Текст книги "Без Веры"

Автор книги: Б. Седов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 22 страниц)

Я грустно улыбнулся, прикрыл глаза и погрузился в безрадостные размышления о том, что скоро – уже совсем скоро – вместе с другими войду в новый год, новый век, новое тысячелетие. Вот только в отличие от этих «других» я, кроме всего, войду еще и в новую жизнь. Не вернусь в ту прошлую, в которой прожил больше четырех лет. Нет! Меня ждет сейчас нечто новенькое…

Один из бугаев, подпиравших меня, простуженно закашлялся. Кум закурил еще одну сигарету. Я опять тяжко вздохнул. И в салоне ментовской «Волги» снова повисла гнетущая тишина. Лишь иногда чуть подвывал движок машины, увозившей меня в неизвестность.

Часть 2
ПЕЧОРСКИЙ ПЛЕННИК

Глава 1
СИЖУ НА ПОДСТИЛКЕ В ТЕМНИЦЕ СЫРОЙ

От Минеральных Вод мы добирались почти двое суток. Сперва самолетом до Сыктывкара. Потом до Ухты вертолетом. А оттуда до конечного пункта своего нелегкого путешествия тряслись двести пятьдесят километров по зимнику на «луноходе», специально присланном за нами из Ижмы. Затемно выехали и затемно прибыли, затратив на последний этап почти девять часов – время, которого вполне бы хватило кому-нибудь послабее меня на то, чтобы сдохнуть. Во-первых, от собачьего холода, который царил в тесном двухместном «стакане», предназначенном для транспортировки задержанных. Во-вторых, от чудовищной тряски, когда со скованными наручниками руками невозможно было удержаться на узенькой жесткой лавчонке. Чтобы не летать по «стакану», как мешок с отрубями, не отбивать об углы себе все и вся, приходилось садиться на холодный пол, упершись спиной в одну скамейку, а ногами в другую. Короче, после испытания на выносливость и выживание, через которое я прошел по пути из Ухты в Ижму, меня можно было смело зачислять в отряд космонавтов.

От самых Минвод до Ижмы меня сопровождали трос – кум и два прапора, спецом прибывшие для этого с зоны. Одного из них раньше я ни разу не видел – он поступил на службу, когда я уже слился на волю и бродил по тайге. Зато вторым оказался мой старый недобрый знакомый – Чечев Виталий. Сказать про наши с ним отношения, что мы ладим, как кошка с собакой, было бы чересчур мягко. Чечев меня ненавидел. Впрочем, я его тоже. И всю дорогу до Ижмы ожидал от него какой-нибудь гнусной подлянки. Но он, как ни странно, почти за двое суток не сказал мне ни единого слова. Даже не смотрел в мою сторону. И, в конце концов, я сделал вывод:

«Этот пес лишайный просто меня не узнал. Кум по каким-то одному ему известным мотивам не довел до толстяка, кого тот удостоился чести конвоировать из Минвод. Скромно помалкивает Андрей Анатольевич о том, что я – это я, и эти мотивы не сложно понять. А Чечев… Чечев все равно рано или поздно поймет, кто я. И вот тогда… Проклятье! Тогда-то у меня и начнется веселая жизнь. Хотя она мне уготована и без прапора. Неизвестно, на какую расправу везет меня сейчас Анатолий Андреевич».

Впрочем, не только Чечев, но и другой прапор, и кум не удостаивали меня такой чести – переброситься с ними хотя бы несколькими словами. Весьма разговорчивый в тот момент, когда меня только взяли в аэропорту Минеральных Вод, кум теперь замкнулся в себе, на мои вопросы отвечал односложно – «да» или «нет», – а все мои попытки выведать, что же мне уготовано в Ижме, так и не увенчались успехом. «Приедем, узнаешь», – улыбался кум, и от этой улыбочки мне становилось не по себе.

И вот приехали. И вот я узнал, на что обречен. И мне стало тошно! Я ожидал всего, чего угодно, – постоянного содержания в ШИЗО, навета братве на меня, что типа я ссученный, какой-нибудь лютой казни, – но не такого. Извращенный ум кума на этот раз выдал нечто! По сравнению с тем, что этот пес для меня изобрел, житие Ангелины у бедуинов должно было казаться отдыхом на престижном курорте.

* * *

– Вылазь! – Чечев распахнул заднюю дверцу уазика, и я выбрался из «стакана» на волю, радуясь, что изматывающее Коми-трофи по ухабистой зимней дороге, проторенной вдоль реки Ижмы, наконец подошло к концу. А ведь еще десять минут назад я сомневался, что мы вообще когда-нибудь доберемся до финиша.

«А если все же и доберемся, – думал я, сидя на полу и с трудом удерживаясь в более или менее статичном положении, – то этого я уже не увижу. Меня вынесут из этой адской мусорской колесницы вперед ногами».

И все же я выжил. Отделался всего несколькими синяками. И даже ничего себе не отморозил.

– Ну и какого же черта вы меня сюда привезли? – Я ожидал увидеть запретку, обрамленную колючей проволокой и залитую светом прожекторов; приземистые одноэтажные бараки, утонувшие по самые окна в снегу; караульные вышки. Но вместо этого обнаружил, что «луноход» стоит в тесном дворике, который я бы не спутал ни с чем и спустя сотню лет. Слева высокое крыльцо и выкрашенная розовой краской стена большой избы-пятистенка, справа кирпичный гараж, за спиной крепкие ворота с внушительным чугунным запором, который я меньше полугода назад безуспешно пытался открыть. Из-за этого сволочного запора мне пришлось делать ноги из Ижмы не на машине, которая так и осталась стоять в этом дворике, а пешком. Тогда, потеряв много времени, я чуть не спалился, сумел уйти от погони лишь каким-то чудом.

«Итак, – состроил я на физиономии грустную улыбку, – начинаются ожидаемые сюрпризы, и сюрприз № 1 – это то, что меня даже и не подумали везти на зону, как я предполагал, а зачем-то доставили прямиком домой к куму. Что дальше?»

Я уперся взглядом в крыльцо, ожидая, что сейчас дверь отворится и из дома выйдут поглазеть на меня Кристина и Анжелика. Признаться, встречаться с ними у меня не было никакого желания. Уж больно своеобразно я с ними распрощался, когда в августе прямо из этого дворика пустился в бега, вырубив двоих охранявших меня солдат и усыпив хлороформом маленькую наркоманку Крис и ее любвеобильную мамашу.

Но из дома никто выходить не спешил, и я позволил себе немного расслабиться. Даже решил развлечения ради наехать на Чечева.

– Какого хрена, я спрашиваю, мы здесь, а не на зоне?

– Потому что звездец тебе, марамой! – доходчиво объяснил мне толстяк. – Забудь про зону, забудь про братву, забудь про понятки. Сейчас подойдет Анатолий Андреевич, он тебе объяснит твои права и обязанности. А пока зашейся, не доводи до греха. Не заставляй тебя пиздить прямо сейчас. На это у меня еще будет достаточно времени. А сегодня я что-то устал. – И, разродившись столь длинной по сравнению с двухсуточным гробовым молчанием тирадой, Чечев сунул в рот сигарету и принялся щелкать дешевенькой зажигалкой, безуспешно пытаясь высечь огонь.

А я благоразумно решил последовать его совету и помолчать. Узнаю о том, что меня ждет, десятью минутами раньше или десятью минутами позже – ни все ли равно, пока что-нибудь в этом изменить я не в силах. И я, изрядно намерзшийся за время поездки в уазике, принялся утаптывать снег возле него, мечтая о том, что скоро меня пригласят в теплый дом, где удастся, наконец, отогреться. А возможно, даже получится что-нибудь съесть. С самого раннего утра у меня во рту не было ни крошки.

Но этим мечтам сбыться было не суждено. Никаких «теплых домов», никаких «чего-нибудь съесть». Слишком жирно это было бы для меня, сирого и бесправного ментовского пленника. Слишком большой милостью было бы это со стороны кума, распоряжавшегося сейчас моей незавидной судьбой.

Не Кристина и не Анжелика, которых я ожидал увидеть, а именно он появился из дома, куда зашел еще до того, как меня выпустили из «лунохода». Задержался на крыльце, прикуривая сигарету. Потом неторопливо спустился, подошел к гаражу и принялся возиться с огромным амбарным замком.

– Жить будешь здесь, – не оборачиваясь, бросил он мне и отворил одну створку ворот. – До тех пор, пока не загнешься.

Чего-то подобного я подсознательно ждал, а поэтому отнесся к этому приговору со спартанским спокойствием. Не опустился без сил на колени, вымаливая пощады; не затрясся от ужаса; не взвыл от безысходности. Лишь хладнокровно подумал, заглядывая в черное гаражное чрево: «Вот тебе, парень, пожалуйста, и сюрприз № 2». И заметил куму:

– Начальник, ты охренел! Я же здесь сдохну от холода.

– Не сдохнешь. Завтра привезу тебе электрообогреватель. А сегодня переночуешь и так. На улице тепло.

По ижменским меркам, и правда, было тепло – всего каких-то градусов десять-двенадцать ниже нуля. «Если мне вместо моего легкого пальтишка выдадут теплый тулуп, а в придачу к нему валенки и какую-нибудь зимнюю шапку, – предположил я, – то до утра, пожалуй, и продержусь. Не помешало бы еще иметь здесь что-нибудь вроде матраца под зад и какое-нибудь одеяло. О подушке можно и не мечтать. В таких обстоятельствах это чрезмерная роскошь».

– Заходи. – Кум включил свет и гостеприимно посторонился, приглашая меня пройти внутрь и ознакомиться со своим новым жилищем. – Теперь это твоя конура. Будешь сидеть здесь на цепи.

Я промолчал – еще будет достаточно времени попререкаться с Анатолием Андреевичем, повоевать. А сейчас есть дела поважнее – надо всерьез задуматься над тем, как выжить. Не загнуться от холода или болезней, не опуститься до состояния последнего доходяги, не позволить куму сломить себя. А все остальное потом.

«И ты, козел, еще пожалеешь, что решил обзавестись таким непоседливым пленником, – подумал я, заходя в гараж и с удовлетворением отмечая, что пол здесь настлан тщательно подогнанными друг к другу сухими и толстыми досками. – Еще неизвестно, кто кого раньше сведет в могилу, кто из нас первым отправится на погост, ты или я».

– А где теперь будет стоять твой «гранд чероки»? – поинтересовался я, продолжая внимательно исследовать взглядом кирпичные стены; полку, заставленную склянками и канистрами со всевозможными жидкостями; совершенно пустой стеллаж, на котором когда-то, наверное, хранились запчасти к машине и инструменты. – Неужто на улице?

– Нет джипа. – Кум вошел в гараж следом за мной и принялся складывать с полки в картонную коробку канистрочки и бутылки с тосолом, тормозными жидкостями, маслами и присадками к ним. – Это все, – объяснил он мне, – я уберу от греха, а то еще взбредет тебе, идиоту, в голову отравиться. А джип мне пришлось продать. Между прочим, по твоей милости, Разин. Срочно нужны были деньги, чтобы замять дело с твоим побегом. Да и найти тебя оказалось недешево. Так что, ввел ты меня в расходы. Будешь теперь отрабатывать.

«Хрен тебе! – сразу же решил я. – Не мог заставить меня вкалывать на зоне, не сможешь и здесь. Да и что я тебе наработаю, сидя безвылазно в гараже?» – В том, что за его пределы меня выводить не намерены, так же как и в том, что на мне оставят браслеты или к чему-нибудь прикуют, я был уверен. И оказался прав.

В гараж вошел Чечев, таща длинную цепь и еще одну пару наручников. С их помощью он закрепил один конец цепи на двутавровом железном стропиле в дальнем от входа углу гаража, другой был предназначен мне. Кум достал из кармана ПМ и передернул затвор.

– Сейчас с тебя ненадолго снимем браслеты. Если попробуешь выкинуть какой-нибудь фортель, – предупредил он меня, – стреляю без предупреждения. В коленную чашечку. Я не промажу.

Я не сомневался в том, что он не промажет. Так же как не сомневался и в том, что эта погань пальнет по мне без колебаний. А потому я и не помышлял о том, чтобы воспользоваться моментом, попытаться отрубить кума и Чечева и вырваться на свободу. Предположим, даже если и вырвусь, чудом не схлопотав пулю в колено, что дальше? В лучшем случае, погуляю до утра по поселку, пока меня не повяжут менты или не подстрелят мечтающие отправиться в отпуск солдаты. За пределы Ижмы мне все равно не выбраться. Ну куда я попрусь зимой без жратвы, без снаряжения? Сунуться в парму – значит, во-первых, в непролазных сугробах оставить за собой отчетливый след, по которому мои преследователи пройдут как по проспекту; а во-вторых, просто загнуться от голодухи и холода. Попробовать на уазике, в котором меня привезли сюда, доехать до Ухты – не хватит бензина. К тому же, уже на полпути меня все равно перехватит высланная навстречу группа захвата. Так что, как говорится, куда ни кинь, везде клин. Остается только смириться, покорно позволить этим уродам посадить себя на цепь, как паршивого пса, и, сжав зубы, терпеть издевательства, дожидаясь момента, когда смогу нанести ответный удар. А такой момент обязательно наступит – это я знал наверняка. Так же, как знал, что не бывает таких тупиков, из которых не выбраться. Надо только обладать выдержкой и терпением, и судьба обязательно подкинет шанс.

Чечев достал из кармана маленький ключик, прошипел мне в лицо: «Только рыпнись мне, сволочь!», – отомкнул наручники и снял с моей левой руки браслет. Ловко продел его в толстое кольцо, приваренное к оставшемуся свободным концу цепи, сомкнул со щелчком и удовлетворенно заметил:

– Вот так. Теперь будешь жить здесь. А я буду ходить к тебе в гости. Мразь!

Он с трудом перебарывал в себе этот соблазн почти двое суток и все-таки под самый конец не сдержался, не сумел пересилить себя и напоследок неуклюже попытался двинуть меня кулаком в солнечное сплетение. Чересчур неумело, слишком медленно. Я успел отклониться назад и ослабил удар настолько, что не почувствовал его, но потерял равновесие и с шумом раскинул кости по деревянному полу. И сразу же приготовился к тому, что сейчас встану и просто забью ногами эту толстопятую паскуду Виталия Чечева. Плевать я хотел на то, что кум продолжает держать в руке пистолет; что он, как только поймет, что его преданному холопу приходит конец, откроет огонь; что он, как минимум, прострелит мне коленную чашечку. Сейчас все мысли у меня в голове затмила одна: прикончить Чечева и устроить куму неизлечимый геморрой – пусть поломает башку над тем, как объяснить высоким начальникам, при каких обстоятельствах у него дома погиб его подчиненный.

О том же, наверное, подумал и Анатолий Андреевич. Сомневаюсь, что его заботила целость моих ребер, но дальнейшая судьба неразумного прапора, решившего поиграть с огнем и потягаться со мной в спарринге, кума обеспокоила.

– Виталий, отставить! – рявкнул он так, что в картонной коробке испуганно звякнули склянки с тосолом и присадками к маслу. – Ко мне! Идиот!

Я сидел на полу и с сожалением наблюдал за тем, как, – действительно, идиот – Чечев был вынужден подчиниться и оставить меня в покое.

– Анатолий Андреевич, в чем дело? Скота надо лупить, чтобы знал свое стойло. Чтобы не пялил дерзко на нас свои поганые зенки. – До придурка так и не дошло, что начальник сейчас уберег его, как минимум, от инвалидности.

– Угомонись. – Кум состроил на роже неприязненную гримасу. – Пошли лучше поищем этому герою какую-нибудь подстилку. Мне совершенно не улыбается, чтобы он отморозил себе потроха и сдох раньше времени. Бери коробку со всей этой химией.

Они погремели замком, запирая за собой гаражные ворота, и все вокруг погрузилось в вязкую, давящую на психику тишину. Хорошо хоть эти козлы оставили свет.

Я уселся на пол, опершись спиной о кирпичную стену, и еще раз осмотрелся. Пустые полки, редкая обрешетка из дюймовых досок, крытая шифером крыша. Если б не цепь, то разворотить ее можно было бы без особых усилий. Правда, при этом я устроил бы такой тарарам, что на него прибежал бы не только кум, но и все жители Ижмы. Да и какой смысл валить через крышу, когда после этого все равно некуда деться. Надо ждать лета, а пока неторопливо и тщательно готовить побег. Надо найти способ связаться с братвой, надо подготовить оружие и провиант, надо найти проводника. Эх, Комяк-Комяк, и где ж ты сейчас?!

Я встал и тщательно осмотрел свою цепь. Длинной метра в четыре, она давала мне определенную свободу передвижений. Хотя, какой свободой передвижений можно назвать «два шага налево, два шага направо, шаг вперед и три назад» по наглухо запертому гаражу, когда проклятая цепь не позволяет даже вплотную подойти к выходу? Я внимательно обследовал звено за звеном и убедился, что здесь без напильника мне ловить нечего. Цепь новая и сработана на славу. Она вполне бы сгодилась для буксировки груженого «Белаза». Лучше даже не напильник, а универсальный ключ для стандартных ментовских наручников. Дело за малым – найти того, кто сможет все это мне передать. Анжелика? Кристина? Только кто-то из них. Других подходящих кандидатур я не видел. Да и эти красавицы – мама и дочка – не пробуждали во мне особо радужных надежд. Неизвестно еще, насколько глубокий след оставило в их душах то, как я обошелся с ними в последний раз. Жаждут мести? Закипают при одном упоминании обо мне? Или все уже позади? Черт его знает! Увижу при встрече. Если кум ее допустит когда-нибудь.

Загремел замок о железные гаражные ворота, одна из створок тяжело отодвинулась в сторону, и в гараж, держа в охапке ворох тряпья, ввалился кум. Следом за ним с полосатым матрацем и мятым ведром протиснулся Чечев.

«Интересно, – отметил я. – А ведь второй прапор куда-то свалил. Выполнил свою работу, сопроводив меня от Минвод до Ижмы, а во все остальное Анатолий Андреевич с Виталиком Чечевым, похоже, решили его не посвящать. Как только приехали, отправили парня домой. И правильно поступили. В непростом деле захвата заложников и рабовладения лишние свидетели ни к чему».

– Как ты тут? – ухмыльнулся кум. – Не соскучился?

В ответ я состроил презрительную улыбку.

– Вот и отлично. – Анатолий Андреевич швырнул ворох тряпья мне под ноги. То же сделал с матрацем и Чечев. – Гляди, какое у тебя будет классное ложе.

Я опять промолчал.

– Это параша, – продолжал кум, пнув ногой ведро так, что оно опрокинулось набок и, дребезжа, покатилось по полу. – Сейчас Виталий отстегнет тебя от цепочки, ты снимешь пальто и наденешь вот это. – На этот раз он пнул ногой драный свитер и засаленную телогрейку. Потом достал пистолет. – А то в своем щегольском балахоне загнешься от холода. Считаю, не надо напоминать тебе про коленную чашечку. Чечев!

Прапор, пыхтя, освободил от наручников мою правую руку, и я быстро переоделся. «Щелк!» – вновь замкнулся у меня на запястье браслет.

– Ну? Всем доволен? – Анатолий Андреевич уперся в меня тяжелым хозяйским взглядом. – Что еще тебе нужно для полного счастья?

– Бабу, – не тратя на размышления ни единой секунды, озорно ляпнул я. – Бутылку мартини и закусь. А еще установи мне здесь телевизор.

– Телевизор? – У кума на губах играла лукавая улыбка. – Б-а-абу? А тебе не надо…

– Ты сам скоро будешь, как баба, – не сдержавшись, перебил своего шефа Чечев. – Бля буду, я тебя опущу. Пидором будешь, ублюдок!

Я не обратил на тявканье прапора никакого внимания. Мне в этот момент вспомнилась описанная одним русским писателем сцена: мужикам удалось поймать живьем матерого волка. Приволокли в деревню добычу, посадили на мощную цепь, развязали. Естественно, со всей округи сбежались местные шавки. Прыгали возле столба, к которому был прикован волчище, заходились в приступах лая, пьянея от чувства собственной неуязвимости и вседозволенности. Ведь волк на цепи. А значит, они, беспородные кабыздохи, сильнее его. Они просто супер! Каждый из них покруче любого волка!

Поганая собачья стая билась в истерике до позднего вечера, но ни одна из дворняг так и не рискнула подойти близко к страшному пленнику. Шавки бесились с пеной у рта, топтались поблизости, строго соблюдая безопасное расстояние, точно определив ту границу, за которую волка, если он вдруг решит броситься на них, не пустит цепь. Но волчища даже не думал ни на кого бросаться. Он хладнокровно лежал у столба и безразлично глядел на собак презрительным взглядом. И ни разу не огрызнулся, не оскалил зубы в ответ.

А ночью каким-то чудом он сумел избавиться от ошейника и ушел в лес.

– Ну, а если серьезно, – спокойно произнес я, – то я не отказался б чего-нибудь съесть. И попить.

– Жрать будешь завтра. – Кум бросил взгляд на Чечева, замершего возле распахнутой створки ворот в ожидании приказаний. – Сходи в дом, скажи Анжелике, пусть куда-нибудь наберет для этого типа воды. И еще. Там в прихожей валяются старые валенки. Прихвати.

– Так обойдется, – недовольно пробурчат прапорщик, но Анатолий Андреевич немного повысил голос.

– Принеси, я сказал. Не хочу, чтобы он отморозил ласты. Он мне нужен хромой, но не безногий.

На последнюю фразу кума я не обратил никакого внимания. Что значит «нужен хромой»? Неудачная попытка сострить. Ничего более.

Эх, если бы только я знал, что меня ждет завтра…

…То тогда бы совсем не так беспечно расстилал на полу матрац с одеялом и натягивал на себя поверх брюк затертые до зеркального блеска ватные штаны. Не радовался бы тихо тому, что валенки оказались почти новыми, а в воду пакостник Чечев не догадался добавить ни соли, ни керосина, ни какого-нибудь дерьма.

Кум дождался, когда я, укутанный, словно полярник, залезу в «постель», и выключил свет. И уже в темноте, перед тем как со скрежетом встала на место створка ворот, прозвучал его голос:

– Отдыхай, Разин. Завтра у тебя будет непростой день.