Текст книги "Поселок Тополи"

Автор книги: Айвен Саутолл

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 10 страниц)

4. Чрезвычайное положение

Лорна Джордж не сразу поняла, что с ее отцом происходит что-то неладное. Она ощущала его присутствие, даже не видя его. И так было ясно, что он рвет малину, рвет упрямо и тупо, хотя наверняка знает, что она никуда не годится, он выполнял свою обязанность, как бы бросая вызов судьбе, но вызов был бессмысленный, разве только выражал его решимость выжить во что бы то ни стало.

Было так жарко, что, когда Лорна нагибалась, у нее кружилась голова. Пот затекал в глаза, каплями покрывал руки. На вкус он был соленый, как слезы. Ах, если бы только рядом был Джон! Когда Джон рядом, кажется, что сильная рука обнимает тебя за плечи. Но Джон далеко, катит где-то по дороге – по какой, она не знает, – ведет пожарную машину, а может быть, даже в лесу уже налаживает шланги. Он может пробыть там много часов. Если пожар сильный, он может пробыть там до вечера, до половины ночи. Один раз он уезжал куда-то тушить пожар и не возвращался целых два дня. Эта мысль была как вздох. Она даже услышала вздох. Это было странное ощущение, как будто кто-то невидимый, стоящий рядом, слушал ее мысли. А потом она поняла, что вздохнул отец. Он стоял за несколько рядов от нее, в четырех-пяти шагах, и смотрел на нее остекленелыми глазами. Никогда она не видела, чтобы кто-нибудь так смотрел. Рот его был открыт, он словно не мог дышать. И вдруг он упал – как марионетка, когда отпустишь веревочки.

Лорна не вскрикнула. Она не могла до него дотянуться – мешали кусты. Она вся оцепенела, не могла сказать слова, пошевелить пальцем. Она показалась себе крошечной, а окружающий мир – огромным. Гудящие, машущие ветвями деревья, казалось, доставали до самого неба. Мир казался сплошным оглушительным шумом.

Она не сомневалась, что отец ее умер. Внезапно отбыл в далекий-далекий путь, а ее оставил одну, беспомощную, в мире ужаса.

Стелла бежала вверх по дороге к дому деда Таннера. Она знала, что это пустая трата времени. Дед еще и не встал. Он никогда не встает раньше восьми, а то и девяти часов. Он не спит, нет. Просто лежит в своей неубранной спальне, закрыв глаза, чтобы виднее было, как все выглядело в прежние дни, когда ферма его была так прекрасна, что проезжие часто останавливали машину, чтобы на нее полюбоваться, когда в саду играли крепкие, красивые дети, когда его жена Марджори держала дом в такой чистоте, что люди говорили: «У них хоть на полу обедай». Стелла, во всяком случае, не могла себе представить, чтобы он лежал с открытыми глазами, потому что увидеть он мог только выцветшие обои, да тяжелую, давно не полированную старую мебель, да свисающую с потолка лампочку без абажура.

Стелла подумала: как ужасно быть старым и одиноким, и незачем вставать по утрам – ничего тебя не ждет, даже вкусный завтрак. Стелла знала, что дед Таннер равнодушен к еде. Она жалела, что он ей не родной дедушка, потому что ей хотелось любить его еще больше, а это было трудно, раз он ей не родной, это право принадлежало другим – его родным внукам, которые иногда его навещали.

Стелла даже ревновала его к этим настоящим внукам и внучкам. Они были старше ее (многие уже взрослые), и она их почти не знала и недолюбливала. Как-то одна из них сказала ей:

«Ты с ним только потому ласкова, что думаешь, может, он завещает тебе денег».

Это так ее разогорчило, что она потом целый месяц не заглядывала к деду. Ей было невыразимо горько: ведь она всегда думала, что дед Таннер бедный. Когда ей было десять лет, она ему сказала:

«Пожалуйста, дед, не завещай мне денег, а то все испортишь».

Теперь ей было тринадцать, но она так и не была уверена, не завещал ли он ей что-нибудь и есть ли у него столько денег, чтобы хоть кому-нибудь что-нибудь завещать, зато она тверже, чем когда-либо, знала, что, если он ей что-либо завещает, она не оставит это себе, а отдаст.

Всякий раз, как она, даже через несколько лет, вспоминала слова той востроносой девчонки, ее охватывало какое-то холодное, темное чувство. Это было ее единственное тяжелое воспоминание.

Она постучала в заднюю дверь. Стук был как будто твердый и уверенный, но это только казалось. Стелла знала, что Жюли здесь нет. Она знала, что Жюли заблудилась или прячется где-нибудь в лесу. Поведение отца обозлило ее. В какую-то минуту ее так и подмывало его побить. Ее отец может быть очень приятным человеком, но Стелле казалось, что она начинает видеть его со стороны, как чужого, а не как чудесного папу ее детских лет. И порой, особенно по утрам, он не выдерживал критики.

Она постучала еще раз, убежденная, что дед не слышал и, скорее всего, и не услышит, потому что у него включено радио. Она знала, что теряет драгоценное время, что надо бы быть в лесу, надо было настоять, чтобы вся семья помогла ей в розысках, надо было позвать на помощь Питера, а может быть, и Лорну и прочесать лес. Отец только отругал ее, грубо приказал бежать сюда. А что, если Жюли провалилась в старую шахту или застряла в ежевике и плачет, не может выбраться – ведь шипы у ежевики острые, как ножи. И там есть лесные кошки, одичавшие домашние кошки, те нападают даже на взрослых мужчин. Вот и у папы остался шрам от локтя до запястья. И еще там змеи, ядовитые черные змеи, и щитомордники.

И тут дед отворил дверь и сказал:

– Здорово, Стелла!

Да он совсем одетый!

– Наверно, ищешь Жюли? – спросил он.

– Да, – ответила Стелла растерянно.

– Ну так входи. Мы как раз завтракаем.

– Завтракаете, – повторила Стелла с облегчением, но тут же разозлилась пуще прежнего. Это нечестно, что отец оказался прав. Не должен быть прав человек, когда он даже совсем не волновался.

– Яичко хочешь? – спросил дед. – У нас есть яйца всмятку из яичных рюмок с цветочками, и поджаренный хлеб, и джем, и молоко с шоколадным порошком. Чего стоишь, подсаживайся. Устроим пир по случаю вашего отъезда.

– Нет, – сказала Стелла, – Нет!

Дед удивленно посмотрел на нее.

– Ты что, девочка? Что случилось?

– Жюли скверная девчонка. Противная, скверная девчонка. Я чуть с ума не сошла, думала, она заблудилась в лесу, а она здесь! Что она здесь делает?

– Да полно тебе, Стелла, – сказал дед.

– И Жюли не будет здесь завтракать! Пусть идет домой. Вам бы надо было послать ее домой. Она напроказила. – Стелла уже сама не знала, что говорит. – Я ее зову, я ее ищу, мне из-за нее попало… Это нечестно. А она все время была здесь.

И вдруг Стелла расплакалась и выбежала вон – не потому, что продолжала злиться, а потому, что знала, что грубит деду, а остановиться не могла.

Питер со своими стариками сел завтракать. Завтрак был огромный. Как всегда. Всю свою долгую жизнь Фэрхоллы прожили в достатке. Даже в самое трудное время, в начале тридцатых годов, они жили неплохо, хотя все думали, что они нуждаются. Много лет назад Фэрхоллы получили в наследство от какого-то дальнего родственника долю во владении одной торговой фирмой. Об этом наследстве не знал никто, кроме департамента подоходного налога.

Дедушка был грузный, краснолицый старик, совершенно лысый, медлительный и нудный. Он был таким не всегда – растолстел, как только перестал тяжело работать. Питер рядом с ним выглядел невесомым, почти бестелесным. Гость, прибывший с другой планеты, свободно мог принять их за существа разной породы.

Бабушка была рослая, с блестящими румяными щеками и больше всего любила вставать в половине шестого утра. Это стало для нее каким-то обрядом. Не успевали пробить часы, как она уже была на ногах. Никакая сила, по ее словам, не могла бы поднять ее ни на минуту раньше или заставить лишнюю минуту пролежать в постели, и каждый день, зимой и летом, Фэрхоллы садились завтракать около шести часов, готовые слушать по радио поверку времени и утренний выпуск последних известий.

Фэрхоллы вообще жили по заведенным правилам, и, зная их, всякий, кто мало-мальски разбирался в человеческих характерах, мог бы предсказать, как они воспримут даже самую отдаленную угрозу пожара.

– Нам такие вещи не внове, мальчик, – сказал дедушка. Голос у него тоже был огромный, даже когда он говорил тихо, в этом голосе звучала глубина и ширь океана. – Мы тут прожили больше сорока лет. О пожарах нам все известно, и если ты хоть сколько-нибудь нас уважаешь, ты согласишься, что решение наше разумно. Наш долг – отправить тебя домой немедленно. Мне очень жаль, что ты способен расстроиться из-за глупых слов такого безмозглого дурачка, как Стиви Бакингем.

Дедушка говорил так уверенно, так властно.

– Как будто я из-за Стиви, – жалобно возразил Питер.

Он не смотрел на дедушку. Он знал, что если посмотрит на него, то уж не сможет сказать ни слова. А расстроился он действительно из-за Стиви, и только из-за него. В сущности, ему было все равно, ехать домой или оставаться: ведь Стелла уезжает, а без Стеллы в Тополях смертельная скука.

– Но Стиви сказал, что он даже не видел пожара. Он говорит, что они все равно поедут на море.

– Если Бакингем сегодня уедет на море, – сказал дедушка, – значит, он еще глупее, чем я думал.

– Мне тринадцать лет, – сказал Питер. – Я уже не младенец. Я не хочу уезжать.

– По моим наблюдениям, – сказал дедушка, – молодые люди в тринадцать лет больше похожи на младенцев, чем новорожденные. Ты едешь домой, мальчик, это решено. А теперь помолчи, не то не услышим радио. Пока я слушаю известия – никаких разговоров.

– Да, – сказала бабушка. – Ты помолчи. Если в горах сильный пожар, надо все про это узнать.

…В условиях, когда угроза пожара во всем штате необычайно велика, беда произошла внезапно, совсем близко от большого города.

Сейчас из окрестностей города можно видеть одновременно несколько пожаров. Некоторые из них бушуют в глубоких ущельях и на крутых склонах, где борьба с ними связана с риском для жизни. Пропали без вести три подростка, огнем уничтожено несколько домов. Дым пожаров виден из многих районов города. Его видели также с судов, находящихся в море.

Пожары возникли во втором часу ночи позади поселка Тинли, в выжженной засухой местности. Раздуваемый сильным северо-западным ветром, огонь быстро распространился, несмотря на усилия нескольких сельских и городских пожарных команд. В настоящее время свыше трехсот человек занято тем, что Управление пожарной охраны назвало «отчаянной попыткой спасти предгорья».

В течение этой ночи внезапного ужаса в районе Тинли сгорело двадцать два дома, в опасности еще около тридцати домов. Сообщений о человеческих жертвах пока не поступало, но вызывает тревогу судьба трех мальчиков, которых в последний раз видели вчера в Тинли около четырех часов дня. Мистер К. Уитни, торговец из Тинли, сообщил полиции, что три мальчика лет пятнадцати покупали вчера в его лавке провизию и, судя по их разговорам, собирались заночевать в пункте, носящем местное название Ущелья Мак-Кёллока. Это место вскоре после начала пожаров оказалось в огненном кольце. На рассвете туда по еще горячей земле направился поисковый отряд полиции. Сам поселок Тинли в настоящее время вне опасности, однако перемена ветра может создать для него серьезную угрозу.

Обгорели сотни акров лесов и пастбищ между Тинли и Баркли, погибло, как предполагают, много скота, в ближайшие часы под угрозой могут оказаться сотни жилищ на западных склонах. Полиция эвакуировала шестьдесят семей, проживающих в той стороне, куда движется пламя, другие получили предупреждение быть готовыми сняться с места по первому приказу. Жители поселков, расположенных выше в горах, лихорадочно расширяют и поливают просеки вокруг своих усадеб. Опасаются, что сильный ветер и возникающие над огненным адом воздушные течения могут унести горящую золу, ветки и взрывчатые газы далеко за пределы непосредственной опасности и вызвать новые очаги пожара. За много миль от линии огня населенные пункты готовятся отстаивать свое существование. С середины ночи воют сирены. Туристы покидают весь район, стоянки машин с прицепами опустели, больных, стариков и сотни детей уже вывозят из поселков под наблюдением полиции. Общественные залы и церкви вне опасной зоны используются для размещения эвакуированных. Заботу о них берут на себя женские вспомогательные отряды, а для питания пожарных прибыли военные полевые кухни.

Управление пожарной охраны считает положение чрезвычайно серьезным. Прогноз погоды – продолжающийся северный и северо-западный ветер и жара выше средней за сто лет. В ближайшие дни ослабления жары не ожидается.

Сегодня в 5.30 утра управление пожарной охраны заявило, что им нужны две тысячи добровольцев. Добровольцам, проживающим в горных районах, следует явиться в ближайшее по их местожительству пожарное депо. Добровольцам из города ехать поездом до Баркли или до Милтондэйла, где им будут розданы инструменты. Группы добровольцев будут направлены в огнеопасные районы, где поступят под командование опытных начальников. Просьба к добровольцам – не приезжать в районы лесных пожаров на собственных машинах. Это может привести к ненужной потере машин либо к заторам на дорогах, которые должны быть свободны для быстрой эвакуации жителей. На всех главных дорогах, ведущих в зону пожаров, поставлены дорожные посты, которые будут пропускать только постоянных жителей и служащих по особым пропускам. Добровольцам являться в плотной одежде, крепкой обуви и с покрытой головой. Велика опасность от змей. Уже поступили сообщения, что змеи в больших количествах спасаются бегством от пожара, и нескольким пожарным, получившим укусы, оказана неотложная помощь.

Представитель управления пожарной охраны заявил сегодня, что по всем признакам пожар возник не самопроизвольно. «Удар обрушился с ошеломляющей быстротой, – сказал он, – и нет смысла преуменьшать опасность. Чья-то вопиющая глупость или преступная небрежность привели к такому положению, справиться с которым может только предельное человеческое мужество и умение. Будут приложены все усилия, чтобы найти виновника или виновников трагедии. С них взыщется по всей строгости закона».

Питер понял, что дальше спорить бесполезно.

Стелла в полной растерянности уселась у дороги под деревьями, недалеко от калитки деда Таннера. Она понадеялась было, что за нею пришлют Жюли, но Жюли не шла. Подумала, что, может быть, дед Таннер выйдет следом за нею, но он не вышел. Она думала, что отец или мать уже стоят на дороге, ждут вестей о Жюли, но их не было. Она так ждала, чтобы кто-нибудь помог ей обрести равновесие. Без этого она не могла ни вернуться домой, ни вернуться к деду. Это было ужасно…

Она подняла голову. Из-за подъема дороги показались три мальчика. Наверно, уже старшеклассники, двое очень высокие, и ни одного из них она раньше не видела. Они несли тяжелые рюкзаки и едва волочили ноги.

Стелла поспешила спрятаться – не потому, что боялась чужих, а потому, что знала, что глаза у нее заплаканные. Кусты вдоль забора росли густо, и она скрылась за ними. Она знала, что мальчики не успели ее заметить, и была уверена, что они пройдут мимо, даже не заподозрив ее присутствия. Она знала, что поступает некрасиво, но все лучше, чем в таком состоянии встретиться лицом к лицу с незнакомыми мальчиками.

Скоро она услышала, как их ноги шаркают по гравию. Они шли совсем не так, как ходят мальчики, и не разговаривали между собой. Это было страшно – шаркающие шаги и ни слова.

Вот они прошли мимо, и она их увидела. Три усталых мальчика, с измученными лицами, очень грязные. Двое хромали. У одного рука выше локтя была перевязана грязным носовым платком. И на их одежде грязь была все больше черная – черные полосы, черные пятна, даже обгорелые места.

Стелла почувствовала, что в ней просыпается живой интерес и жалость. Она едва удержалась, чтобы не окликнуть их. Как только они прошли, она выбралась из своего укрытия и стала на краю дороги, провожая их глазами.

Они спаслись от пожара, это ясно. Но ведь пожар отсюда за много миль. Что они делают здесь, в Тополях? Они проковыляли мимо калитки Фэрхоллов, потом мимо ее калитки и дальше, вниз, и ни разу даже не оглянулись, не посмотрели по сторонам.

Она двинулась вслед за ними, совершенно забыв про свои горести.

Удивительное происшествие! Надо было с ними заговорить. Надо было их окликнуть. Может, они больны, мало ли что может быть… Очень странно.

– Стелла!

Она вздрогнула, услышав свое имя.

Это был Питер – Питер с каким-то жалким, пристыженным лицом. Но в Питере всегда было и что-то еще – какая-то напряженная внимательность, серьезное желание заглянуть ей в душу, сделать ей приятное, в каком бы настроении он ее ни застал. И сейчас это в нем было. По нему все видно, он такой прозрачный. Иногда он ее раздражал. Бывали дни, когда ей хотелось, чтобы он как следует на нее разозлился. Но Питер никогда не выходил из себя.

А Питера каждая встреча со Стеллой наполняла радостью, как будто он еще никогда в жизни не видел такого чуда.

– Ты их знаешь? – спросил Питер.

– Тех мальчиков? В первый раз вижу.

Питер, очень этим довольный, сказал:

– Наверно, пожарники.

– Тут-то нет никаких пожаров, – сказала Стелла и вспомнила, что ей нужно передать Питеру поручение. – Мама велела сказать, что мы можем тебя подвезти. Мы поедем в половине одиннадцатого. Будем проезжать через Милтондэйл, можем подбросить тебя на станцию.

Питер отвернулся. Ему было стыдно, что Стелла знает, что его отправляют домой, а сейчас, когда пришлось вдаваться в подробности, стало еще горше.

– Наверно, они не позволят мне ждать так долго. Наверно, мы поедем, как только дедушка наладит машину. У него там аккумулятор сел или еще что-то. Он говорит, что это я, когда играл в машине, не выключил зажигание. А это неправда, сам, должно быть, не выключил. И бабушка с нами поедет: дедушка говорит, что ей тут опасно оставаться.

– Она тоже поедет? – воскликнула Стелла.

– Он вечно все забывает. Вот и поделом ему, не надо было отправлять меня домой!

– Но бабушке-то зачем ехать? – спросила Стелла.

– Что? А, ты же, наверно, слышала? Сколько сгорело домов, и все такое…

– Нет, – сказала Стелла, снова начиная злиться. – И ты не слышал. Так всегда говорят, когда где-нибудь пожар. Охота тебе повторять такие глупости.

– Но это правда. Только сейчас передавали по радио. Я сам слышал. Кто-то пропал без вести. На борьбу брошены тысячи людей. Горит во многих местах на том склоне.

Стелла смотрела на него и не верила.

– Не может этого быть! Никогда бы не допустили, чтобы такое случилось.

– А вот случилось. На дорогах установлены посты. Жителей эвакуируют. Горит, горит, и никак не потушат.

– Все ты выдумываешь. Как только не стыдно!

– Вот честное слово, Стелла! Не стал бы я врать. Уж тебе-то, во всяком случае. Дедушка говорит, что и сюда перекинется. Говорит, что огню сюда прямая дорога. Он говорит, что если у твоего папы есть хоть капля ума, он тебя тоже отправит отсюда, и Стиви, и Жюли, а если не отправит сам, все равно полиция с минуты на минуту заставит. Приедут, постучат в дверь и вас заберут.

– Врешь! – закричала Стелла. – Даже если огонь дойдет до водохранилища, дальше-то куда ему двигаться?

– Может обойти кругом.

– Постыдился бы, Питер. Противный какой! Я-то знаю, что ты все выдумал.

Он увидел совсем близко от себя ее глупое, злое, залитое слезами лицо, и вдруг она бросилась бежать. У Питера чуть сердце не оборвалось, так ему стало больно.

– Стелла! – крикнул он ей вдогонку. Ведь теперь он ее больше не увидит много недель, может быть, месяцев. Не мог он унести с собой такой ее образ, это искаженное, испуганное лицо. – Стелла! – крикнул он во весь голос и побежал за ней, позабыв, что клятвенно обещал не выходить с участка.

Он догнал ее уже далеко за ее домом – она промчалась мимо своей калитки. В смятении Питер убедился, что она в самом деле рыдает. Он ничего не мог понять. Она вдруг показалась ему чужой.

– Стелла, – начал он, запыхавшись, – пожалуйста, не плачь! Не плачь, Стелла. Ну прости меня… Я не хотел тебя напугать…

– Какой ты противный, Питер Фэрхолл! Сознайся: ведь ты все это выдумал?

– Не знаю, – сказал он, потому что не знал, что сказать, – Отчасти, наверно… Я не знаю. Честное слово, не знаю, Стелла… Нет, конечно, я это не выдумал.

Она скрипнула зубами и грубо стряхнула с плеча его руку.

– Отстань от меня. Убирайся! Я тебя ненавижу!

– Ну, Стелла!

Она снова пустилась бежать, дальше, под гору. Он – за ней.

– Стелла! – кричал он. – Вернись! Не дури!

5. Те, что спасаются бегством

Лорна сидела на земле между кустами малины, придерживая на коленях голову отца, гладя его по лбу, стараясь не показать, как ей страшно, чтобы успокоить его.

Он смотрел на нее без слов. Это пугало, но было в этом и что-то очень драгоценное, какая-то священная связь между ними. Уже несколько минут он общался с ней только взглядом. Прочесть его взгляд было трудно, потому что глаза были мутные, но она понимала, что они просят не оставлять его. Она хотела бежать к соседям, вызвать врача или машину «скорой помощи», но глаза просили: не уходи. Она хотела убежать, чтобы он ее не видел и не слышал, чтобы дать себе волю. Священная минута превращалась в пытку.

– Что с тобой, папа? – спросила она. – Где болит?

Он не мог ответить.

– Папа, я пойду попробую вызвать Джона.

Но его глаза не отпускали ее.

– Ну пожалуйста, папа, я пойду вызову врача.

«Успеется», – словно сказали глаза.

И она продолжала держать его голову и пыталась заслонить его от солнца. Когда она пойдет звонить, его придется оставить на солнце, она боялась, что если попробует его сдвинуть, он умрет. А может, ей вообще не удастся его сдвинуть, хотя она и не слабенькая – иногда она даже дрова колола, если мужчинам было некогда. Она вспомнила, как колола дрова, и почему-то почувствовала себя от этого еще несчастнее. Как грустно будет растапливать плиту, когда готовить придется только на Джона и на себя. Она вспоминала все хорошее, что видела от отца, забывая его вспыльчивость, думая о его бесконечных усилиях свести концы с концами. Вспоминала и минуту черного отчаяния, когда ей показалось, что отец умер.

– Папа, я пойду. Не могу я тебя потерять. Я себе никогда не прощу, если хоть не попытаюсь тебя спасти. Пожалуйста, позволь мне сбегать за помощью…

Это была одна из редких минут в ее жизни, когда она сердцем дотянулась до его сердца. Она поняла, что он ее отпускает, и побежала наверх, к дому, тихонько всхлипывая, не совсем уверенная в том, что именно нужно сделать.

Она забыла, по какому телефону вызывать врача, а когда стала перелистывать справочник, собственные руки показались ей толстыми и неуклюжими, как пни. Она не видела страниц, не помнила даже, какая страница ей нужна. Она зажмурилась, постаралась сосредоточить взгляд, но все равно шрифт расплывался. Она так долго пробыла на ярком солнце, что в полумраке комнаты словно ослепла. Ощупью подойдя к ближайшему окну, она дернула шнур от шторы. Штора со стуком взлетела кверху, шнур раскачался. Она бросила справочник на пол, в образовавшееся на полу солнечное озерко. Нашла нужный номер и, сделав над собой усилие, набрала его медленно и точно. Гудки, гудки – и никакого ответа. Она положила трубку, поняв, что ответа не будет. Опять стала рыться в справочнике, нашла номер в Милтондэйле, откуда надо было вызвать машину. И опять набирала неспешно, хотя ее била дрожь.

– Станция «скорой помощи», – ответил женский голос.

– Ох! – воскликнула Лорна, судорожно собираясь с мыслями, – Ох, какое счастье! Мне нужно машину. Я совсем одна. Моему отцу плохо.

– Очень жаль, – Голос был не сердитый, но твердый. – Придется подождать.

– Подождать?

– Да, к сожалению. У нас тут экстренные дела. Вы откуда звоните?

– Из Прескота. Я даже к доктору не могу дозвониться.

– Мне очень жаль, моя милая, это все из-за пожаров. Придется вам договориться с кем-нибудь еще. У нас своей работы по горло.

– Но мой отец… – Лорна была совсем подавлена.

– Все врачи уехали в горы, милочка, и все машины. Несчастных случаев без конца – укусы змей, ожоги, переломы, сердечные приступы. Чего только нет. Сегодня пожар требует внимания в первую очередь.

– Но мой отец…

– Вы машину водить умеете?

– Мне только четырнадцать лет.

– Но водить умеете?

– Конечно, нет.

– А что с отцом?

– Не знаю. Я в этом ничего не понимаю. Мне кажется, он умирает.

– Послушай меня, девочка. Если ты хочешь помочь отцу, тебе нужно быть очень храброй, спокойной и разумной. Я попробую достать вам машину, но это будет не легко. Все уехали на пожар. Почти все, потому что здесь мы тоже под угрозой. Идет эвакуация. Пожар от нас всего в миле. Нет даже гарантии того, что машина к вам проберется или что вы проберетесь в больницу. На меня надежда плохая. Будет гораздо лучше, гораздо вернее обратиться к кому-нибудь из соседей. Они, но крайней мере, рядом.

– Но я живу на ферме! – крикнула Лорна. – В самом конце дороги. В трех милях от Прескота. До ближайших соседей четверть мили, да притом они уехали на море. Я совсем одна. Никого нет нигде.

– Кто-нибудь да найдется, милая. Даже если до них полмили, это куда ближе, чем до нас. Ну же, возьми себя в руки! Давай мне быстренько свою фамилию и адрес, я сделаю что могу, но ни в коем случае на меня не рассчитывай, очень тебя прошу…

И вдруг все кончилось. Связь прервалась.

– Алло! – кричала Лорна. – Алло, алло, не уходите… Алло!..

Телефон молчал. В отчаянии она снова набрала номер. Гудков не было. Повреждена линия между Прескотом и Милтондэйлом, а она не успела даже сообщить свой адрес.

Она позвонила в пожарное депо. Там линия еще работала, но никто не ответил, даже радист. Попробовала «Вызов такси», но никто не ответил. Позвонила Бакингемам, но никто не ответил.

Она положила трубку и закрыла лицо руками. Ее мучил страх, тяжелое предчувствие, какого она еще никогда не испытывала. Теперь это был не только страх за отца, который лежит там, в малине, на жестоком солнцепеке. Теперь она вспомнила, что пожар угрожает Милтондэйлу. О чем говорила эта женщина? Что же это за пожар такой? А потом страх сосредоточился на ней самой, на ее одиночестве.

Она выбежала из дому, посмотрела на небо к северу, к западу. Дыма не было, не было ничего похожего на дым, только запах дыма и пыли да палящий зной.

Может быть, помогут Фэрхоллы или дед Таннер? Но дед Таннер такой старый, а Фэрхоллы такие медлительные, да и телефона у них нет. Старый автомобиль отца стоял под навесом. Ах, если бы она умела его водить! Но машина была капризная, отец всегда им это внушал. Говорил, что управлять ею очень трудно. Даже Джону не разрешалось на ней ездить. Только один человек умел ее как следует водить – ее отец, ее упрямый отец, которому давным-давно следовало заменить ее чем-нибудь получше. А у нее даже на велосипеде покрышки спустили. Вечно с этим велосипедом что-нибудь не ладится. Все сносилось. Ничего не работает.

Она побежала в малину, к отцу. Он лежал на ярком солнце, весь измазанный пылью и потом. Ей стало невыносимо жалко его – такой гордый человек и вот так лежит. Надо его перетащить, даже если это ему повредит. Она отерла ему лицо своим платьем, просунула руки ему под мышки и оттащила в узкую полоску тени под кустами.

– Я скоро, папа, – сказала она, – Сейчас они придут.

Она бегом поднялась к дому. Теперь ей уже казалось, что она заболела – бунтовал желудок, отчаянно стучало в висках. Она серьезно опасалась, что у нее не хватит сил добежать до Фэрхоллов или до деда Таннера. Колени вот-вот подогнутся.

И тут она вдруг вспомнила про Билла Робертсона и, разом остановившись, прислонилась к стене дома. Он молодой и сильный, у него есть грузовик, до его дома всего миля с лишним, и ему можно позвонить по телефону, и к тому же он как раз сегодня утром должен был доставить ее отцу бочку горючего. Она разговаривала с Биллом всего два-три раза в жизни, но сейчас он сразу показался ей близким знакомым.

Она вбежала в дом, нашла нужный номер, набрала. И, не услышав ответа, просто отказалась этому поверить. Куда все девались? Какой толк от телефона, если он молчит, когда больше всего нужен? На какую-то ужасную минуту ей почудилось, что ее отцу предопределено умереть. Говорят же некоторые, что если человеку конец – значит, конец, и ничем тут не поможешь, что пытаться спорить с судьбой – все равно что приказывать реке течь вспять.

В дверь постучали. Она ужасно испугалась: ведь она думала, что на много миль в округе никого нет. В голове промелькнули страшные мысли, каких у нее никогда не бывало. Этот стук прозвучал для нее как сигнал, подтверждающий, что время ее отца истекло, или даже как сигнал, который отец сам ей подал, словно дух его, улетая, в последний раз с ней общался.

Стук повторился. Самый обыкновенный, будничный стук. А что же еще и могло быть? Она устыдилась, а потом возрадовалась. Теперь он казался ответом на ее мольбу.

Она пошла к двери и там, за проволочной сеткой, на ярком свету, увидела силуэты – головы и плечи двух настоящих, живых мужчин. Один из них спросил:

– Пинкарды здесь живут?

Тогда она увидела, что это не мужчины, а мальчики и что их трое. Она открыла дверь, но ответить не могла, а когда наконец заговорила, слова получились бессвязные, и третий мальчик, тот, что стоял поодаль, сказал вполголоса:

– Не туда попали. Я же вам говорил. Пошли!

– Не уходите, – сказала она резко, ей опять стало страшно.

Двое, стоявшие на пороге, неуверенно переглянулись, третий продолжал пятиться.

– Пошли, – повторил он настойчиво. – Тут не Пинкарды живут. Я же говорил – их дом в самом конце спуска.

– Не уходите! – взмолилась Лорна. Она не могла поверить, что ее сейчас покинут. – Я не могу вызвать доктора, а у меня папа заболел. Никого не могу найти. По телефону никто не отвечает.

Тот мальчик, что стоял позади, сказал:

– А мы что, похожи на докторов? Ну-ка, ребята, мотаем отсюда!

– Не бросайте меня! – воскликнула Лорна. – Не можете вы меня бросить. Он там лежит, в малине, на солнце. Хоть в дом помогите его внести.

– Поймите вы, – сказал тот мальчик не Лорне, а своим спутникам, – не можем мы сейчас в это… впутываться.

Лорна в изумлении уставилась на него. На вид он совсем не такой. Усталый и грязный, ужасно грязный, как и остальные, но лицо у него хорошее. Не вяжутся с таким лицом такие слова. И не вяжется грубый тон. И совсем уж дико, что те двое как будто склонны его послушаться. Они намного выше его ростом и крепче. Самый высокий – тот совсем как мужчина, только лицо не взрослое. А этот, щуплый такой, говорит за других, решает, как поступить, – безобразие! Лорна вся кипела. Нельзя их отпускать.

– Там, под навесом, есть старая дверь, – заговорила она с яростью. – Сгодится вместо носилок. Возьмемся каждый за один угол. – Она бросила злобный взгляд на третьего мальчика. – Тоже, мужчина называется!