Текст книги "Детектив Элайдж Бейли и робот Дэниел Оливо (сборник)"

Автор книги: Айзек Азимов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 33 (всего у книги 87 страниц)

– Никакому человеку это было бы не под силу, – сказал Дэниел.

– Почему?

– Партнер Элайдж, вы же знаете, что скелет робота сделан из металла, несравнимо более прочного, чем человеческие кости. Для движений у нас выделяется больше энергии, они стремительнее, более четко контролируются. Третий Закон гласит: «Робот должен заботиться о своей безопасности». Нападение человека было бы предотвращено без малейшего труда. Самого сильного человека можно мгновенно обездвижить. А вероятность, что робот будет застигнут врасплох, крайне мала. Присутствие человека мы определяем сразу же, иначе мы не могли бы выполнять свои функции.

– Ну послушай, Дэниел! – сказал Бейли с досадой. – Третий-то Закон гласит не совсем то! «Робот должен заботиться о своей безопасности в той мере, в какой это не противоречит Первому и Второму Законам». Второй Закон гласит: «Робот должен повиноваться всем приказам, которые дает человек, кроме тех случаев, когда эти приказы противоречат Первому Закону». Ну и Первый Закон: «Робот не может причинить вред человеку или своим бездействием допустить, чтобы человеку был причинен вред». Человек может приказать, чтобы робот себя уничтожил, и робот использует собственную силу, чтобы разбить собственный череп. А если человек нападет на робота, тот не сможет предотвратить нападения, не причинив человеку вреда. А это будет нарушением Первого Закона.

– Вы, мне кажется, думаете о земных роботах, – сказал Дэниел. – На Авроре (и на любом космомире) роботов ценят выше, чем на Земле, и в целом они сложнее, многостороннее и стоят дороже. Третий Закон заметно сильнее в сравнении со Вторым, чем на Земле. На любом космомире приказ самоуничтожиться будет подвергнут анализу и выполнен, только если причине окажется достаточно веской – наличие явной и неотвратимой опасности. А при отвращении нападения Первый Закон нарушен не будет. Аврорианские роботы очень умелы и способны обездвижить человека, не причинив ему ни малейшего вреда.

– Ну, а если человек будет настаивать, что неминуемо погибнет, если он – робот – себя не уничтожит? Неужели робот и тогда не подчинится?

– Аврорианский робот безусловно усомнится в таком утверждении, если оно будет голословным. Ему потребуются четкие доказательства того, что в противном случае человеку действительно угрожает гибель.

– А если человек достаточно хитер и подстроит так, что роботу представится, будто опасность реальна и очень велика? Именно такая находчивость и заставляет тебя исключить неумных, неопытных и не вышедших из детства?.

– Нет, партнер Элайдж, не она.

– В моих рассуждениях допущена ошибка?

– Нет.

– Следовательно, ошибочно мое предположение, что ему были нанесены физический повреждения. На самом деле физически он цел и невредим?

– Да, партнер Элайдж.

То есть сведения Лавинии Демачек были верными, подумал Бейли.

– Значит, Дэниел, робийство было психическим. Роблок! Полный и необратимый.

– Роблок?

– Упрощение термина «роботоблок», означающего перманентное отключение позитронных связей.

– На Авроре слово «роблок», партнер Элайдж, не употребляется.

– А как это называется у вас?

– Мы говорим «умственная заморозка».

– Два способа описать одно явление.

– Возможно, партнер Элайдж, разумнее будет пользоваться нашим, или ваши собеседники аврорианцы вас не поймут, и в разговоре возникнут затруднения. Вы недавно сами сказали, что разница в словах имеет значаще.

– Ладно. Буду говорить «умственная заморозка». А она может наступить мгновенно?

– Да. Но робопсихологи считают, что шансы на это крайне малы. Как человекоподобный робот могу сообщить, что ни разу не испытал ничего, хотя бы отдаленно напоминающего умственную заморозку.

– Следовательно, остается предположить, что какой-то человек сознательно создал ситуацию, ведущую к умственной заморозке.

– Именно это утверждают противники доктора Фастольфа, партнер Элайдж.

– А поскольку для этого требуется практическое владение робопсихологией, опыт и умение, неумные, неопытные и не вышедшие из детства автоматически исключаются.

– Абсолютно логичный вывод, партнер Элайдж.

– И открывается возможность составить точный список аврорианцев с достаточной квалификацией, тем самым очертив группу подозреваемых, вряд ли очень многочисленную.

– Это было сделано, партнер Элайдж.

– Так сколько имен в этом списке?

– В самом подробном из предложенных – одно.

– Только одно имя?! – сердито крикнул Бейли, нахмурив брови.

– Только одно имя, партнер Элайдж, – негромко, сказал Дэниел. – Это вывод доктора Хэна Фастольфа, крупнейшего теоретика в области робопсихологии на Авроре.

– Так где же тут тайна? Чье это имя?

– Доктора Хэна Фастольфа, естественно, – ответил Дэниел, – Я же только сейчас сказал, что он крупнейший теоретик в области робопсихологии на Авроре, и согласно профессиональному заключению доктора Фастольфа, только он один на Авроре был бы способен довести Джендера Пэнелла до полной умственной заморозки без каких-либо следов того, как это было достигнуто. Однако доктор Фастольф, кроме того, утверждает, что он этого не делал.

– Но никто другой сделать этого не мог?

– Вот именно, партнер Элайдж. В этом и заключается тайна.

– Ну а если доктор Фастольф… – Бейли умолк. Какой смысл спрашивать Дэниела, не мог ли доктор Фастольф солгать, допустить неточность либо в заключении, что кроме него ни у кого на это не достало бы квалификации, либо в утверждении, что сам он этого не делал. Дэниел программирован Фастольфом, и программа просто не может включать способность усомниться в программирующем.

А потому Бейли ограничился тем, что сказал со всей доступной ему мягкостью:

– Я все это обдумаю, Дэниел, и мы снова поговорим.

– Очень хорошо, партнер Элайдж. Да и наступило время сна. Поскольку на Авроре у вас будет очень много дела и вы не сможете придерживаться правильного режима, разумнее будет использовать возможность спать в полную меру. Я покажу вам, как раскрыть кровать и застелить ее.

– Спасибо, Дэниел, – буркнул Бейли, не сомневаясь, что заснуть ему не удастся. Его послали на Аврору, только чтобы доказать, что Фастольф не виновен в робийстве. Успешное достижение этой цели укрепило бы позиции Земли, а также (пусть и не по такому большому счету, но лично для него очень важному) поспособствовало бы дальнейшей его карьере. И вот еще на полпути к: Авроре выясняется, что Фастольф практически признал себя преступником.

8

Бейли все-таки заснул, после того как Дэниел посоветовал ему снизить напряженность поля, обеспечивающего псевдотяготение. Это не было истинной антигравитацией и требовало такого количества энергии, что подобное понижение допускалось лишь на ограниченный срок в строго определенных условиях.

Дэниел не был запрограммирован для того, чтобы объяснить суть процесса. Впрочем, Бейли не сомневался, что никаких объяснений он все равно не понял бы. К счастью, включать и регулировать можно было и не разбираясь в принципах устройства.

– Снизить напряженность до нуля невозможно, – сообщил Дэниел. – Во всяком случае, с помощью этого аппарата. Да и в любом случае сон в условиях нуль-тяготения чреват рядом неудобств, особенно для тех, кто не привык к космическим полетам. Снизить ее надо ровно настолько, чтобы, не ощущая веса своего тела сохранять ощущение верха и низа. Степень снижения для разных людей разная. Большинство предпочитает максимум, предлагаемый аппаратом, но в первый раз вам, наверное, будет приятнее более высокая напряженность, позволяющая сохранить в определенной мере привычное ощущение собственной тяжести. Просто испробуйте разные уровни и подберите наиболее вам приятный.

Увлекшись новизной ощущений, Бейли обнаружил, что проблема Фастольфа – его утверждение и отрицание – исчезает из его мыслей одновременно с тем, как на него накатывает сонливость. Видимо, это были две стороны одного процесса.

Ему приснилось, что он снова на Земле {естественно!) и едет на экспрессуэе, но не сидит, а словно парит над скоростной полосой над самыми головами движущихся людей, чуть-чуть их обгоняя. Никто из них словно не удивлялся, никто не оборачивался на него. Состояние было удивительно приятным, и, проснувшись, он пожалел, что оно не продлилось.

Утром после завтрака…

Но утро ли это? Бывает ли в космосе утро или другое время суток? Нет, конечно. Поразмыслив, он пришел к выводу, что «утро» следует определять как время, следующее сразу за пробуждением, а «завтрак» – как пищу, съедаемую в этот отрезок времени; вести же счет времени вообще не надо, так как оно объективного значения не имеет – во всяком случае для него, если не для экипажа.

Итак, утром после завтрака он просмотрел принесенные ему листы с новостями, убедился, что робийство на Авроре в них не упомянуто, и взялся за фильмокниги, которые накануне (в предыдущее бдение?) ему принес Жискар.

Он выбрал исторические – судя по названиям – и, бегло проглядев несколько, пришел к выводу, что Жискар снабдил его литературой, предназначенной для подростков. Множество иллюстраций и упрощенный текст. Ах так вот как Жискар определил его интеллектуальный уровень? Или же полагал, что точно выполняет его заказ? Бейли подумал, подумал и решил, что Жискар по своей позитронной простоте сделал совсем недурной выбор, и вовсе незачем выискивать тут скрытую насмешку.

Бейли расположился поудобнее и сосредоточился. Вскоре он заметил, что Дэниел смотрит фильмокниги вместе с ним. Из любопытства? Или просто чтобы дать занятие глазам?

Дэниел ни разу не попросил повторить страницу. И не задал ни единого вопроса. Возможно, он воспринимал все, что читал, с доверчивостью робота, не позволяя себе роскоши вроде сомнений или любопытства.

Бейли в свою очередь не задавал Дэниелу никаких вопросов по содержанию книг, хотя и осведомился у него, как включить аврорианский проектор, устройства которого не знал.

Иногда Бейли отрывался от проектора и посещал примыкавшее к его каюте маленькое помещение, которое служило для удовлетворения различных физиологических потребностей личного характера – настолько, что оно называлось «Личная» и помечалось заглавной буквой «Л» и на Земле, и – как Бейли понял из слов Дэниела – на Авроре. Тут места в нем хватало лишь на одного человека, что стесняло уроженца Города, привыкшего к длинным рядам уриналов, экскремент-сидений, раковин и душей.

Просматривая фильмокниги, Бейли не старался запоминать детали. Он не собирался стать специалистом по аврорианскому обществу или хотя бы набраться сведений в школьном объеме. Нет, он просто хотел ощутить дух этого общества.

Например, вопреки житийному тону, присущему всякой исторической литературе, предназначенной для подростков, он убедился, что первопроходцы на Авроре – отцы-основатели, пионеры, – явившиеся с Земли осваивать Аврору в раннюю эпоху космических полетов, были землянами в полном смысле этого слова. Их политика, свары, все аспекты их поведения были законченно земными. То, что тогда происходило на Авроре, напоминало заселение относительно пустынных областей Земли за два-три тысячелетия до описываемых событий.

Естественно, аврорианцам не пришлось столкнуться и веста войну с разумными существами, с мыслящими аборигенами, и этических проблем гуманизма и беспощадной жестокости у пришельцев с Земли не возникало. Собственно, жизни как таковой на Авроре вообще почти не было, а потому люди, их культурные растения, их животные, а также паразиты и микроорганизмы, захваченные ими нечаянно, быстро освоили планету. Ну и, конечно, первопоселенцы привезли с собой роботов.

Первые аврорианцы быстро почувствовали, что планета принадлежит им, тем более что завладели ею, ни с кем не соперничая. И вначале назвали ее Новой Землей. Вполне естественно: ведь она была первой планетой вне Солнечной системы – первым космомиром, – где поселились люди. Первый практический плод межзвездных полетов, первый проблеск зари чудесной новой эры. Правда, они очень скоро обрезали пуповину и назвали планету «Аврора» в честь римской богини зари.

Мир Зари! Вот так поселенцы практически с самого начала сознательно объявили себя праотцами обновленного человечества. Прежде его история являла собой темную Ночь, и только для аврорианцев на их новой планете наконец-то занялся новый День.

Это великое свершение, это упоенное самовосхваление давало себя чувствовать во всех частностях, оно отражалось в именах и праздниках, в различиях победителей и неудачников. В нем заключалась вся суть.

Началось заселение других миров – одних с Земли, других с Авроры, – но Бейли не задерживался на этих и других частных подробностях. Его интересовали более широкие мазки, и он обнаружил две кардинальные перемены, еще больше столкнувшие аврорианцев с их былой земной орбиты: нарастающее включение роботов во все стороны жизни общества и, во-вторых, увеличение среднего срока человеческой жизни.

Чем технически совершеннее и разностороннее становились роботы, тем больше полагались на них аврорианцы. Но не в ущерб своей самостоятельности. Ничего общего с той полной зависимостью, с какой Бейли столкнулся на Солярии, где горстка людей нежилась в теплом коконе, сплетенном и обслуживаемом множеством роботов. На Авроре роль роботов была иной.

И все-таки зависимость возникла.

Интуитивно нащупывая какую-то общую тенденцию, Бейли обнаружил, что каждая ступень во взаимоотношении человек – робот словно бы зависела от зависимости. Даже то, как права роботов стали общепризнанными, – постепенный отказ от того, что Дэниел назвал бы «ненужными различиями», – было симптомом зависимости. На взгляд Бейли, более гуманная позиция аврорианцев объяснялась не внутренней потребностью, но лишь помогала маскировать искусственную природу роботов и рождалась из желания избавиться от неприятной необходимости открыто признать тот факт, что люди зависят от неодушевленных предметов, снабженных искусственным интеллектом.

Продлению же срока жизни сопутствовало замедление исторического развития. Взлеты и падения выравнивались. Росло неприятие резких перемен, росло всеобщее согласие.

Во всяком случае история, с которой он знакомился, становилась все менее интересной и почти уже вызывала зевоту. Тем, из чьих судеб она слагалась, несомненно, жилось хорошо. Ведь история интересна катастрофами, весьма увлекательными на экране проектора, но наводящими ужас на тех, кого они постигают. Вероятно, индивидуальная жизнь продолжала быть интересной для подавляющего большинства аврорианцев, а если общее взаимодействие этих жизней обрело безмятежную устойчивость, кто мог возражать?

Если Мир Зари вступил в тихий солнечный день, кто из обитателей этого мира начал бы требовать бурь?

Наклоняясь над проектором, Бейли вдруг испытал ощущение, не поддававшееся описанию. Словно его на миг вывернули наизнанку, сказал бы он, если бы у него попросили объяснения. Вывернули и за ничтожную долю секунды вернули в нормальное положение.

Произошло это столь мгновенно, что Бейли чуть не прозевал это ощущение, словно просто неожиданно икнул.

Лишь почти через минуту он задним числом осознал, что нечто подобное ему уже довелось почувствовать Дважды когда он летел на Солярию и когда возвращался с этой планеты на Землю.

Это был Прыжок, переброс в гиперпространство, который за вневременной внепространственный интервал перекинул корабль через парсеки, преодолев барьер скорости света, незыблемый для Вселенной. (В словах никакой тайны нет: корабль просто покинул Вселенную и пересек нечто, не ставящее предела скорости. Но вот понятие окружено непроницаемой тайной, ибо описать суть гиперпространства возможно лишь с помощью математических символов, которые еще никому не удавалось преобразовать в нечто удобопонятное.)

Если просто принять факт, что люди научились использовать гиперпространство, не понимая, что именно они используют, то практический результат становился предельно ясен. Корабль находился в нескольких микропарсеках от Земли, а в следующий момент оказался в нескольких микропарсеках от Авроры.

В идеале Прыжок занимал нулевой момент – в буквальном смысле нуль времени – и будь он выполнен безупречно, никакой биологической реакции не возникло бы и возникнуть не могло. Однако по утверждению физиков абсолютная безупречность требовала неограниченной энергии, потому всегда возникал «эффект времени», не вполне равный нулю, но поддающийся сокращению до требуемой малой величины. Именно из-за него возникало непривычное, но абсолютно безвредное ощущение, что тебя вывернули наизнанку.

Едва Бейли осознал, что теперь находится очень далеко от Земли и очень близко от Авроры, как им овладело сильнейшее желание поскорее увидеть этот мир.

И просто как обитаемую планету, и как объект, с которым он познакомился по фильмокнигам, а теперь мог своими глазами посмотреть на то, чем были заняты все его мысли.

В эту минуту вошел Жискар с едой, подаваемой в середине периода между пробуждением и сном – так сказать, обедом, – и сообщил:

– Мы приближаемся к Авроре, сэр, но обозревать ее из рубки вы не сможете. Правда, обозревать пока нечего. Солнце Авроры в данный момент выглядит просто яркой звездой, и пройдет еще несколько суток, прежде чем мы приблизимся к Авроре настолько, что ее можно будет рассматривать в подробностях.

Жискар замолчал, но затем как будто что-то сообразил и поспешил добавить:

– Но и тогда, сэр, обозревать ее из рубки вы не сможете.

Бейли стиснул зубы от унижения. Видимо, никто не сомневался, что он захочет взглянуть на планету из космоса, и это желание бесцеремонно подавили в самом зародыше. Его присутствия в рубке в качестве наблюдателя не требовалось.

– Хорошо, Жискар, – сказал он, и робот ушел.

Бейли угрюмо смотрел ему вслед. Какие еще ограничения будут на него наложены? Успешное завершение его миссии и так представлялось весьма сомнительным, но сколько способов изыщут аврорианцы, чтобы оно стало заведомо невозможным?

Глава третья
Жискар

9

Бейли обернулся к Дэниелу и сказал:

– Дэниел, меня раздражает, что я должен сидеть здесь взаперти, потому что аврорианцы на борту опасаются меня как источника инфекции. Ведь это чистейшей воды суеверие. Разве я не прошел полную обработку?

– Вас просят не покидать каюту, партнер Элайдж, вовсе не потому, что вы внушаете аврорианцам хоть какие-то опасения, – ответил Дэниел.

– Да? Тогда почему же?

– Если помните, при нашей встрече на этом корабле вы спросили меня о причине, из-за которой меня послали сопровождать вас. Я ответил: чтобы у вас, пока вы будете осваиваться с новой обстановкой, было рядом что-то знакомое и чтобы доставить радость мне. Я собирался сообщить вам третью причину, но пришел Жискар с проектором и фильмокнигами, а затем мы заговорили о робопсихологии.

– И третью причину ты так и не назвал. Так в чем она состоит?

– Просто, партнер Элайдж, мне поручили оберегать вас.

– От чего оберегать?

– Случай, который мы условились называть робийством, пробудил разные необычные страсти, Вас пригласили на Аврору доказать невиновность доктора Фастольфа. А гиперволновая драма…

– Иосафат, Дэниел! – возмущенно вскричал Бейли – Неужто ее видели и на Авроре?

– Ее видели на всех космомирах, партнер Элайдж. Она пользовалась огромным успехом и неопровержимо доказывала, что вы необычайно талантливый следователь.

– И замешанные в робийстве могли так испугаться моего появления, что готовы рискнуть многим, лишь бы помешать мне установить истину. Даже убить меня.

– Доктор Фастольф, – невозмутимо сказал Дэниел, – абсолютно убежден, что в робийстве никто не замешан, поскольку совершить его было под силу только ему самому. С точки зрения доктора Фастольфа, это была несчастная случайность. Однако есть люди, которые пытаются использовать ее в своих целях, и в их интересах воспрепятствовать вам, помешать доказать, что это была именно случайность. Вот почему вас необходимо оберегать.

Бейли торопливо прошелся по каюте, словно стараясь подстегнуть свои мысли физическим напряжением. Почему-то ощущения грозящей опасности у него не возникло. Он сказал:

– Дэниел, сколько всего человекоподобных роботов на Авроре?

– Теперь, когда Джендер больше не функционирует?

– Да. Теперь, когда Джендер умер.

– Один, партнер Элайдж.

Бейли потрясенно уставился на Дэниела и беззвучно повторил: «один?» После паузы он сказал:

– Я хочу уточнить, Дэниел. Ты единственный человекоподобный робот на Авроре?

– И на всех остальных планетах, населенных людьми, партнер Элайдж. Я думал, вам это известно. Доктор Фастольф не счел нужным создать их больше, а никто другой на это не способен.

– Но если так и один из двух человекоподобных роботов был убит, неужели доктор Фастольф не сообразил, что второму и теперь единственному человекоподобному роботу – тебе, Дэниел, – может угрожать опасность?

– Такой вариант он учитывает. Но вероятность повторения редчайшего стечения обстоятельств, вызвавшего умственную заморозку, фантастически мала. Тем не менее он полагает, что возможность какого-либо несчастного случая полностью исключить нельзя, и, надо думать, это также сыграло свою роль в его решении отправить меня на Землю за вами. Так, чтобы меня неделю не было на Авроре.

– И теперь ты такой же заключенный, как и я, Дэниел?

– Только в том смысле, – спокойно ответил Дэниел, – что мне не следует покидать пределы этой каюты.

– А в каком еще смысле можно быть заключенным?

– В том смысле, что подобное ограничение свободы действий отрицательно влияет на подвергнутых ему. В понятие «заключение» заложено отсутствие добровольности. Я же вполне понимаю причину, почему мне нельзя выходить отсюда, и признаю ее весомость.

– Ты-то признаешь, – отрезал Бейли, – а я нет. То есть я заключенный в полном смысле слова. Да и что обеспечивает нам безопасность здесь?

– Во-первых, партнер Элайдж, снаружи дежурит Жискар.

– А у него хватит сообразительности принять меры?

– Он полностью понимает распоряжения, которые получил. Он очень прочен, силен и сознает всю важность возложенных не него обязанностей.

– Ты хочешь сказать, что он позволит разломать себя, лишь бы защитить нас с тобой?

– Естественно. Как и я дам себя разломать, чтобы обеспечить безопасность вам.

Бейли растерялся.

– И тебя не возмущает ситуация, – пробормотал он, – при которой ты можешь быть вынужден отказаться от своего существования ради меня?

– Я так запрограммирован, партнер Элайдж, – ответил Дэниел голосом, в котором словно бы зазвучала необычная мягкость. – Но почему-то мне кажется, что и без программирования утрата моего существования куда менее важна, чем ваше спасение.

Бейли не устоял. Он схватил руку Дэниела и яростно ее потряс.

– Спасибо, партнер Дэниел, но только ни в коем случае собой не жертвуй. Я не хочу, чтобы ты перестал существовать. Это слишком дорогая цена за мое спасение, так я считаю.

Бейли с изумлением понял, что говорит абсолютно искренне, и слегка ужаснулся своей готовности рискнуть жизнью ради робота… Нет, не робота – Дэниела.