Текст книги "Дама Пик"

Автор книги: Б. Седов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 16 страниц)

Да. Так и есть.

У Марии было лицо знакомой Знахарю женщины.

Это была…

Наташа!

Сердце забилось снова, Знахарь глубоко вздохнул и, снова подняв глаза на американца, посмотрел на него, а тот, едва заметно кивнув, продолжал говорить свободным и громким голосом:

– … верьте мне, в этой книге – спасение.

Он поднял Библию повыше и, значительно глядя Знахарю в глаза, повторил, постукивая согнутым пальцем по толстой обложке:

– В этой книге – ваше спасение.

Знахарь принял Библию и, с трудом сдерживая прерывистое и быстрое дыхание, сказал:

– Благодарю вас, спасибо. Я не забуду ваши слова.

Гуманист кивнул и, отвернувшись, отошел к двери.

К этому моменту все зэки были уже одарены и получили доброжелательные напутствия от гостей.

– Благодарю вас за внимание, – сказал руководитель, и делегаты вышли в коридор.

Последним выходил Запор, который, обернувшись в дверях, показал Тюре кулак. Тюря усмехнулся и сделал ему ручкой.

Когда дверь захлопнулась и в ней прогремел замок, все повалились по койкам, а Тюря сказал:

– Эх, бля, скучно тут, ну как не пошутить с хорошим человеком!

Глава 5
… И ИЗ «КРЕСТОВ» Я УЙДУ

Знахарь лежал на койке, закрыв глаза, и ждал.

До праздничного концерта, которым вознамерились порадовать недостойных зэков звезды российской эстрады, оставалось меньше часа.

В камере опять было полно народу, койки, как и прежде, громоздились до потолка, а вчерашний визит американцев уже отошел в область истории, которую с воодушевлением преподавал столпившимся вокруг его шконки зэкам Ганс.

Знахарь лежал и нервничал. Это было ему несвойственно, и, ощущая непривычное состояние, он волновался еще больше.

Вчера, получив Библию, содержавшую в себе нечто очень важное, он с трудом дождался, когда в коридоре стихли удаляющиеся шаги гуманитарных делегатов, и, устроившись на койке спиной ко всем остальным, начал внимательно просматривать толстую увесистую книгу.

Пролистав ее несколько раз, Знахарь не обнаружил ничего особенного. Тогда он тщательно изучил обложку и переплет в надежде найти в толщине картона записку или что-то другое. Снова пусто. Тогда Знахарь открыл те страницы, на которых были современные комментарии, перемежавшиеся иллюстрациями и историческими картами местности.

Вот тут-то он и обнаружил мастерски вклеенную страницу, ничем не отличавшуюся от остальных.

То, что он увидел на ней, сначала ошеломило его, затем обрадовало, а потом он погрузился в изучение предназначавшейся ему информации и изучал один-единственный листок целых три часа.

Вызубрив послание наизусть, Знахарь, опасливо оглядываясь на Кадилу, осторожно вырвал этот лист из книги и поднес его к огоньку зажигалки. Тончайшая рисовая бумага мгновенно вспыхнула и тут же превратилась в невесомую серую паутину. Сдув ее на пол, Знахарь посмотрел на Тюрю, который в это время перебирал свой бисер, сортируя белые и черные зернышки, и весело сказал:

– А не испить ли нам кофею?

В подарочных американских наборах, кроме всего прочего, нашлось и по банке растворимого кофе «Амбассадор». Причем произведен этот кофе был не на каком-нибудь подмосковном нелегальном заводе, а, как клятвенно уверяли члены комиссии, прямо в самой Америке.

– Кофе, говоришь? – Тюря снял сильные очки и, поморгав, посмотрел на Знахаря. – Кофе – это хорошо. Я не против.

Он аккуратно сложил бисер в мешочки, убрал их в тумбочку и, не поворачивая головы, распорядился:

– Жучок, организуй-ка нам кипяточку.

Расторопный Жучок, подвижный чернявый пацан небольшого роста, метнулся в другой угол камеры, где была розетка, а Тюря, посмотрев ему вслед, сказал:

– Нормальный пацан. Достойная смена, так сказать. Как думаешь?

И вопросительно посмотрел на Знахаря.

Знахарь посмотрел в ту сторону, где скрылся Жучок, и ответил:

– Я думаю, что лучше всего будет, если он выйдет отсюда и забудет о братве, о тюрьме и о всяких там понятиях. Кстати, за что он тут?

– Украл в магазине мобильник.

– И всего-то?

– Ага.

– Ну что же, грех невелик, так что у него есть шанс вернуться к людям.

– Ну, Знахарь, ты рассуждаешь прямо как замполит какой-нибудь.

– Что значит – как замполит? Кадило тебе то же самое скажет. Хочешь, спрошу у него?

– Да ну его, – махнул рукой Тюря, – он как свою шарманку заведет, хрен остановишь. Не надо.

– Ну, не надо так не надо. А насчет того, что я говорю, как замполит…

Знахарь задумался на минуту, потом сказал:

– Ведь ты сам, Тюря, если разобраться, не любишь ту жизнь, которой живешь. Что, не так?

– Так, – легко согласился Тюря, – но ведь не я ее выбрал, а она меня.

– Ишь ты, – Знахарь слегка удивился, – так ты фаталист, что ли? Знаешь, что это такое?

– Знаю, не беспокойся, – усмехнулся Тюря, – или ты думаешь, что я просто тупой урка и кроме блатной фени, ничего не слышал?

– Ну, так-то я, конечно, не думаю…

– Вот именно. Но уж так вышло, что я стал уркой. И теперь обратного пути нет. Так что живу я по понятиям и против них не выступаю. Не то что ты.

– Это, значит, вроде военного, как я понимаю, – кивнул Знахарь. – Пошел, значит, человек сдуру да смолоду в военное училище, присягу принял и трубит двадцать пять лет. Службу свою ненавидит, а куда деться – за базар-то отвечать надо, да и начальники в строгости держат. Так?

– Так, – согласился Тюря, – именно так.

– Хорошо, – сказал Знахарь, – тебе уже шестьдесят скоро, менять рельсы поздновато, но этот-то пацан – ему же еще и двадцати нету! Зачем же его уродовать, зачем его в блатные тянуть?

– Незачем, – опять согласился Тюря, – да ведь никто его и не тянет, сам пришел, сам хочет, вот ведь какое дело, понимаешь?

– Ага, а ты, значит, ветеран кандальный, с радостью его принимаешь, рассказываешь ему про романтику воровскую, по головке гладишь, понятиям этим поганым учишь… Так получается?

В проходе показался Жучок, который осторожно нес полную кружку кипятка. Поставив ее на тумбочку, он мухой заскочил на третий ярус и затих там.

– Спасибо, – негромко поблагодарил его Тюря.

– Всегда пожалуйста, – донеслось сверху.

Тюря усмехнулся и сказал:

– Видишь, какой вежливый юноша?

– Вижу, – ответил Знахарь. – Ну что, давай кофе пить?

– Давай, – сказал Тюря и сел.

Они разлили кипяток по кружкам, насыпали в него гранулированный кофе, добавили сахару и несколько минут молчали, с удовольствием потягивая горячий ароматный напиток. Отпив примерно половину, Знахарь поставил кружку на тумбочку и достал сигареты. Тюря сделал то же самое.

Закурив, зэки посмотрели друг на друга, и Тюря спросил:

– Так на чем мы остановились?

– А на том, – ответил Знахарь, – что ты молодых хоть и не тянешь в урки, но если они сами приходят, ты их и не гонишь. А должен бы, раз знаешь, что это за жизнь такая собачья.

– Ага, – кивнул Тюря, – понятно.

Он выпустил дым в проход и, посмотрев на Знахаря, спросил:

– Ну а сам-то ты что по поводу всего этого думаешь?

Знахарь ответил не сразу.

Ему, конечно, было что сказать, но излагать это здесь, на нарах…

Он понимал, что Тюря с удовольствием поддержит беседу на любую тему, хоть о влиянии марксизма-ленинизма на рост поголовья мериносов в Новой Зеландии. И о взглядах его, Знахаря, на криминалитет и его неприглядное место в истории человечества он побазарит с удовольствием. Возможно, он даже будет соглашаться со Знахарем, осуждая воровскую идеологию и сокрушаясь по поводу того, что когда-то сам встал на эту топкую дорожку…

Но завтра, в разговоре с другим человеком, он с такой же заинтересованностью и увлечением будет говорить о том, что понятия – это самый верный регулятор человеческих отношений, и те, кто живет не по понятиям, – козлы и уроды.

Знахарь хмыкнул и спросил:

– Слушай, Тюря, а скажи-ка мне: что такое «петух»?

Тюря заржал и, откинувшись на койку, ответил:

– Ну ты даешь! Ты что, сам не знаешь, что ли?

– Нет, ты мне ответь, – не отставал Знахарь, – скажи мне, пожалуйста, – видишь, какой я вежливый, – что такое «петух»?

Тюря, все еще крутя головой и усмехаясь, ответил:

– Ну, если ты просишь… Петух – это опущенный, которого в шоколадное пятнышко тянут. Нормально?

– Нормально. А что такое «козел»?

– Это посложнее. Козел – это… ну… Дурак, мудак, болван… Козел, в общем!

– Понятно.

Знахарь затушил окурок, сделал глоток кофе и, внимательно посмотрев на Тюрю, сказал:

– А теперь послушай, что я тебе скажу.

Тюря, заинтригованный его серьезным взглядом, ответил:

– Ну-ну, давай, интересно…

– А скажу я тебе вот что. Петух – это большая красивая птица. Ростом бывает и под метр. Ходит важно и неторопливо. У нее большие красные когтистые лапы, строгий огненный глаз и большой радужный хвост. На голове – гребень, а под клювом, который тоже бывает будь здоров – еще один как бы гребень, а то и два. Крылья небольшие, так что летать не может. И вообще – птиц, которые петухами называются, очень много. Все они разные, и большинство – красивые. И ты это знал, но давно забыл.

Знахарь взглянул на Тюрю, которого озадачил такой неожиданный подход к простому и знакомому понятию, и продолжил:

– Это было про петуха. Теперь про козла. Представь себе… Называется – козел винторогий. Такой здоровенный зверюга, весом килограммов под восемьдесят, рога у него, как штопор, завинченные, и, между прочим, около метра в длину. Так что если ты перед ним пальцы гнуть будешь, он тебе этими рогами так приложит, что у тебя уши отвалятся.

Сбоку послышался сдержанный смех.

Знахарь оглянулся и увидел беспредельщика Ганса, стоящего в проходе и окруженного своими приспешниками. Вся компания с интересом слушала рассуждения Знахаря, который даже не заметил, что у изголовья его койки снова появился безмолвный страж.

– Так вот, – продолжал Знахарь, – бородища у него, что у твоего протодьякона, голову он держит высоко и гордо, и стоит, между прочим, на самом краешке над такой пропастью, что любой из присутствующих, если бы там оказался, тут же навалил бы от ужаса в штаны. Будь уверен. Вот тебе и козел.

– Я бы не навалил, – раздался чей-то голос из соседнего прохода, – я верхолазом работал.

– Вот тебя за твою квалификацию и посадили, когда ты на четырнадцатом этаже альпинизмом занимался, – ответил ему другой голос.

Раздался общий смех.

Знахарь огляделся и увидел, что его с Тюрей разговор давно уже слушает большинство из находившихся в камере людей.

И снова Знахарь видел обращенные к нему лица, и снова на них были совершенно разные выражения и отражения совершенно разных мыслей.

Одни смотрели на него с симпатией и надеждой на то, что именно он станет справедливым и сильным вожаком, который не будет искать повода унизить или уничтожить кого-то, следуя туманным и неясным понятиям, направленным в основном именно на то, чтобы унизить и поработить.

Другие – со сдержанным неодобрением и многообещающим намеком на неминуемую ответственность за крамольные базары. И, конечно же, по тем самым понятиям.

А остальные… Просто с тупым любопытством. Как бараны из-за загородки следят за непонятными делами людей. Им было все равно.

Знахарь вздохнул, и, снова повернувшись к Тюре, сказал:

– Ты хоть сам понимаешь, что происходит? Вы извратили все, что могли. Вы испоганили те самые понятия, которые хоть как-то регулировали взаимоотношения между нами. То есть – между урками, уголовниками, ну, в общем, между плохими ребятами. И не важно, почему каждый из нас стал таким, совершенно не важно. Теперь это так, и все дела. И этому, между прочим, весьма поспособствовали, кроме всего остального, разные увлекательные книжки. Вот, например, скажи мне: Робин Гуд со своими ребятами – хорошие парни?

– Конечно, хорошие, – уверенно подтвердил Тюря.

– Ладно. А видел по телевизору любительские съемки про то, как чеченские боевики в лесу лагерем стоят?

– Видел.

– А эти ребята – они как, хорошие?

– Кто, чечены? – возмутился Тюря. – Да их, пидаров, на деревьях за яйца развесить надо. А их Чечню заасфальтировать, чтобы там даже крысе жить негде было.

Вокруг раздался одобрительный ропот.

– Понятно, – сказал Знахарь. – А тебе не приходило в голову, что между лесными разбойничками Робин Гуда и воинами Хаттаба, тусующимися в горных лесах, по большому счету, нет никакой разницы?

Тюря открыл было рот, потом закрыл его, потом почесал затылок и наконец сказал:

– Не, Знахарь, что-то ты уж больно загнул. Ну как же, ведь Робин Гуд за справедливость был…

– За справедливость, говоришь? – Знахарь посмотрел на Тюрю и вдруг потерял желание продолжать этот на первый взгляд интересный, но очевидно бесплодный разговор.

– Ладно, хрен с ним, с Робин Гудом этим. Пропади он пропадом. Спокойной ночи, – сказал Знахарь и опрокинулся на койку, бесцеремонно повернувшись к публике задом.

* * *

Тюремный двор не место для концертов.

Но когда очень хочется, можно сделать многое.

Можно заставить слона танцевать на арене с бантиком на шее, можно сделать из мужчины подобие женщины, отрезав одно и пришив другое, можно повернуть реки вспять, а можно за восемь часов построить во дворе «Крестов» огромную конструкцию, включающую в себя сцену, порталы, фермы для светотехники и многое другое.

Двадцать два монтировщика, которые пахали, как Стаханов в приступе белой горячки, создали из металлических труб, уголков и сложных узловых элементов умопомрачительный решетчатый дворец, а другие специалисты навесили на его ажурные переплетения сотни три разнокалиберных прожекторов и светильников. В это время по краям сцены, уже застланной толстыми фанерными щитами, были возведены две зловещие башни, состоявшие из множества черных ящиков. В передних стенках ящиков были отверстия, в которых виднелись громкоговорители устрашающих размеров, а на самом верху этих мрачных нагромождений красовались черные металлические рупоры, направленные в сторону публики и наводившие на мысль о трубах Страшного Суда.

Затворов, войдя во двор, посмотрел на это сооружение, ужаснулся и отправился к себе в кабинет выпить коньячку, чтобы успокоить нервы, а заодно и уничтожить видеозаписи, на которых был запечатлен момент получения им взятки от организаторов концерта. Вчера, когда в кабинет Затворова почтительно привели сытого и гладкого артдиректора готовящегося мероприятия, старый вертухай машинально нажал на нужную кнопочку и три камеры начали добросовестно запечатлевать все, что происходило. И теперь было необходимо эти записи уничтожить, потому что хоть Бог и бережет береженого, но сортировать компромат приходится все-таки самому.

Войдя в кабинет, Затворов подошел к стенному шкафу, открыл его и достал бутылку армянского коньяка двадцатилетней выдержки. Налив рюмочку, он поставил бутылку на место, закрыл шкаф и уже поднес коньяк к губам…

В это время во дворе тюрьмы раздался дикий визг, будто сразу тысяча автомобилей затормозила юзом, потом прозвучал оглушительный электрический щелчок, а после этого чудовищный голос спокойно произнес:

– Раз, два, три. Раз, два, три. Проверка.

Таким голосом мог бы говорить великан, с любопытством наклонившийся над «Крестами» и думающий о том, растоптать этот игрушечные домики сразу или погодить немного.

Затворов облился коньяком и замер.

Его истерзанное страхом и жадностью сердце забилось, как лягушка, пойманная цаплей, и он выронил рюмку, с тихим звоном и плеском разбившуюся у его ног. В глазах потемнело, ноги стали холодными и словно сделанными из мягкой глины, а руки задрожали и ослабли.

С трудом опираясь на стол, он добрел до кресла, повалился в него и нажал на кнопку вызова заместителя. Обычно тот сразу же появлялся в дверях и на его лице было привычное выражение полуфамильярной сутенерской почтительности, но на этот раз за дверью была тишина и никто не приходил.

Старый вертухай снова нажал на кнопку, но тут наконец с досадой обнаружил, что ошибся и вместо кнопки вызова заместителя нажал на кнопку записи. И теперь нужно будет стирать не только сцену получения взятки от вальяжного концертного жулика, но и совершенно неуместную картину сердечного приступа, настигшего уважаемого начальника тюрьмы на рабочем месте.

В глазах Затворова темнело все больше и больше, и он начал беспокоиться. Так сильно его еще не прихватывало. Понятное дело, при такой нервной работе сердчишко может и закапризничать, и это случалось уже несколько раз, но сегодня происходило что-то особенное.

Черный занавес неумолимо опускался на окружавший Затворова мир, и ему стало страшно. Он вдруг подумал, что умирает, что настал его конец, и тут, будто подтверждая это, громовой голос во дворе торжествующе произнес:

– Такк. Такк. Прравильно. Такк. Соссисска.

Ужас охватил Затворова.

В школе, когда он был маленьким и толстеньким, ребята да и девчонки называли его сосиской. Тогда он страшно обижался и выдумывал изощренные способы мести, а в эту секунду вдруг понял, что именно с того времени его жизненная тропинка стала извилистой и темной и постепенно увела в страну, где вместо солнца в сером небе светит тусклая запыленная лампочка.

Затворов попытался вдохнуть полной грудью, но из этого ничего не вышло. Мало того, его грудная клетка даже не пошевелилась. В голове тюремщика вдруг пронеслась нелепая мысль о том, что опытные ныряльщики могут задерживать дыхание на несколько минут. Он посмотрел на висевшие напротив его стола большие настенные часы. Было ровно шесть, секунда в секунду.

Тонкая секундная стрелка скачком отделилась от минутной, затем еще один скачок, еще один, еще… Затворов завороженно следил за ней и постепенно начал понимать, что это последние секунды его жизни. Он слышал о том, что перед смертью человек вихрем проносится по радужной ленте своей жизни, успевая пролистать все ее события, но этого почему-то не происходило.

Был безмолвный казенный кабинет, пропитанный гнойным страхом, слепой разрушительной ненавистью и ложью, ложью, ложью… Были мертвые часы, имитирующие жизнь судорожными щелчками секундной стрелки, был унылый зернистый полумрак, неумолимо сгущавшийся в глазах Затворова, а кроме этого, во всем мире не было ничего.

Затворов вспомнил, что хотел уничтожить видеозапись и из последних сил снова потянулся к нужной кнопке. Но в этот момент изображение в его глазах свернулось в ослепительную точку, как на экране только что выключенного старого телевизора, и эта точка быстро угасла.

Начальник тюрьмы Василий Тимофеевич Затворов умер.

Но последним судорожным движением он успел-таки нажать на кнопку, и через несколько секунд дверь распахнулась и на пороге появился расторопный заместитель.

Увидев своего начальника, навалившегося грудью на стол и уставившегося неподвижным полуоткрытым глазом неизвестно куда, заместитель оглянулся, осторожно закрыл дверь и на цыпочках приблизился к столу. Постояв в неподвижности около минуты, он убедился в том, что Затворов не дышит, затем так же на цыпочках подбежал к двери, открыл ее и долго прислушивался.

Убедившись, что там все спокойно, он плотно закрыл дверь и, шагая уже смело, не таясь, подошел к столу, обогнул его и небрежно отпихнул коленом дорогое директорское кресло на колесиках, в котором сидел труп Затворова, загораживавший правую тумбу стола.

Скрипнув колесиками, кресло слегка отъехало, и этого вполне хватило для того, чтобы капитан Белянчиков смог открыть дверцу тумбы. Он прекрасно знал, где что лежит, поэтому сразу же выдвинул нижний ящик и увидел в нем цветастый полиэтиленовый мешок, туго свернутый в небольшой пакет. Вытащив его, он аккуратно задвинул ящик на место и закрыл дверцу.

Потом он подкатил кресло к тумбе так, чтобы правое колено мертвого Затворова прижималось к закрытой дверце, придирчиво оглядел общую картину, кивнул сам себе и вышел из кабинета, хлопнув дверью.

Такая уверенность в обнаружении денег объяснялась тем, что со вчерашнего дня, после визита жирного концертного дельца, Затворов ничего не выносил из кабинета. А это значило, что деньги, а не быть их не могло, все еще там. Все просто.

Пройдя по безмолвному коридору, Белянчиков зашел в сортир и заперся там. Развернув пакет, он увидел перетянутые тонкими цветными резинками пачки долларов. Их было ровно десять.

Держа деньги в руках, Белянчиков прислонился спиной и затылком к холодной кафельной стене и закрыл глаза.

Сто тысяч долларов.

Он попытался не поверить себе, но реальность, усмехаясь, говорила ему: не дури, все так и есть! Ты выиграл, не играя. Не веришь? Посмотри на деньги.

Он открыл глаза и, опустив голову, посмотрел.

Да.

Все так и есть.

И вот только тут он позволил себе представить, что будет дальше.

Жену с ее тупой дочкой от первого брака – на хуй!

Сраную квартиру с веревками, на которых постоянно сохли какие-то тряпки, в которой они жили, как три зэка в одной камере, – на хуй!

Работу в тюрьме – на хуй!

А вместо этого…

Сто тысяч долларов. Этого хватит на все.

На новую квартиру, на другую женщину, которую он, наученный горьким опытом, ни за что не пропишет к себе…

Этого хватит на все. И даже на домик в Новгородской губернии, где можно будет спокойно разводить живность, которую Белянчиков любил гораздо больше людей.

Белянчиков снова завернул деньги в пакет, зачем-то спустил воду в унитазе и отправился в приемную. Там он спрятал пакет в книжный шкаф, набитый служебными изданиями, посмотрел на себя в зеркало, сел за стол и снял телефонную трубку.

Если бы он мог, то просто испарился бы отсюда, но обстоятельства, которые частенько управляют людьми железной рукой, вынуждали его позвонить в соответствующее место и сообщить о неожиданной смерти подполковника внутренних войск Василия Тимофеевича Затворова.

Сам Затворов, точнее, его труп сидел в этот момент за своим рабочим столом, и три видеокамеры продолжали равнодушно писать неподвижную тишину в комнате. Так же равнодушно они несколько минут назад запечатлели сомнительные действия капитана Белянчикова.

Но он об этом пока не знал.

* * *

Знахарь стоял перед самой сценой, на которой музыканты группы «Пилорама», прикинутые в лагерные клифты и кепари, под оглушительный аккомпанемент пели о том, что:

«… А мне шконка милей, чем перина, И пахан как суровый отец…»

Задник сцены изображал из себя фрагмент зоны с оградой из колючей проволоки и двумя вышками по углам. На вышках были установлены прожекторы, и их яркие лучи метались по сцене, временами выскакивая на разношерстную публику, столпившуюся во дворе тюрьмы.

Зэки, заполнившие двор, были в восторге.

Близился момент, которого Знахарь ждал уже больше часа.

Концерт был на исходе, и скоро должна была начаться вакханалия звука, света и дыма, которая и нужна была Знахарю для выполнения его плана.

Он бросил взгляд на сцену и уже, наверное, в сотый раз прикинул расстояние до огромной колонки, на которой широким цветным скотчем было коряво выклеено крупное слово «Fuck». До сцены было около двух метров, а высотой она была примерно по грудь, так что вскочить на нее и пробежать несколько метров до нужного места не представляло никакого труда.

Между Знахарем и колонкой торчал рослый охранник из числа службы безопасности «Пилорамы». Он был в черном костюме и черных очках и жевал резинку. На его лице не выражалось ничего, и он смотрел поверх прыгавших в такт музыке зэков с выражением верблюда, глядящего в пустыню.

Наконец музыка загрохотала совсем уж оглушительно, и из колонок понесся повторяющийся припев:

«… В натуре, в натуре, К любой козырной шкуре Приду и лягу на кровать, Век воли не видать!»

Для Знахаря это было сигналом. Он подобрался и напряг мускулы. Сейчас.

И тут, одновременно с лихим музыкальным акцентом, сильно стегнувшим по ушам, из незаметных до этого коробок, стоявших по самому краю сцены, повалил густой белый дым, который сразу же растекся по сцене и начал тяжело сваливаться вниз туда, где толпились зрители.

Холодный, слабо пахнущий камфарой туман быстро поднялся до уровня колен, затем до пояса, и, когда белая колышущаяся пелена накрыла первые ряды, Знахарь рванулся вперед, но, не рассчитав расстояния, больно ударился грудью о край сцены. Упершись в него руками, он приготовился рвануться вверх, и тут почувствовал, как мощная рука охранника ухватила его сзади за штаны и легко забросила на фанерный настил. Не успев даже удивиться, Знахарь бросился к нужной колонке, и в это время из других коробок, тоже стоявших вдоль сцены, вверх ударили фонтаны разноцветных огней.

К оглушительной музыке и напористым воплям вокалистов добавился восхищенный рев уголовной публики, которая дружно повторяла понравившийся припев:

«… Приду и лягу на кровать, Век воли не видать!»

На сцене не было видно почти ничего.

С трудом разглядев в дыму и сыплющихся искрах надпись «Fuck», Знахарь подскочил к колонке, неожиданно оказавшейся почти с него ростом, и, ухватившись за нужную скобу, повернул ее и дернул.

Стенка колонки открылась, как платяной шкаф.

На двух стальных кронштейнах перед Знахарем висело устрашающее устройство, отдаленно напоминавшее акваланг, но с торчащими в стороны и вниз сверкающими ручками, как у мотоцикла, и с двумя расположенными чуть выше и шире соплами, тоже направленными вниз.

На устройстве было множество надписей, но Знахарь успел разглядеть только две самые крупные: «Jet pack» и «U. S. Army»

Сорвав с кронштейнов тяжеленный реактивный ранец, а это, если верить надписи, был именно он, Знахарь выругался, чуть не уронив его, и стал напяливать на себя ремни.

– Так, – бормотал он, разбираясь с застежками, – этот сюда, этот туда, как бы яйца не защемить!

Вокруг него в ослепительных вспышках фейерверка и грохоте петард диким вихрем неслось:

«… Приду и лягу на кровать, Век воли не видать!»

Зэки ликовали.

Наконец ранец был надет, ремни затянуты, и Знахарь взялся обеими руками за торчавшие на уровне его плеч мотоциклетные ручки.

Откинув большим пальцем красную пластину на левой ручке, он нажал на оказавшуюся под ней кнопку, и тут же справа и слева от него появились два бесшумно бьющих вниз прозрачных голубоватых факела.

Знахарь посмотрел наверх, где сквозь вспышки фейерверка и дым виднелась вечерняя синева небес, мысленно благословил самого себя и осторожно повернул правую ручку, успев подумать, что все совсем просто. Как на мотоцикле.

Сквозь оглушительный шум концерта прорезался тонкий свист, и Знахарь почувствовал, что его потянуло вверх. Тогда он плотно, как и было сказано в инструкции, сжал выпрямленные ноги и поддал газку. Свист усилился, и ощущение того, что его поднимают на тросе, стало совершенно убедительным. Почувствовав, что ноги оторвались от сцены, Знахарь сжал зубы и крутанул ручку до отказа. В уши воткнулись две острые иглы, и Знахаря рвануло вверх так, что нижние ремни больно врезались в промежность.

Окружавшие Знахаря грохот, дым и сверкание фейерверка мгновенно провалились вниз, и он неожиданно увидел вокруг себя чистый купол синего неба без единого облачка и неяркое низкое солнце на западе.

Посмотрев вниз, он увидел, что быстро удаляется от земли и от игрушечных коробочек «Крестов», во дворе которых бурлил дым, сверкали вспышки праздничных огней и гремела удалая музыка.

Замедлив подъем, Знахарь быстро огляделся и поразился тому, насколько огромен и прекрасен город, закругленно уходивший к горизонту и растворявшийся там в туманной дымке. Несмотря на то, что ситуация совершенно не подходила для того, чтобы любоваться открывшимся видом, Знахарь успел подумать о том, что никакие НьюЙорки и Гамбурги и рядом не стояли с городом на Неве.

Вдалеке, у Стрелки Васильевского Острова, были видны бешено носившиеся по кругу игрушечные катера. Там проходил чемпионат Европы по «Формуле-1» на воде. Точно такой же скутер медленно кружил внизу, на самой середине Невы, прямо напротив «Крестов». На этой «Формуле» не было номера, зато четко виднелась крупная латинская буква «N».

Качнув рукоятками управления, Знахарь направил рективный ранец в сторону «Формулы» и почувствовал, как невидимый подъемный кран понес его туда. Медленно опускаясь, Знахарь в то же время приближался к «Формуле», которая двигалась ему навстречу.

Когда до поверхности воды осталось метра три, Знахарь отпустил ручки и сильно ударил по клавише главной застежки, находившейся у него на животе. Ремни мгновенно отстегнулись, и Знахарь, подняв фонтан брызг, упал в холодную воду.

Освобожденный от груза ранец резко рванулся вверх, описал в воздухе сложную петлю и рухнул в Неву метрах в ста от Знахаря.

«Формула», водителя которой не было видно за темными стеклами кокпита, описала вокруг Знахаря круг, и через несколько секунд Знахарь уже держался за мокрый кнехт. Взобравшись на поплавок, он встал позади кокпита, крепко взялся за какую-то блестящую никелированную ручку и постучал рукой по крыше.

Мотор гоночной кометы тонко взвыл, и «Формула» стала быстро удаляться от места событий.

Оглянувшись, Знахарь увидел, как над «Крестами» все еще расцветали искрящиеся букеты фейерверка, легкий ветерок относил в сторону дым, и услышал быстро затихающий разухабистый припев:

«… Приду и лягу на кровать, Век воли не видать!»

Проскочив под Литейным мостом на скорости около ста километров в час, «Формула» описала плавную дугу и, скользнув вдоль высокого серого борта неподвижной «Авроры», направилась в сторону Финского залива.

Когда она пролетала под мостом Свободы, стоявшие на нем люди стали улыбаться и приветственно махать Знахарю руками, думая, что он участник водного шоу.

Знахарь улыбнулся, щурясь от встречного ветра, и помахал им в ответ.

Мост мелькнул над его головой, оглушив на секунду отраженным звуком мощного мотора, и над головой Знахаря снова открылось синее небо.

Впереди были свобода и неизвестность.