Текст книги "Нежность в хрустальных туфельках (СИ)"
Автор книги: Айя Субботина
сообщить о нарушении
Текущая страница: 7 (всего у книги 14 страниц)
Глава двадцать шестая: Варя
Не успеваю переступить порог больницы, как телефон в кармане энергично вибрирует входящим звонком. Хватаю его так быстро, словно я – влюбленная по уши фанатка, ждущая звонок от своего кумира. Но это не Ленский, это – моя мама. Вспоминаю его разговор и вот теперь свой, и с улыбкой отмечаю, что сегодня сегодняшний вечер явно проходит под девизом «мамы бдят!» и отвечаю:
– Привет, мам, я уже в больнице, сейчас иду к тебе. Все хорошо?
– Да, с Дениской все хорошо. Муж твой звонил.
Я вздрагиваю, как будто мне нож засадили между лопатками.
Мама ходит по коридору в наспех накинутом на плечи халате, замечает меня и быстро идет навстречу. Берет меня за руки, заглядывает в лицо так пристально, будто подозревает во мне подсунутый пришельцами клон е настоящей дочери. Тут и без всяких телепатических способностей ясно, что разговор с Петей был не из приятных.
– Варя, что у тебя происходит? Я чего-то не знаю?
Приходится усадить ее на скамейку, пару раз перебить попытки завалить меня вопросами и спросить, когда и зачем ей звонил мой муж.
– Примерно полчаса назад, – вспоминает мама. – Хотел поговорить с тобой. Я сказала, что позвонил бы уж тебе, раз такая срочность, но ему было нужно, чтобы ты ответила с моего телефона. Я сказала, что тебя нет… Что ты пошла немного прогуляться… – Она смотрит перепуганными глазами, понимая, что ненамеренно меня выдала.
Такие «проверки» муж начал устраивать почти сразу после свадьбы. Сначала это выглядело невинно и даже мило: я шла в гости к подруге, или встречалась с однокурсниками, а он вдруг звонил на чей-то номер (поэтому всегда спрашивал, куда я иду и с кем, и просил оставить все номера телефонов, якобы, просто по служебной привычке). Говорил моим друзьям, что у меня телефон не отвечает, он волнуется и просит дать со мной поговорить. Никаких неотвеченных вызовов у меня. Конечно, не было, но мне и в голову не могло прийти, что все это – одно большое вранье и одна больная ревность.
Однажды мне не повезло выйти в туалет как раз за секунду до очередного «звонка беспокойства». Само собой, никто меня к телефону не позвал. Подружка сказала, что я вышла и как только приду, то сама и перезвоню. В ответ на что муж послал ее матом, обозвал лживой сукой и проституткой, и пообещал устроить ей «субботник» за то, что покрывает мое блядство.
Поэтому, теперь у меня нет подруг. Только пара знакомых по переписке на специализированном форуме для молодых учителей.
А теперь эта скотина втянула в грязь нашей «счастливой семейной жизни» еще и мою мать.
– Варя, у тебя… плохо, да? – Не зря же говорят, что материнское сердце не обманешь. Потому и езжу к ней редко, чтобы не навалить на ее плечи еще и тонну собственных проблем.
– Я собираюсь уйти от мужа, мам, – говорю я. И мне становится легче, как будто в простых словах заключена особая магия силы духа. – Пока не знаю, куда и как, но должна. И не отговаривай меня, пожалуйста.
Она понимающе улыбается и говорит только, что я у нее взрослая и знаю, что делаю, и что как бы там ни было, а в родительском доме мне всегда найдется место.
Медсестры выпроваживают домой нас обеих: Дениска стабильный, нет необходимости караулить под его дверью, а если что – нам обязательно сразу же позвонят. Бредем домой под руку, как в детстве, в снег и мороз, и ведем молчаливый разговор о нашем, о женском.
Уже дома, зарываясь под ворох одеял, лежа в кровати, из которой давно выросла, я получаю сообщение от Дани: «Я сделал пару твоих фоток, пока ты спала у меня в машине». Знаю, что не должна задавать заведомо провокационный вопрос, но мне так плохо и тускло на душе, что хочется просто задернуть ширму, на миг сойти с дистанции черной полосы моей жизни и просто глотнуть капельку счастья.
«Зачем тебе мои фотографии, Ленский?»
Он отвечает почти сразу:
«Чтобы смотреть на то, чего я хочу»
И тут же вдогонку:
«Вайбер? Телеграмм? Ненавижу СМС»
«Я уже спать хочу, Даня, – пишу я, хоть это лишь отчасти правда. И противоречу сама себе, приписывая: – Вайбер».
Через несколько секунд он пишет уже туда: «Тогда я расскажу тебе сказку на ночь, Колючка, но только после фотографии той странице в твоем паспорте, где видна дата рождения, потому что эта сказка для девочек 18+»
Понятия не имею, как ему удается втянуть меня в эту переписку, но тянусь за сумкой, достаю паспорт и делаю нужный снимок. Отправляю с припиской: «Сфоткала паспорт сестры, сойдет?»
«Кто же вот так сразу признается в махинациях, Колючка? Садись, двойка»
Он с минуту молчит, и я начинаю думать, что Даня переоценил свои силы и уже давно спит, но телефон оживает характерным фиолетовым огоньком входящего сообщения.
«Прислал тебе фото к образу сказочного героя, Колючка. Официально разрешаю пускать слюни».
И фото вдогонку.
Его фото: в кровати, совершенно голого, с одеялом, спущенным немного ниже пупка.
Я инстинктивно просто выключаю экран, даю себе минуту передышки, чтобы собраться с силами и включить его снова.
Почему?
Потому что можно было таять от поцелуев Ленского, растворяться в запахе мяты и сигарет, забывать дышать, когда взгляд падает на его крепкие руки и сбитые костяшки. И все это было по-особенному остро и горячо. Но все это было почти прилично. Я планировала вернуться, разобраться со своей жизнью и найти тысячу объяснений для тех чувство, которые испытываю к восемнадцатилетнему парню. И я бы их точно нашла.
Но как объяснить то, что одного взгляда на полуголого Ленского мне хватало, чтобы захотеть свернуться узлом, обхватить подушку коленями и подавить странную горячую боль между ног? Это нельзя списать на его напор и нарочитую грубость, это вообще за пределами всех чувств, которые я когда-либо испытывала.
Я включаю телефон и под фотографией висит новое сообщение от Дани: «Это позитивная тишина или молчание ужаса?» Он добавляет к словам пару смайликов, изображающих ангелочков. Понимаю, что флиртует, но ничего не могу с собой поделать: мысли застопорилось где-то в области его крепкого смуглого тела с косым шрамом от аппендицита и двумя родинками под правой ключицей.
Он крепкий, но еще немножко худощавый, как раз на свой возраст. Но при этом я готова просто всю ночь разглядывать его фотографию, как будто это последние часы перед тем, как я навсегда расстанусь со своим зрением.
«Ну скажи уже что-нибудь, Колючка?» – снова пишет он.
Дрожащими пальцами набираю в ответ: «Ты в хорошей форме».
Сухие скупые слова, единственный ответ, в котором не было бы слов «великолепен», «безупречен» и «хочу тебя обнять».
Безумие.
«Если ты не перестанешь врать, Колючка, я сфотографируюсь без одеяла. А я, чтоб ты знала, люблю спать без трусов».
В ответ на его угрозу в моей голове поселяется механическая мартышка с музыкальными тарелками, и начинает нарезать круги, выстукивая одно единственное слово: «Хо-чу! Хо-чу!» Но я просто не знаю – не умею, не нахожу правильные слова? – как сказать о том, что чувствую, и при этом не хотеть сгореть от стыда за поведение, недостойное замужней женщины.
И одновременно вспоминаю все те разы, когда прилежно исполняла супружеский долг, лежа в кровати с наивной верой в то, что вот сегодня точно что-то будет. Фейерверк, взрыв атомной бомбы, удовольствие, от которого захочется одновременно смеяться и плакать. А вместо этого ворчание мужа: «Что ты, как бревно…»
Может, я и есть бревно?
«Ты красивый», – пишу в ответ, потому что не сомневаюсь: еще секунду промедления и Даня выполнит угрозу.
Боже, когда это произошло?! Как за два дня он из несносного нахала превратился в мужчину, от которого у меня пылают щеки?
«Лгунья, – отвечает он. – Я хочу тебя, Колючка. Так сильно, что мне больно лежать на животе».
«Ты всегда такой откровенный?»
«Не поверишь, но я все равно это скажу: первый раз вступаю с девушкой в сексуальную переписку. Понятия не имею, как это делается. Чувствую себя охуевишим сапером».
В поисках прохлады роняю лицо в подушку, но это приносит лишь мимолетное облегчение.
Может быть, мне нужно просто отпустить все это? Не анализировать, не думать о том, что на часах уже третий час воскресенья, и скоро жизнь сделает такой крутой вираж, что лучше бы пристегнуть ремни и надеяться, что меня не снесет на остром повороте.
«Ты тоже не поверишь, Ленский, но мне, учительнице литературы, нравится, как ты ругаешься. Не ругайся больше, Ленский»
«Где-то в твоих словах заблудилась логика, Колючка».
Хочу написать, что у меня вообще голова не работает, но Ленский опережает: «Можешь сделать для меня кое-что? Не думая и не стесняясь, просто выполнить то, что попрошу? Доверься мне в конце концов».
Почему-то кажется, что это западня, еще одна попытка заставить меня перешагнуть барьер, сбросить, как балласт, логику и здравый смысл. Но я готова изойти в нее добровольно, осознанно… и с удовольствием.
«Что мне сделать для тебя, Ленский?»
«Разденься и будь со мной полностью голой. Но я хочу доказательство, лгунья».
Глава двадцать седьмая: Даня
Я не вру, когда пишу ей, что хочу ее до боли. Хотя нет, все-таки вру, потому что «хочу до боли» – это и близко не то, что я чувствую с железной непрекращающейся эрекцией вот уже минут тридцать. Именно столько мы с Колючкой переписываемся.
Лежу в постели полностью голый – это тоже чистая правда. Ненавижу спать в трусах, летом вообще закрываю комнату на замок изнутри, чтобы мать не зашла и не увидела мой физиологически естественный утренний стояк.
Все-таки переворачиваюсь на живот, подбираю подушку под грудь и пока Колючка собирается с силами, закрываю глаза, вспоминая вкус ее губ. Сжимаю наволочку в кулаке – и тяну бедрами вверх, представляя, что Варя лежит подо мной с широко разведенными ногами. Яйца поджимаются, в голове шумно и тихо одновременно.
Телефон, наконец, оживает.
Моя стыдливая девчонка, наконец-то, решилась. И хоть это все равно не то, что я бы хотел, но это больше, чем все, на что я мог надеяться еще несколько дней назад.
Колючка сфотографировалась почти так же, как и я, только осталась в лифчике. Очень симпатичном черном лифчике без всяких идиотских кружев. Сглатываю, жадно разглядывая каждую деталь ее тела: симпатичная небольшая грудь, белая кожа, серебряная цепочка с кулоном-цветочком. Плоский животик, втянутый вертикальный пупок, краешек черных трусиков с атласным бантиком.
Убейте меня.
Просто, блядь, убейте меня, пока я не двинулся окончательно и не трахнул кровать.
Кусаю подушку, чтобы спрятать стон, когда пару раз тараню членом матрас. Жестко и почти до боли.
«Ты меня с ума сводишь, Колючка, – пишу ей, вдруг вспомнив, что молчу слишком долго, а моя мнительная девчонка уже наверняка черте чего успела понапридумывать. – Сильнее у меня стоять уже просто не может».
Хочу попросить снять эту черную тряпку, а лучше обе, и показать мне, какая она офигенная. Но боюсь перестараться, и вынудить Колючку просто закрыться в себе, поэтому обрушиваю на нее откровенность своих желаний.
«Я сейчас выебу кровать, представляя, что это ты. Это не преувеличение. И это будет не первый раз, когда я делаю это, думая о тебе»
«Подо мной уже простыня дымится, Ленский…» – отвечает Колючка.
«Снимай трусики, Колючка».
Она отвечает почти сразу: – «Сняла».
«Послушная?»
«Сумасшедшая»
Я не знаю, как бы мне самому не двинуться от фантазий в моей голове и от потребности кончить. Я реально уже весь мокрый от напряжения: простыня липнет к телу, губы искусал до крови, и сердце почти навылет, как будто еще немного – и сдохну к чертовой матери.
Больше книг на сайте – Knigoed.net
«Мне нужен твой голос, Колючка. Можно?»
Есть вещи, которые я – пока – буду делать только после ее разрешения.
«Можно», – пишет она примерно через минуту, и я мгновенно набираю ее номер.
– Прости, я хочу слышать, как ты кончишь вместе со мной, – говорю громким шепотом, переворачиваясь на спину. Беру себя в кулак у самого основания, делаю пару толчков в ладонь и выдыхаю, кажется, громче, чем собирался.
– Даааааня, – растягивает мое имя таким надрывным голосом, что я почти слышу визг собственных сорванных тормозов.
– Ты нужна мне, Колючка. – Жмурюсь до рези за веками, потому что в этот момент она тихонько сладко стонет. – Еще, детка. Делай то, что ты делаешь, но дай мне свой стон.
– Детка? – Слышу улыбку пополам с дрожью.
– Моя детка, – поправляю себя.
Может, я балбес, но я не отдам ее никому.
Не знаю как, но не отдам и все.
– Еще раз, – впервые так откровенно просит она.
– Хочу засадить тебе по самые яйца, детка, – нарочно грязно, и пошло, откровенно.
Я не умею стесняться, а ей точно нельзя давать повод думать, что она может ускользнуть обратно в образ строгой холодной училки. Моя Колючка ни хрена не холодная, она жутко сексуальная малышка, и я уверен, что сейчас ее пальцы все мокрые, потому что она – со мной, и течет от меня.
Блядь же, как хорошо…
Выгибаю спину, забрасываю голову назад, и еще пару раз провожу по члену. Выдыхаю, пробую восстановить дыхание – но ничего не получается. Да ну на хуй!
– Знаешь, о чем я думал, когда трахался с рукой в своей постели? – подстегиваю ее фантазию. Настолько быстро к краю я еще ни разу не подходил, и меня нехило так трясет.
– О чем? – сглатывает она.
– О том, как усаживаю тебя на парту, задираю твою юбку и рву твои чулки.
Да, я хочу порвать на ней чулки. В хлам порвать. А потом надеть на нее новые – и снова порвать.
Кончики пальцев на ногах подгибаются, удовольствие рождается в затылке и быстро, словно стальной шарик, катится по позвоночнику до самого копчика.
– Ленский? – Она всхлипывает громко-громко, и мычит, явно закусывая губу. Голос дрожит, и я знаю, что сейчас моя малышка кончит вместе со мной.
– Да, детка?
– Я бы тоже этого хотела…
Вжимаю пятки в матрас, выдыхаю целую кучу бессвязной ругани, сильно и остро кончая себе на живот.
Глава двадцать восьмая: Варя
Наверное, я могла бы испытать удовольствие просто от одного звука его голоса.
Хриплого, низкого, с прикушенными стонами, которые Даня пытается сдерживать хотя бы через раз.
Я настолько мокрая, что теряюсь, потому что никогда раньше со мной не было ничего подобного. Всегда было сухо и больно. А сейчас я завелась настолько сильно, что придется менять трусики.
Даня хрипло дышит в трубку, рассказывает свою фантазию, и это как будто бы он залез в мою голову и сделал то, чего я хочу: именно так, все-все, до последней детали – именно так. С разорванными чулками, с холодной скрипучей партой у меня под ягодицами, с его расстегнутыми штанами и рубашкой, на которой я бы сорвала каждую пуговицу, чтобы добраться до выразительного рельефного пресса.
Меня неумолимо тянет вверх. Выше и выше, до облаков, в которых не хватает кислорода, чтобы нормально дышать. Мотаю головой по подушке, и чтобы сдержать крик, втягиваю губы в рот, прикусывая изнутри.
Сворачиваюсь калачиком.
Сладко и больно, горячо и холодно одновременно.
И ответный стон Дани, от которого я превращаюсь в бенгальский огонь: искрюсь, плавлюсь, распадаюсь на десятки искр и просто больше себе не принадлежу.
– Понравилась сказка, детка? – хрипло, без намека на улыбку, спрашивает Даня.
– Да, Ленский, очень понравилась, – честно, без заминки, признаюсь я.
Это очень плохо, что его «детка» заставляет меня чувствовать себя девчонкой, которую соблазнил куда более взрослый и опытный мужчина?
Я подумаю об этом в следующий раз.
Впервые за очень долгое время, я сплю как убитая. Меня не мучают кошмары, во сне за мной не гоняется маньяк с огромным топором, я не просыпаюсь от того, что муж во сне притрагивается ко мне то рукой, то пяткой. Мне не хочется «случайно» упасть на пол и перебраться спать на диван или на кухню.
Я просто сладко и крепко сплю, и мне снится Эйфелева башня, снег, карамель в виде полосатых бело-красных тросточек, и горячий вкусный кофе в стаканчиках с логотипами «Старбакс», которыми мы с Ленским меняемся, чтобы попробовать вкус друг у друга.
Утром я просыпаюсь отдохнувшая, как будто прогулка по заснеженному Парижу была реальностью. И хоть на часах всего шесть тридцать, я чувствую себя отдохнувшей, как будто проспала целую неделю.
Пока все домашние спят, принимаю душ, переодеваюсь и готовлю омлет на всех. Отдельно подсушиваю гренки, открываю домашний джем, а для Вали варю овсянку.
Когда в дверь звонят, на часах начало восьмого. Мать только-только проснулась и как раз зашла на кухню. Смотрит с извинением, как будто это ее вина, что мне пришлось делать завтрак. Молча протягиваю ей чашку с кофе и говорю, и нас беспокоит утренний гость.
– Кто это в такую рань? – Мама вопросительно на меня смотрит, но я мотаю головой – мне бы и в голову не пришло приглашать гостей. – Я открою.
Пока она идет к двери, меня начинает мучить странная тревога. Из головы не идет вчерашний звонок мужа, и его «проверка», которую я с треском провалила. Очень в духе Пети взять – и нагрянуть в такую рань, убедиться, что я действительно шлюха и провела ночь не дома.
Одновременно с моим глухим: «Пожалуйста, не открывай…», мама щелкает замком и опускает ручку двери.
Закрываю глаза, надеясь, что это просто сон. Просто кошмар, который все-таки догнал меня, и если я быстро вспомню, что все еще сплю – ничего не произойдет.
– Мам… – слышу знакомый мужской голос.
Открываю глаза – и сердце с облегчением вздрагивает, словно смертник, которого оправдали прямо на электрическом стуле за секунду до отмашки.
Вовка все-таки приехал.
Обнимает мать, извиняется, что не мог раньше, ищет, куда бы поставить здоровенные сумки, и улыбается мне из-за ее плеча. Вот теперь мы все в сборе. Осталось забрать Дениску из больницы – и все будет хорошо.
Глава двадцать девятая: Варя
В одиннадцать мы с Вовкой идем в больницу к Дениске.
По дороге он рассказывает то, о чем не хотел говорить при матери.
– Я документы оформляю, – немного заикаясь говорит брат. Он с детства так: стоит зайти серьезному разговору – и вспоминается детская привычка. – Еду в Европу. На другие хлеба. Парни с завода еще летом рванули, обустроились. Ну и я подумал: чего сидеть? Деньги нужно зарабатывать.
Он привез матери все свои сбережения, и еще кое-что, что удалось наскрести у друзей. Прилучая сумма, которую мать отказывалась брать, раз теперь Дениске эти деньги уже не нужны. Но Вовка настоял, сказал, что ей они все равно нужнее, а себе он и так заработает, потому что взрослый мужик и пора браться за ум.
– Ты… повзрослел, – озвучиваю свои наблюдения, и брат хмыкает. Он всего на пару лет меня старше, но я всегда относилась к нему, как к младшему.
– Я жениться собираюсь, Варька, – говорит как будто немного смущаясь.
Мы переглядываемся – и молча просим друг у друга прощения, что хоть и живем в одном городе, но последний раз виделись год назад, у меня на свадьбе, и с тех пор только изредка перезваниваемся. Как-то синхронно останавливаемся, обнимаем друг друга – и снова бредем в больницу. По дороге у брата рот не закрывается: рассказывает о своей избраннице. Она – моя ровесница, с годовалым ребенком на руках, которого Вовка с гордостью называет «наш сын». Не перебиваю и даю ему насладиться эйфорией собственного счастья.
– Ребята сказали, что за полгода можно хорошо заработать, найти приличное жилье и забрать Маришку с сыном к себе, – делится своим грандиозными планами брат.
– И когда едешь?
– Да я всего на пару часов, – виновато бубнит он. – Проведаю Дениску, потом заскочу к матери попрощаться, и сразу отсюда – на вокзал. Жаль, квартиру снял наперед, а хозяйка деньги вернуть отказалась.
– Квартиру? – переспрашиваю я, и зачем-то поднимаю голову вверх. Кажется, будто именно сейчас Провидение смотрит на меня с хитрой улыбкой. – Надолго?
– Еще полтора месяца. Фигня в общем.
– Вовка! – От волнения я не могу сдержать крик, и брат ошарашенно косится на мой, наверняка безумный, вид. – Можно, я там поживу?
– Да не вопрос, – не понимает он. – Только ты ж вроде…
– Я на развод подаю. И мне нужно уйти от мужа, потому что… – Чуть было не говорю: «Он меня просто убьет», но вовремя притормаживаю. – Потому что у него тяжелый характер и будет лучше, если мы сразу разбежимся каждый по своим углам. Да еще и свекровь теперь с нами под одной крышей. Не хочу приходить домой и выслушивать, какая я стерва. А денег на жилье вообще кот наплакал.
– Ключи у Маришки остались, она пока с мамой живет, ей с ребенком одной тяжело – учится еще, и подрабатывает удаленно из дому. Только, Варя, это однушка, для холостяка. Очень скромная.
Я просто еще раз крепко-крепко его обнимаю.
В три часа я прихожу к магазину, около которого мы с Даней договорились встретиться. Я еще раз благодарю его молчаливой улыбкой за понимание: он не спрашивает, почему я не разрешаю заехать за мной к дому матери.
В машине тепло, и я снова снимаю пальто и обувь, позволяя Ленскому укутать себя в плед. Но на этот раз даю себе клятвенное обещание не спать всю дорогу, чтобы насладиться каждой минутой времени рядом с ним.
Когда мы вернемся, все изменится.
Скорее всего – даже наверняка – навсегда.
