Текст книги "12 великих античных философов"

Автор книги: авторов Коллектив

сообщить о нарушении

Текущая страница: 30 (всего у книги 85 страниц)

Каждой вещи дана и какой ей предел установлен.

И не могли б столько раз повторяться в отдельных породах

Свойства природные, нрав и быт, и движения предков.

Далее, так как есть предельная некая точка

600 Тела того, что уже недоступно для нашего чувства,

То, несомненно, она совсем не делима на части,

Будучи меньше всего по природе своей; и отдельно,

Самостоятельно, быть не могла никогда и не сможет,

Ибо другого она единая первая доля,

Вслед за которой ещё подобные ей, по порядку

Сомкнутым строем сплетясь, образуют телесную сущность;

Так как самим по себе им быть невозможно, то, значит,

Держатся вместе они, и ничто их не может расторгнуть.

Первоначала вещей, таким образом, просты и плотны,

610 Стиснуты будучи крепко, сцепленьем частей наименьших,

Но не являясь притом скопленьем отдельных частичек,

А отличаясь скорей вековечной своей простотою.

И ничего ни отторгнуть у них, ни уменьшить природа

Не допускает уже, семена для вещей сберегая.

Если не будет, затем, ничего наименьшего, будет

Из бесконечных частей состоять и мельчайшее тело:

У половины всегда найдётся своя половина,

И для деленья нигде не окажется вовсе предела.

Чем отличишь ты тогда наименьшую вещь от вселенной?

620 Ровно, поверь мне, ничем. Потому что, хотя никакого

Нет у вселенной конца, но ведь даже мельчайшие вещи

Из бесконечных частей состоять одинаково будут.

Здравый, однако же, смысл отрицает, что этому верить

Может наш ум, и тебе остаётся признать неизбежно

Существованье того, что совсем неделимо, являясь

По существу наименьшим. А если оно существует,

Должно признать, что тела изначальные плотны и вечны,

Если бы всё, наконец, природа, творящая вещи,

На наименьшие части дробиться опять заставляла,

630 Снова она никогда ничего возрождать не могла бы.

Ведь у того, что в себе никаких уж частей не содержит,

Нет совсем ничего, что материи производящей

Необходимо иметь: сочетаний различных и веса,

Всяких движений, толчков, из чего созидаются вещи.

[389]

Вследствие этого те, кто считал, что все вещи возникли

Лишь из огня, и огонь полагали основою мира,

Кажется мне, далеко уклонились от здравого смысла.

Их предводителем был Гераклит, завязавший сраженье,

По темноте языка знаменитый у греков, но больше

640 Слава его у пустых, чем у строгих искателей правды.

Ибо дивятся глупцы и встречают с любовным почтеньем

Всё, что находят они в изреченьях запутанных скрытым;

Истинным то признают, что приятно ласкает им ухо,

То, что красивых речей и созвучий прикрашено блеском.

Как же, спрошу я, могли получиться столь разные вещи,

Если единственно лишь из огня они чистого вышли?

Ведь не могло бы помочь нимало, коль жгучий сгущался б

Иль разрежался огонь, если б части огня сохраняли

Ту же природу, какой обладает огонь в его целом.

650 Ведь, при стяженьи частей, только резче бы пыл становился,

При разделеньи же их и рассеяньи – был бы слабее.

Большего тут ничего, будь уверен, случиться не может,

Не говоря уж о том, что никак не могло бы возникнуть

Столько различных вещей из огней, то сгущённых, то редких,

Также ещё, допускай в вещах пустоты они примесь,

Было б возможно огням и сгущаться и делаться реже;

«Музы [390] » однако же их, замечая, что часто впадают

В противоречья они, допускать пустоту избегают,

В страхе пред трудным путём уклоняются с верной дороги,

660 Вовсе не видя того, что, не будь пустоты, непременно

Всё бы сгуститься должно, из всего бы должно получиться

Тело одно, ничего не способное выделить быстро,

Как раскалённый огонь испускает и жар и сиянье,

Изобличая, что в нём совершенно не сплочены части.

Если ж считают они, что каким-нибудь образом может

В соединеньи огонь потухать и менять свою сущность,

То, очевидно (коль так доводить до конца рассужденье),

Сгинет весь огненный пыл и в ничто обратится, и будет

Из ничего возникать таким образом всё, что творится.

670 Ведь коль из граней своих что-нибудь, изменяясь, выходит,

Это тем самым есть смерть для того, чем оно было раньше,

А потому и должно пребывать нерушимое нечто,

Ибо иначе в ничто у тебя обратятся все вещи,

И возникать из него вещей изобилие будет.

Так как, однако, тела несомненные есть, у которых

Без изменений всегда остаётся всё та же природа,

Коих уход, иль приход, или смена порядка меняют

Всё существо у вещей и одно превращают в другое,

То, очевидно, они и не огненной вовсе природы.

680 Было б, поверь, всё равно, что одни исчезали б, другие

Вновь притекали б, и свой изменяли б иные порядок,

Если б природу огня они все сохраняли при этом;

Ибо всегда бы огнём оставались и все их созданья.

Дело же, думаю, в том, что тела существуют, которых

Встречи, движения, строй, положения их и фигуры

Могут огонь порождать, а меняя порядок, меняют

Также природу, и нет ни с огнём у них сходства, ни с вещью

Кроме того никакой, способною к чувствам направить

Нашим тела и касаньем своим осязанье затронуть.

690 А говорить, что все вещи – огонь и что истинной вещи

Между вещей ни одной помимо огня не бывает,

Как утверждает опять всё он же, ведь это безумье!

Ибо он сам восстаёт против чувств, отправляясь от чувства,

И потрясает он то, на чем зиждется вся достоверность,

Сам же постигнув из них и то, что огнём называет.

Чувства, он верит, огонь постигают вполне достоверно,

А остальное, что нам не менее явно, – нисколько.

Мненье такое пустым я считаю и прямо безумным.

Ибо на что же ещё полагаться нам? Что достоверней

700 Чувств может быть для того, чтобы правду и ложь разграничить?

Кроме того, почему, отвергнувши всё остальное,

Нам предпочтенье отдать одной только пыла природе,

А не отринуть огонь и что-то иное оставить?

То и другое, поверь, одинаково будет нелепо.

[391]

Вследствие этого те, кто считал, что все вещи возникли [392]

Лишь из огня, и огонь полагали основою мира,

Так же, как те, кто почел за основу всего мирозданья

Воздух, равно как и те, кто думал, что влага способна

Вещи сама созидать, или мнил, что земля образует

710 Всё, превращаясь сама в природу вещей всевозможных,

Кажется мне, далеко от истины в сторону сбились.

К этим прибавь ещё тех, кто начала вещей удвояет,

С воздухом вместе огонь сочетая иль воду с землёю,

Иль за основу всего принимает четыре стихии [393] ,

Именно: землю, огонь, дыхание воздуха, влагу.

Первым из первых средь них стоит Эмпедокл Акрагантский [394] ,

Коего на берегах треугольных [395] вырастил остров,

Что омывают кругом Ионийские волны и горькой

Солью зелёных валов орошают его побережье,

720 Узким проливом стремясь, и проносятся вдоль побережья,

От Италийской земли границы его отделяя.

Дикая здесь и Харибда [396] , и здесь же глухие раскаты

Огненной Этны грозят разразиться накопленным гневом,

Чтоб, изрыгая опять из жерла могучее пламя,

Снова она к небесам взнесла огненосные молньи.

Но, хоть и много чудес представляется взору людскому

В этой стране, и слывет она посещенья достойной,

Полная всяких богатств, укреплённая силой народа,

Не было в ней ничего, что достойнее этого мужа

730 И драгоценней, святей и славней бы его оказалось;

И песнопенья его из глубин вдохновенного сердца

Так громогласно звучат, излагают такие открытья,

Что и подумать нельзя, что рождён он от смертного корня.

Всё же и он, и все те, о которых мы раньше сказали,

Что и ничтожней его и во многом значительно ниже,

Хоть вдохновенно открыть удавалось им ценного много,

И из святилищ сердец изрекать приходилось ответы

Много священней и тех достоверней гораздо, какие

Пифия [397] нам говорит с треножника Феба под лавром,

740 Всё же, дойдя до начатков вещей, потерпели крушенье,

И велико для великих падение тяжкое было.

Прежде всего, потому, что они допускают движенье

Без пустоты, вместе с тем принимая и мягкость, и редкость

Воздуха, влаги, огня, земли, плодов и животных,

Но пустоту в их тела не желают примешивать вовсе,

Дальше, не знают они и пределов деления тела

И никогда никакой границы дробленью не ставят,

Предполагая, что нет у вещей величин наименьших,

Хоть мы и видим, что есть в каждой вещи предельная точка,

750 Что представляется нам наименьшей для нашего чувства.

Можешь из этого ты заключить, что предельная точка

В том, что увидеть нельзя, и есть наименьшее нечто.

Так как к тому же ещё они полагают, что мягки

Первоначала вещей, каковыми рождённые вещи

С телом, подверженным смерти, мы видим, то, значит, должна бы

Вся совокупность вещей давно уж в ничто обратиться,

И возникать из него должно бы вещей изобилье.

То и другое, как ты убедишься, от правды далёко.

Эти стихии, затем, во многом враждебны, и ядом

760 Служат одни для других, и поэтому или погибнут,

Вместе сойдясь, или врозь они все разбегутся, как, видим,

Молнии, ветер и дождь разбегаются, бурей гонимы.

И, наконец, если всё из стихий четырёх создаётся,

Если все вещи затем на них разлагаются снова,

То почему же считать, что они представляют собою

Первоначала вещей, а не те им началами служат?

Ведь и родятся они друг от друга и цветом взаимно

768 Да и природою всей меняются испоконь века.

770 Если ж подумаешь ты, что, входя в сочетанья друг с другом,

Тело огня и земли или воздух и жидкая влага

Соединяются так, что природы своей не меняют,

То ничего у тебя из них получиться не сможет:

Ни оживлённых вещей, ни бездушных, подобно деревьям.

Ибо природу свою в разнородном смешении этом

Всё обнаружит, сойдясь: ты увидишь, как вместе с землёю

Воздух мешается там, и огонь остаётся во влаге.

А между тем, при созданьи вещей, ведь должны непременно

Первоначала вносить потаённую, скрытую сущность,

780 Чтоб не являлось ничто препятствием или помехой

Всяким созданьям иметь свои самобытные свойства.

Больше того: от небес и огней их они начинают

И говорят, что сначала огонь обращается в токи

Воздуха, воздухом дождь порождается, дождь образует

Землю, и снова затем из земли всё выходит обратно:

Влага сначала, а там уж и воздух и сызнова пламя.

И непрерывно всё это сменяет друг друга, нисходит

С неба к земле и с земли обратно к светилам небесным,

Но невозможно никак так действовать первоначалам,

790 Ибо должно пребывать всегда неизменное нечто,

Чтобы не сгинуло всё совершенно, в ничто обратившись.

Ведь, коль из граней своих что-нибудь, изменяясь, выходит,

Это тем самым есть смерть для того, чем оно было раньше,

И потому, если то, о чем только что мы говорили,

Вечно сменяется так, то оно состоит из другого,

Что измененьям совсем подвержено быть уж не может,

Ибо иначе в ничто у тебя обратятся все вещи.

Так не признать ли скорей, что тела есть с такою природой,

Что, породивши огонь как-нибудь, точно так же способны, —

800 При удаленьи из них немногих, с прибавкой немногих,

Коль изменился их строй и движение, – воздух составить,

И что таким же путём всё одно из другого выходит?

«Но, возразишь ты, гласит сама очевидность, что в токи

Воздуха всё из земли вырастает и кормится ею,

И коль дождей не пошлет в надлежащую пору погода,

Чтобы под ливнем из туч закачались, согнувшись, деревья,

И если солнце всего не согреет теплом благодатным,

То ведь не смогут расти ни деревья, ни злаки, ни звери».

Правильно. Да и коль нас не питала бы твёрдая пища

810 С нежною влагой, то жизнь, покидая нас с гибелью тела,

Все бы и мышцы тогда и все кости оставила наши.

И несомненно, что мы подкрепляем себя и питаем

Пищею, свойственной нам, а иные созданья – иною.

Ведь коль во многих вещах однородные первоначала

Смешаны многих вещей в сочетании многообразном,

Разные вещи должны и питаться различною пищей,

Часто имеет ещё большое значенье, с какими

И в положеньи каком войдут в сочетание те же

Первоначала и как они двигаться будут взаимно.

820 Те же начала собой образуют ведь небо и землю,

Солнце, потоки, моря, деревья, плоды и животных.

Но и смешения их, и движения в разном различны.

Даже и в наших стихах постоянно, как можешь заметить,

Множество слов состоит из множества букв однородных,

Но и стихи, и слова, как ты непременно признаешь,

Разнятся между собой и по смыслу, и также по звуку,

Видишь, как буквы сильны лишь одним измененьем порядка.

Что же до первоначал, то они ещё больше имеют

Средств для того, чтоб из них возникали различные вещи.

[398]

830 Анаксагора [399] теперь мы рассмотрим «гомеомерию»,

Как её греки зовут; а нам передать это слово

Не позволяет язык и наречия нашего скудость,

Но тем не менее суть его выразить вовсе не трудно.

Прежде всего, говоря о гомеомерии предметов,

Он разумеет под ней, что из крошечных и из мельчайших

Кости родятся костей, что из крошечных и из мельчайших

Мышцы рождаются мышц и что кровь образуется в теле

Из сочетанья в одно сходящихся вместе кровинок.

Так из крупиц золотых, полагает он, вырасти может

840 Золото, да и земля из земель небольших получиться;

Думает он, что огонь – из огней и что влага – из влаги,

Воображая, что всё таким же путём возникает.

Но пустоты никакой допускать он в вещах не согласен,

Да и дроблению тел никакого предела не ставит,

А потому несомненно, что так же двойную ошибку

Делает он, как и те, о которых мы раньше сказали.

Первоначала, к тому ж, у него неустойчивы слишком,

Ежели только считать допустимо за первоначала

То, что природы такой же, как вещи, что так же страдает

850 И погибает и что уберечь от конца невозможно.

Что же могло бы из них удержаться под натиском мощным

И от кончины бежать под самыми смерти зубами?

Воздух, вода иль огонь? Или что ещё? Кровь или кости?

Нет, я уверен, ничто. Ибо все одинаково вещи

Смертными будут вполне, как и то, что, мы видим, открыто

Гибнет на наших глазах, какой-нибудь сломлено силой.

Но невозможно вещам ни в ничто отходить, ни, обратно,

Из ничего вырастать, как я то доказал уже раньше.

Кроме того, так как пища растит и питает нам тело,

860 Надо считать, что и вся наша кровь, наши жилы и кости

860а Из чужеродных вещей должны состоять непременно,

Если же тут возразят, что всякая пища имеет

Смешанный, сложный состав и что в ней заключаются тельца

Мускулов, части костей и кровинки, и мелкие жилки,

Выйдет, что надо считать, будто всякая твёрдая пища,

Так же, как жидкость, сама состоит из вещей чужеродных:

Из сухожилий, костей, и гноя, и крови в смешеньи.

Далее, если всему, что растёт из земли, заключаться

Надо в самой же земле, то земля состоит непременно

Из чужеродных вещей, что на свет из земли возникают.

870 То же ты можешь сказать и о прочем, коль будет угодно:

Если таятся в дровах и пламя, и дым вместе с пеплом,

Из чужеродных вещей и дрова состоят несомненно,

874 Из чужеродных вещей, что из дров, выходя, возникают.

Здесь остаётся одна небольшая возможность увёртки,

Анаксагор за неё и хватается, предполагая,

Будто все вещи во всех в смешеньи таятся, но только

То выдаётся из них, чего будет большая примесь,

Что наготове всегда и на первом находится месте.

880 Правдоподобия нет никакого в таком объясненьи [400] ,

Ибо тогда и зерно, дробимое камнем тяжёлым,

Крови следы оставлять должно бы на нём постоянно

Или ещё что-нибудь, что в нашем питается теле;

Были б и травы должны подобным же образом часто

Кровь источать из себя при треньи их между камнями;

Стали бы воды струить такие же сладкие капли,

Как молоко, что течёт из сосцов у овец густорунных;

Было бы видно тогда, как и в комьях земли размельчённых

Разного рода трава и хлебные злаки, и листья

890 В маленьком виде в земле потаённо рассеяны всюду;

И, наконец, расколовши дрова, мы увидеть могли бы

Пепел и дым, и огни потаённые в маленьком виде.

Но, очевидно, раз нет подтвержденья тому никакого,

Надо считать, что в вещах не бывает такого смешенья,

А сокровенно должны в вещах семена заключаться,

Общие многим вещам в сочетании многообразном.

«Но на высоких горах, – возражаешь ты, – часто бывает,

Что у громадных стволов вершины соседние трутся,

Если их ветры гнетут могучею силой, и, ярко

900 Вспыхнув, взвивается тут языками горящими пламя».

Правильно. Но не огонь заложён в деревьях, а только

Множество жара семян, и они-то от сильного тренья,

Вместе друг с другом сплетясь, порождают лесные пожары.

Если же было б в лесах потаённым готовое пламя,

То не могли б ни на миг, скрываясь, огни оставаться,

Но сокрушали б везде все леса и деревья сжигали б.

Видишь ли ты, наконец, о чём только что мы говорили,

Что постоянно имеет большое значенье, с какими

И в положеньи каком войдут в сочетание те же

910 Первоначала и как они двигаться будут взаимно;

Как, лишь слегка изменив сочетанья, они порождают

Дерево или огонь? И подобным же образом так же,

При изменении лишь сочетания букв, создаются

Разного рода слова совершенно различного смысла.

И, наконец, если всё, что в вещах наблюдаешь ты явных,

Может, по-твоему, быть не иначе, как если представить,

Что и у тел основных такая же точно природа, —

Первоначала вещей у тебя совершенно погибнут:

Выйдет тогда, что они заливаются хохотом звонким,

920 И по лицу и щекам текут у них горькие слёзы.

[401]

Что остаётся теперь, – ты узнай и внимательно слушай.

Я не таю от себя, как это туманно, но острый

В сердце глубоко мне тирс вонзила надежда на славу

И одновременно грудь напоила мне сладкою страстью

К Музам, которой теперь вдохновляемый, с бодрою мыслью

По бездорожным полям Пиэрид [402] я иду, по которым

Раньше ничья не ступала нога. Мне отрадно устами

К свежим припасть родникам и отрадно чело мне украсить

Чудным венком из цветов, доселе неведомых, коим

930 Прежде меня никому не венчали голову Музы.

Ибо, во-первых, учу я великому знанью, стараясь

Дух человека извлечь из тесных тенёт суеверий,

А во-вторых, излагаю туманный предмет совершенно

Ясным стихом, усладив его Муз обаянием всюду.

Это, как видишь ты, смысл, несомненно, имеет разумный:

Ведь коль ребёнку врачи противной вкусом полыни

Выпить дают, то всегда предварительно сладкою влагой

Жёлтого мёда кругом они мажут края у сосуда;

И, соблазнённые губ ощущеньем, тогда легковерно

940 Малые дети до дна выпивают полынную горечь.

Но не становятся жертвой обмана они, а, напротив,

Способом этим опять обретают здоровье и силы.

Так поступаю и я. А поскольку учение наше

Непосвящённым всегда представляется слишком суровым

И ненавистно оно толпе, то хотел я представить

Это ученье тебе в сладкозвучных стихах пиэрийских,

Как бы приправив его поэзии сладостным мёдом.

Может быть, этим путём я сумею твой ум и вниманье

К нашим стихам приковать до тех пор, пока ты не познаешь

950 Всей природы вещей и законов её построенья.

[403]

Раз уже я доказал, что плотны тела основные

И что летают они нерушимые в вечном движеньи,

То мы рассмотрим теперь, бесконечна ли их совокупность

Или же нет; а затем, бытие пустоты доказавши

Или пространства и места, где все созидаются вещи,

Выясним, есть ли конец у пространства во всём его целом

Или безмерно оно и зияет бездонною бездной.

Нет никакого конца ни с одной стороны у вселенной,

Ибо иначе края непременно она бы имела;

960 Края ж не может иметь, очевидно, ничто, если только

Вне его нет ничего, что его отделяет, что б видно

Было, доколе следить за ним наше чувство способно.

Если ж должны мы признать, что нет ничего за вселенной,

Нет и краев у неё и нет ни конца ни предела.

И безразлично, в какой ты находишься части вселенной:

Где бы ты ни был, везде, с того места, что ты занимаешь,

Всё бесконечной она остаётся во всех направленьях.

Кроме того, коль признать, что пространство вселенной конечно,

То если б кто-нибудь вдруг, разбежавшись в стремительном беге,

970 Крайних пределов достиг и оттуда, напрягши все силы,

Бросил с размаху копьё, то, – как ты считаешь? – оно бы

Вдаль полетело, стремясь неуклонно к намеченной цели,

Или же что-нибудь там на пути бы ему помешало?

То иль другое признать придётся тебе неизбежно,

Но ни одно не даёт тебе выхода, и согласиться

Должен ты, что без конца распростёрто пространство вселенной.

Ибо мешает ли тут что-нибудь и препятствием служит,

Не допуская копьё до намеченной цели домчаться,

Или летит оно вон, – оно пущено всё же не с края.

980 Так я и дальше пойду и повсюду, где б ты ни наметил

Крайних пределов, спрошу: «Что ж с копьём, наконец, этим будет?»

Выйдет лишь то, что нигде никакого конца не поставить,

И для полёта всегда беспредельно продлится возможность.

Кроме того, если всё необъятной вселенной пространство

Замкнуто было б кругом и, имея предельные грани,

Было б конечным, давно уж материя вся под давленьем

Плотных начал основных отовсюду осела бы в кучу,

И не могло бы ничто под покровом небес созидаться:

Не было б самых небес, да и солнца лучи не светили б,

990 Так как материя вся, оседая всё ниже и ниже

От бесконечных времён, лежала бы сбившейся в кучу.

В самом же деле, телам начал основных совершенно

Нету покоя нигде, ибо низа-то нет никакого,

Где бы, стеченье своё прекратив, они оседали.

Все в постоянном движеньи всегда созидаются вещи,

Всюду, со всяких сторон, и нижние с верхними вместе

Из бесконечных глубин несутся тела основные.

И, наконец, очевидно, что вещь ограничена вещью,

Воздух вершинами гор отделяется, воздухом – холмы,

1000 Морю пределом – земля, а земле служит море границей,

Но бесконечной всегда остаётся вселенная в целом.

И по природе своей настолько бездонно пространство,

Что даже молнии луч пробежать его был бы не в силах,

В долгом теченьи чреды бесконечных веков ускользая

Дальше вперёд, и никак он не смог бы приблизиться к цели.

Вот до чего для вещей необъятны повсюду просторы,

Всяких границ лишены и открыты во всех направленьях.

[404]

Дальше, природа блюдет, чтоб вещей совокупность предела

Ставить себе не могла: пустоту она делает гранью

1010 Телу, а тело она ограждать пустоту принуждает,

Чередованьем таким заставляя быть всё бесконечным

И, если б даже одно не служило границей другому,

Всё же иль это, иль то само бы простёрлось безмерно.

1013а Ибо, коль был бы предел положен пустому пространству,

1013б Всех бы бесчисленных тел основных оно не вместило;

1013в Если ж в пространстве пустом их число ограничено было б,

То ни моря, ни земля, ни небес лучезарная область,

Ни человеческий род, ни тела бы святые бессмертных

Существовать не смогли даже часа единого доли.

Ибо материи всей совокупность, расторгнув все связи,

Вся унеслась бы тогда, в пустоте необъятной рассеясь,

Или, вернее сказать, никогда не могла бы сгуститься

1020 И ничего породить, неспособная вместе собраться [405] .

Первоначала вещей, разумеется, вовсе невольно

Все остроумно в таком разместилися стройном порядке

И о движеньях своих не условились раньше, конечно,

Но многократно свои положения в мире меняя,

От бесконечных времён постоянным толчкам подвергаясь,

Всякие виды пройдя сочетаний и разных движений,

В расположенья они, наконец, попадают, из коих

Вся совокупность вещей получилась в теперешнем виде

И, приведенная раз в состояние нужных движений,

1030 Много бесчисленных лет сохраняется так и при этом

Делает то, что всегда обновляется жадное море

Водами рек; и земля, согретая солнечным жаром,

Вновь производит плоды; и живые созданья, рождаясь,

Снова цветут; и огни, скользящие в небе, не гаснут.

Всё это было б никак невозможно, когда б не являлось

Из бесконечности вновь запасов материи вечно,

Чтобы опять и опять восполнялася всякая убыль.

Ибо, как все существа, лишённые пищи, тощают

И начинают худеть, так же точно и всё остальное

1040 Должно начать исчезать, как только материи станет

Недоставать и приток постоянный её прекратится.

Да и наружных толчков недостаточно, чтоб отовсюду

Всю совокупность вещей сохранять и поддерживать в целом.

Частым ударом они удержать её могут отчасти,

До появленья того, что вещей совокупность восполнит,

Но и назад между тем им отпрядывать надо, и этим

Место началам вещей и время давать для побега

Так, чтоб свободно могли они оставлять сочетанья.

Значит, всё новый приток изобильный начал неизбежен.

1050 Да, чтоб и сами толчки непрерывно могли повторяться,

Необходимо должна материя быть бесконечной.

[406]

Тут одного берегись и не верь утверждению, Меммий,

Что устремляется всё к какому-то центру вселенной,

Будто поэтому мир и способен держаться без всяких

Внешних толчков; и никак никуда разложиться не может

Верх или низ у него, ибо всё устремляется к центру

(Если, по-твоему, вещь на себя опираться способна),

Что, находясь под землёй, стремятся к ней тяжести снизу

И пребывают на ней, обернувшись кверху ногами,

1060 Как отраженья, что мы на поверхности вод наблюдаем:

Будто бы вниз головой и животные также под нами

Бродят, и будто с земли упасть им никак невозможно

В нижние своды небес, как и наши тела не способны

Сами собой улететь к высоким обителям неба;

Будто бы солнце у них, в то время как ночи светила

Мы созерцаем; что мы взаимно меняемся с ними

Сменой времён, а их дни ночам соответствуют нашим.

Но лишь надменным глупцам допустимо доказывать это,

Ум у которых всегда к извращению истины склонен.

1070 Центра ведь нет нигде у вселенной, раз ей никакого

Нету конца. И ничто, будь даже в ней центр, совершенно

Не в состоянии в нём удержаться поэтому больше,

Чем, по причине другой, от него быть отторгнутым вовсе.

Всё ведь пространство и место, что мы пустотой называем,

Иль через центр или не через центр уступает дорогу

Всяким весомым телам, куда б ни влекло их движенье.

Нет и места к тому ж, куда бы тела попадая,

Тяжесть теряли свою и могли в пустоте удержаться;

И пустота не должна служить для другого опорой,

1080 В силу природы своей постоянно всему уступая.

Так что не могут никак в сочетании вещи держаться

Лишь потому, что они отдаются влечению к центру.

Кроме того, они мнят, что не всякое тело стремится

К центру, но только земли и жидкости лишь это свойство

Или того, что в земном, так сказать, заключается теле:

Влаги морей или с гор стекающих мощных потоков.

И говорят, что, напротив, и воздуха тонкие токи

Так же, как жаркий огонь, в то же время несутся от центра;

И потому весь эфир сверкает созвездьями всюду,

1090 И на лазури небес питается солнечный пламень,

Что собирается там всё тепло, убегая от центра.

И не могли б зеленеть и высокие ветви деревьев,

Если для каждой из них от земли понемногу питанье

«Не притекало бы в ствол, доходя по ветвям до вершины.

Но заблуждаются все, очевидно, кто так рассуждает,

И доказательства их совершенно противоречивы,

Так как основой для них неверное мнение служит.

Ибо раз я доказал, что нет конца у пространства

И распростёрто оно повсюду, во всех направленьях,

1100 То неизбежно признать, что материи также предела

Нет нигде, и она должна притекать отовсюду»,

Чтобы, подобно летучим огням, мироздания стены

Врозь не распалися вдруг, в пустоте необъятной рассеясь,

И чтобы прочее всё не пошло точно так же за ними;

Чтобы не рухнули вниз громоносные области неба;

Чтобы внезапно земле из-под ног целиком не исчезнуть

Вместе с распадом вещей, в смешеньи с обломками неба,

При разложении тел не пропасть в пустоте необъятной

Так, что в какой-нибудь миг исчезло бы всё, и остались

1110 Только пустыни пространств и незримые первоначала.

Ибо, раз где-нибудь ты предположишь в телах недостаток,

Здесь распахнутся вещам широкие смерти ворота,

И через них, уносясь, толпою материя хлынет.

[407]

Так без большого труда ты всё это можешь постигнуть,

Ибо одно за другим выясняется всё. Не сбиваясь

Тёмною ночью с пути, ты узнаешь все тайны природы,

И постоянно одно зажигать будет светоч другому.

Книга вторая

[408]

Сладко, когда на просторах морских разыграются ветры,

С твёрдой земли наблюдать за бедою, постигшей другого,

Не потому, что для нас будут чьи-либо муки приятны,

Но потому, что себя вне опасности чувствовать сладко.

Сладко смотреть на войска на поле сраженья в жестокой

Битве, когда самому не грозит никакая опасность.

Но ничего нет отраднее, чем занимать безмятежно

Светлые выси, умом мудрецов укреплённые прочно:

Можешь оттуда взирать на людей ты и видеть повсюду;

10 Как они бродят и путь, заблуждаяся, жизненный ищут;

Как в дарованьях они состязаются, спорят о роде,

Ночи и дни напролёт добиваясь трудом неустанным

Мощи великой достичь и владыками сделаться мира.

О вы, ничтожные мысли людей! О чувства слепые!

В скольких опасностях жизнь, в каких протекает потёмках

Этого века ничтожнейший срок! Неужели не видно,

Что об одном лишь природа вопит и что требует только,

Чтобы не ведало тело страданий, а мысль наслаждалась

Чувством приятным вдали от сознанья заботы и страха?

20 Мы, таким образом, видим, что нужно телесной природе [409]

Только немногое: то, что страдания все удаляет.

Пусть наслаждения ей предоставить и многие можно,

Но и приятней порой и не против воли природы,

Если в хоромах у нас не бывает златых изваяний

Отроков, правой рукой держащих зажжённые лампы,

Чтобы ночные пиры озарять в изобилии светом;

И серебром не сверкают дома, и златом не блещут,

И не гудят под резным потолком золоченым кифары;

Люди же вместо того, распростершись на мягкой лужайке

30 На берегу ручейка, под ветвями высоких деревьев,

Скромными средствами телу дают усладительный отдых,

Если к тому ж улыбается им и погода, и время

Года усыплет цветами повсюду зелёные травы.

Не покидает и жар лихорадочный тела скорее,

Коль на узорных коврах и на ярком пурпуровом ложе

Мечешься ты, а не должен лежать на грубой подстилке.

И потому, так как нет от сокровищ для нашего тела

Проку нисколько, равно как от знатности или от власти,

То остаётся считать и душе это всё бесполезным.

Разве, когда ты порой глядишь на свои легионы,

Что по равнине снуют, представляя примерную битву,

Вместе с большим подкрепленьем в запасе и конницей сильной,

С равным оружьем в руках, с одинаковой силою духа,

43а Иль когда видишь ты флот снующим повсюду на море,

Что ж, убегают тогда, устрашённые зрелищем этим,

В ужасе все суеверья твои? Разве страх перед смертью

Сердце покинет твоё, оставив его беззаботным?

Если ж мы видим, что это смешно и глумленья достойно,

В самом же деле боязнь и заботы, преследуя смертных,

Не устрашаются звоном доспехов и грозным оружьем,

50 Но пребывают всегда средь царей и властителей смело,

И не робеют они ни пред золота блеском нисколько,

Ни перед пышностью яркой роскошных пурпуровых тканей,

То усомнишься ли ты, что сила здесь в разуме только,

Если к тому же вся жизнь пробивается наша в потёмках?

Ибо как в мрачных потёмках дрожат и пугаются дети,

Так же и мы среди белого дня опасаемся часто

Тех предметов, каких бояться не более надо,

Чем того, чего ждут и пугаются дети в потёмках.

Значит, изгнать этот страх из души и потёмки рассеять

60 Должны не солнца лучи и не света сиянье дневного,

Но природа сама своим видом и внутренним строем.

[410]

Ныне зиждительных тел основных объясню я движенье,

Коим все вещи они порождают и вновь разлагают;

Сила какая к тому принуждает их, скорость какая