Текст книги "Непричесанные разговоры"

Автор книги: Айла Дьюар

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 15 страниц)

В тот же вечер она позвонила домой и объявила родителям, что переезжает. Билл собрался ехать на помощь.

– Не надо, не надо. Прошу вас, не надо. Я сама управлюсь. Все будет в порядке.

– Мы приедем, – твердо сказал Билл. Спустя неделю Ирэн, едва взглянув на Кору, развернулась и вышла из комнаты.

– Как ты могла? – накинулась она на дочь, вернувшись через несколько секунд. Кровь ее кипела от гнева, Ирэн ни шагу не могла ступить ни по лестнице, ни по улице. Ей хотелось что-нибудь швырнуть. Ударить кого-нибудь. Кору, например. – Как ты могла?

Кора передернула плечами.

– Нет ничего проще, – буркнула она. – Трудности начинаются через месяц-другой. И продолжаются всю жизнь.

– Очень остроумно, – взвилась Ирэн. – Хватит со мной шутки шутить. Я знаю, когда это случилось. В ту ночь. Когда мы сидели с малышом. А ты!.. – Ирэн нацелила палец на Корин живот. – Что ж ты за шлюха?!

– Первосортная! – как ни в чем не бывало заявила Кора. – И этим горжусь.

Ирэн влепила Коре пощечину. Малыш заплакал, заревел что есть мочи. Билл, взяв внука на руки, зашагал с ним по комнате.

Кора, насупившись, потирала ушибленную щеку.

– Незачем девочку бить, – бросил жене Билл, – этим сделанного не воротишь.

– Не воротишь! Все вы, мужики, одинаковы. Ничего не понимаете. Двое детей без отца! Нечего тут философию разводить! Нужно купить плиту. – Ирэн вновь обернулась к Коре: – Ты небось о плите и не подумала?

– Как раз подумала. Только совсем чуть-чуть.

Кору страшил переезд. Долгие месяцы прожила она вдвоем с сыном в маленьком уютном мирке. Здесь нечего было бояться: кирпичные стены надежно защищали от тревог, поджидавших Кору за порогом. Теперь по ночам ее мучили страхи. Как дальше жить? В чужом доме, без гроша в кармане. Коляска и два орущих сопливых малыша. Вот что ее ждет. Будет таскаться с сумками и уставшими, плаксивыми детьми. Без конца, без конца.

– Не собираюсь превращаться в клушу! Не стану, как другие мамаши, таскаться с сумками на горбу и детьми под мышкой! – заявила Кора матери.

– Н-да? – хмыкнула Ирэн. – Учти, тебе понадобятся все твои силы. Растить детей – не сахар. Одних продуктов не напасешься, а если еще и до магазина далеко? Тут и ноги протянешь, а уж «таскаться», помяни мое слово, так или иначе придется.

«До магазина путь далек, до магазина путь далек». Мысли у Коры путались. Впервые в жизни мать говорила с ней как женщина с женщиной. Впервые Кора почувствовала, что Ирэн тоже живой человек.

– Мне страшно, – призналась Кора.

– Еще бы, – со вздохом согласилась Ирэн. – А кому было бы не страшно?

День у них выдался тяжелый, суматошный. Все Корины пожитки вынесли из квартиры. Обливаясь потом, чертыхаясь и браня друг друга, натыкаясь на углы и отбивая пальцы, погрузили скарб в заказанный фургон. Кора слышала, как переругивались отец и мать, спускаясь по лестнице.

– Не умеешь ты мебель грузить.

– Сама не умеешь.

– Проживи с мужем хоть сто лет, – бушевала Ирэн, – но пока не стащишь с ним кресло с четвертого этажа, не узнаешь о нем всей правды.

Кора бродила по комнате из угла в угол, прикасаясь к вещам. Прощалась. Прощай, прежняя жизнь, прощай, Клод! Теперь уже ясно, что он ушел навсегда. Неделями и месяцами Кора ждала, что Клод ворвется в дверь с охапкой гостинцев. Выходя из дома, она всякий раз думала: а вдруг я вернусь, а он лежит на кровати и ждет меня? Кора заглянула под окно, где стояла когда-то армия молочных бутылок. Теперь Клод будет устраивать беспорядок в чужих квартирах. Больше они никогда не увидятся.

Подъехав к новому дому, молчаливые и обессиленные, пронесли они Корину кровать, кресло и кроватку малыша мимо разобранного мотоцикла в желтую стеклянную дверь с металлической сеткой и мощной пружиной, громко скрипевшей всякий раз, когда дверь открывалась.

Подъезд был неуютный, безликий, в нем пахло хлоркой и гуляли сквозняки, задирая юбки, раздувая полы пиджаков. Дом был невысокий, из серого камня, с кричаще-яркими оконными рамами и дверьми – синими, желтыми, оранжевыми, – словом, по городским меркам веселенький. Будто кто-то сделал чертеж или макет идеального дома, но жить в нем – боже упаси!

В Корину квартиру вела дверь на втором этаже слева. Стены комнат оранжевые, пол на кухне выложен грязно-серой плиткой. Кора ходила из комнаты в комнату, приговаривая: «Нормально. Я справлюсь». Повторяла это снова и снова, не обращая внимания на придирки Ирэн.

– Где ты посадишь шток-розы? – спросила у Коры мать, глядя из окна на соседний дом.

– Внизу, где побольше солнца. Между крокетной площадкой и буковой аллеей посажу зелень. Буду прохаживаться вдоль клумб, срезать люпины, дельфиниумы и не спеша складывать в корзинку. Летом буду щипать понемножку свежую мяту – с ней молодая картошка гораздо вкуснее. А у входа посажу жимолость, душистую-душистую. Пусть пахнет вовсю, а я буду на заднем крыльце лузгать горох, петь колыбельные и нюхать. – Легким взмахом руки Кора показала волну аромата.

– Что ж… Если ты еще можешь мечтать… – Голос Ирэн сорвался.

На другой день, в машине, по дороге домой, Ирэн сказала:

– Думаю, Кора не пропадет. Билл горячо поддержал жену:

– Куда она денется! Побеждала ведь она на соревнованиях, помнишь? Задора у нее хоть отбавляй. Она и финал бы выиграла, если б не поторопилась.

– Похоже, это у нее перерастает в дурную привычку, – съязвила Ирэн. И, помолчав, добавила уже спокойнее: – Все будет хорошо. Лишь бы Кора не сравнивала себя с другими женщинами.

– С чего бы ей?

– Женщины смотрят друг на друга. Оценивают. Судят. Если Кора станет смотреть на других женщин, то увидит себя их глазами и ей будет больно.

Тем временем Кора принялась отскребать на кухне пол – запаслась ведром воды, порошком и терпением. Сэм смотрел.

– Глянь-ка! – воскликнула Кора. – Никакой он не грязно-серый! Плитки-то черно-белые! Значит, жить можно. – И с новой силой принялась скрести.

Сделана была лишь половина работы, а рвения у Коры поубавилось. Она рухнула ничком на пол, уткнула лицо в ладони.

– Вот чертовщина, Сэм! Дерьмовый пол! Ладно, ладно. Нельзя ругаться, а то еще наберешься от меня.

Со вздохом взявшись за щетку, Кора провела еще разок по плиткам и вновь рухнула. Распласталась на полу и, перекатившись на спину, уставилась в потолок. Сэм, улучив минутку, уселся на нее верхом. В руках он сжимал любимую игрушку, желтый пластмассовый молоток-пищалку.

– Эх, не разбираешься ты в игрушках, Сэм. Мне больше по душе красные кубики. Хотя ты мужчина, оттого и предпочитаешь молотки! – Взяв молоток, Кора нажала на него, тот пронзительно пискнул. Кора легонько стукнула сына по лбу. – Отсюда видно небо, Сэм. – И вдруг призналась маленькому сыну, который пока не мог ее понять: – Непутевая была у меня жизнь, Сэм. Все успехи такие крошечные, что и говорить о них не стоит. Я даже не знаю толком, кто отец твоего будущего братца. Представляешь, Сэм? Стыдно мне. Опозорила я родителей. Ну подумаешь, взобралась на вершину-другую, выиграла пару соревнований. Люди занимаются важными делами, принимают решения, строят карьеру, а я валяюсь на полу и смотрю, как на веревке детские одежки болтаются. Пропащий я человек.

Кора поцеловала сына в теплую золотистую макушку, крепче прижала к себе.

– Зато, – продолжала она, – завтра утром нам привезут новую плиту. Пол у нас на кухне шашечками, а если на него лечь, видно небо. Служба социальной поддержки пришлет нам диван. Хорошо ведь, правда? А ты как думаешь? Кто-то на небесах заботится о нас? Ха-ха! Должно быть, какой-то забулдыга-ангел спьяну замолвил за меня словечко. Господи, Сэм, как нам дальше жить? – Коре хотелось плакать, но беременность высушила все слезы. А жаль, ведь поплачешь, и легче станет. – Как нам отскрести весь пол?

Через четыре месяца родился Кол. За три дня до родов к Коре приехали Билл и Ирэн. Билл отвез Кору в больницу, сидел с ней рядом, а перед самыми родами перепугался, пятясь, вышел из палаты, размахивая руками и повторяя: «Нет, нет. Лучше не надо. Не останусь, и не просите. Не могу. Не могу, и все тут». Взяв на руки младшего внука, Билл только и сказал: «Он великолепен, Кора! Ты умница, такого красавца родила!» На другой день Ирэн, прижав к себе малыша, посмотрела на него с нескрываемой любовью.

– Привет! – сказала она. И обратилась к дочери: – Что ж, Кора, теперь не соскучишься, правда?

– А ты как думаешь? – спросила Кора у Эллен. – Как нас зачали, такими и будем? Сэм – просто огонь.

– «Синяки и шишки»? – вспомнила Эллен. Кора не обратила внимания. И продолжала:

– А Кол – солнышко: добрый, улыбчивый.

– И оба очень любят маму, – добавила Эллен.

– Ради них я распрощалась с сексом, наркотиками и рок-н-роллом, так что пусть только попробуют не любить! – сказала с жаром Кора. – Пусть только, черт подери, попробуют!

Глава восьмая

– Что для тебя главное в жизни? – спросила Эллен.

– Увлажняющий крем, – без запинки ответила Кора.

– Не считается.

– Больше ничего. У меня есть дети. И мне нравится, что я – это я; не мать, не дочь, а просто Кора, раз уж с сексом я распрощалась. И не ругаюсь при детях, и курить бросила, все ради них. Осталась только водка и увлажняющий крем. Вот до чего я докатилась.

– А я обожаю сквернословить, – призналась Эллен. – Чем дольше живу, тем чаще ругаюсь.

– Ты и впрямь с каждым днем становишься злее. Знаешь, есть юнцы, которые бесятся насчет всего того, что им никогда не светит. А есть злобные женщины не первой молодости, которые бесятся, осознав все свои упущенные возможности.

– Не будем таскаться. Просто купим кукурузных хлопьев, картошки, хлеба и молока.

Туда и обратно, ни на кого не глядя, думала она. Не хочу смотреть на себя чужими глазами. Об этом страхе она написала в дневнике.

Кора начала вести дневник. Ей казалось, что с тех пор, как она стала матерью (а это самое значительное событие в ее жизни), мысли ее сделались маленькими-маленькими, так что теперь умещаются в записной книжке того же размера. Кора думала о стирке и кормлениях. Понимала, что слишком многого требует от себя. «Каждый день, – писала она, – я стараюсь дать детям любовь, свежий воздух, чистую одежду, пытаюсь чему-то их научить, играю с ними, покупаю им шоколад, рассказываю сказки… Так кто же я после этого? Господь Бог? Это и называется быть хорошей матерью?»

Дневник – это, конечно, глупость, но когда общаешься только с двумя малышами и с соседями, которым не до самобичевания, нет лучше способа разобраться в себе.

Прожив год на новом месте, Кора успела запомнить каждый столб по дороге от дома к магазинам. Изучила все оттенки серого. Серо-голубой, серо-зеленый – все одно серый. На прогулках с детьми, глядя под ноги, Кора внимательно рассматривала бетонные основания фонарных столбов.

– И сотворил Бог человека, – вздыхала она. – И создал человек фонарные столбы. И больше не надо искать путь по звездам. Забудь о них. Дорогу домой указывают хулиганские надписи на стенах. У большой красной «Пошел ты на…» – повернуть налево, у третьей голубой «Уродина» – снова налево, и так до конца улицы.

Трава тоже была серого цвета. Нет, не та, что росла в крохотных садиках возле домов, – та зеленела, либо буйно, вольно, либо стрижено-ухожено. Серела чахлая ничейная трава у дороги и в маленьких чахлых скверах. Обездоленная трава, думала Кора. Все ее топчут, нужду на нее справляют, не дают разрастись, зазеленеть.

Каждый день Кора спускалась к реке. До торгового квартала – пестрой смеси гастрономов, лавчонок и газетных киосков – оказалось не так уж далеко. Хватало здесь и новых ресторанов, и почтенных баров, в духе времени обзаведшихся полосатыми навесами. Коре здесь нравилось. Это был ее мир. Каждый день она усаживалась на скамью и глядела на воду. На горизонте высились новостройки. Дома все по-другому. Вода там чище, синее. Всюду рыбацкие лодки, яхты под парусами. И горы. Так хочется снова их увидеть. «Но я не вернусь. Не вернусь до поры, когда смогу взглянуть на них без стыда». Кора сидела, пока не начинала зябнуть, ей даже нравилась прохлада. Лишь возмущенные вопли замерзших, проголодавшихся детей заставляли ее подняться.

На полу у Коры был бурый ковер, в гостиной – плохонький диванчик, на кухне – плита. А в квартире напротив жила тощая, мрачная на вид миссис Лоуренс, неусыпно следившая за Корой. Миссис Лоуренс заглянула к Коре на третий день после переезда.

– Просто зашла познакомиться, – сказала она, с жадным любопытством стреляя глазами по сторонам. – Я Бетти из квартиры напротив. Устроились?

– Насколько возможно, – кивнула Кора. Бетти успела заметить, что новая соседка беременна, с ребенком и явно без мужа.

– Значит, вы одна?

Кора тряхнула головой, посмотрела соседке прямо в лицо.

– Не одна. С Сэмом.

– Чудный возраст! – восхитилась Бетти. – Люблю малышей. Жаль, что они вырастают. – И улыбнулась: – Пойдем ко мне, выпьем чаю.

«Ну не странно ли? – размышляла Кора. – Еще вчера я воровала в магазинах и кувыркалась с незнакомым малым под "Стили Дэн". А теперь сижу в чистенькой желтой кухне, где пахнет свежестью и арахисовым маслом, прихлебываю чай с молоком и болтаю о детях. Как это случилось? И почему, когда становишься матерью, тебя тянет на такие вот кухоньки, хотя надо бы кричать благим матом, размахивать руками и умолять: "Выпустите меня отсюда"? А здесь почти приятно. Почти. Не забывай об этом «почти», детка», – напомнила себе Кора.

Бетти допила чай и направилась к раковине. Но Кора перехватила у нее чашку и заглянула внутрь.

– Вам нечего бояться, – сказала она. – Видите, зонтик? Вы были в опасности. Тревожились о чем-то. Но теперь все позади.

– Удивительно! – воскликнула Бетти. – Как вы угадали? Я только что узнала, что мне ничего не грозит. Сегодня утром. Потому-то, если честно, и пришла. – И, понизив голос, продолжала: – Мне нужно было с кем-нибудь поговорить. – Бетти достала из кармана передника письмо. – Думали, что у меня рак. А оказалось, доброкачественная опухоль. Боже, как я боялась! Не с кем было поделиться. Можно было, конечно, рассказать мужу, Уиллу. Да только он мужчина. Что мужчины в этом смыслят?

Бетти, в восторге сцепив ладони, взглянула на Кору другими глазами.

– Вы гадаете на чае! – благоговейно выдохнула она. Какая удача! Заполучить такую соседку!

Кора кивнула:

– Меня бабушка научила.

– Потрясающе! – воскликнула миссис Лоуренс.

А Кора улыбнулась. Неизвестно, кому повезло больше. Теперь у нее будет нянька для детей!

О Коре пошла молва. Она стала в некотором роде местной знаменитостью. Каждое утро ее звали куда-то на чай, с надеждой протягивали чашку за чашкой. Расскажи, что меня ждет, Кора. Скажи мне то, что я хочу услышать, Кора. Бывало, женщины стучались к ней в дверь в восемь-девять вечера, протягивая чашки с непонятными узорами на дне, бережно пронесенные по темным улицам.

– Что это значит? – спрашивали у нее. – Что будет со мной?

Кора поворачивала чашку к свету, заглядывала в нее и выносила решение.

– По чаю нельзя предсказать будущее, – вновь и вновь объясняла она. – По нему можно узнать лишь о настоящем и понять, что с вами происходит.

Потом она бросалась на видавший виды диван и в голос изливала свое отчаяние. Сэм, а позже и Кол сидели тихонько и слушали. Они привыкли к материнским вспышкам.

– Что им надо? Что я могу сказать? А-а, знаю! Все хорошо! Бог на небесах, а мама вас любит!

Доброй вестнице Коре прощали все ее грехи. Никто не дразнил ее детей безотцовщиной, не попрекал ее за дикие наряды. Впрочем, иных нарядов от гадалки и не ждали. Никого не смущала ее французская кухня – по мнению местных, вонючее и чересчур жирное варево. Наконец, никого не удивляли ее долгие прогулки с детьми и странные окрики: «Не таскаться!»

– Мы идем на поиски приключений. Не таскаться!

На обратном пути Сэм и Кол упрашивали:

– Ну пожалуйста, давай таскаться! Это так здорово!

– Ладно уж. Так и быть, один разочек: три столба тащимся, три – идем, следующие три – снова тащимся.

Коре прощали всякий хлам, который она приносила домой, – радостно везла в коляске сокровища со свалки, а Сэм и Кол нарочно тащились позади, шаркая ногами. А глаза хитрющие, ведь самое приятное на свете – делать то, что запрещено! Кора это прекрасно понимала.

– Смотрите, старинное овальное зеркало! А вот рама для картины. А вот стул на гнутых ножках, его нужно разобрать.

– Господи, Кора! Моя бабушка такое старье выбрасывала! – Бетти диву давалась, что за рухлядь Кора тянет в дом.

Но у Коры в гостиной, на кухне или в ванной рухлядь каким-то чудом преображалась, обретала свое место. Чтобы отблагодарить за ежедневное гадание на чае, Бетти попросила Уилла перекрасить Коре жуткие оранжевые стены. На свалках и в мусорных баках Кора находила выброшенные корни и наполовину погибшие растения – более безобидную добычу, чем краденое добро из магазинов. Кора высаживала находки на общем балконе у входа в квартиру. Поначалу ребятня вырывала их и швыряла с балкона на крыши машин, но Кора сажала новые. У нее была легкая рука. Со временем к ее крохотному цветнику привыкли и больше на него не покушались.

Каждый день по дороге в детский парк или в магазин Кора, Сэм и Кол играли в разные игры. За стеной с голубой «Уродиной» жили медведи, придуманные Сэмом. Они щеголяли в красных кепках и клетчатых штанишках и не спускали глаз с Коры и ее детей.

По дороге в детский парк – ровно тридцать три люка. Можно на них наступать и учиться счету. Можно искать в траве клевер с четырьмя листиками, на счастье. Поймаешь «самолетик» клена – загадывай желание. Смотрите, как на осеннем ветру кружатся желания, – всех не поймать. Наши несбывшиеся мечты.

– Загадывай желание, Сэм.

– Хочу мопед и апельсиновый леденец. Когда едешь на карусели, кажется, что кружится небо над головой. Жизнь прекрасна. Главное – увидеть прекрасное. Только не говори: и это все? И больше ничего? Кора без конца слушала радио, на кухне не умолкали хиты и шлягеры. По чистоте звучания той или иной радиостанции она могла угадать, который час.

Однажды, возвращаясь домой, Кора заметила, что церковь за углом превратилась в офисное здание. Снаружи висел плакат со списком фирм. Одна называлась «Небо без звезд Лимитед».

– Что это значит? – поинтересовалась Кора у неряшливого на вид толстяка, выходившего из здания. – «Небо без звезд Лимитед»? Чем же там занимаются?

Толстяк оглядел Кору, затем детей.

– Комиксы рисуем, – ответил он. – Одни – для продажи издательствам, другие – для рекламы.

– Ничего себе названьице! – возмутилась Кора. – С чего вдруг такая тоска?

Стэнли Макферсон с улыбкой указал на небо:

– Представьте ночной город. Небо темное, без единой звездочки.

– А почему «Лимитед»? – лукаво спросила Кора, отметив про себя, что джинсы у толстяка мятые и растянутые, на свитере пятно от пива, а на одной из его бутс не хватает шнурка. Ну и неряха, подумала Кора. Похлеще меня.

Стэнли пожал плечами.

– Для солидности.

– Ага! Понимаю.

Так Кора познакомилась со Стэнли. Они не подружились: не здоровались, но приветствовали друг друга кивком. Не общались, а лишь кивали.

Когда Сэму уже было два, а Колу – год, Кора устроилась официанткой в бар неподалеку. В музыкальном автомате завывали Пэтси Клайн и Хэнк Уильямс («Неверный мой!..»), а мужчины заигрывали с Корой. Та на их уловки не поддавалась. С парнями покончено. Впрочем, отчего бы не поболтать?

– Кора, красавице вроде тебя в этом гадюшнике не место. – Посетитель хмуро оглядывал серые пластмассовые табуретки и грязный красный ковер.

– Отвяжись. Если между ног у тебя варит чуточку лучше, чем в котелке, то ты еще не совсем пропащий человек.

– Да ты, оказывается, стерва!

– А как же? Капелька стервозности женщине только на пользу.

Три раза в неделю Кора ходила в вечернюю школу. Вместо платы нянькам она гадала на чае. Няньки приносили в пакетах чашки, им не терпелось услышать предсказание. Что мне сулит будущее? Что-нибудь хорошее? Кора всегда внимательно изучала узоры. Вертела чашку так и сяк, думала. И неизменно приносила добрые вести. Кому охота сидеть в чужом доме, смотреть за чужими детьми и думать о мрачном будущем?

Кора изучала английскую литературу и французский язык. Днем, между прогулкой с детьми и работой, она училась. На работе прятала книжку под стойкой бара и читала, сунув в рот жвачку. И пританцовывала под завывания Тэмми Винетт или Джонни Кэша. Посетители угощали Кору пивом и расспрашивали о книгах.

– Что ты там почитываешь, Кора?

– «Гордость и предубеждение».

– Ну и как?

– Нравится.

– Есть хорошие местечки?

– Не то, что вы подумали.

– Ну и зачем тогда читаешь?

– В жизни есть вещи поважнее машин, секса, шмоток и дешевых удовольствий.

– Это ж какие?

Кора, жуя резинку, устремила взгляд вперед.

– Любовь. Честность. Гордость. И тому подобное.

– Ну и оставайся с ними. А я выбираю секс, шмотки, машины и дешевые удовольствия. Тебе бы тоже этого хотелось? Только честно.

– Да. Но я с этим борюсь. Видите, честно-пречестно. – Кора просияла. – Все у меня получится.

И все же порой, отскребая пол на кухне (уборку Кора изредка все-таки делала), она ложилась навзничь, устремив взгляд в небо. И вздыхала: «Что за ерундой я занимаюсь?» Однажды Кора, усевшись на полу, воскликнула:

– Этот пол меня переживет! – И принялась яростно колотить по ненавистным черно-белым плиткам. – Я умру, а он останется, останется! – Кора окаменела, потрясенная горькой правдой. Закрыла лицо руками. – Боже, да мои ли это слова? Я перескочила через поколение. Стала похожей не на маму, а на бабушку.

Хотелось кричать, но вместо этого, чтобы облегчить боль от внезапного открытия, Кора заметалась по комнатам, срывая с себя одежду. Добралась до ванной, налила воды и нырнула в нее. Сэм и Кол немедленно плюхнулись следом, а потом сидели рядышком и изумленно таращились на Кору, пока та яростно терла себя мочалкой, повторяя: «Вот так! Вот так! Только так и не иначе!» Подняв волну, Кора выскочила из ванны, завернулась в полотенце и вновь забегала по квартире.

– Если чувствуешь, что стала похожа на свою бабушку, значит, пора что-то менять. – Кора упала на диван. – Чего я хочу? – И, чуть помедлив, выговорила: – Хочу быть учительницей. Это по мне. А ты как думаешь, Кол?

Кол расплылся в улыбке, протянул ей полотенце:

– Вытри меня.

– А как по-твоему, Сэм?

– Фигня.

– Не говори «фигня».

– Ты сама говоришь.

– Да, но я взрослая.

– Почему взрослым можно ругаться, а детям – нет?

– Не знаю, Сэм. Нам это, наверное, нужнее.

– Так нечестно. И почему другие ребята едят рыбные палочки и фасоль, а мы – оливковое масло и разную французскую гадость? А еще я без тебя в садике нарочно таскаюсь.

– Ну и таскайся на здоровье, – кивнула Кора. – У тебя наверняка отлично получается.

Кору осенило, что дети ее – вовсе никакие не дети. Они люди. И эти двое людей, с которыми ее свела судьба, поумнее будут, чем она, Кора.

Кора позвонила отцу с матерью:

– Хочу стать учительницей! Для меня в самый раз.

Ирэн хотела было сказать: «Хорошо, если это надолго; вспомни, как ты мечтала стать химиком», но прикусила язык.

Билл же пришел в восторг:

– Здорово! У тебя все получится. Вперед! Синяки и шишки, Кора!

Кора сдала экзамены в вечерней школе и поступила в педагогический колледж. Бетти забирала детей из садика и тайком баловала их рыбными палочками и жареной картошкой. По вечерам Кора училась. Занятия помогали ей не думать о сексе, отвлекали от воспоминаний, мучивших ее прежде от безделья.

Дети смотрели телевизор, а Кора занималась в наушниках, жуя резинку. Давай, Кора! Ни о чем не думай, Кора! От мыслей один вред, Кора! Если станешь думать, ты пропала. Но музыка и жвачка помогали не всегда, время от времени побеждали воспоминания.

Мы с Клодом шагаем по Принсес-стрит. Куда сегодня двинем? По телу разливается щекочущее тепло, на душе злая радость. Надо идти, надо. Пойдем в «Маркс и Спенсер», начнем с мелочей. Только не жадничать! Быстрое, плавное движение – и пара колготок в кармане. Беседуем вполголоса, как приличные покупатели, а внутри все кипит. Рубашка в придачу к колготкам. Жар внутри, на лице улыбка. Страшно и интересно: не заметил ли кто-нибудь? Продуктовый отдел: пирог, кусочек сыра, банка абрикосового повидла, подозрительный на вид кекс с изюмом – явно несъедобен. Плевать. Главное – удовольствие. Нервы пощекотать. Прохаживаемся по рядам, глазеем по сторонам, болтаем, смеемся. Шарфик, носки, туфля без пары. Не стучи так, сердце, уймись. Не спеша идем к выходу. Спокойно. Спокойно. Не могу дышать! Прочь отсюда, на свежий воздух. Идем, болтаем. Смеемся. Пробираемся сквозь толпу, быстрей. Смеемся громче. Здорово! Ура, ура, ура! Бегу впереди, обгоняю Клода. Несемся и визжим от восторга. Вдоль по Фредрик-стрит, на Роуз-стрит. Шмыгаем в безлюдный проулок за каким-нибудь кабаком. Кучи бутылок, пивных банок. Целуемся. Дух захватывает, язык не слушается. Безудержные поцелуи не имеют ничего общего с любовью, но лишь они помогут снять напряжение. Обнимаемся, расстегиваем одежду. Я ласкаю Клода. Ура, ура! Он где-то далеко, унесся в свой мир, стонет от наслаждения. Клод всегда умел тайком что-нибудь припрятать. Бутылку оливкового масла или вина. Настоящий вор, куда лучше меня.

Когда Коре расхотелось воровать, Клод продолжал ходить по магазинам один. Приставал к богатым покупателям у входа в «Маркс и Спенсер» и предлагал обчистить для них продуктовый отдел всего за двадцать фунтов.

– Пятьдесят фунтов жратвы всего за двадцать, – улыбался он.

Всегда находились охотники поймать его на слове. Выручку Клод тратил на коньяк, вино и «Голуаз», а дома торжественно выкладывал перед Корой свои трофеи.

– Откуда деньги? – Кора с упреком указывала на добычу.

– Кто-то ведь должен нас кормить. Не ты же, правда?

Господи, что бы с нами стало! Сцапали бы за воровство, непристойное поведение, нарушение общественного порядка – а я была уже беременна, только не знала об этом. Сэм родился бы в тюрьме… Кора представила, как звонит домой: «Привет, мама! Меня арестовали за кражу в магазине и секс в общественном месте». Родители никогда бы ее не простили. Их доброта не безгранична.

– Боже! – перекрикивала Кора рев в своих наушниках. – Боже, что я творила!

Сэм и Кол переглядывались. Бедная мама, без конца кричит, визжит и вздрагивает. Кора, закрыв лицо руками, мотала головой, будто пытаясь вытряхнуть тяжелые мысли, а то и билась головой об стол.

– Не могу! Не могу так больше! – Никто в целом мире не судил Кору строже, чем она сама.

Кора купила спортивный костюм и снова начала бегать: вдруг поможет?

– Ты что, опять бегать собралась? – Бетти пришла в ужас. Женское ли дело – бегать по улицам!

– Помогает, – сказала Кора.

– От чего помогает?

– Знать бы от чего, никакой бег не нужен. На самом деле Кора понимала, что ее мучает. Стыд и неутоленное желание. Ей хотелось секса. Хотелось мужчину. Кора без конца вздыхала и, не в силах побороть желание, вспоминала Клода. Их ночи. Их ласки. Он доводил ее до последней грани наслаждения и останавливался.

– Не смей, – приказывал он. – Не смей кончать без меня. Я хочу быть с тобой. В тебе. Разделять твое наслаждение.

В те времена Кора жила и дышала Клодом. Думала лишь о том, как доставить ему радость. Такое больше не повторится.

«И отлично, – сказала бы она теперь. – Надо передохнуть».

– Включи мозги, Кора, – требовал Клод. – Представь себе весь белый свет. Представь, что весь мир разом кончает.

– Еще чего придумал. Все занимаются чем попало.

– Вот бы рев поднялся!

– Интересно, чем заняты сейчас люди, когда мы трахаемся?

Тяжело дыша, сдерживая стоны, они сочиняли, кто чем занят.

– Бразильский мальчишка снимает часы с руки водителя у светофора.

– В Миннеаполисе женщина развешивает белье.

– На Трафальгарской площади голуби хлопают крыльями, отлетая от бродяжки.

– Австралиец в линялых шортах катается на серфере.

– В Бирме идут дожди из бабочек.

– В Китае крестьяне сажают рис и отпускают похабные шуточки.

– Пакистанская женщина баюкает ребенка. И так далее и тому подобное.

– Боже! – восклицала Кора, когда на нее вновь накатывали воспоминания. – Ну и дураки же мы были!

Из-за грохота в наушниках Кора не слышала собственных безумных воплей. Сэм и Кол снова сочувственно переглядывались. Мама опять мучает себя.

Понятно, у Коры случались любовники. Она приводила их в дом, шикая и прижимая палец к губам, чтобы ступали на цыпочках мимо детской. После любви и чашки кофе им удавалось чуть-чуть вздремнуть. Это были Корины тайные грешки. Но ни один из мужчин не оставался на ночь. Если любовника не удавалось выпроводить, Кора звонила Бетти Лоуренс и просила ее мужа, Уилла, поработать вышибалой.

– Он тебя обижает? – спрашивал Уилл, придерживая пижамные штаны и глядя на Кору сонно, недовольно.

– Нет-нет, я уже ухожу, – шел на попятную «тайный грешок», спешно натягивая одежду.

Кора ни за что не соглашалась оставлять визитеров до утра, когда к ней ворвутся Сэм и Кол, радостные, будто не видели ее сто лет, хлопая в ладоши и распевая одну из песенок Вана Моррисона.

Кора всегда выставляла случайных любовников за дверь. Но не только из страха, что сыновья узнают, что мать их – обычный человек. В этом они и так убеждались изо дня в день. Оказалось, что Кора просто-напросто не может ни с кем спать. Близость – это чудесно. Чем ближе, тем лучше. Но засыпать вдвоем с незнакомцем, вместе бесстыдно храпеть, пукать и видеть сны – это, знаете ли, некрасиво. Ни за что! Со временем «тайным грешкам» пришлось положить конец. Не было больше сил терпеть неприкрытое осуждение Бетти.

– Как у тебя ума хватает приводить в дом этих проходимцев? Вообрази только, где они шлялись! – Словно Кора нашла в канаве грязную конфету и тянет в рот. – Пора образумиться, – настаивала Бетти. – Сколько можно будить людей среди ночи?

Кора всплеснула руками, не дослушав.

– Знаю, знаю.

Когда и без того себя ругаешь, нагоняй от соседки – это уже слишком.

– Можете не продолжать. Больше такого не повторится.

Проводив Бетти, Кора хмуро уставилась в окно.

– Вот и пришла расплата. Прощай, моя молодость! Ни секса, ни наркотиков. Один рок-н-ролл остался. Его у меня никому не отнять. Черта с два.

Радио у Коры не выключалось. Она слушала песни, под которые танцевала бы в клубах, отплясывала на вечеринках, если бы ходила туда. Эта музыка могла звучать на свиданиях, на пикниках, на званых обедах, в ночных барах, в поездках. Кора вслушивалась в жизнь, которая проходила мимо нее.

Кора получила диплом. Устроилась на работу и уже через год могла позволить себе квартиру поприличней, но о переезде даже не думала. Здесь она повзрослела, нашла друзей и чувствовала себя, как ни странно, на своем месте, в безопасности. Здесь она пережила самое тяжелое время. Уезжать ей не хотелось. Здесь было уютно, надежно. Да и дети подросли.