Текст книги "Лаки Старр и большое Солнце Меркурия"
Автор книги: Айзек Азимов
сообщить о нарушении
Текущая страница: 1 (всего у книги 8 страниц)
Айзек Азимов
Лаки Старр и большое Солнце Меркурия
Предисловие
Эта книга была впервые опубликована в 1956 году, и описание поверхности Меркурия соответствует астрономическим представлениям того времени.
Однако с 1956 года астрономические знания о ближайших к Солнцу планетах значительно обогатились благодаря использованию радаров и ракет.
В 1956 году считалось, что Меркурий одной стороной всегда обращен к Солнцу, так что одна его сторона всегда освещена, а другая находится в постоянной тьме, и есть пограничный район, иногда освещаемый Солнцем, иногда нет.
Однако в 1965 году астрономы изучили отражения радарного луча от поверхности Меркурия и, к своему удивлению, установили, что это не так. Меркурий обращается вокруг Солнца за 88 дней, а вокруг своей оси поворачивается за 59 дней. Это значит, что вся поверхность Меркурия в то или иное время освещается Солнцем и «темной стороны» вообще нет.
Надеюсь, читателям все равно понравится книга, но не хотел бы, чтобы они воспринимали как соответствующие действительности представления, которые в 1956 году считались истинными, но к нашему времени устарели.
Айзек АЗИМОВ
Ноябрь 1970 г.
Глава первая
Солнечные призраки
Лаки Старр и его маленький друг Джон Верзила Джонс вслед за молодым инженером поднялись к шлюзу, который вел на поверхность планеты Меркурий.
Лаки подумал: «По крайней мере события развиваются быстро».
Он всего час находился на Меркурии. Успел лишь проверить, благополучно ли доставлен его корабль «Метеор» в ангар под поверхностью. И встречался только с техниками, осуществлявшими посадку и все с этим связанные бюрократические процедуры, и инженером Скоттом Майндсом, возглавлявшим проект «Свет». Молодой человек как будто поджидал их. И почти сразу предложил подняться на поверхность.
Продемонстрировать виды, как он объяснил.
Лаки, конечно, в это не поверил. Лицо инженера с маленьким подбородком осунулось, рот дергался, когда он говорил. Он отводил взгляд от холодных внимательных глаз Лаки.
Но Лаки согласился подняться на поверхность. Пока что он не знал только, что неприятности на Меркурии представляют для Совета Науки щекотливую проблему. И он готов был идти с Майндсом и осмотреть все, что тот покажет.
Что касается Верзилы Джонса, то он согласен был идти за Лаки всегда и всюду, по любой причине, и вообще без причины.
Но именно брови Верзилы взлетели вверх, когда они втроем облачились в скафандры. Он почти незаметно кивнул в сторону кобуры, прикрепленной к скафандру Майндса.
Лаки спокойно кивнул в ответ. Он тоже заметил, что из кобуры высовывается рукоять тяжелого бластера.
* * *
Молодой инженер первым вышел на поверхность планеты. Лаки Старр за ним, последним шел Верзила.
На мгновение они потеряли друг друга в почти абсолютной тьме. Только звезды были видны, яркие и жесткие в холодной безвоздушности.
Верзила первым пришел в себя. Тяготение на Меркурии почти точно такое же, как на его родном Марсе. Марсианские ночи почти так же темны. Звезды на ночном небе почти такие же яркие.
Его дискант отчетливо прозвучал в приемниках:
– Эй, я начинаю кое-что различать!
Лаки тоже что-то увидел, и это его удивило. Конечно, звездный свет не может быть так ярок. Беспорядочный ландшафт подернулся какой-то слабой светящейся дымкой, она окутывала острые утесы размытой молочностью.
Нечто подобное Лаки видел на Луне во время двухнедельной ночи. Ландшафт там тоже беспорядочный, голый и разбитый. Никогда за миллионы лет ни здесь, на Меркурии, ни на Луне не было смягчающего прикосновения ветра или дождя. Холодные голые скалы лежат без клочка изморози в безводном мире.
И в лунной ночи тоже была эта молочность. Но на Луне есть, по крайней мере, свет Земли. Полная Земля светит в шестнадцать раз ярче полной Луны, видимой с Земли.
Здесь, на Меркурии, в районе Солнечной обсерватории у северного полюса, нет поблизости ни одной планеты, которая давала бы освещение.
– Это звездный свет? – спросил он наконец, зная, что это не так.
Скотт Майндс устало ответил:
– Свечение короны.
– Великая Галактика! – с легким смешком сказал Лаки. – Корона! Мне следовало знать!
– Что знать? – воскликнул Верзила. – Что происходит? Эй, Майндс, объясните!
Майндс ответил:
– Повернитесь. Вы стоите к ней спиной.
Все повернулись. Лаки негромко свистнул, Верзила завопил от удивления. Майндс молчал.
Часть горизонта резко выделялась на жемчужном фоне неба. Каждая заостренная неровность этой части горизонта оказалась в фокусе. А над горизонтом небо мягко светилось (с высотой это сияние исчезало). Свечение состояло из ярких изгибающихся бледных лучей.
– Это солнечная корона, мистер Джонс, – сказал Майндс.
Даже в изумлении Верзила не забыл о своем распределении приоритетов. Он проворчал:
– Зовите меня Верзилой. – И добавил: – Корона вокруг Солнца? Я не знал, что она такая большая.
– Больше миллиона миль, – ответил Майндс, – и мы на Меркурии, самой близкой к Солнцу планете. Сейчас мы в тридцати миллионах миль от Солнца. Вы ведь с Марса?
– Родился и вырос.
– Ну, если бы вы могли взглянуть сейчас на Солнце, оно было бы в тридцать шесть раз больше, чем на Марсе. И в тридцать шесть раз ярче.
Лаки кивнул. Здесь Солнце и корона в девять раз больше чем на Земле. С Земли корону можно увидеть только во время полного затмения.
Ну что ж, пока Майндс не солгал. Есть на что посмотреть на Меркурии. Лаки попытался представить себе картину полностью, увидеть Солнце, которое сейчас за горизонтом, окруженное ею. Должно быть величественное зрелище.
Майндс продолжал с горечью в голосе:
– Этот свет называют «белым призраком Солнца».
Лаки заметил:
– Мне нравится. Хорошее выражение.
– Хорошее? – переспросил Майндс. – Не думаю. Слишком много разговоров о призраках на этой планете. Эта планета – сплошное несчастье. Ничего не идет как следует. Неудача с шахтами… – Он смолк.
Лаки подумал: «Пусть выговорится». А вслух сказал:
– Где то, что мы вышли посмотреть?
– О, да. Нам придется немного, пройтись. Недалеко, учитывая тяготение, но следите за поверхностью. Тут у нас нет дорог, и свет короны обманчив. Предлагаю зажечь фонари на шлемах.
При этом он щелкнул, и столб света ударил с его шлема, выше лицевой пластины, превратив поверхность в лоскутное желто-черное одеяло. Вспыхнули еще два фонаря, и три фигуры двинулись, тяжело ступая ботинками с толстыми изолирующими подошвами. В вакууме они не издавали ни звука, но каждый ощущал легкую вибрацию – это при каждом шаге дрожал воздух в их костюмах.
Майндс на ходу, казалось, продолжал размышлять о Планете. Он сказал низким напряженным голосом:
– Ненавижу Меркурий. Я здесь шесть месяцев, два меркурианских года, и меня тошнит от него. Я не думал, что половину этого срока пробуду, но вот уже шесть месяцев, а ничего не сделано. Ничего. Все тут неправильно. Самая маленькая планета. Самая близкая к Солнцу. Только одна сторона обращена к Солнцу. Вон там, – он указал на свечение короны, – солнечная сторона, там так жарко, что плавится свинец и закипает сера. А вон там, – рука дернулась в противоположном направлении, – единственная в системе поверхность, которая никогда не видит Солнца. Все здесь жалкое и ничтожное.
Он смолк, перепрыгивая через мелкую, шести футов шириной щель, напоминание о каком-то древнем меркуротрясении, шрам, который в отсутствие ветра и дождей так и не смог залечиться. Прыгнул он неуклюже – землянин, который и на Меркурии большую часть времени проводит при земном тяготении под Куполом обсерватории.
Увидев это, Верзила неодобрительно щелкнул языком. Они с Лаки преодолели трещину, едва заметно увеличив шаг.
Спустя четверть мили Майндс неожиданно сказал:
– Можно увидеть отсюда, мы как раз вовремя.
Он остановился, наклонился вперед, замахал руками, восстанавливая равновесие. Верзила и Лаки остановились с небольшим подскоком, разбросав немного камней.
Майндс выключил свой фонарь и указал куда-то рукой. Лаки и Верзила тоже выключили фонари и увидели в темноте, там, куда указывал Майндс, неправильное белое пятно.
Яркое пятно, ярче любого рассвета на Земле.
– Отсюда лучше всего смотреть, – сказал Майндс. – Это вершина Черно-Белых гор.
– Они так называются? – спросил Верзила.
– Да. Видите, почему? Горы находятся вблизи ночной стороны терминатора – это граница между темной и солнечной сторонами.
– Я это знаю, – негодующе сказал Верзила. – Вы думаете, я невежа?
– Просто объясняю. Есть небольшой район вокруг северного полюса и другой – вокруг южного, тут терминатор почти не сдвигается при вращении Меркурия вокруг Солнца. Ближе к экватору терминатор перемещается за сорок четыре дня на семьсот миль в одном направлении, потом в следующие сорок четыре дня назад на семьсот миль. Тут он передвигается всего на полмили, поэтому тут подходящее место для обсерватории. Тут Солнце и звезды остаются на месте. Черно-Белые горы так расположены, что освещаются только наполовину. Когда Солнце уходит, свет ползет по их склонам вверх.
– А теперь, – прервал его Лаки, – освещена только вершина.
– На один-два фута, да и это скоро исчезнет. Один-два земных дня будет темно, потом свет снова появится.
Пока он это говорил, белое пятно уменьшилось, превратилось в точку, горящую, как яркая звезда.
Трое людей ждали.
– Отведите взгляд, – посоветовал Майндс, – чтобы глаза привыкли к темноте.
Через несколько долгих минут он сказал:
– Хорошо, посмотрите снова.
Лаки и Верзила послушались и в первое мгновение ничего не увидели.
А потом ландшафт будто залило кровью. Часть его во всяком случае. Сначала появилось ощущение красноты. Потом стало возможно разглядеть вздымающиеся ввысь горы. Вершины казались ярко-красными, краснота сгущалась, темнела и постепенно внизу переходила в черноту.
– Что это? – спросил Верзила.
– Солнце только что село так низко, – ответил Майндс, – что над горизонтом видны только корона и протуберанцы. Протуберанцы – это потоки водорода, которые на тысячи миль поднимаются над поверхностью Солнца; они ярко-красного цвета. Они всегда присутствуют, но обычно не видны из-за Солнца.
Лаки снова кивнул. И протуберанцы с Земли можно видеть, только во время полного затмения и при помощи специальных инструментов – из-за атмосферы.
– Вот это, – негромко добавил Майндс, – и называют «красным призраком Солнца».
– Значит, два призрака, – неожиданно сказал Лаки, – белый и красный. Из-за них вы носите бластер, Майндс?
Майндс закричал:
– Что? О чем вы говорите?
– Я говорю, – сказал Лаки, – что пора рассказать, зачем на самом деле вы привели нас сюда. Конечно, не для того, чтобы разглядывать виды. Я уверен, на пустой, лишенной жизни планете вы не стали бы носить с собой бластер.
Майндс ответил не сразу. А сказал он следующее:
– Вы ведь Дэвид Старр?
– Да, – терпеливо ответил Лаки.
– Вы член Совета Науки. Вас называют Счастливчик Старр.
Члены Совета Науки избегают всеобщей известности, и поэтому Лаки с большой неохотой подтвердил:
– Вы правы.
– Значит, я не ошибся. Вы один из главных следователей и явились расследовать проект «Свет».
Лаки сжал губы, отчего они стали тоньше. Он предпочел бы, чтобы его узнавали не так легко.
– Может, и так, а может, нет. Зачем вы привели меня сюда?
– Я знаю, что это так, – Майндс тяжело дышал, – и привел вас сюда, чтобы сказать правду, прежде чем вас опутают ложью.
– Относительно чего?
– Относительно неудач, которые преследуют… как я ненавижу это слово… неудач проекта «Свет».
– Но вы могли мне сказать это в Куполе. Почему же здесь?
– По двум причинам, – ответил инженер. Он продолжал дышать часто и тяжело. – Во-первых, все считают, что это моя вина. Думают, что я не могу осуществить проект, зря трачу деньги налогоплательщиков. Я хотел увести вас от них. Понятно? Хотел, чтобы вы сначала вы слушали меня.
– Почему они считают, что вы виноваты?
– Потому что я слишком молод.
– Сколько же вам лет?
– Двадцать два.
Лаки Старр, сам не намного старше, спросил:
– А вторая причина?
– Хотел, чтобы вы почувствовали Меркурий, впитали в… – Он смолк.
Высокий и прямой, в защитном костюме, Лаки стоял на запретной поверхности Меркурия, металл плеча уловил и отразил молочный свет короны – «белый призрак Солнца».
Лаки сказал:
– Хорошо, Майндс, предположим, я принимаю ваше утверждение, что вы не виноваты в неудачах проекта. Тогда кто же виноват?
Сначала голос инженера был еле слышен. Постепенно стали понятны слова:
– Не знаю… во всяком случае…
– Я вас не понимаю, – сказал Лаки.
– Послушайте, – в отчаянии заговорил Майндс, – я сам вел расследование. Много периодов сна и бодрствования старался найти виновного. Следил за всеми. Отмечал время, когда происходили происшествия, разрывы кабеля, когда разбивались конверсионные пластины. И я уверен в одном…
– В чем именно?
– Никто в Куполе непосредственно в этом не виноват. Никто. У нас здесь около пятидесяти человек, точнее пятьдесят два, и во время последних шести происшествий я смог установить положение всех их. Никто не приближался к месту происшествий. – Голос его стал пронзительным.
Лаки спросил:
– Тогда кто же виноват в происшествиях? Меркуротрясения? Воздействие Солнца?
– Призраки! – дико воскликнул инженер, размахивая руками. – Есть белый призрак и красный призрак. Вы их сами видели. Но есть и двуногие призраки. Я их видел, но разве кто-нибудь мне верит? – Он говорил почти бессвязно. – Говорю вам… говорю вам…
Верзила сказал:
– Призраки. Вы спятили?
И Майндс закричал:
– Вы мне тоже не верите! Но я докажу. Я пристрелю призрака. Пристрелю дураков, которые мне не верят! Всех пристрелю! Всех!
С диким хохотом он вытащил свой бластер и с лихорадочной поспешностью, прежде чем Верзила смог остановить его, направил на Лаки и нажал курок. Невидимое разрушительное поле устремилось вперед…
Глава вторая
Безумец или нормальный?
Лаки пришел бы конец, если бы он и Майндс находились на Земле.
Лаки не упустил нарастающее безумие в голосе Майндса. Он ждал какого-то срыва. Но никак не ожидал прямого нападения с бластером.
Когда рука Майндса двинулась к рукояти бластера, Лаки прыгнул в сторону. На Земле все равно было бы слишком поздно.
На Меркурии, однако, дела обстоят по-другому. Сила тяжести Меркурия равна двум пятым земной, и сжавшиеся мышцы Лаки швырнули его легкое тело (даже включая костюм) далеко в сторону. Майндс, непривычный к низкой силе тяжести, пошатнулся, поворачиваясь, чтобы следовать стволом бластера за движением Лаки.
Поэтому луч бластера ударил в поверхность в нескольких дюймах от Лаки. И вырыл в жесткой скале дыру в фут глубиной.
Прежде чем Майндс выпрямился и выстрелил вторично, Верзила в длинном низком броске достал его, двигаясь с врожденной привычкой к слабому марсианскому тяготению.
Майндс упал. Он закричал без слов, потом замолк, то ли потерял сознание, то ли его безумный приступ кончился.
Верзила не поверил ни в то, ни в другое.
– Он притворяется! – страстно воскликнул он. – Подонок притворяется мертвым. – Он вырвал бластер у несопротивлявшегося инженера и направил ему в голову.
Лаки резко сказал:
– Ничего подобного, Верзила! Верзила колебался.
– Он пытался тебя убить, Лаки.
Ясно было, что маленький марсианин не был бы и вполовину так сердит, если бы опасность смерти угрожала ему самому. Тем не менее он попятился.
Лаки опустился на колени, глядя через лицевую пластину на Майндса. Он осветил его бледное напряженное лицо своим фонарем. Проверил давление в костюме, убедившись, что во время падения швы не разошлись. Потом, схватив инженера за руки и ноги, взвалил себе на плечи и встал.
– Назад в Купол, – сказал он, – и боюсь, проблема несколько сложнее, чем думает шеф.
Верзила что-то проворчал и двинулся за Лаки; тот шел большими легкими шагами, и маленькому Верзиле приходилось почти бежать. Он держал бластер наготове, чтобы выстрелить в Майндса, не задев Лаки.
* * *
Шеф – это Гектор Конвей, глава Совета Науки. В неофициальной обстановке Лаки звал его дядя Гектор, потому что он, Гектор Конвей, вместе с Огастасом Хенри был опекуном маленького Лаки после смерти его родителей во время пиратского нападения в районе орбиты Венеры.
Неделю назад Конвей небрежным тоном, будто предлагая отпуск, спросил Лаки:
– Не хочешь ли слетать на Меркурий?
– А что там, дядя Гектор?
– Да ничего особенного, – ответил Конвей, нахмурившись, – политика. Мы проводим на Меркурии дорогостоящий эксперимент, одно из тех фундаментальных исследований, которые могут ничего не дать, но, с другой стороны, могут и произвести революцию. Рискованная игра. Все эти проекты таковы.
– Я об этом знаю? – спросил Лаки.
– Не думаю. Начали совсем недавно. А сенатор Свенсон приводит его в качестве примера того, как легко Совет тратит деньги налогоплательщиков. Ты знаешь эту песню. Он проводит расследование, и один из его людей улетел несколько месяцев назад на Меркурий.
– Сенатор Свенсон? Понятно. – Лаки кивнул.
Это не было для него новостью. За последние несколько десятилетий Совет Науки медленно выдвигался на передний фронт при отражении как внутренних, так и внешних опасностей, угрожавших Земле. В век галактической цивилизации, когда человечество расселилось по всем звездам Млечного Пути, только ученые могли справляться с проблемами всего человечества. Только специально подготовленные ученые, члены Совета.
Но в правительстве Земли некоторые боялись растущего влиянии Совета Науки, и были такие, кто использовал этот страх в собственных честолюбивых целях. Предводителем этой последней группы был сенатор Свенсон. Его нападки па «бессмысленную трату Советом средств налогоплательщиков» принесли ему широкую известность.
Лаки спросил:
– А кто возглавляет проект на Меркурии? Я его знаю?
– Кстати, мы называем его проектом «Свет». А возглавляет его инженер по имени Скотт Майндс. Умный парень, но не годится для руководства. Самое неприятное, что с тех пор, как Свенсон поднял шум, с проектом стали происходить всякие неожиданности.
– Посмотрю, если хотите, дядя Гектор.
– Хорошо. Случайности и поломки – это ничего серьезного, я уверен, но мы не хотим, чтобы Свенсон представлял нас в дурном свете. Проследи, чтобы это кончилось. И присмотрись к его человеку. Его зовут Эртейл, и у него репутация способного и опасного парня.
Так это все началось. Небольшое расследование, чтобы предотвратить политические трудности. Ничего больше.
Лаки высадился на северном полюсе Меркурия, ничего особенного не ожидая, и через два часа оказался под прицелом бластера.
Бредя к Куполу с Майндсом на плечах, Лаки думал: «Тут не просто политика».
* * *
Доктор Карл Гардома вышел из маленькой больничной палаты и серьезно посмотрел на Лаки и Верзилу. Он вытирал свои сильные руки куском пушистого пластоабсорбента; закончив, бросил его в корзину для мусора. Его темное, почти коричневое лицо было обеспокоено, тяжелые густые брови нахмурены. Даже черные волосы, коротко подстриженные и торчавшие в беспорядке, тоже передавали озабоченность.
– Ну, доктор? – спросил Лаки.
Доктор Гардома сказал:
– Я дал ему успокоительное. Не знаю, как раньше, но в последние несколько месяцев он находился в большом напряжении.
– Почему?
– Он считает себя ответственным за все неприятности с проектом «Свет».
– А разве это не так?
– Конечно, нет. Но можете себе представить, что он чувствует. Он уверен, что все винят его. Проект «Свет» жизненно важен. В него вложено много денег и сил. Под началом у Майндса десять человек, все на пять-десять лет старше его, и огромное количество оборудования.
– А почему он так молод?
Доктор мрачно улыбнулся, но, вопреки мрачности, ровные белые зубы сделали его улыбку приятной, даже очаровательной. Он сказал:
– Субэфирная оптика, мистер Старр, совершенно новая ветвь науки. Только молодые люди, вчерашние выпускники, в ней разбираются.
– Вы как будто и сами в ней разбираетесь?
– Мне рассказывал Майндс. Мы прилетели на Меркурий в одном корабле, и он меня околдовал своим проектом и возлагаемыми на него надеждами. Вы что-нибудь об этом знаете?
– Не имею представления.
– Ну, речь идет о гиперпространстве, той части космоса, которая находится за пределами известного нам пространства. Законы природы, действующие в обычном пространстве, в гиперпространстве неприменимы. Например, в обычном пространстве невозможно двигаться быстрее света, и потому нужно не менее четырех лет, чтобы долететь до ближайшей звезды. А в гиперпространстве возможна любая скорость… – Врач с виноватой улыбкой смолк. – Я уверен, вы все это знаете.
– Большинство людей знают, что с открытием гиперпространства стали возможны полеты к звездам, – сказал Лаки. – Но при чем тут проект «Свет»?
– Ну, в обычном пространстве в вакууме свет распространяется по прямой линии, – сказал доктор Гардома. – Линию можно искривить только большой силой тяготения. С другой стороны, в гиперпространстве ее можно сгибать легко, как хлопковую нить. Свет можно сфокусировать, рассеять, отправить в обратном направлении. Так утверждает теория гипероптики.
– И, вероятно, Скотт Майндс должен проверить справедливость этой теории?
– Совершенно верно.
– А почему здесь? – спросил Майндс. – Почему именно на Меркурии?
– Потому что только тут во всей Солнечной системе столько света сосредоточивается на большой поверхности. Эффект, которого ожидает Майндс, легче всего наблюдать здесь. Осуществление того же проекта на Земле обошлось бы в сотни раз дороже, и результаты были бы в сотни раз менее надежными. Так говорил мне Майндс.
– Однако начались случайности.
Доктор Гардома фыркнул.
– Это не случайности. И, мистер Старр, их нужно прекратить. Знаете ли вы, что будет означать успех проекта «Свет»? – Он продолжал, захваченный собственными словами. – Земля больше не будет рабыней Солнца. Космические станции, окружающие Землю, смогут перехватывать солнечный свет, переводить его в гиперпространство и равномерно распределять по всей Земле. Жара пустынь и холод полюсов исчезнут. Времена года будут установлены такими, как нам нужно. Мы будем управлять погодой, контролируя распределение солнечного света. Сможем иметь вечный солнечный свет, если захотим, или день любой длины. Земля превратится в кондиционированный рай.
– Вероятно, на это потребуется время.
– Очень много, но ведь это только начало… Послушайте, может, я не в свое дело вмешиваюсь, но не вы ли тот Дэвид Старр, который разрешил загадку отравленной пищи на Марсе?
Голос Лаки звучал чуть раздраженно, брови его нахмурились:
– Почему вы так считаете?
Доктор Гардома ответил:
– Ведь я все-таки врач. Отравления вначале считали эпидемией, и я этим очень интересовался. Ходили слухи о молодом члене Совета, который сыграл главную роль в разгадке этой тайны, упоминали и имя.
Лаки сказал:
– Оставим это.
Он, как всегда, испытывал недовольство, когда становился слишком известен. Вначале Майндс, теперь Гардома.
– Если вы тот самый Старр, – сказал Гардома, – я надеюсь, вы здесь для того, чтобы прекратить все эти неприятности.
Лаки, казалось, его не слышал. Он спросил:
– Когда я смогу поговорить со Скоттом Майндсом, доктор Гардома?
– Не раньше чем через двенадцать часов.
– Он будет в себе?
– Я в этом уверен.
Послышался чей-то гортанный баритон:
– Неужели, Гардома? Потому что вы считаете, что наш мальчик Майндс никогда не был неразумным?
При этих словах доктор Гардома повернулся, не пытаясь скрыть неприязненное выражение.
– Что вы здесь делаете, Эртейл?
– Держу глаза и уши открытыми. Лучше бы я их закрыл, – сказал вновь пришедший.
Лаки и Верзила с любопытством смотрели на него. Большой человек: не высокий, но широкоплечий, с мощными мышцами. Щеки черны от щетины; неприятное ощущение крайней самоуверенности.
Доктор Гардома сказал:
– Делайте со своими глазами и ушами что угодно, но не в моем кабинете.
– Почему? – спросил Эртейл. – Вы врач. Пациенты имеют право входа. Может быть, я пациент.
– На что жалуетесь?
– А эти двое? Они на что жалуются? Ну, у этого, я уверен, нарушение гормонального равновесия. – При этих словах он взглянул на Верзилу.
В наступившем молчании Верзила сначала смертельно побледнел, а потом как будто начал раздуваться. Он медленно встал, глаза его округлились. Губы шевельнулись, будто он повторял «нарушение гормонального равновесия», как будто он пытался убедить себя, что на самом деле слышал эти слова, что он не ослышался.
Потом, с быстротой нападающей кобры, пять футов два дюйма стальных мышц Верзилы устремились к широкому насмешнику.
Но Лаки действовал быстрее. Он схватил Верзилу за оба плеча.
– Спокойней, Верзила.
Маленький марсианин отчаянно пытался вырваться.
– Ты сам слышал, Лаки! Ты ведь слышал!
– Не сейчас, Верзила.
Эртейл хрипло рассмеялся.
– Выпусти его, приятель. Я разотру этого малыша по полу пальцем.
Верзила взвыл и принялся извиваться в руках Лаки.
Лаки сказал:
– На вашем месте я бы помолчал, Эртейл, иначе вы попадете в неприятности, из которых вас не вытащит ваш друг сенатор.
Глаза его при этом стали ледяными, а голос звучал гладкой сталью.
Эртейл мгновение смотрел ему в глаза, потом отвернулся. Что-то сказал насчет шуток. Верзила дышал теперь ровнее, и Лаки медленно разжал руки. Марсианин вернулся на свое место, дрожа от сдерживаемой ярости.
Доктор Гардома, который напряженно следил за происшествием, спросил:
– Вы знакомы с Эртейлом, мистер Старр?
– Наслышан. Джонатан Эртейл, бродячий следователь сенатора Свенсона.
– Можно и так сказать, – пробормотал врач.
– Я тоже вас знаю, Дэвид Старр. Счастливчик Старр, как еще вас называют, – сказал Эртейл. – Вы бродячий вундеркинд Совета Науки. Марсианская отрава. Пираты астероидов. Венерианская телепатия. Правильный перечень?
– Да, – невыразительно ответил Лаки.
Эртейл торжествующе улыбнулся.
– Мало найдется такого, чего бы в офисе сенатора Свенсона не знали о Совете Науки. И мало чего я не знаю о происходящем здесь. Например, я знаю о покушении на вашу жизнь и пришел с вами из-за этого увидеться.
– Зачем?
– Хочу предупредить вас. Небольшое дружеское предупреждение. Вероятно, врач уже сказал вам, какой отличный парень Майндс. Всего лишь влияние невыносимого напряжения, сказал он, я полагаю. Они друзья с Майндсом. Большие друзья.
– Я только сказал… – начал доктор Гардома.
– Позвольте мне закончить, – сказал Эртейл. – Позвольте мне сказать вот что. Скотт Майндс так же безопасен для вас, как двухтонный астероид для космического корабля. Он не был временно невменяемым, когда нацелился в вас бластером. Он знал, что делает. Он хладнокровно пытался убить вас, Старр, и если вы не будете осторожны, в следующий раз у него получится. Можете поклясться сапогами своего маленького марсианского друга, он сделает еще одну попытку.
