Текст книги "Пять зеленых лун (сборник)"

Автор книги: Айзек Азимов

Соавторы: Мюррей Лейнстер,Фредерик Браун,Гордон Руперт Диксон,Зенна Хендерсон,Джанни Родари,Сирил Майкл Корнблат,Уильям Моррисон,Милдред Клингерман,Всеволод Ревич,Маршалл Кинг
сообщить о нарушении

Текущая страница: 17 (всего у книги 17 страниц)

– Ты будешь играть им здесь же, сегодня. – Маэстро говорил возбужденно, не переводя дыхания. – Я думаю, снова «Аппассионату». Да, именно ее. Я хочу видеть их лица! Затем мы устроим сольное выступление, чтобы представить тебя публике и критикам, а потом ты исполнишь фортепьянный концерт с одним из крупнейших оркестров. Мы организуем трансляцию концерта по телевидению на весь мир! Ты только подумай об этом, Ролло, только подумай! Величайший пианист-виртуоз всех времен – робот! Это столь же фантастично, сколь и великолепно! Я чувствую себя первооткрывателем новых миров!

Он ходил по комнате как в лихорадке.

– Затем мы запишем тебя на пластинки, разумеется. Весь мой репертуар, Ролло, и еще сверх того. Много сверх того!

– Сэр?

Лицо Маэстро сияло, когда он смотрел на робота.

– Да, Ролло?

– Вложенные в меня инструкции дают мне право пресекать любые действия, которые я расцениваю как вредные для моего хозяина. – Робот тщательно подбирал слова. – Сегодня ночью вы плакали. Это один из признаков, которые я, согласно инструкции, должен учитывать, принимая решения.

Маэстро схватил Ролло за его массивную, превосходно отлитую руку.

– Ролло, ты не понимаешь! То была минутная слабость. Пустяк, глупость!

– Прошу прощения, сэр, но я вынужден отказаться. Я больше не смогу подойти к роялю.

Маэстро уставился на робота, не в силах поверить.

– Ролло, это невозможно! Мир должен услышать тебя!

– Нет, сэр.

Янтарные линзы робота, казалось, излучали мягкий свет.

– Рояль – не машина, – загудел он своим мощным нечеловеческим голосом. – Но для меня он – машина. Я могу превращать ноты в звуки в одно мгновение. За какую-то долю секунды я могу постичь весь замысел композитора. Для меня это очень просто…

Ролло величественно возвышался над печально поникшим Маэстро.

– Но я также в состоянии понять, – монотонно гудел он, – что это… что музыка – не для роботов. Она – для людей. Для меня музыка действительно очень проста. Но… она не была задумана простой!

Кристиан Леурье
Фургон

При свете керосиновой лампы Очаровательный Малыш подсчитывал дневную выручку. Как обычно, очень скудную. Публика больше не интересовалась двухголовыми чудовищами.

– А как хорошо было там! – вздохнула голова чтобы мечтать.

– Ну, если дело и дальше пойдет так же, вернуться вряд ли удастся, – ответила голова чтобы думать.

Очаровательный Малыш встал. Обе его головы касались потолка фургона.

– Пора бы наконец подкрасить фургон, потолок совсем облупился, – заметила голова чтобы мечтать.

– А зачем? Все равно он развалится раньше, чем найдется горючее для взлета, – сердито буркнула голова чтобы думать.

Он посмотрел на свои руки, на свою серую пергаментную кожу. Идиоты, они меня презирают за то, что я никогда не снимаю маску, – знали бы они, кто я такой, – а ты всего лишь ярмарочная диковинка, не делающая сборов, – когда-то я был пилотом первой кометы – когда-то, вот именно когда-то, давненько это было – может быть, Жоли не была бы такой жестокой, знай она правду, – и тебя убили бы или заперли, чтобы узнать, откуда ты явился.

Голова чтобы мечтать закрыла глаза, лишь бы не видеть больше этой серой кожи.

За окном послышался смех Жоли. У нее была палатка с лотереей по ту сторону проулка. Очаровательный Малыш поднял занавеску и выглянул головой чтобы мечтать.

Она была очень красива, хотя только с одной головой, и посетители смеялись вместе с ней. Очаровательный Малыш тоже очень хотел бы посмеяться. Но ведь Жоли смеялась как раз над ним.

– Хорош бы ты был на Мексосе, герой, если бы заинтересовался моноцефалкой, – сказала голова чтобы думать.

– Да, на Мексосе это было бы довольно глупо.

И голова чтобы думать вновь перенеслась на Мексос. Она видела огромный город, по которому змеились тысячи серебряных каналов, а все улицы были покрыты цветами. Здесь цветы вянут, если по ним ходить. На Мексосе жил маленький народ моноцефалов, игра природы, существа с одной головой, способные делать только что-нибудь одно – или мечтать, или думать. Они бывали замечательными художниками и выдающимися учеными, так как ничто не отвлекало их от работы. И все-таки они были неполноценными. К счастью, на Мексосе жили и другие – гармоничные бицефалы. И более редкие трицефалы, которые могли не только мечтать и думать, но и субиколировать – а это, как всем известно, особенно изящное действие. Они были очень забавны, хотя из-за их третьей головы на них никогда нельзя было особенно полагаться. А главное, там были зу, которые радовали сердце своими нескончаемыми песенками, похожими на хрустальные колокольчики в звенящих залах.

Голова чтобы мечтать грустно посмотрела на потолок фургона. За ним скрывался механизм, который мог бы когда-нибудь вернуть их на Мексос. Если удастся найти горючее. Очаровательный Малыш растянулся на полу фургона и унесся вдаль… Только голова чтобы мечтать не уснула, но это было неважно, потому что головы чтобы мечтать никогда до конца и не просыпаются. Она смотрела в окошко и вспоминала звезды, мириады разноцветных звезд.

– Чечевица подгорает, – прервала ее грезы голова чтобы думать.

Очаровательный Малыш снял чечевицу с керосинки и съел ее головой чтобы думать, – потому что голова чтобы мечтать любила только рагу из домашнего единорога и фаршированные бернаши. А где их было взять?

После ужина он раскрыл потолок фургона, чтобы еще раз посмотреть на бесполезный атомный реактор. А потом пошел задать корм лошади.

– Здравствуй, – сказала лошадь.

– Здравствуй, – сказал Очаровательный Малыш.

– Как поживаешь? – вежливо спросила лошадь.

– Спасибо, хорошо, а ты? – ответил Очаровательный Малыш.

– Хватит дурака валять, – вмешалась голова чтобы думать. – Лошади не разговаривают.

Голова чтобы мечтать ответила грубостью, и голова чтобы думать сердито замолчала. Лошадь тоже умолкла.

После вынужденного приземления жизнь Очаровательного Малыша текла с обескураживающей монотонностью. Он переезжал с ярмарки на ярмарку с этим фургоном и пыльным шатром. Так он по крайней мере был менее заметен. А кроме того, сначала он надеялся, показывая себя на ярмарках, заработать деньги, много денег. Но очень скоро вынужден был смириться с очевидностью: нет, таким способом ему не заработать на обогащенный уран, необходимый для реактора. Тогда он взвесил возможность добыть нужную сумму другим способом, правда не совсем законным, но зато более действенным. Однако существо, чьи две головы возвышаются над землей на два метра десять сантиметров, – слишком видная фигура и вряд ли может рассчитывать на успешное ограбление банка. Честно говоря, его голова чтобы мечтать представила такие возможные последствия этой попытки, что волосы на голове чтобы думать встали дыбом.

Однако в это утро случилось нечто, перевернувшее всю его жизнь. На первый взгляд не произошло ничего из ряда вон выходящего: что могло быть на Мексосе более привычным, более естественным, чем песенка зу? Да, но Очаровательный Малыш был на Земле. А на Земле песенка зу не была ни привычной, ни естественной.

У Очаровательного Малыша были две раздельные слуховые системы, а потому он мог очень точно определить место всякого звука, который слышал.

Песенка зу доносилась из палатки Жоли!

Его голова чтобы думать напряженно размышляла. Что может означать присутствие зу в палатке Жоли? Она покосилась на голову чтобы мечтать, но та, видимо, просто недоумевала.

Тогда Очаровательный Малыш решил сам все выяснить и перешел через проулок.

Через щель ему удалось увидеть в запертой палатке зу. Никаких сомнений: голубая шерсть, длинный шелковистый хвост и две головы, которые ласкались друг к другу, все время мурлыча свою нежную песенку.

– Почему мы не можем так же дружить, как зу? – шепнула голова чтобы мечтать.

– Не болтай зря, сейчас не до того, – оборвала ее голова чтобы думать, – Прежде всего надо узнать, как зу сюда попал, – ведь это значит, что на Земле есть еще один мексианин.

Очаровательный Малыш тихонько свистнул. Мордочки зу замерли в неподвижности, потом, насторожившись, повернулись в его сторону. Маленькие оранжевые глазки лихорадочно забегали. Наконец зу уловил сквозь стенку инфракрасное излучение, исходившее от тела Очаровательного Малыша, гибко прыгнул вперед и стал ластиться к нему через щель.

– Здравствуй, я Очаровательный Малыш, – шепнул мексианин.

– Здравствуй, я Сирлисунитави, я зу, посмотри на мою правую голову, правда, она красивая? – сказала левая голова зу.

– Здравствуй, я Сирлисунитави, я зу, посмотри на мою левую голову, правда, она красивая? – сказала правая голова зу.

– Какая прелесть! – сказала голова чтобы мечтать.

– Э нет! Все это и без того достаточно запутано, – сказала голова чтобы думать. – Смотри, помолчи.

– Ты поиграешь со мной? – спросил зу.

– Конечно. Что ты тут делаешь?

– Я зу. Я меня люблю. Посмотри на мою…

С этими зверьками вечно одна и та же история: они прелестны, но совершенно глупы. Очаровательный Малыш попытался придумать самый простой и понятный вопрос…

– Не трогай моего хорька! Ты мне его отдал, и теперь он мой! – закричала Жоли.

Очаровательный Малыш не услышал, как она подошла к нему сзади. «Какая у нее легкая походка!» – сказала про себя голова чтобы мечтать, но вслух заговорила другая голова – она, запинаясь, пробормотала: – Это не хорек, это зу. Жоли расхохоталась.

– Хорек или зу, все равно он мой!

– А можно, я иногда буду его навещать? Я ему ничего плохого не сделаю. Только буду свистеть, что бы он пел, – сказал Очаровательный Малыш.

Но Жоли рассердилась.

– Он и один прекрасно поет! Думаешь, я не понимаю твоих уловок? Ты просто ищешь предлога таскаться сюда, чтобы видеть меня. Иди, иди, чудовище! Хорош же ты, наверное, под маской, что никогда ее не снимаешь. Убирайся, не то я позову Клавдия, и он вправит тебе мозги.

Очаровательный Малыш грустно удалился. Клавдий думает, что он очень сильный, потому что он содержит балаган с кетчерами, но, если бы я захотел, я мог бы одним ударом кулака оторвать ему голову – это было бы очень забавно – а если полиция тебя схватит, они сразу увидят, что ты вовсе не в маске – да и вообще она этого не стоит; надо же быть идиоткой, чтобы спутать зу с хорьком, хорьки ведь не поют – да, но у нее чудесные глаза, яркие, как воронки, освещенные изнутри, – такие штучки надо было говорить, когда она была рядом, а не сваливать весь разговор на меня – но я не смею: я боюсь, что не найду слов или что сломаю их, когда буду связывать в букет, ведь они такие хрупкие, и все же могут поранить, как стекло, – ну, замолчи, мне надо подумать.

Жоли сказала, что он сам дал ей зу. Для человека все мексиане, конечно, были бы на одно лицо. Значит, на Земле есть еще одно похожее на него существо, которое имело наглость делать Жоли подарки. Может быть, его ищут? Нет. Его бы уже нашли – его портрет выставлен перед входом в шатер. А может быть, этот другой мексианин оставляет на ярмарках зу, чтобы собирать сведения? Необходимо было найти возможность расспросить Сирлисунитави.

Жоли посадила зу в клетку, чтобы он своими трелями привлекал внимание зевак. Там с ним совершенно невозможно поговорить так, чтобы она ничего не заметила…

– Сирли, приходи ко мне, будем играть, – просвистел он. У зу очень острый слух; несмотря па праздничный гомон ярмарки, Сирли услышал зов. Он вытянул мордочки и начал нюхать воздух.

– Осторожно! – поспешил заметить Очаровательный Малыш. – Если моноцефалка заметит, она тебя не пустит.

Сирли подождал, пока хозяйка отвернется, потом выломал три прута клетки и скользнул наружу.

– Здравствуй, я Сирлисунитави, поиграем, поиграем?

– Здравствуй. Откуда ты? – сказала голова чтобы думать.

– Здравствуй. А во что ты умеешь играть? – сказала голова чтобы мечтать.

– Я из палатки напротив. Я умею играть в цветы, в облака, в фейерверк, в глаза девушек, в углеродные снежинки, в сталактиты…

– В ледяные или известковые?

– И в те, и в другие. Я очень люблю играть в сталактиты.

– Мы поиграем, если ты хочешь, – сказала голова чтобы думать. – Но сначала скажи мне, где ты был до палатки с лотереей.

– Да везде, с Линофриной…

– А где Линофрина теперь?

– Не знаю. Она хорошо играет в горящий камин. Она мне сказала, что не может взять меня с собой, потому что туда, куда она идет, зу нельзя. Я помню только…

– Так я и знала, что он тут! Отдай моего хорька! – Жоли была в ярости.

– Это не хорек… – начала голова чтобы думать.

– А почему она не играет со мной? – спросил Сирли.

– Наверное, не умеет, – просвистел Очаровательный Малыш.

И Жоли удалилась, неся зу в руках.

Даже голова чтобы мечтать была разочарована. То, что Жоли спутала его с женщиной, не делало чести ее проницательности. В эту минуту голова чтобы думать легко могла бы уничтожить любовь головы чтобы мечтать, но она была озабочена другим. Совершенно необходимо было узнать все, что известно Сирли.

Линофрина, как и он сам, вынуждена была скрываться на ярмарках – в любом другом месте ее сразу заметили бы. Но в таком случае почему она избавилась от Сирли? Ведь все любят зу, любят проходящие в их глазах образы и их хрустальное воркование.

Линофрина хотела, чтобы зу не знал, чем она занимается, – вот единственное возможное объяснение. Она опасалась неумолчной болтовни зверька, хотя люди, видимо, и не понимают его языка. Значит, она отправилась на поиски какого-то тайника. А единственное, чего она не могла постоянно возить с собой, – это радиоактивное горючее. Она избавилась от Сирли, отдав его первому встречному. Несомненно, она торопилась потому, что ее контейнер был поврежден и утратил непроницаемость…

– Погоди, погоди, у тебя же нет никаких доказательств и даже намеков, чтобы сочинять такую историю, – перебила голова чтобы думать.

– Конечно, но все очень сходится, верно?

Голова чтобы думать не могла не согласиться:

– Действительно, бывают минуты, когда мне нравится следить за твоими рассуждениями.

– Это просто самолюбование, – ответила голова чтобы мечтать, стараясь не показать, как она польщена, – но тем не менее, прежде чем принять твою теорию, надо поговорить с Сирли.

Ночью зверек прибежал опять. Когда зу хочет играть, его ничто не остановит.

Очаровательный Малыш дал ему цветок кувшинки, и Сирли с наслаждением покусывал лакомство, а мексианин тем временем почесывал ему плечо в том месте, где расходятся шеи.

– Что говорила тебе Линофрина перед тем, как ушла?

– Она сказала, что мы скоро вернемся домой. Наверное. Но для этого надо кое-что сделать, а потом она будет искать машину для возвращения. А где это – дом?

– Ты не помнишь? Это далеко. Очень далеко. Там все счастливы.

– А я всегда счастлив, я меня люблю. Я красивый зу. Поиграем?

– Да, – сказал Очаровательный Малыш и устремил взгляд в глаза Сирли. В них были пестрые каскады и колокольчики и лучи солнца вспыхивали радугами в мыльных пузырях; а в его глазах зу видел серебряные каналы и улицы, вымощенные цветами.

После терпеливых расспросов Очаровательному Малышу удалось узнать историю Линофрины. Она, как и он, совершила вынужденную посадку на Земле, но ее корабль разбился. Однако у нее был запас атомного топлива. А у Очаровательного Малыша был реактор. Вместе они могли бы улететь и увезти с собой Сирли.

– Надо найти Линофрину, – сказала голова чтобы думать.

– Это очень просто, – сказала Сирли. – Она за мной вернется. Она мне велела смотреть повсюду, не встретится ли где-нибудь еще мексианин. Она и оставила меня на ярмарке потому, что мексиане любят ярмарки. Она будет тебе рада. Ей, наверное, скучно одной. Поиграем еще?

У головы чтобы думать вдруг возникли всякие безумные идеи, и в том числе желание придушить извивающуюся зверушку с небесно-голубой шерстью. Но она сдержалась: ведь ей самой пришлось начать их знакомство с этого вопроса.

После этого существование Очаровательного Малыша стало по-прежнему монотонным. Если не считать того, что теперь он играл с Сирли. Если не считать того, что он чаще видел Жоли, так как она каждое утро приходила за своим хорьком. Если не считать того, что Клавдий неоднократно грозился проворить с помощью кулака, которая из его голов – настоящая. Если не считать того, что он ждал Линофрину.

И однажды утром Жоли и Клавдий явились в фургон, твердо решив на сей раз рассчитаться с похитителем хорька. Но они ушли немедленно и без зу, потому что в фургоне было два Очаровательных Малыша. Конечно, они знали, что это какой-то фокус, но впечатление все равно было довольно сильное.

В тот же день Очаровательный Малыш уехал, не позаботившись захватить с собой свой шатер. Между делом он исподтишка лягнул балаган Клавдия, который воспользовался этим случаем, чтобы рухнуть. А Жоли так никогда и не узнала, кто усыпал ее палатку кувшинками.

Линофрина была приятной спутницей. Она совершенно бессовестно строила ему глазки, но это вовсе не было неприятно голове чтобы мечтать. Да и другой тоже, что очень улучшало общую атмосферу.

И они отправились в тряском фургоне за атомной батареей, которая была спрятана в одном из гротов неподалеку от Дордони.

Очаровательный Малыш еще раз проверил, хорошо ли закрыты иллюминаторы, и выбросил на обочину мебель, которая не была им нужна, и жестяную коробку со скудными сбережениями. Больше она ему не понадобится. Потом он пошел выпрячь лошадь.

– Здравствуй. Я оставлю тебя в лесу. Тебе больше не придется таскать этот фургон, – сказал Очаровательный Малыш.

– О, это было вовсе не трудно. Эти специальные сплавы – просто чудо легкости, – ответила лошадь.

– Да ты и в самом деле говоришь? – удивилась голова чтобы думать.

– Конечно, только очень редко – я по натуре чрезвычайно молчалива, – сказала лошадь, прядая ушами.

– Ну, счастливо. А может быть, ты хочешь полететь с нами? Ты же знаешь, в фургоне места хватит.

Однако лошадь отклонила приглашение, хотя была явно тронута.

– Спасибо, но я уже старею. Я предпочту окончить свои дни тут, на родине. Скажи всем остальным от меня «до свидания». От слова «прощай» я становлюсь печальной, как уличный фонарь ночью. Счастливого пути!

Она удалилась мелкой рысцой, стараясь не оглядываться, чтобы не увидеть, как будет взлетать фургон.

На фотографии, сделанной в двух тысячах километров от поверхности Земли, был обнаружен фургон, плавающий в космическом пространстве. Конечно, это был какой-нибудь грубый трюк, вроде двухголовых чудовищ на ярмарках.

Мексос был таким же, каким он его оставил: каналы, цветущие улочки, сверкающие фасады, наивные или озабоченные моноцефалы, насмешливые трицефалы – и бицефалы, которые устроили горячую встречу двум вернувшимся собратьям. Сирлисунитави смотрел во все стороны сразу – он и забыл, что может быть столько партнеров для игр.

В течение трех недель – а на Мексосе, где все счастливы, недели тянутся очень долго – один праздник сменялся другим. Очаровательный Малыш спал только одной головой, то одной, то другой по очереди – чтобы не упустить ничего из этих многоцветных зрелищ. Никогда он так не развлекался. Но, как гласит мексианская пословица, и самому лучшему на свете тоже приходит конец, разве только оно не самое лучшее на свете, и в общем это не так уж плохо.

И вот обычная жизнь вновь спокойно потекла в своих берегах.

Линофрина была прелестна, и ее подруги – тоже. И все же Очаровательный Малыш иногда чувствовал себя не в своей тарелке. Тогда он с Сирли или совсем один уходил гулять вдоль каналов. Скоро это вошло у него в привычку.

Чтобы понять свое настроение, он думал о Земле, о той убогой жизни, которую там вел, о тех трудностях, которые ему пришлось преодолеть, чтобы улететь оттуда, о безнадежности, которая иногда охватывала его вечерами, когда он сидел в фургоне при свете керосиновой лампы…

– Да, но у Жоли были такие красивые глаза, и от нее так приятно пахло нугой и помидорами, – сказала голова чтобы мечтать. – И там была лошадь, а дети так весело смеялись на карусели, карабкаясь на розовых поросят.

И тогда впервые за всю свою далеко не короткую жизнь голова чтобы думать разразилась потоком жалобных проклятий.