Текст книги "Детектив Элайдж Бейли и робот Дэниел Оливо (сборник)"

Автор книги: Айзек Азимов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 48 (всего у книги 87 страниц)

47

Дэниел и Жискар ждали – невозмутимые, непроницаемые, терпеливые. Но Бейли показалось, что лицо у Дэниела чуть озабочено. А впрочем, он мог приписать такое выражение этим нечеловечески человеческим чертам. Жискар, меньше напоминающий человека, естественно, сохранял полную невозмутимость, чего бы ни хотелось ему приписать.

За дверью ждал еще один робот – очевидно, сопровождавший Гремиониса. Облик его был даже примитивнее, чем у Жискара, и какой-то облезлый. Сразу было видно, что Гремионис не слишком преуспевает.

Дэниел сказал – с радостным облегчением, как почудилось Бейли:

– Я доволен, что вы чувствуете себя хорошо, партнер Элайдж.

– Очень хорошо. Но мне любопытно узнать вот что: если бы вы услышали, что я внутри закричал, вы бы вошли?

– Немедленно, сэр, – ответил Жискар.

– Хотя вы запрограммированы не входить в Личные?

– Необходимость защитить человека – и особенно вас, сэр, доминировала бы.

– Да, партнер Элайдж, – подтвердил Дэниел.

– Рад это слышать, – сказал Бейли. – Перед вами Сантрикс Гремионис. Мистер Гремионис, перед вами Дэниел и Жискар.

Оба робота учтиво наклонили головы. Гремионис только взглянул на них и небрежно приподнял руку. Он и не подумал представить своего робота.

Бейли посмотрел по сторонам. Дневной свет заметно померк, ветер дул порывами, воздух стал прохладнее, солнце совсем исчезло за темными облаками. Все было подернуто мрачностью, но она не подействовала на Бейли который продолжал упиваться тем, что благополучно вышел из Личной. Ему понравилось оказаться во Вне! И настроение у него сразу улучшилось. Конечно, случай особый, но начало положено, и он, бесспорно, одержал победу!

Бейли уже обернулся к Гремионису, чтобы продолжить разговор, и тут краем глаза уловил какое-то движение. По траве в сопровождении робота шла женщина. Она приближалась, но на них даже не смотрела – ее целью явно была Личная.

Бейли протянул руку, словно намереваясь остановить ее, хотя их разделяло расстояние еще метров в тридцать, и буркнул:

– Разве она не знает, что это Личная для мужчин?

– Что-что? – переспросил Гремионис.

Женщина все приближалась, и Бейли смотрел на нее в полном недоумении. Затем робот отошел в сторону, а женщина вошла в строение.

– Но ей же туда нельзя! – растерянно пробормотал Бейли.

– Почему? Это общественное удобство.

– Так для мужчин же!

– Для людей, – поправил Гремионис, совсем сбитый с толку.

– Обоего пола? Вы что-то путаете.

– Вообще для людей. Я ничего не путаю! А вы как бы хотели? Я вас не понимаю.

Бейли отвернулся. А он-то еще несколько минут назад думал, что заговорить с кем-то в Личной – это предел невоспитанности, всего, что недопустимо!

Даже попытайся он придумать что-нибудь похуже, кошмарная возможность столкнуться в Личной с женщиной ему бы даже в голову не пришла. Земные обычаи требовали, чтобы он полностью игнорировал присутствие других мужчин в обширных Личных планеты, предназначенных для общего пользования. Однако никакие обычаи или условности не помешали бы ему узнать женщину, пройди она там мимо него.

Что, если бы пока он был в Личной, туда вошла бы женщина – спокойно, равнодушно, вот как сейчас эта?

Или, хуже того: что, если бы он вошел в какую-нибудь Личную и наткнулся там на женщину? Нет, он не представлял, что с ним было бы. Никогда раньше даже возможность такой ситуации ему в голову не приходила, самая мысль о ней была невыносима.

А фильмокниги его и об этом не предупредили! Он взялся за них, чтобы заранее ознакомиться с аврорианским образом жизни и не попасть впросак, а они умалчивали о самом важном!

Как же он сумеет распутать все узлы загадки, в которую превратилась смерть Джендера, если на каждом шагу спотыкается о собственное глубочайшее невежество?

Всего минуту назад он торжествовал из-за крохотной победы над ужасами Вне, а теперь его сокрушало сознание своего невежества во всем, даже в природе этого невежества. Именно в эту секунду, отгоняя от себя картину того, как женщина пересекает воздушное пространство, недавно занимавшееся им самим, он чуть было вовсе не отчаялся.

48

И снова Жискар сказал (причем так, что в его словах, если не в тоне, можно было услышать сочувствие):

– Вам нехорошо, сэр? Вы нуждаетесь в помощи?

– Нет-нет, – пробормотал Бейли. – Я чувствую себя нормально… Но пошли отсюда. Мы загораживаем вход. – Он быстро направился к их машине, которая стояла на площадке за дорожкой. По другую сторону от нее Бейли увидел двухколесную машинку с двумя сиденьями – ролер Гремиониса, решил он.

Тут он сообразил, что его угнетенное настроение усугубляется обыкновенным чувством голода. Время обеда давно прошло, а у него во рту и крошки не было. Он обернулся к Гремионису:

– Давайте поговорим. Но, с вашего разрешения, поговорим за едой. То есть если вы еще не обедали… и если готовы пообедать со мной.

– Но где?

– Не знаю. Где едят в Институте?

– Общественная столовая исключается, – сказал Гремионис. – Там мы не сможем поговорить.

– Так что же делать?

– Пойдемте ко мне, – сразу сказал Гремионис. – Конечно, мой дом не так роскошен, как многие тут. Я же не администратор! Но у меня все-таки есть несколько прилично функционирующих роботов и найдется, чем вас угостить. Вот что: я поеду на ролере с Брандиджем… ну, с моим роботом, вы понимаете, а вы поезжайте следом. Только помедленнее, но я живу всего в полутора километрах отсюда, и поездка займет две-три минуты, не больше.

Он бросился к ролеру почти бегом. Бейли проводил его взглядом: в Гремионисе ему почудилась какая-то юношеская порывистость. Естественно, возраст космонита было нелегко определить – внешне космониты мало менялись с возрастом, и Гремионису вполне могло быть лет пятьдесят. Но вел он себя как юноша, почти как земной подросток, хотя Бейли не мог бы точно определить, откуда возникало такое впечатление.

Он обернулся к Дэниелу:

– Ты знаком с Гремионисом, Дэниел?

– Сейчас я увидел его впервые, партнер Элайдж.

– А ты, Жискар?

– Я видел его один раз прежде, но мимоходом.

– Ты что-нибудь знаешь про него, Жискар?

– Ничего – кроме того, что лежит на поверхности, сэр.

– Возраст? Характер?

– О них мне ничего не известно, сэр.

– Готовы? – крикнул Гремионис. Его ролер издавал довольно громкий гудящий звук. Было ясно, что он обходился без воздушной подушки. Колеса от земли не отрывались. Брандидж сидел позади Гремиониса.

Жискар, Дэниел и Бейли быстро вошли в свою машину.

Гремионис описал широкий полукруг, его волосы развевались на ветру, и Бейли вдруг представил себе это ощущение ветра, если ехать на ролере без ограждающих стекол. Как хорошо, что он полностью укрыт в своей машине. Скольжение на воздушной подушке куда более цивилизованный способ передвижения.

Ролер вышел на прямую и с приглушенным ревом рванулся вперед, Гремионис махнул, рукой, сигналя «следуй за мной!» Робот у него за спиной сохранял равновесие с небрежной легкостью и не держался за пояс Гремиониса, хотя человек, решил Бейли, обязательно обхватил бы его обеими руками.

Они заскользили следом. Хотя ролер словно бы двигался с огромной скоростью, это оказалась иллюзией, возникшей из-за его миниатюрности. Их машину приходилось все время притормаживать, чтобы не налететь на него.

– И все-таки, – задумчиво произнес Бейли, – одно мне непонятно.

– Что именно, партнер Элайдж? – спросил Дэниел.

– Василия презрительно назвала Гремиониса «парикмахером». Видимо, он моделирует прически, одежду и еще всякие украшения человеческой внешности. Так почему же он живет в доме на территории Института?

Глава двенадцатая
Снова гремионис

49

Через несколько минут Бейли вошел в еще один аврорианский дом – четвертый с момента его прибытия на планету полтора дня назад. Дом Фастольфа, Глэдии, Василии и теперь – Гремиониса.

Жилище Гремиониса казалось меньше первых трех и каким-то запущенным, хотя построено оно было вроде бы недавно, насколько мог судить Бейли. Но, может быть, на Авроре критерии другие? Однако одно характерное отличие аврорианских жилых домов имелось и здесь – ниши для роботов. Едва войдя, Жискар и Дэниел быстро встали в две из них и застыли лицом к комнате, неподвижные и безмолвные. Брандидж, робот Гремиониса, столь же быстро встал в третью нишу.

Выбирали ниши они словно бы мгновенно, но ни разу выбор двух роботов не упал на одну и ту же нишу. Каким образом? Видимо, решил Бейли, они обменивались сигналами, которые человек просто не успевал воспринимать. Не забыть спросить про это Дэниела, сказал он себе. И заметил, что Гремионис тоже рассматривает ниши.

Гремионис поднес руку к губам и пригладил усики указательным пальцем потом сказал неуверенно:

– Ваш робот, ну, похожий на человека, как-то не вяжется с нишей. Это ведь Дэниел Оливо? Робот доктора Фастольфа?

– Да, – ответил Бейли. – Он тоже показан в гиперволновке. То есть не он сам, но актер, правда, подобранный получше.

– Да, я помню.

Бейли обнаружил, что Гремионис – как Василия, и даже как Глэдия и Фастольф – держится на некотором расстоянии от него. Словно его окружало поле отталкивания – невидимое, неуловимое, никак не воздействующее на его органы чувств, но мешающее космонитам приблизиться к нему вплотную, заставляющее их огибать его по пологой дуге, если им надо было пройти мимо.

Отдает ли себе отчет Гремионис, что держится от него на расстоянии? Или это происходит непроизвольно? А что они делают со стульями, на которые он садился, пока был у них? С тарелками, которыми он пользовался? С полотенцами? Будет ли достаточно обычной стирки? Или существуют особые дезинфицирующие процедуры? Может, они сразу все выбрасывают и заменяют другим? Окурят ли эти дома, когда он покинет планету? Или их окуривают каждую ночь? Ну а коммунальная Личная, которую он посетил? Ее снесут и отстроят заново? А женщина, которая по неведению вошла туда сразу после него? Или она – официальный окуриватель?

Ну это уже глупости! В космос все это! Как поступают аврорианцы, как разбираются со своими проблемами – их дело, и хватит забивать себе голову такой чушью! Иосафат! С него достаточно собственных проблем, а в данную секунду одна из них воплощается в Гремионисе, и он за него возьмется после еды.

Еда оказалась простой, почти чисто вегетарианской, но впервые на Авроре он испытал затруднения. Слишком уж резок был вкус каждого ингредиента. Вкус моркови был слишком уж морковным, а горошка – горошковым, если можно так выразиться.

Чересчур острым.

Он ел неохотно и старался не выдать свои неприятные ощущения.

И вдруг заметил, что свыкся, что вкусовые сосочки как бы пропитались насквозь и перестали реагировать на избыток. С некоторой грустью Бейли подумал, что еще немного – и знакомство с аврорианской пищей приведет к тому, что по возвращении на Землю ему будет недоставать этой четкости вкусовых ощущений и земная их нивелированность начнет его раздражать.

Даже поджаристость ингредиентов, сперва слегка его напугавшая, так как стоило ему сжать зубы – и слышался хруст, который (решил он) мог помешать разговору, – этот хруст успел превратиться в увлекательное свидетельство того, что он принимает пищу! На Земле же это всегда бесшумно, и ему будет чего-то не хватать.

Теперь он ел внимательно, изучая разные вкусы. Быть может, когда земляне обоснуются на других мирах, они тоже начнут питаться по рецептам космонитов, тем более если у них не будет роботов, чтобы готовить и подавать еду. И тут он тоскливо поправил себя. Не когда, а если земляне обоснуются на других мирах. А «если» это зависит от него, следователя Элайджа Бейли. Ему на плечи словно легла непосильная тяжесть.

Они кончили есть. Два робота внесли нагретые влажные салфетки, чтобы вытереть руки. Только салфетки оказались необычными: едва Бейли положил свою на тарелку, как она чуть шевельнулась, истончилась, стала паутинкой. Потом вдруг взвилась вверх и исчезла за решеткой в потолке. Бейли вздрогнул и, приоткрыв рот, уставился в потолок.

– Это новинка, – объяснил Гремионис. – Самоубирающаяся, как вы заметили, но еще не знаю, стоит ли ими пользоваться. Говорят, они будут засорять вытяжку, а другие опасаются загрязнения воздуха – какие-то частицы обязательно, по их мнению, попадут в легкие. Изготовитель утверждает, что они абсолютно безвредны, но…

Бейли внезапно осознал, что сам за едой не сказал ни слова, и вообще, обменявшись несколькими словами о Дэниеле, они оба молчали до этого момента… Но не салфетки же им обсуждать! Он сказал грубовато:

– Вы парикмахер, мистер Гремионис?

Гремионис покраснел – его светлая кожа стала пунцовой до корней волос. Он пробормотал придушенно:

– Кто вам это сказал?

– Если вашу профессию так называть не принято, – сказал Бейли, – приношу свои извинения. На Земле так говорят все, и ничего уничижительного в таком обозначении нет.

– Я дизайнер причесок и костюмов, – ответил Гремионис. – Это признанный раздел искусства. Собственно говоря, я персональный художник. – Его палец снова скользнул по усикам.

– Я заметил ваши усы, – серьезным тоном сказал Бейли. – Они приняты на Авроре?

– Нет. Но надеюсь, что будут. Взять мужское лицо… Многим из них можно придать больше мужественности, силы с помощью правильного использования лицевых волос. Все зависит от подхода. Это часть моей профессии. Конечно, можно переборщить. На планете Паллада лицевые волосы носят многие, но там модно прибегать к многоцветной окраске. Каждый волосок красится отдельно для создания определенного эффекта. Но это глупо. Эффект сохраняется недолго, со временем оттенки изменяются и смешиваются в нечто жуткое. И все-таки даже это по-своему лучше лысости лица. Нет ничего столь непривлекательного, чем пустынное лицо. Это мой собственный термин. Я им пользуюсь в беседах с потенциальными клиентами, и он производит впечатление. На планете Смитей…

Его негромкая быстрая речь обладала какой-то гипнотической силой, подкрепляемой его увлеченностью, глубокой искренностью взгляда, прикованного к лицу Бейли. Тому пришлось сделать почти физическое усилие, чтобы стряхнуть с себя это наваждение. Он сказал:

– Мистер Гремионис, вы робопсихолог?

Гремионис вздрогнул и как будто растерялся, когда его внезапно перебили.

– Робопсихолог?

– Да. Робопсихолог.

– Вовсе нет. Я пользуюсь роботами как все, но что у них внутри, понятия не имею. Да и не интересуюсь.

– Но вы живете на территории Института робопсихологии. Как так?

– Это глупо! – Гремионис наморщил нос. – Институт был спроектирован несколько лет назад как самодостаточная община. У нас есть собственные ремонтные мастерские, собственные мастерские для робопрофилактики, врачи, структуралисты. Весь персонал живет здесь же, и раз им нужен персональный художник, то есть Сантрикс Гремионис, то и я живу здесь. Что-то в моей профессии есть такое, отчего мне не следовало бы жить здесь?

– Я этого не говорил.

Гремионис отвернулся с обидой, которую торопливое отрицание Бейли не смягчило. Он нажал на кнопку, а затем, скользнув взглядом по разноцветной прямоугольной панели, словно побарабанил по ней кончиками пальцев.

С потолка бесшумно опустился шар и повис в метре над их головами. Он раскрылся, точно разделяющийся на дольки апельсин, и внутри него заиграли краски под негромкие мелодичные, звуки. Они и цвета так гармонично сливались, что изумленный Бейли вскоре почувствовал, что уже не отличает звуков от красок.

Окна стали непрозрачными, дольки окрасились ярче.

– Не слишком ярко? – спросил Гремионис.

– Нет, – поколебавшись, ответил Бейли.

– Это служит фоном. Я подобрал успокаивающие комбинации, которые помогут нам вести цивилизованную беседу, понимаете? – Затем он добавил деловито: – Так приступим к делу?

Бейли с некоторым трудом оторвался от… но Гремионис никак не назвал этот апельсин, и сказал:

– Да, конечно.

– Вы обвиняли меня в том, что я имел какое-то отношение к прекращению функционирования робота Джендера?

– Я расспрашивал об обстоятельствах конца этого робота.

– Но в связи с ним упоминали меня. И несколько минут назад спросили, не робопсихолог ли я. Мне понятно, о чем вы думали. Вы старались спровоцировать меня на признание, что я знаком с робопсихологией, с тем чтобы возвести на меня обвинение, будто я… э… кончатель этого робота.

– Проще сказать – убийца.

– Убийца? Но робота же нельзя убить. Но как бы то ни было, я не кончал его, или не убивал, или – называйте, как хотите. Я сказал вам, что я не робопсихолог. О робопсихологии я не знаю ни-че-го. Да как вы могли подумать, что…

– Я обязан расследовать все связи, мистер Гремионис. Джендер принадлежал Глэдии, солярианке, а вы были с ней в дружеских отношениях. Вот вам и связь.

– В дружеских отношениях с ней могут быть десятки людей. И никакой связи нет и не было.

– Вы хотите сказать, что никогда не видели Джендера, хотя часто бывали в доме Глэдии?

– Никогда! Ни единого раза!

– И не знали, что у нее есть человекоподобный робот?

– Нет!

– Она про него вообще не упоминала?

– У нее там повсюду роботы. Самые обычные. Ни про каких других она не говорила.

– Ну что же! – Бейли пожал плечами. – У меня нет причин не верить этому… пока.

– Так скажите это Глэдии. Потому-то я и захотел вас увидеть. Чтобы попросить об этом. И я настаиваю!

– А у Глэдии есть причины сомневаться?

– Конечно. Вы настроили ее против меня. Вы расспрашивали ее обо мне в этой связи, и она предположила… она не знает… Короче говоря, она контактировала со мной сегодня утром и спросила, имел ли я к этому какое-нибудь отношение. Я вам уже говорил.

– И вы отрицали?

– Конечно, отрицал, и категорически, потому что я дей-стви-тель-но тут ни при чем. Но сколько я ни отрицай, это неубедительно. Вот почему я хочу, чтобы это сделали вы. Я хочу, чтобы вы сказали ей, что, по вашему мнению, я никакого отношения к случившемуся не имею. Вы же сами только что это подтвердили, и у вас нет права губить мою репутацию совсем бездоказательно, Я могу подать на вас жалобу!

– Кому?

– В Комиссию защиты личности. В Законодательное собрание. Глава Института близкий друг самого председателя, а я уже отправил ему полное изложение этого дела. Я не собираюсь ждать, я действую!

Гремионис вздернул голову – гневным движением, как он видимо, полагал, но должного эффекта не полнилось из-за общей мягкости выражения его лица.

– Послушайте, – сказал он, – это не Земля. Мы здесь находимся под за-щи-той. На вашей перенаселенной планете люди вынуждены обитать в ульях, в муравейниках. Вы толкаете друг друга, не даете дышать друг другу, и это не имеет значения. Одна жизнь, миллион жизней – это не имеет значения.

– Вы начитались исторических романов, – сказал Бейли. стараясь, чтобы его голос не прозвучал презрительно.

– Конечно. И в них все изображено очень точно. На планете, где живут миллиарды людей, иначе и быть не может. А на Авроре жизнь каждого из нас дра-го-цен-на. Нас защищают физически – каждого из нас! – наши роботы, так что на Авроре не бывает даже драк, не говоря уж об убийствах!

– Если не считать Джендера.

– Но это же не убийство. Он был робот. А наше Законодательное собрание защищает нас от посягательств другого рода. Комиссия защиты личности относится отрицательно – очень и очень отрицательно – к любым действиям, которые злонамеренно причиняют вред репутации или общественному положению гражданина. У аврорианца, который повел бы себя как вы, неприятностей было бы хоть отбавляй. Когда же землянин позволяет себе… ну…

– Я веду расследование по приглашению Законодательного собрания, насколько мне известно. Полагаю, без согласия Собрания доктор Фастольф не мог бы вызвать меня сюда.

– Пусть так, но это не дает вам права выходить за рамки нормального расследования.

– И вы собираетесь обратиться с этим в Собрание?

– Я собираюсь настаивать, чтобы глава Института…

– Кстати, как его зовут?

– Келден Амадиро. Я намерен просить его доложить об этом Собранию, а он его член, позвольте вам сказать, один из лидеров партии глобалистов. А потому, по-моему, вам лучше без экивоков объяснить Глэдии, что я ни в чем не виновен.

– Буду рад, мистер Гремионис, потому что у меня создалось впечатление, что вы действительно невиновны, но как я могу быть полностью уверенным, если вы не разрешаете мне задать вам несколько вопросов?

Гремионис нерешительно помолчал, а потом с вызовом откинулся на спинку стула, заложил руки за голову и сказал, неудачно изобразив спокойную небрежность:

– Задавайте. Мне скрывать нечего. А когда закончите, извольте немедленно поговорить с Глэдией по трехмернику позади вас и сказать ей то, что я требую, не то вам придется так скверно, что вы и вообразить не можете.

– Я понял. Но сначала… Как давно вы знакомы с доктором Василией Фастольф, мистер Гремионис? Или с доктором Василией Алиеной, если вам она известна под этой фамилией?

Гремионис замялся, а потом сказал с напряжением в голосе:

– Почему вы задаете этот вопрос? Какое он имеет отношение к делу?

Бейли вздохнул, и его угрюмое лицо помрачнело еще больше.

– Хочу напомнить, мистер Гремионис, что вам нечего скрывать и что вы намерены убедить меня в своей невиновности, чтобы я в свою очередь убедил в ней Глэдию. Просто скажите, как давно вы знакомы с доктором Василией. Если вы с ней не знакомы, так и ответьте, но будет только честно предупредить вас, что, по словам доктора Василии, вы с ней близко знакомы. Во всяком случае, настолько, чтобы предложить себя.

Гремионис как будто расстроился. Он сказал дрожащим голосом:

– Не понимаю, почему это надо во что-то раздувать. Предлагать себя – общепринятый социальный обычай, который никого третьего не касается. Ну да вы-то землянин, вот и зациклились на этом.

– Насколько я понял, она вашего предложения не приняла.

Гремионис уперся в колени стиснутыми кулаками.

– Принять или не принять – это ее дело. Кое-кто предлагал мне себя, а я отказывал. Тут нет ничего такого.

– Ну хорошо. Как давно вы с ней знакомы?

– Несколько лет. Около пятнадцати.

– Вы были знакомы с ней, когда она еще жила у доктора Фастольфа?

– Тогда я был еще ребенком, – ответил Гремионис краснея. – Когда я только-только кончил курс и стал персональным художником, меня пригласили смоделировать для нее костюмные ансамбли. Они ей понравились и с тех пор она пользовалась только моими услугами. В этой сфере, разумеется.

– Значит, вы заняли свое нынешнее положение, так сказать, официального персонального художника Института робопсихологии по ее рекомендации?

– Она знала мою квалификацию. Я прошел отборочные испытания наравне с другими и занял свое положение по праву.

– Тем не менее она вас рекомендовала?

– Да, – сердито буркнул Гремионис.

– И вы чувствовали, что можете достойно ее отблагодарить, предложив себя?

Гремионис поморщился и облизнул губы, словно избавляясь от неприятного вкуса.

– Это от-вра-ти-тельно! Видимо, землянин иначе и думать не способен. Мое предложение означало только, что я хотел его сделать.

– Потому что она привлекательна и душевна?

Гремионис замялся.

– Ну, особенно душевной я бы ее не назвал, – сказал он осторожно. – Но привлекательна она бесспорно.

– Мне говорили, что вы предлагаете себя кому ни попадя без всякого разбора.

– Это ложь.

– В каком смысле ложь? Что вы себя предлагаете всем или что мне об этом сказали?

– Что я предлагаю себя всем. Кто вам это сказал?

– Мне кажется, ответ на ваш вопрос нецелесообразен. Вам понравится, если я буду называть вас как источник неприятной кому-то информации? Были бы вы со мной откровенны, если бы так думали?

– Ну, в любом случае тот, от кого вы это услышали, лгал.

– Возможно, это было просто преувеличение для пущего эффекта, Вы предлагали себя кому-нибудь еще до доктора Василии?

Гремионис отвел глаза:

– Раза два. Но не серьезно.

– А к доктору Василии вы относились серьезно?

– Ну-у…

– Насколько я понял, вы предлагали себя ей несколько раз вопреки аврорианскому обычаю.

– А! Аврорианский обычай… – в бешенстве начал Гремионис, но тут же взял себя в руки и нахмурился. – Послушайте, мистер Бейли, могу я говорить с вами строго конфиденциально?

– Да. Все мои вопросы имеют целью установить, что вы не имели отношения к смерти Джендера. Как только я удостоверюсь в этом, можете не сомневаться, что я сохраню в тайне все, что услышу от вас.

– Ну хорошо. В этом нет ничего дурного, и я ничуть не стыжусь, поймите. Просто я не люблю размениваться и имею право жить по-своему, верно?

– Безусловно, – ответил Бейли сочувственно.

– Видите ли, по-моему, секс тогда прекрасен, когда между партнерами возникла глубокая любовь и нежность.

– Мне кажется, это так и есть.

– Ну а тогда никого другого больше не нужно, так?

– Звучит логично.

– Я всегда грезил, как найду идеального партнера и никого больше не стану искать. Это называется моногамией. На Авроре она не существует, но на некоторых мирах ее соблюдают. И на Земле тоже, верно, мистер Бейли?

– В теории, мистер Гремионис.

– Это то, что нужно мне, Я ищу уже давно. Иногда я экспериментирую с сексом, но мне всегда чего-то не хватает. И вот я познакомился с доктором Василией, и она призналась мне… Ну, люди бывают очень откровенны со своими персональными художниками, потому что его работа – глубоко личная… И это уж совсем конфиденциально.

– Так продолжайте же.

Гремионис облизнул губы.

– Если то, о чем я сейчас расскажу, станет известно еще кому-то, я погиб. Она сделает все, чтобы я больше не получал заказов. Вы действительно уверены, что это имеет отношение к делу?

– Не сомневайтесь, мистер Гремионис, это может оказаться решающим.

– Ну, в таком случае… – Гремионис явно не поверил до конца. – Так вот: из того, что проскальзывало в разговорах доктора Василии со мной, мне стало ясно… – его голос понизился до шепота, – что… что она девственница.

– Ах так, – сказал Бейли негромко (вспомнив непоколебимое убеждение Василии, что отец исковеркал ее жизнь своим отказом, – теперь ему стал понятен источник ее ненависти к отцу).

– Это меня взволновало. Мне казалось, что ода будет всецело моей, что я буду единственным для нее. Не могу выразить, как много это для меня значило. Она сразу стала невообразимо прекрасной в моих глазах, и я искал ее всем моим существом.

– И вы предложили ей себя?

– Да.

– И не один раз. Ее отказы вас не обескураживали?

– Они только подтверждали ее девственность, если можно так выразиться, и возбуждали во мне новый пыл. Трудности усиливали влечение. Не знаю, как объяснить, и полагаю, вы не поймете.

– Отчего же, мистер Гремионис? Я вас понимаю. Но потом вы перестали предлагать себя доктору Василии.

– Ну-у… да.

– И начали предлагать себя Глэдии?

– Ну-у… да.

– Неоднократно?

– Ну-у… да.

– Почему? Чем объяснялась такая перемена?

– Доктор Василия наконец абсолютно ясно дала понять, что никаких шансов у меня нет, а тут появилась Глэдия, так похожая на доктора Василию и… и… вот так.

– Но Глэдия не девственница, – заметил Бейли. – Она была замужем на Солярии, а на Авроре, как мне говорили, экспериментировала довольно широко.

– Я об этом знал, но она… прекратила. Видите ли, она по рождению солярианка и не вполне понимает обычаи Авроры. И прекратила, потому что ей не нравится «неразборчивость», как она выражается.

– Она вам это сказала?

– Да. На Солярии признается только моногамия. Брак ее не был счастливым, но это – обычай, в котором ока воспитывалась, а потому аврорианская манера ей никакой радости не давала, когда она ее испробовала. А моногамия – как раз то, что влечет меня. Ну, понимаете?

– Понимаю. Но как вы с ней познакомились?

– Очень просто. Она участвовала в гиперволновой передаче, когда приехала на Аврору – романтичная беглянка с Солярии. И у нее была роль в той драме…

– Да-да. Но ведь было и что-то еще, верно?

– Не понимаю, о чем вы.

– Разрешите мне высказать догадку. Не наступил ли момент, когда доктор Василия сказала, что отказывает вам раз и навсегда… и не предложила ли она вам альтернатив у?

– Так вам сказала доктор Василия?! – вдруг вспылил Гремионис.

– Прямо – нет, но, полагаю, я тем не менее верно понял, что произошло. Разве она не сказала, что вам имело бы смысл познакомиться с только что поселившейся на Авроре молодой солярианкой, протеже доктора Фастольфа? И, возможно, доктор Василия упомянула, что, по общему мнению, эта молодая женщина, Глэдия, очень на нее похожа, но моложе, с более мягким характером? Короче говоря, разве доктор Василия не толкала вас перенести ваше внимание с нее на Глэдию?

Гремионис явно мучился. Он то взглядывал на Бейли, то отводил глаза. Впервые Бейли уловил в глазах космонита испуг – или боязливое почтение. (Бейли тряхнул головой: только не радоваться, что ему удалось взять верх над космонитом! Верный способ утратить объективность.)

– Ну? – сказал он. – Я ошибаюсь или нет?

Гремионис ответил еле слышно:

– Так, значит, в гиперволновке преувеличений не было и вы действительно способны читать чужие мысли?