Текст книги "Невеста Красного ворона (СИ)"

Автор книги: Айя Субботина

сообщить о нарушении

Текущая страница: 17 (всего у книги 17 страниц)

Глава тридцать восьмая: Аврора

Я жду Ма’ну всю ночь и все утро. Сижу возле окна, как девица из сказки, глотаю слезы и проклинаю себя за то, что не увязалась следом. Тогда это казалось каким-то неправильным. Мой псих – не маленький мальчик, чтобы прикрывать его своей юбкой, и он бы никогда не принял помощь в таком деле. Но сейчас мне кажется, что все это такие ужасные мелочи, ради которых не стоило и мешкать. Нужно было просто плюнуть на все и пойти с ним. Не думать о последствиях для его мужского эго, не думать о том, что он – мужчина, а не сопливый мальчик. А подумать о том, что у нас с ним – одно сердце на двоих.

Я знаю, что ему больно. У меня горит за ребрами, словно меня отпинала футбольная команда. И во рту стоит вкус крови.

Я сижу на подоконнике и громко, наплевав на все, скулю. У меня были такие планы на жизнь, что хватило бы приключений до старости, но без Ма’ну рядом это не имеет никакого смысла. Без него все не то.

Я почти готова бежать за ним на край света, когда замечаю во внутреннем дворе знакомую фигуру. Срываюсь с места и бегу. Нет, не бегу – лечу. На лестнице спотыкаюсь и кубарем падаю вниз, больно ударяюсь лбом о какой-то выступ. Перед глазами все плывет, что-то теплое стекает по ресницам, но я смазываю надоедливый ручеек.

– Аврора, боги!

Я честно хочу улыбнуться, но ничего не получается. Ма’ну берет меня на руки, прижимает к груди – и его сердце так быстро бьется, как будто это я неизвестно где шаталась всю ночь. Голова кружится, язык путается в простых словах. Что же я хотела сказать ему?

– Тебе нужно в больницу, – бормочу я, когда сквозь завесу тумана проступает любимое лицо.

Синяки на скулах успели потемнеть, верхняя губа распухла, под носом кровоподтеки.

– Это тебе нужно в больницу, неуклюжая моя, – говорит он мягко, но… что-то в его интонации изменилось.

Это говорит человек, который не примет отказ. Это говорит мужчина, который посмотрел в лицо смерти, а потом плюнул на нее и переиграл все по своим правилам. И я неожиданно для себя затихаю, совершенно послушная. Ма’ну чуть-чуть удивленно выгибает бровь и тут же стонет.

– Болит? – Прижимается губами к моему лбу. Нежно и так трепетно, что я тут же подтаиваю в его руках, словно желе. Закрываю глаза и крепко обнимаю за шею. Грязный и весь взъерошенный, но самый красивый на свете. Моя бесконечность всего.

– Уже не болит, – ни капли не вру я. – Ты как?

– Кажется, у меня пара ребер сломана, – говорит так, будто речь идет о порезанном пальце.

– Тогда нам точно нужно в больницу. Не обсуждается. И все разговоры на потом.

– Последний раз командуешь, женушка, – подначивает он.

И на его лице сверкает улыбка. Такая яркая, озорная, мальчишеская. Выстрел мне в сердце, но я готова раскинуть руки и попросить сделать это снова.

– Что? – не понимает Ма’ну.

Мотаю головой, потому что вряд ли смогу сказать что-то вменяемое.

В больнице нас с Ма’ну разводят по разным палатам. И я, как девушка из мелодрамы, чуть не реву из-за того, что нам приходится расстаться. Зависимость в чистом виде, но мне все равно, даже если это выглядит сопливо, ванильно, уныло и смешно. У всех своя любовь, а у меня вот такая – нож у сердца с рукоятью из цветущей веточки сакуры.

Ма’ну настоял, чтобы мне сделали все анализы, хоть я изо всех пыталась доказать, что просто стукнулась лбом. Тоже мне, было бы из-за чего разводить панику. Но врач встал на его сторону и в итоге мне сделала рентген, наложили пару швов и даже сделали развернутый анализ крови под предлогом: «Это могла быть слабость из-за низкого уровня гемоглобина». Я смирилась, хоть после нервной бессонной ночи пенять на гемоглобин просто глупо.

Доктор входит в смотровую и, бросив последний взгляд на приколотый к планшету листок, смотрит на меня с видом фокусника, готовящегося выудить кролика из шляпы.

– Что-то не так? – осторожно интересуюсь я. Никогда не любила сюрпризы. А сегодня они мне тем более не нужны.

– Вы беременны, Аврора. Это, я так понимаю, для вас новость?

Я сглатываю. Точнее, пытаюсь, но ничего не получается, потому что во рту все немеет от тошноты. Зажимаю рот ладонями и одновременно втягиваю воздух через нос. Не помогает. Бросаюсь к приоткрытому окну и жадно, как рыба, глотаю влажный после дождя воздух.

Это не может быть правда. После выкидыша врачи сказали, что я совершенно безнадежна.

– Вы уверены? – переступив через страх, переспрашиваю я.

Наверное, так себя чувствует человек, который после долгой, обреченной на инвалидное кресло жизни, вдруг чувствует покалывание в пятках. Это так неожиданно, что хочется отмотать время вспять и включить на повтор, чтобы не потерять ни одного слова, не упустить даже секунды. Потому что этот момент – он куда более невероятный, чем все фокусы мира вместе взятые.

– Абсолютно. Срок маленький, но ребенок есть.

Я реву в три ручья и быстро, путаясь в ногах, выхожу в коридор. Доктор что-то кричит вслед, но никакая сила не удержит меня на месте.

Ма’ну в соседней смотровой: сидит на кушетке топлес и даже не морщится, когда медсестра дезинфицирует рану на щеке. И при этом паршивка даже не скрывает, что чуть не облизывает его глазами.

Я больная ревнивая женщина. Но было бы что потяжелее в руках – уже бы огрела девицу по… по чему придется.

– Что такое? – ловит мой взгляд Ма’ну, отбрасывает руку девчонки и встает мне навстречу. Судя по всему, с его ребрами все в порядке. – Аврора, ты бледная. Что случилось? Не пугай меня, бабочка.

Не думала, что сказать: «У нас будет ребенок» – так сложно. Получилось только с третьей попытки. И я снова реву, потому что мой поломанный, но не сломленный псих заливается румянцем. Становится буквально красным, как рак. Прикусывает нижнюю губу, собирает слова, но не слишком успешно.

– Мы не планировали, – сбивчиво говорю я. – Была уверена, что у меня никогда не будет…

– Помолчи, Аврора, – просит Ма’ну.

Всего два шага – и он уже рядом. Забрасывает мои слабые руки себе на шею, приподнимает за талию, и я оплетаю его ногами. Мой сумасшедший крепкий, как дьявол, держит меня, словно невесомое перышко.

– По-моему, мы будем больными родителями, – выдает на удивление серьезно.

– Самыми чумовыми на свете, – так же деловито соглашаюсь я. – Рожу тебе гусеницу, мой ненормальный.

У жизни на все есть план. И на нас с Ма’ну тоже, хоть мне немного неприятно думать о нашей маленькой семье в таком ключе. И все же, когда мой сумасшедший лунник протягивает ко мне руки, обнимая так нежно, что сердце щемит, я мысленно прошу прощения у судьбы за миллионы укоров, которые посылала ей на голову. Я-то была уверена, что Ма’ну – мое проклятие, воплощенное и неуничтожаемое.

– Я никогда не дам вас в обиду, – говорит Ма’ну глухо.

– Мы знаем, – отвечаю, легонько целуя его в пластырь на щеке.

Пожилая медсестра качает головой и, задернув шторку, выходит из смотровой. А мы так, сплетаясь руками и душами, садимся на кушетку. В пахнущей медицинскими препаратами тишине слышен лишь тихий шепот невысказанных слов. Мы друг для друга – больше чем родственные души. Мы – сильнее неразрушимого. Мы крепче всего, что создано богами.

– Поехали домой, бабочка, – наконец, говорит Ма’ну.

Потихоньку отодвигает меня, поднимается и поднимает на руки. Ничего не могу поделать – весело хихикаю.

– Что? – не понимает он и озадачено хмурится.

– Привыкла, что ты меня все время на руках носишь, – улыбаюсь в ответ.

– Ну знаешь, самая ценная ноша в моей жизни, – чуть-чуть оттаивает он. Вижу, что тяжелые мысли все еще топятся в его голове, и даже приятные новости не в силах развеять тучи грусти, но это посильная задача. Главное, не опускать рук. – Аврора, я хочу вернуться на поле.

Это многое означает. В первую очередь – его желание жить дальше. Выйти из тени и снова заявить о себе. Встряхнуть спортивный Олимп новостями о возвращении Красного ворона – нападающего, который так ни разу не упустил мяч, и не потерял ни одной выигрышной подачи.

И боюсь, на этот раз Ма’ну не собирается спрашивать моего мнения. Он просто ставит меня перед фактом. Чтобы не дала ему минувшая ночь и встреча с Шэ’аром – все это полностью переменило моего лунника.

Я даже не перечу, когда Ма’ну на руках выносит меня на улицу и осторожно усаживает на заднее сиденье. Точнее, я там лежу, подложив под голову мягкую игрушку в виде улитки. Даже не представляю, откуда она взялась, но сейчас очень кстати.

Когда возвращаемся в «Атлас» Ма’ну предлагает не заходить в дом. Поднимается в комнату, чтобы вернуться уже с пледом, укутывает мои плечи, и мы садимся прямо на ступени. Кладу голову ему на плечо, мысленно представляя, как круто изменится наша жизнь в самое ближайшее время. И дело не только в детях.

– Я должен кое-что рассказать тебе, бабочка, – говорит мой лунник.

И я слушаю его исповедь длиною в целую жизнь: беззвучно плачу и иногда улыбаюсь, и снова плачу, вместе с ним, кусочек за кусочком, склеивая картину прошлого. Мне больно из-за того, что стала невольным катализатором его горя, но Ма’ну проскальзывает по этой части воспоминаний пунктиром, стараясь не задеть мои чувства.

Я так мало помню о прошлом. О том, что случилось, потому что психика маленькой девочки оказалась неспособна принять тот факт, что мальчишка, в которого она была влюблена, умер. Просто взял – и исчез. Если бы не Марго – не знаю, что бы со мной было. Марго – и чудесные маленькие таблетки. Забвение, изобретенное фармакологией.

– Мы с тобой как в той сказке: солдатик без ноги и балерина, которая не танцует, – улыбаюсь сквозь слезы. На самом деле, в сказке все не так, но Но’лу-Ма’ну рассказывал свою версию. И у нее был счастливый конец, потому что маленькая Аврора не любила плакать. И всегда просила, чтобы герои жили долго и счастливо.

«Пообещай, что все будет хорошо», – слышу свой собственный, по-детски тонкий и капризный голос.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍«Все, что ты захочешь», – обещает лысый мальчик с темными кругами под глазами.

– Я отвез его в полицию, – наконец, говорит мой муж.

Мы нарочно избегаем болезненную для нас обоих тему, но невозможно вечно прятать голову в песок.

– Может быть, нужно было… – Он судорожно сглатывает и пальцы на моем плече сжимаются сильнее. Наверное, останутся синяки, но я не издаю ни звука. Я – его опора, а он – моя. И если ему нужно держаться покрепче – я подставлю и второе плечо. – Он делал столько гнусностей со всеми нами. Я должен был, но не смог.

– Потому что ты не такой, как он, – говорю я.

И аккуратно поворачиваюсь, чтобы согреть лицо Ма’ну в своих ладонях. Он самый красивый мужчина на свете – теперь я это точно знаю. У него огромная душа, где хватит любви на всю нашу семью. Может быть, и выглядит тонким деревом, но нет такого урагана, который бы сломил его или поставил на колени.

– Хочу каждый день заново в тебя влюбляться, мой сумасшедший, – улыбаюсь ему самой безумной своей улыбкой. – И домогаться с разными пошлостями пока твой ребенок не превратил меня в лягушку, проглотившую футбольный мяч.

Ресницы Ма’ну дрожат, губы медленно растягиваются в улыбку, на щеках все те же безумно-сексуальные ямочки. Мы тянемся друг к друга, обвиваемся руками и ногами. Муж тянет плед выше, заворачивая нас обоих.

И наши поцелуи на вкус как счастье цвета радуги.

Эпилог: Ма’ну

Восемь месяцев спустя

 Я люблю, когда стадион взрывается воплем. Люблю, когда фанаты скандируют мое имя и выкладывают его красно-белыми флажками на трибунах.

Я люблю игру. Люблю ощущение адреналина, бешено колотящегося сердца и пота, стекающего за шиворот. Даже если вымотан под завязку – как сейчас – не могу просто так уйти с поля. Просто сижу на коленях и пытаюсь отдышаться, мысленно прокручивая в голове каждый свой прокол. Мои удачи и так зафиксировали сотни спортивных телеканалов, и теперь решающий мяч точно войдет в историю. Потому что благодаря ему «Вороны» получили Чемпионский кубок.

Но для меня куда важнее ошибки. Учусь на них, чтобы не допускать в будущем. Мог ли я сыграть лучше? Безусловно, и в следующем сезоне я это обязательно докажу, а пока…

Пока стадион неожиданно, одним махом, умолкает. Потому что на табло огромными неоновыми штрихами написано: «Твоя жена рожает, капитан!»

Какой-то человек, кажется, физик, придумал, что обогнать ветер невозможно. Он очень заблуждался, но ему простительно – ведь у него не было бабочки-кометы. С двумя гусеницами внутри.

Я быстрее урагана и если кто-то встанет у меня на пути – снесу на хрен!

Плевать, что в клинику приезжаю, как есть: грязный, потный и в охапку с кубком. Ребята из команды решили, что наши с Авророй гусеницы первым делом должны увидеть именно его. Ну, конечно, после того, как познакомятся с мамой и папой.

Папой! Я буду отцом!

Медсестра не хочет меня пускать, хоть у нас с Авророй партнерские роды. И да, это была моя идея, потому что в такой момент мой руконогий мячик не должна быть одна. Глупо звучит, но за эти восемь месяцев семейной жизни мы не только отстроили «Атлас» и завоевали главный приз на Художественном вернисаже, но и конкретно обогатили лексикон друг друга всякими нелепыми нежностями. Все парочки делают это. А если говорят, что не делают – мне их жаль, этих скучных неудачников.

– А ну стоять! – слышу командный голос в спину.

Дело дрянь, потому что это – Марго. А Вселенная еще не изобрела способ сражаться с этой женщиной. Как-то мы с Р’раном обменялись впечатлениями от старшей Шереметьевой: оказалось, не только мне она угрожала прибить яйца к полу ржавыми гвоздями, если обижу ее малышку-сестричку. И мы даже скрепили рукопожатием наш союз, пообещав во что бы то ни стало отыскать пресловутые гвозди и молоток, и спрятать их получше, чем Кощей – яйцо. На этой почве мы с Р’арно сдружились даже сильнее, чем на любви к регби. А еще он здорово помог, когда началась тяжба за мое наследство. В итоге, смешно сказать, из голодранца в старых кроссовках я стал … миллионером. И по чуть-чуть осваиваю хитрую науку ведения дел, ведь мы с Авророй запустили сеть ресторанов, под общим названием: «Маска Кометы». Оказалось, клиенты просто балдеют от того, что все наши официантки носят маски и специальные крылышки за спиной.

Кстати, Аврора преподает в своей художественной студии. И очередь из желающих попасть на ее мастер-классы просто огромная. Такого же размера, как и очередь за билетами на сегодняшний матч. И именно под ее чутким руководством я собственноручно разрисовал стены детской. Если честно, получилась какая-то разноцветная мазня, но Аврора, подумав, заявила, что во мне явно есть задатки импрессиониста. А гриб, который оказался похож на пораженный ветрянкой детородный орган, на всякий случай прикрыла картиной с бабочкой-кометой. Той, которую я купил на судьбоносном аукционе.

– В таком виде я тебя даже к палате не подпущу, – продолжает расстреливать мою спину Марго.

Нет смысла спорить – только смириться и топать за медсестрой. Хорошо, что здесь у них есть душ. Плохо, что после душа приходиться переодеться в голубой костюм санитар, который мне явно мал: штаны задраны до самых икр, а стоит пошевелить руками – футболка задирается выше пояса.

Ничего удивительного, что когда меня, наконец, запускают в предродовую, первое, что я слышу – смех Авроры. Она стоит около шведской стенки, одной рукой держится за перекладину, а другой поглаживает живот. И хохочет, как ненормальная.

– Расплата за грехи, – делаю вид, что ворчу. Целую ее в макушку и начинаю медленно массировать поясницу, когда мою бабочку простреливает болезненная схватка. – Надеюсь, наши гусеницы не запомнят меня таким.

– А я очень надеюсь, что именно таким и запомнят, – отвечает Аврора, когда схватка отступает. – Ты само очарование.

– Похожее на придурка. Эй, бабочка, я привез кубок, – торжественно шепчу ей в ухо.

И моя сумасшедшая жена бросается мне на шею, хоть со стороны это наверняка выглядит забавно: ее животик такой большой, что мешает дотянуться до моей шеи. Становлюсь на колени, давая взъерошить себе волосы, и, украдкой задрав ее розовую батистовую кофточку от пижамы, говорю прямо в пупок:

– Хватит мучить маму, гусенички.

Может, и выгляжу придурком, но мне правда плевать. Только идиоты стыдятся счастья.

Наши малышки – Э’ли и Со’ла – появляются в три и половину четвертого часа ночи, озаренные голубым светом полной, нереально чистой луны. У них темные глаза с обсидиановыми искрами и серебристый пушок на голове. И они совершенно точно самые очаровательные малышки на свете.

– И правда на гусениц похожи, – улыбаюсь во весь рот, словно коршун, нависая над кроваткой.

– Я бы сказала – на сморщенных личинок, – зевая, бормочет Аврора.

– Я запишу эти твои слова, – посмеиваюсь над ней, и замолкаю, потому что моя бабочка проваливается в сон.

И кстати, мы правда чумовая семейка. Почему? Потому что я забыл рассказать про ручного енота, двух кошек и сову.

– Эй, гусеницы, – я присаживаюсь к кроватке, откуда на меня смотрят две пары глаз на сморщенных личиках. – Я расскажу вам сказку, у которой обязательно будет счастливый конец…