и он, схватив ее, нажал на клавишу.

– Ну, что там? – недовольно поинтересовался он, глядя на меня.

Рация захрипела, потом мы услышали прерывистое дыхание одного из спецназовцев, и наконец раздался его голос, искаженный болью:

– Брауна застрелили, а я попался на булавку. А-а, черт…

Снова раздалось его громкое булькающее дыхание, потом голос:

– Их было пятеро, мы их всех положили… Деньги – Клариссе. Ты знаешь, как ее найти…

Снова пауза, затем его голос стал тише, будто он говорил в сторону:

– Так ты еще не сдох, подонок? Отправляйся к своему Аллаху, пусть он тебе, уроду, жопу разорвет!

И мы услышали два выстрела.

Они раздались одновременно – и в рации, и оттуда, где только что произошла перестрелка.

Генри нажал на клавишу и обеспокоенно спросил:

– Симпсон, ну что у тебя там?

Рация снова захрипела, и через секунду прозвучал ответ Симпсона:

– Похоже, мне крышка, Генри… Деньги…

Настало молчание.

Видимо, Симпсон не ошибся, и ему действительно пришел конец.

Генри молчал несколько секунд, прислушиваясь к шипению рации, затем выключил ее и сказал:

– Симпсона и Брауна нет. Теперь там остались только двое наших.

– А что такое булавка? – спросила Наташа.

Генри посмотрел на нее долгим взглядом и неохотно ответил:

– Большое и толстое ржавое копье, которое выскакивает из стены, если встанешь куда не надо. Симпсона проткнуло насквозь. Иначе не бывает. Так что смотрите под ноги и остерегайтесь подозрительных отверстий в стенах. Все, лекция окончена, пошли дальше.

Мы двинулись дальше и через минуту подошли к концу анфилады.

Перед нами была дверь, за которой, если я не ошибался, должна быть лестница, по ней – на следующий этаж, и там справа – гарем, а слева – сокровищница жирного шаха. Перед гаремом – стража.

Вспомнив об этом, я сказал:

– Генри, ты не забыл, что гарем охраняют ребята с автоматами?

Он кивнул и зловеще процедил:

– Сейчас эти ребята потрогают свои автоматы в последний раз. Если успеют.

И он протянул руку к двери.

Осторожно повернув вычурную золотую ручку, он тихо отворил дверь настежь и шагнул вперед.

Пол под его ногой тихо скрипнул, и я, машинально посмотрев вниз, заметил, что половица, на которой он стоял, чуть подалась. Не знаю, что сработало у меня в голове, но я схватил его за шиворот и, рванув изо всех сил, отбросил от двери.

В ту же самую секунду из узкой вертикальной щели, шедшей вдоль косяка, бесшумно вылетело широкое сверкающее лезвие и, мелькнув сверху вниз, снова исчезло. Если бы Генри в этот момент был в проеме двери, то обе его половинки лежали бы сейчас в луже крови.

Мы замерли, а Генри уставился на дверь, потом на меня, потом шагнул вперед и осторожно наступил на ту же самую половицу.

Лезвие снова выскочило, рассекло воздух и спряталось, а Генри изумленно сказал:

– Мать твою, а ведь меня бы сейчас нашинковало!

– Золотые слова! – согласился я.

– С меня пиво, – сказал он, переводя дыхание, и посмотрел на меня без особой благодарности.

– Э, нет! Так дешево не отделаешься, – возразил я, – но об этом потом, а пока давай найдем рычаг, который отключает это.

– Это вы, белые люди, ищете какие-то рычаги, а мы, простые негры…

С этими словами он подтащил к двери некое подобие низкого комода, до того стоявшего у стеночки, просунул его в проем, а потом еще раз наступил на предательскую половицу.

Лезвие с готовностью вылетело из паза и устремилось вниз, но вместо мягкой и горячей человеческой плоти на его пути встретилась толстая палисандровая доска, из которой был сделан резной верх этого высокохудожественного изделия.

Раздался громкий удар, в глубине стены что-то заскрежетало, и лезвие остановилось, войдя в дерево всего лишь на сантиметр. Палисандр слишком твердое дерево, и если кто не верит, может попробовать разрубить его топором поперек слоев. Желаю успеха.

Генри, ухмыльнувшись, посмотрел на меня, затем перелез через остановившуюся машину убийства и, выставив перед собой пистолет, осторожно выглянул на площадку. Сверху немедленно раздалась автоматная очередь, и он кубарем ввалился обратно.

Мы с Наташей спрятались за стену по обе стороны от двери, а Генри, поднявшись на ноги, озабоченно потер ушибленное плечо и, отойдя в сторонку, пробормотал:

– Так. Они все слышали. И наши разговоры, и то, как мы сломали эту гильотину. Ладно!

Он пожал плечами и отцепил от карабинов две гранаты.

– Это делается так, – наставительно сказал он и, подойдя поближе к двери, присел на корточки.

Затем, выдернув обе чеки и держа по гранате в каждой руке, он, осторожно заглядывая на лестницу, утиным шагом подобрался к самой двери и швырнул одну гранату так, чтобы она залетела на ступени как можно выше.

Взрыв раздался неожиданно быстро, и Генри тут же выскочил на площадку и, оказавшись в облаке известки и пыли, забросил вторую гранату наверх, туда, где должны были прятаться наши противники. Сам он пробежал вперед и прижался к противоположной стене вне досягаемости осколков. Когда наверху рвануло и раздался нечеловеческий вопль одного из стражей и хриплые проклятия другого, Генри с показной неторопливостью отстегнул еще одну гранату, подышал на нее, затем протер рукавом, потом подмигнул нам с Наташей и, выдернув чеку, забросил ее на верхнюю площадку жестом Майкла Джордана, вколачивающего пупыристый оранжевый мяч в корзину.

Наверху раздался еще один взрыв, но за ним не последовало ни криков, ни ругательств, и Наташа, благосклонно посмотрев на Генри, небрежно похлопала в ладоши.

Меня же заинтересовало другое, и я спросил:

– А почему это они у тебя так быстро срабатывают?

Генри пожал плечами и ответил:

– А это чтобы умный и смелый парень на той стороне не перебросил гранату обратно. Мы сами переделываем взрыватели, но у меня и нормальные есть, так что ты не беспокойся.

Выяснив все насчет гранат, я поднял ствол пистолета и, прижимаясь к стене, поднялся на верхнюю площадку.

Наташа и Генри шли за мной, и, первым увидев изрешеченные осколками стены и два трупа на полу, выглядевшие так, будто их рвали собаки, я обернулся и сказал:

– Хорошая работа, Генри.

Потом я повернулся обратно и у меня отвисла челюсть.

Вот та самая площадка.

Вот дверь в гарем, в нарушение всех мусульманских традиций украшенная изображениями постельных сцен. Я ее хорошо запомнил.

Вот два мертвяка лежат, они этот гарем охраняли.

Вот изразцовая плитка, отколотая в форме полумесяца и заклееная скотчем. Ее я запомнил специально.

А где же дверь в сокровищницу?

Я обернулся на своих спутников и увидел на их лицах такое же выражение, какое, наверное, было и у меня.

Удивление и недоумение.

Вдалеке снова послышались выстрелы, и мы замерли.

На этот раз перестрелка была долгой.

Сначала поливали одновременно несколько автоматов, и я понял, что это воины Аллаха не жалеют патронов, за которые заплатил их хозяин. Потом раздался взрыв, после которого захлопали пистолетные выстрелы. Потом еще два взрыва, снова автоматные очереди, затем что-то вроде нестройного «аллах акбар», потом опять бешеная стрельба, и наконец все стихло.

Мы переглянулись, и Генри недовольно покрутил головой.

– Похоже, мы остались одни, – сказал он.

– Возможно, – подтвердил я и, повернувшись к той стене, где еще вчера была дверь в сокровищницу, указал на нее пальцем и спросил: – А вот это как понимать?

Генри нахмурился и, оторвавшись от невеселых мыслей о неизвестной, но наверняка горестной судьбе своих боевых товарищей, посмотрел на стену.

Потом он достал сигареты и, закурив, ответил:

– Сейчас посмотрим.

И стал внимательно изучать стену.

Следя за его действиями и прислушиваясь к тому, что происходило в отдалении, мы тоже закурили, но не успели сделать и по две затяжки, как Генри выпрямился, повернулся к нам и сказал:

– Все ясно. Мы это уже проходили. Здесь меняется вся стена. Та, в которой есть дверь, уезжает, а на ее место встает эта, сплошная. Поэтому и швов никаких не видно. Только обычные стыки с полом, потолком и другими двумя стенами.

Я оглядел стену.

Высота – около трех метров, в ширину – метра четыре, а толщина…

И, будто угадав мои мысли, Генри сказал:

– В толщину эта плита не меньше метра, но это – фикция. Внутри она пустая, потому что если бы она была монолитная, то весила бы…

Он задумался, а Наташа быстро сказала:

– Около тридцати тонн.

Генри удивленно посмотрел на нее и спросил:

– Правда? Это ты в уме посчитала?

Наташа пренебрежительно хмыкнула и, затянувшись, ответила:

– Это только вы, тупые американцы, без калькулятора не можете треху от десятки отнять. А мы, продвинутые европейцы…

– Все, сдаюсь, – Генри поднял руки, – прости глупого негра.

Он повернулся ко мне и закончил:

– Тридцать тонн. Да ее хрен провернешь даже с соответствующим механизмом. Тут ведь нужен такой же противовес, значит, получается уже шестьдесят… В общем, сейчас мистер Генри Хасбэнд скажет волшебное слово, и этот Сезам откроется как миленький.

Он скинул на пол рюкзак и, присев около него на корточки, стал доставать какие-то брикеты, пакеты и, как я понял, взрыватели.

При этом он увлеченно бормотал себе под нос:

– … так, возьмем этот хорошенький пластилинчик и налепим его сюда вот так… колечком… а теперь лучики сделаем, как у солнышка… ах, какое красивое солнышко получилось… а чтобы оно поярче светило, засунем сюда…

И он прилепил к метровым лучикам этого солнышка, сделанного из пластичной взрывчатки, длинные узкие брикеты и испортил этим всю картину.

Отойдя на шаг, он полюбовался своей работой и сказал:

– А теперь – вот это.

И воткнул в кривой пластидовый круг сразу шесть взрывателей.

– А еще – вот это.

И соединил их с маленькой черной коробочкой, на которой сразу же загорелся красный светодиод. Коробочка повисла на проводах, он любовно поправил ее и достал из рюкзака еще одну коробочку, побольше.

Вытащив из нее короткую антенну, он откинул предохранительную пластину и щелкнул оказавшимся под ней тумблером.

Сразу же на обеих коробочках синхронно замигали еще и зеленые огоньки.

Генри сделал лицо сумасшедшего, пустил из угла рта тонкую струйку слюны и, скосив на нас безумные глаза, ласково сказал: