Текст книги "Пленница"

Автор книги: Б. Седов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 20 страниц) [доступный отрывок для чтения: 8 страниц]

Тамара плечом резко врезалась в дверь и с кочергой наперевес выскочила в предбанник.

Пусто!

Она выглянула на улицу.

Тишина! Лишь в траве надрывались многочисленные кузнечики.

«Кино уже, наверное, закончилось и началась дискотека, – грустно подумала Тамара. – Интересно, чем после дискотеки будет заниматься Кирилл?»

Она вернулась в баню и принялась одеваться.

Натянув трусики и завязав поясок на халате, Тамара почувствовала себя гораздо увереннее. И все же в дом прокралась со всей осторожностью, испуганно замирая при каждом скрипе рассохшихся половиц. Прислушалась: из комнаты, которую отвели дяде Игнату, ни звука. Удовлетворенно хмыкнула, прихватила ведерко с водой и поднялась к себе. Смотала одну из растянутых на чердаке бельевых веревок, пристроила ведро на верхней ступеньке. А уже через десять минут поперек лестницы была установлена настолько хитрая растяжка, что миновать ее не смогла бы и кошка.

Она разделась, залезла в постель и открыла на первой странице «Цивилизацию статуса» Шекли. В романе, который четыре недели назад она собиралась проглотить за два вечера, до сих пор так и не было прочитано ни единой строки.

Ее разбудил оглушительный грохот!

Она подскочила, приняла сидячее положение и, первые мгновения ничего не соображая со сна, испуганно уставилась на дверь, за которой совсем по-мужски, матом, ругалась почтенная Анна Ивановна.

Тамара мгновенно вспомнила всё, что произошло накануне: озабоченный дядюшка; ковш с кипятком; раскаленная кочерга… хитрая растяжка на лестнице с сюрпризом в виде ведерка с водой на верхней ступеньке.

Тамара растерянно замерла на кровати. И так и сидела до тех пор, пока в комнате не появилась Анна Ивановна. Волосы мокрые, злые карие глазки мечут молнии – всё понятно без слов.

– Тамара, ты спишь?

– Нет, тетя Нюра. – Она испуганно сжалась: опять неприятности!

– Тогда объясни мне, пожалуйста, что это ты учудила на лестнице? – Анна Ивановна подошла вплотную к кровати. Сказать, что она вне себя, было, в общем-то, не сказать ничего. – Что это за озорство с ведром и веревкой? На кого ты поставила этот капкан?

«Рассказать ей о том, как вчера в баню вломился дядя Игнат? Не рассказывать? Но ведь вчера я была твердо намерена рассказать. К тому же, если промолчу, дядюшка когда-нибудь улучит момент, чтобы повторить свои приставания. Да, решено! Рассказываю! Все, как на духу!»

– Я поставила этот капкан на дядю Игната. Боялась, как бы он ночью не проник ко мне в комнату.

– К тебе в комнату?!! Дядя Игнат?!! – Анна Ивановна вылупила глаза. – С чего ты взяла, что дядя Игнат должен проникать к тебе в комнату?

– Так же, как вчера вечером проник в баню, когда я там мылась. Вернее, стирала.

– Ты что, серьезно?!! Не шутишь?!!

– Я так никогда не шучу.

– И чего ему было надо? – хозяйка опустилась на кровать рядом с Тамарой.

«Что, разве не ясно, чего он хотел? Да ясно как день! Могла бы и не задавать глупых вопросов».

– Он сказал, что пришел потереть мне спину. Потом разделся в предбаннике. Но за это время я успела надеть футболку, которую принесла постирать. Когда он снова вошел в парную, уже раздетый…

– Совсем?!!

– Нет, в плавках, – улыбнулась Тамара, вспоминая фигуру субтильного дядюшки. – Он зашел в парную, начал размахивать веником и грозиться, что, если я не сниму футболку и не позволю ему себя вымыть, он отхлещет меня по лицу.

– А ты?

– Мне ничего не оставалось, как ошпарить его кипятком. Только тогда он оставил меня в покое.

– Да-а-а, дела… – покачала головой Анна Ивановна. – А ведь он, действительно, утром выглядел нездоровым. Поднялся чуть свет, отказался позавтракать и сразу же начал собираться в дорогу.

– Не в дорогу, а в Неблочи. В больницу.

– Но, дочка, ведь такие ожоги могут быть очень опасны. Смертельно опасны!

– Я об этом не думала. Я испугалась. Он мог меня изнасиловать.

– Да-а-а… – Анна Ивановна ласково погладила Тамару по голове. – А раньше он к тебе приставал?

– Это впервые.

– Я сегодня же напишу обо всем Свете. – Тетя Нюра решительно поднялась с кровати.

– Не надо ничего писать, тетя Нюра. Лучше расскажите ей, когда они с дядей Игнатом приедут сюда через пару недель.

– Дочка, – Анна Ивановна уже отворила дверь, собралась выходить из комнаты, но замерла на пороге, обернулась: – А ты уверена, что все было действительно так, как ты сейчас мне изобразила? Может, у дяди и в мыслях не было тебя изнасиловать?

– Может. Но он совершенно конкретно потребовал, чтобы я разделась, кричал на меня, тряс веником перед носом.

– Каков негодяй, – сокрушенно вздохнула Анна Ивановна. – А ведь казался таким серьезным, обеспокоенным твоим воспитанием…

– Кстати, о воспитании, – перебила Тамара. – Он потребовал, чтобы я приходила домой в девять часов, чтобы помогала вам по хозяйству, чтобы ходила в лес и собирала эти дурацкие ягоды только затем, чтобы потом в бане предложить мне сделку. Мол, он снимет запрет на походы в ДК в обмен на то, что я все же разденусь и позволю ему себя вымыть.

– Что, так и сказал?!!

– Приблизительно так. Тетя Нюра, вы ведь не будете следить за тем, чтобы я исполняла всю ту чепуху, что он вчера наболтал? Можно мне опять ходить в клуб?

– Не знаю, – покачала головой Анна Ивановна. – Потерпи немного. Я скажу тебе вечером. А пока мне надо немного подумать.

Глава 4
КОРРИДА ПО-ЦЫГАНСКИ

Герда. Июль 1997 г. (продолжение)

Цыганок у нас набралось бы, наверное, на целый табор. Всех возрастов, всех мастей их было человек пятнадцатъ-семнадцать. Держались они особняком, и я не завидовала тем, кому довелось жить рядом сними. Сплоченные, наглые, они получали обильный грев с воли, барыжничали разбодяженной ханкой и не признавали никаких законов, кроме того, что царил внутри их семьи. Не случалось, пожалуй, ни дня, чтобы эти бабы не доставили кому-нибудь геморроев. На власть в зоне они не претендовали, но и с Распиской их центровые, Нина и Зара, общались чуть ли не свысока. И это терпели – цыганьё к знаменателю не привести.

Итак, ни дня без наезда на какую-нибудь зачмыренную наркошу или синячку – этого порядка цыганки придерживались весьма пунктуально. При этом объектами их интереса, как правило, были фуфлыжницы, не удержавшиеся от того, чтобы не взять в долг у проклятых барыг чек герыча или флакон денатуры. Далее им было уже с цыганского счетчика, который включался на следующий день, не соскочить.

Другое дело – те, кто не имел с табором никаких отношений. Они не замечали цыганок, цыганки не обращали внимания на них. За редким исключением.

Вот одно из таких исключений и случилось тогда, два года назад, в душевой. С Дианой.

Словно сама судьба предоставила мне возможность оказать этой девчонке услугу, и мы в одночасье стали близкими подругами.

В тот день у меня порвался мешок, и при каждом ударе из шва начинал пылить по шарашке мелкий песок. Тренировку пришлось прекращать раньше срока.

– Сможешь поправить? – показала я свой израненный спортивный снаряд Галине – бабе, которая его сделала.

– Зашью. Только завтра. Возьму на швейке грубые нитки. Сейчас нет ничего под рукой.

– Завтра так завтра, – не особо расстроилась я предстоящему выходному и, прихватив полотенце и мыло, отправилась в душ, который находился в соседнем бараке. Смывать трудовой – вернее, спортивный – пот и остывать под холодной водичкой. «Потом чифирну и пойду смотреть телевизор», – планировала я.

А в душевой, а точнее, в раздевалке, как только туда вошла, я прямо с порога вписалась в нешуточную ссору.

В центре этой разборки находилась Диана. Обнаженная, будто Ева. А вокруг нее штук восемь неопрятных полураздетых цыганок. Цыганки размахивали граблями и дружно галдели, словно на птичьем базаре. Разобрать, что базланят эти убоищи, не представлялось возможным – попробуй-ка разбери, когда все разом и во все свои луженые глотки! Отчетливо слышались «шалава» и «ковырялка». Скажи кто мне такое, и я не раздумывала бы, гасить или не гасить. Но Диана только, прищурившись, обводила дикарок презрительным взглядом и молчала. И сохраняла полнейшее хладнокровие.

«Чего они тут не поделили? – подумала я, присаживаясь в уголке на скамеечку. – Впрочем, с этими шкурами проще простого не поделить всё, что угодно».

Мне было достаточно сказать лишь пару слов, чтобы все успокоилось. Против меня цыганье не поперло бы. Со мной считались. Но я не спешила – интересно было понаблюдать, как Диана поведет себя дальше.

Повела себя она более чем достойно. Пока хипеж сводился только к базару, не отвечала ни движением, ни словом. Но стоило одной из цыганок попытаться схватить ее за плечо…

Диана перехватила протянутую к ней клешню и резко вывернула цыганке запястье так, что та, взвизгнув от боли, с размаху уткнулась рожей в пол. А Диана, не выпуская руки поверженной противницы, эффектно изогнулась и, продемонстрировав идеальные координацию и растяжку, закатала пяткой в лобешник низкорослой толстухе.

«Коррида!!! – Я даже крякнула от удовольствия при виде подобной картины. – Профессионалка! Наконец-то у меня появится спарринг-партнер».

Диана тем временем завалила на пол еще двоих. Эх, будь у нее простор для маневра, мне не пришлось бы вмешиваться в эту шухму. Дина-Ди легко разобралась бы с черножопыми и без меня. Но в углу ей было не развернуться. А в ближнем бою против нескольких злобных противниц она была обречена. Ее опрокинули на пол. Клубок из нескольких тел придавил Дину сверху. Я вскочила. Дальше оставаться сторонней наблюдательницей я не могла и, как молотилка, думая только о том, чтобы каждый удар получился максимально хлестким и сильным, принялась обрабатывать цыганское шабло. Ногами… руками… куда попало…

Мое вмешательство для цыганок явилось полнейшей неожиданностью. Они видели, что я безучастно наблюдаю за их наездом на Дину, и не сомневались в том, что столь же безучастной я и останусь. И вдруг…

– Герда, ты что?!

Хрясть пяткой по челюсти! Заткнулась? Кто следующий? Толстуха с массивной, размера десятого, грудью. Ребром ладони по этому вымени! С разворотом на триста шестьдесят! С оттяжечкой! Минус еще одна. «Май-гири» кому-то по почкам! Крутанувшись, кому-то под ухо!

Диана уже на ногах. Кидается за самой молодой и проворной, устремившейся к выходу. Подсечка! Молодая-проворная гремит костями по плитке, которой выложен пол. А Диана уже, не церемонясь, сгребает в пятерню густые каштановые патлы, отводит цыганке башню назад и… рылом в метлахскую плитку! С размаху!!!

Я обвожу взглядом предбанник: кого еще?

Некого! Кто-то валяется, кто-то сидит, подняться на ноги никто не рискует – потухли, уродины! Жаль, что все так быстро закончилось.

– Та-а-ак, убоищи! Считайте, довыступались! – Я уперла взгляд в Зару. Она среди этой кодлы вроде как центровая, с ней и буду общаться. – Слушай сюда, овца шелудивая! Я сейчас иду в душ смывать погань, в которой о вас перемазалась. Как выйду, чтоб ни одной твоей мандавошки не было здесь и поблизости. Пол вымыт, все прибрано.

– Герда, ты зарываешься, – злобно скрипнула уцелевшими зубками Зара.

– И второе. Еще хоть один косяк в ее сторону… – Я кивнула на Диану. Из разбитой губы у нее по подбородку тянулась узенькая кровавая дорожка. – Или, тем паче, в мою. Так вот, еще хоть один косяк, прошмандовки, и я приду к вам в гости и разнесу к ебеням всю вашу малину.

– Вместе придем, – неожиданно подала голос Диана.

– Вместе так вместе. – Я подошла к полке, на которой меня дожидались мыло и полотенце, и, как ни в чем не бывало, стала раздеваться. – Ты поняла меня. Зара? Тогда делай все, что я сказала. Идем, Дина. Тебе надо умыться. – И я спокойно отправилась в душ.

– Ты уверена, что нас не застанут врасплох? – Диана зашла в душевую следом за мной и, даже не поежившись, встала под ледяную струю. – Подпишут своих, вооружатся ножами…

– Говоришь, ножами? – Я принялась намыливать волосы. – Хм… Прошлым летом, как только я здесь появилась, одна из этих каркуш решила пырнуть меня ножом…

– Ну и?

– Нож я отняла. И вычистила им у паскуды все зубы. Больше на меня не залупаются. Так что насчет продолжения можешь не пузыриться. Верняк! Кстати, с чего вы схлестнулись?

– Молодая, красивая. – вздохнула Диана. – Понятно?

– Понятно. Вот только они не учли, что ты можешь дать сдачи.

– Они не учли того, что за меня вдруг впишешься ты. Почему, Герда? Ты пошла бы так на этих цыган за любую?

– Нет, – призналась я. – Предоставила бы шухме идти своим чередом. Нельзя же быть здесь в каждой бочке затычкой. А в тебе поучаствовала сегодня… Честно скажу, – соврала я, – лишь потому, что мы внешне похожи, как сестры. Когда позавчера увидела тебя в первый раз, я была просто поражена.

– Я тоже, – усмехнулась Диана. – Не дашь мне мыло?

– Легко. А ты не против составлять мне компанию в тренировках?

– Легко, – смеясь, передразнила меня Диана. – В любой момент после работы.

На следующий день в локалке возле барака мы провели первую тренировку.

Через неделю я сделала небольшую рокировку в бараке, в результате которой Диана перебралась на освободившуюся шконку рядом со мной.

А через месяц Расписка, которую наконец отпустил радикулит, остановив меня во дворе, сказала:

– Гердочка, дочка. Я за тебя рада… ну, что ты все же смыкнуласъ с этой Дианой. Теперь тебе веселее. Смотрю я на нее и маракую: надежная баба, на нее можно вполне положиться. Надеюсь, не ошибаюсь.

И она не ошиблась, старая бандерша Расписка.

Тамара. 1991 г. Август

Толстуха и дядюшка могли быть довольны. Когда в середине августа они появились в Капранове, план по заготовке на зиму «даров леса» был выполнен на двести процентов: несколько банок черничного и малинового варенья, ведерко, доверху наполненное солеными волнушками, мешочек сушеных грибов. Впрочем, Тамара никогда не смогла бы собрать и десятой доли того, что собрала, если бы не Кирилл. Ежедневно он сопровождал ее в лес, мужественно ползал бок о бок с ней по черничнику, продирался через непроходимый малинник, оставлял за спиной километры мрачного ельника, собирая грибы. И это были не единственные подвиги, на которые сподобился Кирилл-царевич ради своей Тамары Прекрасной. Самое главное: когда родители фрекен Бок все-таки не решились пойти против дядюшкиного запрета на ночные гуляния и настояли на том, чтобы Тамара возвращалась домой в девять часов, Кирилл из солидарности отказался от походов в ДК. Теперь они вдвоем просиживали до утра на скамеечке возле крыльца.

Кирилл расстилал на деревянном настиле свою телогрейку, Тамара удобно устраивалась на ней, облокачивалась спиной о своего кавалера и начинала с нетерпением дожидаться момента, когда он прекратит трепать языком о развеселой жизни в Москве и примется ласкать губалш ей ухо и шею…

Кажется, ничего и не изменилось. И даже хорошо, что не надо было теперь отбывать два часа в видеосалоне, потом до седьмого пота колбаситься на дискотеке – эти мероприятия Тамару никогда не прельщали. Главное: она была рядом с Кириллом. И еще: условие, поставленное дядей Игнатом, было соблюдено – каждый вечер в девять часов его племянница пунктуально являлась домой. А чем она там занималась в дальнейшем, – какая, собственно, разница? Ведь дядя не оставлял указаний на этот счет.

Стараясь лишний раз не искушать судьбу, Тамара ограничилась подхалимской улыбочкой («Здрасте, Светлана Петровна. Удачно доехали?»), разве что не присела при этом в книксен, и поспешила убраться к себе на чердак. «Лучше пожертвовать сегодняшним днем, – решила она. – Добровольно отсидеть его в комнате с тем, чтобы вечером иметь повод выйти на улицу. («Я же сегодня еще не выходила на воздух. Неужели нельзя посидеть возле дома?») Вряд ли поможет, но все-таки какой-никакой шанс провести сегодняшнюю ночь на крыльце. Вот было бы классно провернуть это под самым носом у домоправительницы!»

Почти полтора часа Тамара проскучала у себя в комнатушке, напряженно вслушиваясь в шорохи и приглушенные голоса, доносившиеся снизу. Почти полтора часа… но вот ступеньки ведущей на чердак лестницы заскрипели, и в дверях нарисовалась слоновья туша домоправительницы.

– Мне надо с тобой серьезно поговорить. – Фрекен Бок выглядела совершенно убитой, и Тамара впервые отметила, что толстокожей домоправительнице, оказывается, тоже не всегда удается удерживать эмоции внутри себя. – Только что моя мама рассказала мне, где Игнат на самом деле обварил себе спину и грудь.

– «На самом деле»? – не смогла перебороть любопытства Тамара. – Интересно, а как он объяснил это вам?

Как ни странно, толстуха не стала из этого делать секрета.

– Сказал, что ошпарился в душе. – Она присела на краешек «кресла» и уткнулась потерянным взглядом в носки своих тапочек. – В Москве, в гостинице, из душа будто бы неожиданно хлынул крутой кипяток. Он говорил так убедительно, что я ему поверила, – вздохнула Светлана Петровна, и Тамаре стало ее немножечко жаль. – Даже настаивала, чтобы он подал в суд на эту гостиницу.

– Если бы он, и правда, обварился в Москве, то как бы мог после этого здесь, в деревне, париться в бане вместе с Петром Тимофеевичем?

– Про то, что они с отцом парились в бане, мне ничего не известно. Игнат сказал мне, что заезжал на сутки сюда, и я, дура такая, еще удивлялась, как он мог, с такими ожогами вести машину…

– Что, серьезные ожоги?

– Ему даже предлагали госпитализацию, шла речь о пересадке кожи, но обошлось. Хотя Игнат неделю не выходил из дома, а последнюю повязку снял только вчера…

– Вы уже побеседовали с ним?

– Он сейчас спит…

«По такому случаю могла бы и разбудить».

– …Впрочем, я все равно хотела сначала поговорить с тобой. Расскажи мне, пожалуйста, все с самого начала.

– Про баню?

– С того момента, как Игнат здесь появился.

– Я еще спала, когда он приехал. А когда проснулась, спал уже он. Потом он с полчаса ругал меня за все, что только смог накопать в моем поведении, не соответствующее каким-то там нормам…

– Не смей говорить так, Тамара, – не удержалась чтобы не одернуть ее Светлана Петровна. – Я в курсе, что говорил тебе дядя.

– Будете слушать дальше?

– Да.

А Тамара, подумав, что дядюшке сегодня не поздоровится, с удовольствием принялась смаковать подробности его гусарского наскока на баню, закончившегося позорным фиаско.

– А ведь ты запросто могла его убить, – негромко заметила толстуха, когда Тамара закончила. – Ты об этом подумала?

– Как бы не дать себя изнасиловать, вот о чем я тогда думала.

– Да, да, конечно, – пробормотала Светлана Петровна, и в комнате ненадолго воцарилась тишина. Пока ее не нарушила Тамара.

– Что будет дальше? – спросила она.

– А дальше негодяю не помешало бы дать хорошего пинка. – Домоправительница подняла взгляд на Тамару. Ее глаза сверкали от ярости. – Если б не ты, я так бы и сделала. Но не могу же я оставить тебя один на один с этим подонком. Ведь он либо все равно до тебя доберется, либо ему откажут в правах на опеку, и ты окажешься в интернате. На себя опекунство я перевести не могу – ведь я не только не родственница, я даже не была близкой знакомой твоей семьи. Так что пока тебе не исполнится шестнадцать, с этим выродком придется мириться. Но можешь не сомневаться, – многозначительно сжала увесистый кулак фрекен Бок, – к тебе он больше не прикоснется. Все будет нормально, девочка. – Светлана Петровна поднялась из «кресла». – Тамара, кому еще ты рассказала об этой истории, кроме Анны Ивановны?

– Никому.

– Хорошо, – сказала толстуха, и Тамара отметила, что она с облегчением перевела дух. – И никому никогда не рассказывай. Об этом знаем лишь ты, я, мои родители и этот подонок. Достаточно! Сейчас устрою ему веселенькую побудку! А ты посиди здесь. Нечего тебе слушать, как буду его разбирать.

И Светлана Петровна принялась осторожно спускаться по лестнице. А Тамара подумала, что сегодня впервые домоправительница вызвала у нее хоть небольшую симпатию. Возможно, потому, что ее, абсолютно убитую, было просто по-человечески жаль.

И она, стараясь не скрипеть ступеньками, принялась спускаться следом за домоправительницей. Подслушивать, как будет драть задницу дяде Игнату.

Разве можно было пропустить подобное?

Анна Ивановна с Петром Тимофеевичем уехали на телеге за сеном, Тамара, как была уверена фрекен Бок сидит в своей комнатушке, а потому домоправительница даже не думала о том, чтобы, устраивая выволочку дяде Игнату, хоть немного контролировать громкость. Все было слышно просто великолепно, и Тамара, затаившись за занавеской возле двери в дядину комнату, упивалась каждым доносившимся до нее толстухиным воплем.

– Похотливый мерзавец!!! – надрывалась Светлана Петровна. – Педофил!!! Вуайерист!!!

– Да ничего и не было, – безуспешно пытался оправдываться дядя Игнат. – Я просто боялся пускать ее в баню одну. Там котел с кипятком. Там печь…

– Почему ты мне наврал про душевую кабинку?!! Почему?!! Отвечай!!!

Дядюшка мялся.

– Отвечай, скотина!!!

Тамара за занавесочкой ликовала.

– Я просто хотел избежать кривотолков. Поверь мне Света, я и в мыслях не держал…

– И не грозился отхлестать ее веником?!!

– Какой веник? Первый раз слышу.

– Что, хочешь сказать, что не пытался спекулировать разрешением ходить по ночам в клуб?!!

– Какие спекуляции, Света? Не понимаю, о чем ты…

– Отлично понимаешь, подонок!!!

– Я просто забыл в предбаннике сигареты. Зашел за ними и оттуда спросил, как у Тамары дела не нуждается ли она в помощи… И вдруг дверь распахивается, выскакивает эта шалая стерва с ковшом и выплескивает мне на грудь кипяток.

– А одновременно и на спину? – тут же поймала Игната на вранье толстуха.

Но тот и не думал так просто сдаваться.

– Еще один ковш.

– Что, сбегала к котлу? Зачерпнула? Прибежала обратно? А ты стоял и ждал, когда тебя ошпарят повторно?

– Мне было больно, – захныкал дядюшка. – Ты даже не представляешь, какая это дикая боль! Я ничего в тот момент не соображал. А эта мелкая дрянь, действительно сбегала к котлу, набрала еще один ковш и выплеснула его мне на спину.

– Во что ты тогда был одет?

– В рубашку. И в джинсы.

– Та-а-ак! Через рубашку, я еще понимаю, можно было ошпарить тебе спину и брюхо. Но как через джинсы она ухитрилась так обварить тебе яйца? И откуда ей знать, что у тебя действительно красные плавки? Чего-то я здесь недопонимаю. – Дядя оказался прижатым к стене.

– Да чего здесь допонимать? – обреченно простонал он. – Неужели ты веришь этой паскуде?

– Да! Я ей верю! – торжественно продекламировала Светлана Петровна.

– Удавлю крысеныша!

«Еще хоть раз дернешься на меня, – подумала Тамара, – и я сварю тебе яйца вкрутую».

– Смотри, как бы самому не пришлось лезть в петлю! Ты просто решил оставить девчонку себе как наложницу. Так вот, имей в виду: не получится! Если произойдет еще что-то в этом духе, я от девки избавлюсь! А тебя сгною в тюрьме! Всё понял, мерзавец?

– Всё, – всхлипнул дядюшка. – Света, давай забудем про это. И не будем ругаться.

Дальше Тамара не слушала. Что-то ей подсказало, что скандал подошел к завершению – жаль, что так быстро. Она поспешила вернуться в свою комнатушку. Легла на кровать, положила перед собой раскрытую книжку и принялась еще раз прокручивать в голове подслушанный разговор:

«А все-таки классно домоправительница отдрючила этого идиота! Как ловко она подловила его на красных трусах! Сразу чувствуется училка! Любому следователю даст сто баллов вперед! А чего она там болтала про какое-то дело, которое дядюшка провернул так неуклюже? Что за дело? Что-нибудь по установлению надо мной опеки? А может, это связано с моим наследством, которое они надумали прикарманить? И как намерена фрекен Бок избавиться от меня, если произойдет еще что-то в этом духе? Убьет? Навряд ли. Какая бы она тварь ни была, но на такое она не способна. Отдаст в интернат? Вот на это похоже. И еще, почему дядюшка может попасть в тюрьму? Интере-е-есно! Надо бы разузнать обо всем этом побольше. А еще спросить у Кирилла, кто такая наложница.

Светлана Петровна, позволив себе на какое-то время расслабиться, даже вызвав у Тамары мимолетную вспышку симпатии, вскоре вновь стала самой собой – Толстой Задницей, властной и непримиримой. И, словно стремясь поскорее уничтожить в Тамаре проблеск добрых чувств к себе, включила изощренную фантазию по части запретов и с фанатичным энтузиазмом взялась за Тамару.

И получилось так: если раньше домоправительница лишь подавляла, то теперь она объявила девочке настоящий террор.

Впрочем, обо всем по порядку.

Тамара предчувствовала, что разгоряченная Светлана Петровна и свежеотдрюченный дядя Игнат только и ждут повода, чтобы, заключив перемирие, спустить пар и выплеснуть всю агрессию на нее. И, не рискуя попадаться им на глаза, она сидела у себя в комнатушке до тех пор, пока не услышала внизу голоса вернувшихся с покоса родителей фрекен Бок.

«Прибыло подкрепление, – обрадовалась Тамара и поспешила вниз, уверенная, что при стариках ни дядя, ни его слоноподобная половина слишком сильно наседать на нее не посмеют. – Можно выходить из укрытия».

– Тетя Нюра, – она приоткрыла дверь, заглянула на кухню. Толстуха с родителями, что-то оживленно обсуждая, втроем сидели за кухонным столиком. Тамара отметила, что дядюшки с ними нет. «Гасится, сволочь! – злорадно подумала она. – Наверное, тоже порой умеет испытывать стыд». – Теть Нюр, я к девчонкам. Ладно?

– Иди, – улыбнулась Анна Ивановна.

И тут же на это «Иди» наложился грозный окрик:

– Постой! Подойди сюда!

«Черт! – беззвучно процедила сквозь зубы Тамара и обреченно перешагнула через порог. – Тебе-то что надо? Сиди и жалуйся предкам на своего муженька-извращенца. А меня оставь в покое, хотя бы пока не вернусь в Ленинград».

– Да, Светлана Петровна. Я просто хочу пойти погулять.

– Но прежде объясни мне, что значит это фамильярное «теть Нюр»? Не Анна Ивановна, а «теть Нюр»? Какая она тебе тетя?

– Погоди, Света, – поспешила встать на защиту Тамары хозяйка. – Я сама попросила ее обращаться ко мне именно так. И, насколько я помню, в твоем присутствии, когда ты здесь была в прошлый раз. Ты на это не обращала внимания. А что изменилось сейчас?

«А то, – горько усмехнулась Тамара, – что она нагуляла аппетит за эти полтора месяца. Ей надо срочно кого-нибудь съесть! Ей нужна я! Потому, что лишь я могу утолить голод этой садистки!»

– Возможно, тогда я пропустила это мимо ушей, – не смутилась вмешательством матери домоправительница, – но сейчас я настаиваю на том, чтобы больше не было никаких «теть Нюр» и «дядь Петь». Никаких панибратских отношений со взрослыми. Объясни, почему ты сейчас, собираясь к подругам, поставила в известность… даже не попросила разрешения, а просто поставила в известность не меня, а Анну Ивановну? Потому, что она тебя балует? Потому, что она добренькая, в отличие от злой Светланы Петровны, и не будет возражать против твоих постоянных шатаний по улице?

– Я просто привыкла обращаться к теть… к Анне Ивановне, – поправилась Тамара. – А то, в какой форме я попросила разрешения отлучиться к соседям – разве есть разница?

– Вот так эта дерзкая сопля разговаривает со мной постоянно. – Домоправительница покачала лошадиной башкой. – Ты ей слово, она тебе десять. Никакого почтения, никакой благодарности. Одна только неприкрытая ненависть к тем, кто искренне хочет ей помочь… Любое проявление заботы этой девчонкой истолковывается только превратно.

– Про проявление заботы я уже слышала от дяди Игната, когда он в бане кривлялся передо мной в своих красненьких плавочках. И грозился отхлестать меня веником, – не удержалась Тамара от того, чтобы не двинуть толстуху в самое больное место. И тут же в ужасе шарахнулась в сторону…

Светлана Петровна с размаху обрушила на стол свой пудовый кулак и с удивительной для ее массы резвостью вскочила на ноги. Отлетел в сторону опрокинутый стул. Испуганно уставилась на взбешенную дочку Анна Ивановна. Удивленно крякнул Петр Тимофеевич.

– Ты еще смеешь скалить зубы! У тебя еще достает наглости вслух припоминать эту историю с баней, которая на девяносто процентов состоит из вранья!

– Неправда!

– Правда! – Домоправительница постаралась взять себя в руки, даже поставила на место стул и, сбавив на несколько децибелов громкость, обратилась к родителям: – С баней я разобралась. То, что кто-то пытался над ней надругаться, – Светлана Петровна смерила строгим взглядом Тамару, – это плод ее больного воображения. Уж кому как не мне, это знать… Игнат в предбаннике забыл сигареты, вернулся за ними и имел неосторожность спросить через дверь, как у девчонки дела. Уж не знаю, что при этом ей взбрело в голову, но она выскочила из парной и плеснула в него из ковшика кипятком.

– Враки! Все это враки, и вы это отлично знаете! Но я не буду пытаться что-нибудь доказать. Все равно лбом стену не прошибешь. Все равно поверят не мне, а вам, Светлана Петровна. И дяде Игнату, хоть даже он меня изнасилует.

– Мразь! – на этот раз Светлана Петровна не стала стучать кулаком по столешнице и опрокидывать стулья. Она даже не выкрикнула: «Мразь», она это прошипела.

– Я знаю. Вы мне это уже не раз говорили. – «Если что-то и делать, то доводить до конца, – подумала Тамара, – если и портить отношения с жирной свиньей, то портить их окончательно.» И спросила скорее для смеху, нежели рассчитывая получить разрешение: – Так я схожу подышать свежим воздухом?

– Убирайся к себе! Никакой улицы!

– Но я сегодня даже не выходила из дому.

– И не выйдешь! Все, твоим гулянкам конец. Завтра утром уезжаем домой. А до отъезда чтобы не спускалась со своего чердака.

– Как, даже нельзя в туалет? – улыбнулась Тамара. Несмотря на всю мерзость сложившейся ситуации, ей доставляло удовольствие сознавать, что сейчас она выглядит на порядок достойнее все более распалявшейся Светланы Петровны. – И нельзя будет спуститься поужинать?

– Сиди голодная.

– Хорошо. Еще один факт, который я предъявлю, когда пойду к инспектору по охране детства – то, что вы меня морите голодом.

– Убирайся, сказала! – Рожа у фрекен Бок пошла красными пятнами, и толстуха с трудом удерживала себя от того, чтобы опять не вскочить и не начать опрокидывать стулья. – Мама, папа, – буквально взмолилась она, обращаясь к родителям. – Вот, полюбуйтесь на благодарность этой паскуды за то, что не оставили ее после смерти родителей, подобрали, пригрели. Кормим, одеваем…

«Не припомню ни одной тряпки, которую ты мне купила!»

– …Сколько я с ней обошла кабинетов, сколько комиссий! Сколько угробила времени! И что же получаю в ответ? Неприкрытую ненависть за то, что пытаюсь воспитать из нее достойную девушку. Ишь ты, к инспектору по охране детства она собралась. Все знает, все выяснила. А не плюнуть ли мне на все? Пусть живет, как захочет, в каком-нибудь интернате! Пусть рожает в пятнадцать! Пусть спивается к восемнадцати!..