355 500 произведений, 25 200 авторов.

Электронная библиотека книг » Айя Субботина » Невеста Красного ворона (СИ) » Текст книги (страница 10)
Невеста Красного ворона (СИ)
  • Текст добавлен: 3 июля 2018, 08:00

Текст книги "Невеста Красного ворона (СИ)"


Автор книги: Айя Субботина



сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 17 страниц)

Глава двадцать вторая: Ма’ну

Вся правда моей жизни в тех ее словах: «Это просто никто».

Вот кем я был для нее все это время: никем, пустотой, ненормальным уродцем, которого можно высмеять и забыть, словно варежку на детской площадке.

Мы выходим из дома Шереметьевых и дышать становится легче. Здесь нет омерзительного прошлого, рядом с которым я чувствую себя полным ничтожеством. Здесь нет образов обнаженной Авроры, не слышно эхо ее стонов и наших влажных страстных поцелуев. Все это осталось за дверью, и я благодарен Богам, что Маргарита появилась так вовремя, хоть в мои планы не входило вскрывать себя до конца срока контракта. Но судьба всегда лучший игрок, и у нее на руках все козыри.

Аврора идет следом, даже не пытаясь заговорить.

Садимся в машину.

Дорога до «Атласа» длинная и тягостная. Все время чувствую себя человеком, который пытается убежать от торнадо, но сколько бы «лошадей» не выжимал из тачки – смертоносная стихия все равно рядом. Я почти хочу, чтобы Аврора открыла рот и заговорила, дала повод выплеснуть злобу, но она молчит – и пустота на красивом лице совершенно невыносима. Впервые за все время с момента аукциона я совершенно не могу ее угадать. Нет ни единой догадки, о чем она думает и что замышляет.

В замке Черная королева сразу поднимается к себе в комнату, а я, как сквозняк, скитаюсь по пустым комнатам и коридорам, нигде не находя успокоения.

Она действительно сказала, что я – никто. Это не была галлюцинация, это правда, которая убила меня тогда и убивает снова. Но второй раз Авроре меня не растоптать.

Сам не понимаю, как оказываюсь у нее в комнате. Который час? За окнами темно, а меня порядком качает, потому что я впервые в жизни решил утопить горе в выпивке. Пьяный вдрызг, и мысли текут приятно медленно. В руках бутылка и пара винтажных бокалов. Каждый стоит целое состояние, потому что хрусталь обработан очень тонко и любое падение превратит его в горсть осколков.

Аврора стоит возле открытого окна и, увидев меня, первой задает вопрос:

– Почему без решеток, Но’лу? – Ни вызова, ни насмешки, лишь сухой интерес.

– Потому что ты поломаешь ноги, если спрыгнешь с такой высоты, – отвечаю я, и собственная речь звучит в ушах чужим эхом.

Аврора не сопротивляется, когда я с силой втискиваю ей в руку бокал, и молча ждет, пока наполню его шампанским из початой бутылки.

– А теперь мы выпьем, Черная королева. За прошлое, которое вылезло из могилы, и за ненависть, которая расцвела на костях. И еще за тебя: самую бездушную и бессердечную женщину в мире.

Она молча смотрит в пустоту сквозь меня.

– Улыбайся, – приказываю я.

Уничтожить ее, увидеть сломленной, испорченной, жалкой – единственный способ вырвать из своего сердца любовь. Сломать и растоптать росток надежды, который все это время преспокойно ждал своего часа в душе уродца.

Аврора не может этого видеть, но именно сейчас обе мои ипостаси сливаются в одну и рвут душу на части. Одна хочет наплевать на все и поддаться слабости, простить непутевую бабочку в надежде когда-нибудь увидеть ее перерождение. А другая… другая зациклена на слове «никто». И я не знаю ни единого способа найти примирение между двумя частями своей души.

– Я тебя купил, Аврора, – напоминаю выразительно и жестко, надеясь, что теперь-то до нее дойдет смысл этих слов. Что она поймет – аукцион, может, и был показушный, но агент фактически продала ее в рабство. – Можешь и дальше корчить из себя недотрогу, которой недостоин ни один смертный или лунник, но на ближайшие тридцать дней ты принадлежишь мне. Поэтому – пей, Черная королева, и радуйся, и хохочи громче, потому что я так хочу.

Я подталкиваю бокал к ее губам. Пальцы Черной королевы ледяные, равно как и взгляд, который все еще безразлично смотрит сквозь меня. Другая бы на ее месте закатила истерику, ударилась в слезы, упала на колени, а Аврора просто молчит. Молчит – и моя ненависть закипает с новой силой.

– Пей, я сказал!

Черная королева сильнее сжимает бокал. И за секунду до того, как я замечаю подвох в ее чуть-чуть сузившихся глазах, она сдавливает со всей силы. Хрусталь лопается, осколки впиваются в тонкую кожу ладони и кровавое шампанское брызжет на пол. Аврора даже не морщится, как будто не чувствует боли. Лишь сильнее сжимает самый большой осколок, отчего алый ручеек становится чуть больше.

– Аврора!.. – выкрикиваю я, когда она подносит острую грань хрусталя к щеке. – Ты не посмеешь.

– Я испорчу твою игрушку, Ма’ну. Или… Но’лу? Ты даже не успеешь развернуть обертку.

Она не шутит и не блефует, и не делает необдуманный импульсивный поступок. Она полностью отдает себе отчет в каждом слове и обещании, которое срывается с губ. Чувствую себя настоящим чудовищем, потому что хоть осколок держит ее рука, удар, если он будет – будет сделан мной.

– А теперь ты расскажешь мне правду, псих, иначе это хорошенькое личико превратится в кровавую кашу. И твой план мести потеряет всякий смысл, ведь уродливой звезде подиума плевать на осуждение и позор.

Я не умею проигрывать – до сих пор не научился. Все время кажется, что меня просто нечестно принудили сделать неверный шаг, взять непомерную высоту, недобрать разбег, не вложиться в удар. Целая куча всяких «не», которые торчат в моей голове постоянно, ведь только так я всю жизнь доказываю миру, что он меня не переиграл. И что нет никакого поражения – есть лишь неверно выбранная цель, неправильно поставленная рука.

Но сейчас я знаю, что проиграл. Безоговорочно, ведь кровь на ладони Авроры и тонкая полоска царапины на ее щеке говорят красноречивее любых слов. Осколок дрожит в ее пальцах, и острая грань чертит на коже алую кардиограмму ее мыслей. Она так взволнована, как будто для ее происходящее и правда что-то значит.

Как можно быть такой притворщицей? Как можно врать даже себе самой?

– Ты правда хочешь, чтобы я рассказал тебе свою версию событий? – спрашиваю я, протягивая руку к ее запястью.

Бабочка слабо вздрагивает, но решимости в ее взгляде становится еще больше. Знаю, что любой мой неверный шаг или неосторожное слово подтолкнут ее сделать непоправимое. Хотя, какая разница? Не все ли теперь равно, раз маски сброшены и карты вскрыты до того, как мы успели поднять ставки?

– Почему всем сказали, что Но’лу умер? – спрашивает Аврора, игнорируя мой вопрос.

– Я тебе покажу.

Хватаю ее за свободную руку. Аврора кричит от боли, и ее отчаяние разрывает мне сердце. Жжение снова растекается под хрупкой оболочкой этого комка плоти, который уже не в первый раз меня подводит. Наверное, сегодня я узнаю настоящий предел его прочности, потому что пока я волоком тащу Аврору вниз по лестнице, приступы хаотичных ударов рушат мое тело и подталкивают к краю жизни.

– Отпусти меня! – кричит ар’сани, но я просто не могу этого сделать. Она хотела узнать мою правду – она ее узнает.

В зимнем саду тихо, но наше появление заставляет бабочек сорваться с веток и рассыпаться под потолком пестрым живым покрывалом. Аврора все так же держит осколок в руке – и та часть меня, которая беззаветно любит эту негодяйку, хочет бросить все и сделать так, чтобы эта кровь и эта боль стали последними в ее жизни. Но это снова путь в никуда. Не разобравшись с прошлым, ни один из нас не сможет идти в будущее. Вся разница лишь в длине пути.

– Снова твои дурацкие бабочки?! – не понимает Аврора. – Хватит загадок, Ма’ну… или… кем бы ты ни был.

Я отпускаю ее, почему-то думая о том, что пара моих хрупких красавец уже выпорхнули в открытую дверь оранжереи. Мне хочется верить, что их жизнь в открытом мире будет прекрасной и яркой, но и быстротечной, чтобы реальность не изуродовала прекрасный бархат узора на крыльях.

– Я расскажу тебе сказку, – говорю я, порывисто дергая верхний ящик стола, на котором еще лежат обрезки цветов, которые Мария срезала утром.

Я планировал все совсем иначе, но раз судьба подготовила другие декорации – кто я такой, чтобы ей противиться?

– Знаешь, что это такое? – спрашиваю просто так, показывая Авроре коробку.

– Еще одна твоя бабочка? – чуть не плачет она.

– Не угадала. – Поднимаю крышку и вынимаю из бархатного ложа драгоценную маску в форме крыльев бабочки. Трясу ее, держа пальцами одной руки, будто маска вовсе ничего не стоит. – А так?

Аврора хмурится, напрягает воспоминания, и я практически слышу, как медленно вращаются шестеренки механизма ее памяти. Она смотрит то на меня, то на маску, открывает рот и тут же прикрывает его ладонью, распахивая глаза все шире и шире.

– Это моя маска? – шепчет сдавленным голосом.

– Конечно, это не твоя маска! – рявкаю, злой от того, что даже в такую минуту она продолжает притворяться. – Но я постарался, чтобы она была максимально похожей.

Аврора мотает головой и ее волосы окончательно выбиваются из пучка. Темные влажные пряди рассыпаются по плечам. Она так великолепна в это мгновение, что я налетаю на нее, будто смерч. Почти впечатываю маску в лицо, ни капельки не заботясь о том, больно ли ей. Завязываю ленты на затылке и отступаю, любуясь.

– Квазимодо пришел на зов Эсмеральды, – горько смеюсь над самим самой. – Но оказалось, что Эсмеральде больше по душе тролли и орки, и на хуй не сдался уродливый горбун. Почти классика жанра, да, ар’сани?

Аврора заводит руки за голову, дрожащими пальцами пытается развязать узел. Тщетно. Она может просто сдернуть чертову маску, но для нее это тоже не просто красивое ювелирное украшение. Для нас обоих это символ болезненного прошлого, символ предательства и растоптанной любви, символ мести.

– Я хотел, чтобы ты носила ее до конца своих дней, – говорю, когда становится ясно, что самой Авроре узел никогда не развязать, и у нее в буквальном смысле опускаются руки. – Чтобы ты всегда была рядом, как напоминание о том, что моя жизнь ничего не стоит, ведь я и сам – ничто. Зачем ты рисовала меня, а? Маленькую сучку заела совесть?

– Ма’ну, нет. – Голос Авроры срывается на шепот. – Пожалуйста, дай мне все объяснить.

– Плевать на то, что ты скажешь, потому что это будет лишь еще одна ложь. И я почти уверен, что снова, как последний дурак, добровольно обманусь. – Вскидываю руки, когда она все-таки пытается заговорить. – Нет, Аврора, ты хотела услышать мою версию истории? Так слушай. Жил был маленький Уродец: болезненный, немощный и совершенно не приспособленный к жизни в волчьем мире. Но однажды он повстречал Красавицу и как последний дурак влюбился с первого взгляда. Влюбился так сильно, что писал для нее невозможно глупые стихи, подбрасывал в учебники цветы и молился на каждый взгляд. Оживал, когда видел ее, и умирал, когда она уходила.

Аврора мотает головой, но я лишь начинаю говорить быстрее. Если не выплесну из себя все это, то просто захлебнусь.

– Они даже подружились: Уродец готовил за нее уроки, пока Красавица делала идиотские селфи и отсылала их поклонникам. Каждый раз разным, каждый раз даже не задумываясь о том, что ни одному из них не нужна по-настоящему. Прошла осень и зима, и вместе с весной Красавица расцвела. И бедный Уродец… забылся, потому что иногда она улыбалась так… будто улыбалась ему одному.

– Она именно ему и улыбалась! – кричит Аврора, и я закрываю уши ладонями, отчаянно мотая головой. Кажется, шея просто не выдержит и сломается, избавив тело от остатков жизни. – Ма’ну, пожалуйста!

– Заткнись! – ору я. – Заткнись!

Бабочки вторгаются в пустое пространство между нами, на миг воруя у меня и Аврору, и ее безупречное лицо за красивой маской. Паника охватывает с головы до ног, я слепо шарю руками перед собой и тут же одергиваю их, когда понимаю, что Аврора никуда не делась: стоит на том же месте и беззвучно плачет.

– Ты хотела, чтобы я пришел на твой День рождения. – Упрек горчит на языке. – Я не хотел, потому что знал – все насмешки будут для меня, и все унижение, и грубость. Но ты так просила, что я не смог отказать. Знаешь, что мать сказала мне в тот день? Что ты меня погубишь.

– Ты был нужен мне, – всхлипывает Аврора.

– О да, конечно, нужен. В роли главного клоуна!

– Это просто… Боги! – Она очень сильно дрожит, едва ли не в лихорадке.

Я хочу ее обнять. Боги, я так хочу ее обнять и вышвырнуть к черту все прошлое. Но просто не могу. Это все равно, что добровольно отпилить ноги и руки, расстаться с частью себя самого. Вероятно, мне бы даже удалось все забыть, но до конца своих дней прошлое волочилось бы за мной скулящим голодным псом. Наше с Авророй прошлое – это вереница невысказанных слов, в конце которых нельзя ставить многоточие. Для нас не придумали новых правил пунктуации. И точка, которую я вот-вот поставлю, будет громкой, как выстрел в висок.

– Я должен был заползти обратно в свою нору и перестать мечтать о звезде, но нет, я согласился, потому что ты так просила, со слезами. Тогда мне хотелось верить, что и у Уродца есть крохотный шанс понравиться Красавице, заслужить хотя бы один взгляд!

– Я любила его… тебя, – бормочет Аврора.

Глава двадцать третья: Ма’ну

Ее слова пушечным ядром врезаются в мою грудь. Беззвучно ломаются ребра, обнажая беспомощную плоть. Жжет. Так сильно жжет, что я невольно прижимаю ладони к груди, пытаясь сделать хоть один вдох. Не получается, не выходит. Я чувствую себя выброшенной на берег рыбой, пылинкой в вакууме, которой по щелчку пальцев просто стерли рот, а легкие накачивают огненным вихрем.

– Пожалуйста, позволь тебе помочь… – слышу над головой голос Авроры и вдруг понимаю, что уже несколько минут стою на четвереньках. Скребу потрескавшийся пол, наплевав на то, что вслед за моими пальцами остаются кровавые следы. – Ма’ну, тебе нужно в больницу!

Я отмахиваюсь от ее помощи, потому что сейчас она хуже отравы. Отползаю в сторону, слепо хватаюсь скрюченными пальцами за столешницу и медленно поднимаюсь в полный рост. Бессмысленно даже пытаться восстановить дыхание и единственное, что остается – закончить рассказ до того, как мой сломанный мотор перестанет качать кровь по венам.

– Помнишь, ты сказала, что устроишь маскарад специально ради меня? Чтобы никто не узнал меня под маской. – Аврора никак не реагирует, и я снова кричу: – Помнишь мою маску, Аврора?!

– Ослиная шкура, – глухо отвечает она.

– Как из сказки, – смеюсь безумным смехом в ответ. – Хотел, чтобы ты узнала под ней меня настоящего, не уродца, а меня – мальчишку, который любил тебя сильнее собственной жизни. И ты помнишь, что было дальше.

– Да, я помню! – неожиданно зло выкрикивает она. – А вот ты, похоже, нет.

– Ты выставила меня посмешищем. – Делаю шаг к ней. – Они стояли там, тыкали в меня пальцами и смеялись, потому что уродец приперся на конкурс красоты.

– Это ты меня высмеял! Ты сказал, что я пустоголовая дура!

Я хватаю ее за плечи и трясу так сильно, что, кажется, все-таки сломаю. Аврора невнятно просит остановиться, но я просто не могу. Я должен вытрясти из нее признание, должен дать ей шанс хоть раз в жизни быть честной. И тогда, может быть, для нас еще не все будет кончено.

Громкий хлопок чуть не рвет в клочья барабанные перепонки.

На миг время застывает, и я медленно поворачиваю голову на звук.

– Убери от нее руки, псих, – говорит отец и опускает руку с пистолетом до уровня мой груди.

– Шэ’ар? – переспрашивает Аврора.

Он стоит в дверях зимнего сада и сизое облачко дыма витает вокруг его головы, будто нимб у сказочных существ из детских книг. Короткие всхлипы трещин наполняют тишину. Он стрелял в воздух, вверх, и пуля пробила дыру в стеклянном куполе. Паутинка трещин растекается во все стороны, словно неугомонный весенний ручей.

– Отпусти ее или я тебя убью, – повторяет отец.

Но согласие им не нужно, потому Аврора пользуется замешательством, чтобы ускользнуть из моих ослабевших пальцев. Она пятится ему за спину, будто это не жестокосердный ублюдок, а принц на белом коне.

– Мстить мне, причиняя боль ей… – Говорит Шэ’ар, и желчь сочится с его языка.

– Это не твое дело, – сквозь зубы цежу в ответ.

– Не мое?! Ты чуть не убил ее, чертов псих!

– Вы знакомы? – слышу Аврорины слова невпопад.

– Этот сумасшедший – мой сын.

– Надо же, сыном назвал, – паясничаю я. – А кто же тогда от меня отказался? Какой-то другой Шэ’ар, быть может?

– Ты весь в свою ненормальную мамашу, такой же психованный, как и она.

– Лучше быть психом, чем хоть каплей тебя.

– Что происходит? – чуть не шатается Аврора.

Я порываюсь к ней, желание удержать ее от падения сильнее желания причинить боль правдой, но Шэ’ар снова стреляет в воздух, и Аврора громко пронзительно кричит. Мелкие жалящие осколки падают на пол редким дождем. Я стряхиваю тот, что вцепился в кожу ключицы, а Шэ’ар хватает Аврору за талию и пятится с ней к двери.

– Отпусти меня! – брыкается она.

– Так ты не знаешь, да? – Он спрашивает ее, но смотрит на меня.

И я понимаю, что проиграл. Потому что и в моем прошлом не все гладко, и правда разрушит абсолютно все. Его правда.

– Это он сбил тебя в тот день, – говорит этот мерзавец. – Потому что так ему нашептала его сумасшедшая мамаша. Они вместе все подстроили: сперва загнали тебя под видом папарацци, а потом столкнули под колеса грузовика.

Все было совсем не так.

Я хочу прокричать об этом, но мне снова отчаянно не хватает воздуха.

– Что? – не понимает Аврора. – Твой сын?

– К сожалению, – слышу брезгливый ответ. – У него тяжелое расстройство личности. Как ты понимаешь, я этого не афиширую. Потому что в башке этого придурка живет… Ну-ка, сколько человек там живет, Ма’ну? Кем прикидываешься на этот раз?

– Убери от нее руки. – Я делаю еще шаг, глядя в одноглазое лицо смерти. Плевать, даже если он выстрелит – я должен забрать у него мою ар’сани.

– Еще шаг – и ты труп, – говорит Шэ’ар, и впервые в жизни я понимаю, что он совсем не блефует. Выстрелит и с облегчением избавится от грязного пятна на своей безупречной репутации.

– Ты хотела знать, почему я больше не хочу иметь детей? – спрашивает он Аврору. – Вот поэтому. Потому что у меня их было целых два. Сраные близнецы, рожденные под порченной луной. Один уродец, а другой вообще непонятно кто.

– Ма’ну?.. – Аврора напряженно ждет ответ.

– Он врет, – без заминки отвечаю я.

И… сам себе не верю.

Что-то глубоко во мне с громким визгом лопается, и воспоминания об Авроре соскальзывают с нитки реальности, словно бусы.

– Но’лу давным-давно лежит в могиле, – говорит Шэ’ар без капли сожаления. – А этот… отравлен материнской злобой.

Прошлое вертится передо мной, как карусель из фильма ужасов: оно непонятное и необъяснимое. Страх пробирает до самых костей. Шепот матери: «Ты должен убить Аврору». Лицо брата за миг до того, как он последний раз в жизни закроет глаза. Он что-то хрипит, но я слышу только одно имя: Аврора.

Аврора. Всюду Аврора.

Навязчивая идея. Идея фикс. Алая точка в центре моего фокуса.

Ее фотографиями заклеена вся комната Но’лу.

Мотаю головой. Нет-нет, это моя комната заклеена ее фотографиями. Или… его?

Но ведь мы один и тот же человек?

– Ма’ну, ради Богов, скажи, что это ложь, – молит Аврора. – Скажи, что ты и есть Но’лу.

Я хочу сказать, но не могу произнести ни слова.

– Это он так сказал? – Отец находит время зло и от души рассмеяться. – Он правда так сказал?

– Аврора, не слушай его.

– Но’лу давно мертв, Рора. Я лично закрыл крышку его гроба.

– Лжешь! – хриплю я и делаю резкий выпад.

Хлопок – и моя голова идет кругом. Эхо разносится где-то под потолком, и трещины мелодично раскалывают мою жизнь на до и после.

Кровь на груди растекается по рубашке влажной алой розой. Мне почти не больно, потому что сердце пылает, будто политый бензином леденец. Запах горелой плоти поселяется в ноздрях. Я знаю, что мне уже не выйти отсюда и тем более не отобрать свою бабочку, но я все равно буду идти к ней, пока остаются силы сделать хоть полшага.

Звуки постепенно угасают и в расплывчатом мире я вижу Аврору, которая пытается вырваться вперед, но попадает в ловушку рук Шэ’ара. Она что-то кричит, протягивает руки, и я тянусь ей навстречу, но все-таки падаю: сперва на одно колено, а потом навзничь. Удар затылком об пол вносит неразбериху в и без того полную кашу образов.

Мне уже не подняться. Но и не хочется, потому что истина всплывает на поверхность, безобразная, как утопленник.

Мать всегда любила брата больше, чем меня. Потому что он умел сочинять сказки, которые служили ей отрадой в дни одиночества, потому что он сочинял стихи и потому что был смертельно болен. А я… Моим единственным талантом было умение прекрасно уживаться с сотнями выдуманных персонажей в голове. Я хорошо помню, когда она впервые назвала меня его именем: у свежей могилы, в которую только что швырнула горсть земли. Наклонилась ко мне и сказала: «Мы никому не скажем, кто лежит в гробу, правда, Но’лу? Ты ведь не хочешь снова в больницу?»

Я не хотел в больницу. Я хотел вырваться из клетки и играть в футбол. Я бы притворился хоть дьяволом, лишь бы сохранить свободу. В конце концов, какая разница, кто лежит в гробу? Это был наш с нею секрет. Для всех я был Ма’ну, но для матери – ее любимым несчастным сыном.

Я смотрю в ночное небо сквозь трещины в стеклянном куполе и мне все равно, что осколок размером с ладонь летит вниз и взрывается брызгами в полушаге от моего лица. Бабочки улетают одна за другой. Я обессилено тяну руку, пытаясь поймать хотя бы одну, но пальцы хватают пустоту.

Сердце пропускает удар.

– Не улетай, моя любимая ар’сани, – шепчу в небо, полное обсидиановых искр. – Я умираю, видишь?

Как я оказался в той машине с матерью? У меня есть лишь размытый образ двух пар рук на руле. А потом, после яркой вспышки, образ Авроры в машине, когда она врезалась в мой «Ламборджини». И шепот матери: «Ты должен убить Аврору» сливается с голосом брата: «Аврора…»

Прошлое и настоящее так тесно переплелись, что я и сам не могу отличить правду от вымысла.

Все и всегда меня обманывали. В моей никчемной жизни есть лишь одна правда – моя прекрасная бабочка.

– Не бросай меня, – уговариваю ее вкусом крови на губах.

Стеклянный купол глухо лопается и осколки летят в меня сотней лезвий гильотины.

В последний миг перед тем, как закрыть глаза, я почему-то с улыбкой осознаю, что сам стал бабочкой, пришпиленной десятками кусочков стекла, в каждом из которых отражается мой уродливый мертвый брат.

И я, наконец, слышу его предсмертный шепот: «Аврора… ни в чем не виновата. Я предал ее».

Конец первой части


    Ваша оценка произведения:

Популярные книги за неделю