Текст книги "Нежность в хрустальных туфельках (СИ)"
Автор книги: Айя Субботина
сообщить о нарушении
Текущая страница: 5 (всего у книги 14 страниц)
Глава восемнадцатая: Варя
Зачем я пошла в спортзал?
Перед глазами до сих пор стоит картина полуголого Ленского и Варламовой, висящей на нем в самой недвусмысленной позе. Какой-то бессвязный шепот, возня – и я, в отражении в зеркале у Ленского за спиной. Парочка прямо напротив двери и даже странно, что они меня на заметили, а ведь я как на ладони.
Зачем же я пошла в проклятый спортзал?
Возвращаюсь в учительскую, чтобы взять пальто и выйти на улицу под разлапистый снег.
Вспомнила! Хотела попросить физрука не забирать мальчишек с уроков, потому что родители Горового и Савельева очень не в восторге от того, что их детей снимают с физики ради тренировок. Оба готовятся поступать на физмат и профильные предметы в приоритете, не то, что какие-то городские соревнования.
Неподалеку есть аптека – туда и иду. Головные боли стали реже, но теперь каждый приступ начинается внезапной острой, до темноты в глазах, болью. Покупаю болеутоляющие и запиваю сразу парочку – минералку прихватила с собой.
И чего меня так пробрало? Подумаешь: школьники решили уединиться и забыли закрыть дверь. Такое даже во времена моей учебы было. По-хорошему нужно сделать выговор обоим, но я понятия не имею, как вообще смогу завести разговор с Ленским. Не хочу его видеть. Во всяком случае, на расстоянии разговора. А отчитывать за обжимания перед всем классом – это курам на смех.
Я гуляю почти впритык: возвращаюсь только за пару минут до звонка.
Ленский стоит на крыльце. Рядом вообще никого, как нарочно.
– У тебя уроки закончились час назад, – говорю, проходя мимо. Спокойно, ровно, а самой хочется врезать ему по роже. Что за блажь?!
– Колючка, что с поездкой?
Он протягивает руку, чтобы схватить меня за локоть, но я ожидаю чего-то подобного и успеваю отойти. Не хочу с ним разговаривать, не собираюсь ничего объяснять. Мои финансовые проблемы, мой муж-тиран и отсутствие берега, к которому можно было бы прибиться – это только мои проблемы. А Ленский… Он просто мальчишка, с блажью, которой на данном этапе его жизни стала я.
– С поездкой все хорошо, – бормочу себе под нос. – Вашей поездке ничего не угрожает. Вместо меня поедет Виктория Александровна.
– Коршунова? С какого это фига?
– Потому что я поехать не могу. Не стой на морозе с мокрыми волосами, Ленский, простынешь, а ты и так слишком много прогуливаешь.
На короткую долю секунды мне хочется, чтобы он пошел следом, чтобы я снова почувствовала запах мятной жвачки с нотами табака. Его особенный запах, от которого странно щекочет в районе солнечного сплетения.
Но он, слава богу, не идет, и я рада, что хотя бы сейчас в его голове больше здравомыслия, чем у меня.
На завтра у меня открытый урок в «11-Б» и я задерживаюсь на работе до шести. Муж ни разу не звонит и не пишет: видимо, весь ушел в образ хорошего сына, и я рада такой передышке. По крайней мере сейчас у меня есть время и покой, чтобы приготовиться к завтрашним показательным выступлениям перед директором, завучами и членами методической комиссии.
Я соврала Ленскому, когда говорила, что вопрос с поездкой Коршуновой решен, хоть почти уверена, что она из шкуры вылезет, а сделает все, чтобы занять мое место. Не знаю, откуда у нее эта спесь, но наверняка она здесь тоже не последний человек, и знает, кому что сказать. Или просто из той породы людей, который все всегда обо всех знают, и умело вкладывают свои знания в заинтересованные уши, поэтому втерлась в доверие к людям, которые могут облегчить ее жизнь, и усложнить мою.
Но это все равно уже не имеет значение.
Последний час я трачу на то, чтобы изучить сайта с предложениями о работе и изучить примерную стоимость съема жилья. Меня устроит любая маленькая, даже убитая в хлам «однушка», лишь бы не за городом, чтобы не пришлось добираться на работу сразу после возвращения домой.
Примерно прикидываю цены, вспоминаю, какой баланс у меня на карте и это немного утешает: хоть ноги не протяну первое время.
Потом выписываю все подходящие мне вакансии, даже те, что в частных школах, хоть без рекомендаций, опыта и протекции маловероятно, что моя кандидатуру даже будут рассматривать. Но зато везде сперва требуют резюме, а это значит, не придется тратить время на походы «вхолостую». Завтра напишу и разошлю по всем адресам.
А вот по государственным школам придется походить, и у меня пока ноль идей, как это сделать с моей занятостью на работе. Если отпрошусь по болезни – какова вероятность, что Петя не узнает об этом от «своего человека»?
Я уже спускаюсь в метро, когда на экране телефона появляется номер матери. Она не часто звонит, в основном если нужны деньги или Петины связи. Но я не обижаюсь: нас у нее семеро, и только двое пристроены. А еще есть Валя – моя младшая сестра с ДЦП, и ей требуется специальный постоянный уход и внимание. Когда в семье есть тяжелые дети, здоровые быстро учатся быть самостоятельными и ответственными.
Связь пропадает, а когда я выхожу из метро, в телефон градом валят сообщения о пропущенных вызовах.
Что-то случилось.
Глава девятнадцатая: Варя
Я только начинаю набирать ее номер, а мать опережает и на этот раз я плотно прикладываю трубку к уху. На всякий случай останавливаюсь неподалеку от перекрестка. У нее есть дурная привычка говорить быстро, много и не по делу. Пока пару раз не прикрикнешь – это будет не разговор, а сплошная мешанина из слов и эмоций. А когда все это льется в голову, лучше стоять, а не переходить дорогу.
– Я тебе весь вечер звоню! – кричит в слезах мать.
Вообще-то не весь вечер, а последние минут сорок, но переубеждать бесполезно.
– Что случилось, мама? Я в метро зашла, не могла ответить.
– Дениска… Господи… Он в больнице! Опрокинул на себя кипяток!
Я шумно вздыхаю и сжимаю телефон так сильно, что на корпусе просто должны остаться вмятины от пальцев. Дениска – самый младший из нас. Ему всего четыре. Я нянчилась с ним, когда мать вернулась из роддома после кесарева сечения и несколько месяцев не могла полноценно заниматься ребенком. Можно сказать, Дениска мне роднее всех, хоть у нас с ним разные отцы, и, в отличие от моего папы, который скоропалительно умер от инсульта, папаша Дениски просто ушел к другой бабе.
– Где вы? Куда его отвезли? В какую больницу?!
Мать живет в соседнем городке, где медицина совсем не та, что в столице.
Через пару минут я узнаю, что брата отвезли в ожоговое, но диагноз плохой, прогнозы самые неблагоприятные и самое главное – нужны деньги. Много-много денег, чтобы покупать лекарства, которые могут увеличить его шансы.
– Я уже все карманы вытрясла! – рыдает мама, и где-то на заднем фоне я слышу звук сирены «неотложки». – У меня больше ни копейки нет!
– Я же переводила тебе. – Чувствую себя сукой, потому что приходиться напоминать об этом.
Мать реагирует мгновенно: как часовой отчитывается, что младшим нужны вещи для школы, Тоня, как всегда, потеряла ботинки и пришлось покупать новые, а еще лекарства для Вали, и комуналка. Я уже не рада, что вообще напомнила. Когда мать немного приходит в себя, прошу найти врача и дать мне поговорить с ним, и отключаюсь. За это время успеваю перебежать через дорогу и натыкаюсь на отделение банка: закрыто, значит, перевод я смогу сделать только из дому.
Мать перезванивает минут через десять, и дает мне врача. Мужчина меланхоличным тоном, заваливая меня непонятной терминологией, рассказывает, что все плохо. Грубо говоря, но именно такой вывод напрашивается из его слов. Я спрашиваю «сколько?» и когда он называет сумму, переспрашиваю:
– Это… за все?
– Это за сутки, девушка. А вашему брат лежать в реанимации минимум семь-десять дней, а потом еще восстановительный период.
И вот тогда у меня волосы встают дыбом, потому что даже если я отдам все, что успела скопить, этого все равно не хватит даже на половину курса. Мать снова берет трубку, начинает плакать, и я успокаиваю ее тем, что скоро буду дома и переведу ей деньги, которых хватит на первое время. Главное, чтобы с Дениской все было в порядке.
Успеваю забежать в квартиру буквально за пятнадцать минут до того, как возвращаются муж и свекровь. Сбрасываю матери деньги, оставляя себе только на карманные расходы, и перезваниваю, чтобы держала меня в курсе. Слава богу, завтра уже четверг, а в пятницу я на работе до трех. Петя отвезет меня на машине – это в два раза быстрее, чем на автобусе.
Пока свекровь охает и ахает, хватается то за поясницу, то за сердце, я перетаскиваю ее сумки и пакеты в спальню, которую выделил муж, а потом накрываю на стол. Ненавижу себя за то, что приходиться быть собачонкой, но если муж вцепится хоть во что-то, найдет повод ткнуть носом в то, какая я плохая жена – о том, чтобы попросить у него денег можно просто забыть. А мне попросту не у кого больше одолжить. Кредит в банке, без собственности и с рабочим стажем в два месяца – это утопия, даже мой нерациональный мозг это понимает.
Слава богу, они молча ужинают, после чего свекровь быстро уходит смотреть любимый сериал, даже не удосужившись помочь убрать со стола. Но я пользуюсь шансом, чтобы объяснить мужу ситуацию. Петя молча слушает, хрустит соленым огурцом и только потом говорит:
– Я не беру у тебя деньги, вот и дай. – Смотрит так, чтобы я поняла – он в курсе, какую примерно сумму я скопила.
Приходится еще раз озвучить слова доктора, но Пете плевать.
– У меня каждая копейка на счету, Варвара. Мать хочет перебраться в столицу, нужно откладывать на квартиру, поближе к нам. Тут цены кусаются.
На фоне здоровья Дениски, эта новость практически проходит сквозь меня. Может быть, я ожидала чего-то подобного.
– Петя, мне очень нужны деньги. У мамы никого нет, ты же знаешь.
– Пусть твой пустоголовый братец даст, он здоровый лоб.
Вовка? Он на заводе, электриком, вроде и получает неплохо, но ему лет чуть больше моего, он все на девок спускает. Сомневаюсь, что у него есть заначка, но даже если есть – погоды она не сделает.
Я пробую еще раз, но только делаю хуже: Петя лупит ладонью по столу, переворачивает солянку и поднимается, стряхивая белый порошок с домашних штанов.
– Твоя семейка мне и так должна, как земля колхозу. И я не требую назад долги – хрен с вами. Но больше ни копейки денег, поняла? Даже не подходи. Твоя мать их рожала, как крольчиха. Нужно было башкой думать, а не передком, чем детей кормить.
Он уже почти выходит и я, сглотнув страх, все-таки говорю:
– Я в пятницу к ним поеду. Отвезешь меня? Быстрее будет.
– Никуда ты не поедешь, поняла?
– Это моя семья. Ты не можешь мне запретить!
Я вскакиваю с места, и муж, захлопнув за собой дверь, тут же оказывается рядом. Хватает меня за волосы на затылке дергает так, что перед глазами распускаются ужасные красные кляксы.
– Только попробуй, сука.
Толкает, и я падаю на бок, мысленно приговаривая, что я обязательно попробую, даже если он меня убьет.
Глава двадцатая: Даня
8 декабря
Я не знаю, где и как опять успел накосячить, но с того разговора на крыльце Колючка снова меня игнорит. Я нарушил данное себе обещание и все же приперся вчера на литературу, а сегодня, в пятницу, когда у нас меньше всего уроков и можно слинять пораньше, на классный час, но она делает вид, что меня не существует. Мой взгляд всегда на ней, а ее взгляд – на всех, кроме меня. Как будто я – сатана, а она – монашка, и у нее глаза вытекут от моего мерзкого вида.
Сегодня колючка держит нас минут двадцать: она выглядит очень бледной и все время морщиться, как будто ее что-то беспокоит. Я с трудом подавляю желание написать ей сообщение и спросить, что за хрень снова происходит, но на всякий случай вообще вырубаю телефон. Могу и на мат сорваться, если снова заведет пластинку о том, какой я мешающий ее карьере мальчик.
Только поэтому не задерживаюсь, чтобы поговорить наедине, хоть именно сегодня Колючка не спешит сбегать в учительскую и остается в классе.
Уже на крыльце вдруг вспоминаю ее потерянный вид. Совсем не такой, как раньше. Не злой и не рассерженный, а именно потерянный. Я часто видел такой у матери после того, как поползли слухи о молодой любовнице моего отца.
Наверное, это признак слабости, что я не могу просто забить и честно оторваться в свои законные выходные, а вместо этого прусь назад в класс и без стука захожу внутрь.
Колючка уткнула голову скрещенные руки на столе, но стук двери заставляет ее вскинуться. Несколько секунд мы просто смотрим друг на друга, а потом она начинает вытирать мокрые щеки, как будто ее не выдают заплаканные глаза.
Что-то кувыркается во мне. Больно и сильно, как будто я пропустил крепкий удар.
Меня всегда раздражали женские слезы. Хотелось просто брякнуть, чтобы не разводили мокроту и свалить. Но с Колючкой у меня вообще все через одно место. Даже не удивляюсь, когда быстро подхожу к ней, присаживаюсь рядом на корточки и рукавом свитера вытираю слезы. Хотел бы рукой, но почти уверен, что это окончательно меня расшатает.
– Что случилось, Варя? – Есть какая-то особенная магия в ее имени. В том, что мне не нужно спрашивать разрешение, называя ее так, будто нет никаких пяти лет и кольца у нее на пальце.
Она шмыгает носом, судорожно глотает воздух раскрытыми губами, восстанавливая дыхание.
Могу поцеловать ее прямо сейчас.
Могу и хочу, как ненормальный.
Вот только вряд ли Колючке сейчас нужны поцелуи.
– Мне нужно съездить к матери, – шепотом говорит она, до крови вгрызаясь в губы. Кулаки на коленях комкают юбку. – У меня брат… младший… очень обжегся. Можно попросить тебя отвезти меня на вокзал? Голова… кружится.
Совершенно пустяковая просьба, а такое чувство, будто уговаривает выкрасть для нее миллион из швейцарского банка.
– Какой в жопу вокзал? Какой автобус? Собирайся, я тебя сам отвезу.
Колючка не отказывается, и еле-еле растягивает губы в благодарную улыбку.
На всякий случай мы договариваемся встретиться в квартале ниже, около магазина игрушек. Мне-то плевать, что нас увидят вместе в ситуации, когда Колючка сядет в мою машину, но это ее просьба, и в заплаканных глазах читается попытка извиниться за эту игру в шпионов.
Пока я жду ее в условленном месте, успеваю выкурить еще сигарету, а заодно вспоминаю, где тут ближайшая заправка и достаю из багажника покрывало. Оно новое, еще в лентах, перевязанных бантом. Мать подарила, сказала, что в машине всегда должен быть плед. Кажется, она намекала на то, что рано или поздно у меня появится девушка, которую нужно будет согреть. Вот, как раз появилась.
Варя появляется из-за поворота, находит взглядом машину, и я выхожу навстречу, открывая дверцу напротив переднего сиденья. Помогаю сесть, говорю, чтобы сняла пальто, разулась и поджала ноги под себя. Она не очень понимает, но слушается. Потом укутываю ее одеялом и улыбаюсь, потому что… Ну, блин, кто тут взрослый вообще? Она, с заплаканными глазами, трясущимися руками и в клетчатом покрывале до самого носа, или я?
– Только давай договоримся, Колючка – не называй меня больше мальчиком.
Она переводит дух, и если бы не была такой взвинченной, я бы точно обиделся. Сразу же видно, что за секунду успела придумать всякую ерунду, которую могу потребовать взамен.
– Хорошо, Даня.
Я огибаю машину, сажусь за руль и выставляю климат-контроль до комфортной температуры. Варя расслабленно вздыхает, удобнее устраивается на сиденье в пол оборота и мне приходиться вцепиться в руль, чтобы не наброситься на нее с поцелуями. Нельзя, потому что это будет выглядеть так, будто я пользуюсь ее безвыходным положением и зависимостью. Поэтому еще раз переспрашиваю адрес и ввожу данные в навигатор.
– Спи, Колючка. Нам часа три ехать. – Протягиваю руку, чтобы подтянуть плед повыше ей на плечо, и завожу мотор.
– Спасибо, Даня.
Такое чувство, что она понятия не имеет о простых вещах, которые мужчина может и должен делать для женщины. Благодарит за ерунду.
Глава двадцать первая: Варя
Когда я открываю глаза, то первое, на что падает взгляд – руки Ленского на руле. Все те же немного узловатые пальцы со сбитыми костяшками и парой царапин на тыльной стороне. Ни намека на украшения, только часы на запястье. Никогда не думала, что буду как зачарованная с минуту просто глазеть на контраст светлой стали и загорелой кожи. И поднимать взгляд выше, вдруг понимая, что с неохотой «спотыкаюсь» о край собранных гармошкой в области локтей рукавов. Хочется посмотреть еще выше, до самого плеча. Хочется сжать пальцы на крепких, совсем не мальчишеских мускулах.
– Выспалась? – слышу немного насмешливый голос, и вскидываюсь, потому что мы стоим на светофоре и Ленский явно заметил мои рассматривания.
Не краснеть. Только не краснеть.
Поздно, уши горят, и в горле сухо, и просто хочется открыть настежь окно чтобы не превратиться в полное посмешище. Взрослая вроде, и замужем, а чуть не начала пускать слюни на своего восемнадцатилетнего ученика. Но чтобы я сейчас не сделала, это все равно будет фиаско и попытка скрыть очевидное. Поэтому говорю короткое: «Да, спасибо», и отворачиваюсь к окну.
Мы уже в городе. Нужно несколько секунд, чтобы осмотреться и вспомнить знакомые места, сориентироваться и понять, долго ли до больницы. Я не так часто в последнее время приезжаю в гости: была здесь летом, сразу после экзаменов. Так что пара новых магазинов вместо знакомых из детства кафешек и старого кинотеатра, немного сбивают с толку. Но зато на месте, как маяк для потерянных кораблей, старая-старая стройка, почти в центре города: наша личная Пизанская башня, которая так и не превратилась в модный торговый комплекс. Помню ее еще со школы.
Значит, мы почти приехали.
– Что лучилось с твоим братом, Колючка? – спрашивает Ленский и я бегло рассказываю то, что знаю от матери.
Само собой, ни слова не говорю о деньгах. Это проблемы моей семьи. От посторонних людей я готова принять разве что пожелания Дениске скорейшего выздоровления. Парень слушает молча, и все время смотрит на дорогу. Даже не сомневаюсь, что хоть машина у него дорогая и явно может выдать хорошую скорость, он не лихачит, а ездит аккуратно, не игнорируя правила дорожного движения.
– Я могу чем-то помочь? – спрашивает Даня, когда мы притормаживаем на следующем перекрестке. Тут центральная развилка, стоять с минуту, если не больше.
– Шутишь? Ты меня и так довез, как королеву. Скажешь, сколько я…
– Помолчи, ладно? – перебивает он. Довольно грубо и раздраженно, поэтому какое-то время мы просто молчим и слушаем шелест дворников, сгребающих с лобового стекла липкий снег.
Мне очень стыдно, но я рада, что разговор о деньгах за мою «доставку» так быстро себя исчерпал. У меня каждая копейка на счету, не представляю, чтобы делала, если бы Ленский озвучил сумму. Была бы в самом невозможном идиотском положении.
– Ты когда домой? – его следующий вопрос.
– В воскресенье, у меня автобус в пятнадцать сорок пять.
Не хочу даже думать о том, что будет, если Петя решит не ждать моего возращения, а приехать следом и преподать мне урок послушания. Поэтому план пока такой: помочь матери, придумать, где раздобыть деньги и как вернуться домой.
Или не возвращаться?
– У меня здесь родня есть, – говорит Ленский. – Я у них перекантуюсь до выходных и отвезу тебя домой.
Это же полная ерунда.
– Про родню ты только что придумал, да? Спасибо, что помог, но я не могу и не буду злоупотреблять тем, что ты – мой ученик и слишком хорошо воспитан, чтобы отказать учительнице.
– Я умею отказывать, – отвечает Ленский. – И на хуй посылать умею. Только ты к этому не имеешь никакого отношения. Родня настоящая, не выдуманная – младший брат моей матери, Виктор Строгов.
Он указывает взглядом куда-то мне за спину. Оборачиваюсь и не сразу понимаю, что должна увидеть. А когда вижу, издаю нервный и совсем невеселый смешок, потому что неподалеку от светофора, на котором мы стоим, стоит бигборд, с которого смотрит симпатичный мужчина средних лет, в очках и при галстуке. Ниже – пожелания горожанам хороших новогодних праздников, а еще ниже – подпись и имя: Виктор Строгов, глава городского округа.
– Он правда твой дядя?
Ленский со вздохом достает телефон, находит номер и протягивает мне.
– Позвони, спроси.
– Хорошо, пусть будет дядя, пусть будет другая родня. Но ты все равно должен вернуться домой. Родители будут волноваться.
– Мы не в школе, Колючка, и даже не в теоретически школьное время, так что прекращай командовать и делать вид, что ты умнее и знаешь, как лучше. – Он так сильно хмурится, что я чувствую себя пристыженной девочкой, которую отчитывает куда более взрослый и умудренный опытом мужчина. Мистика какая-то. – Может быть, ты лучше меня разбираешься в литературе, но явно ничего не соображаешь в мужчинах и мужских поступках. Мне твое разрешение до лампочки, Варя. Я остаюсь – и точка. А для связи с родителями есть телефон. Будут еще варианты, как от меня избавиться или, наконец, успокоишься?
Удивительно, но я просто закрываю рот и в который раз соглашаюсь с его словами.
