Текст книги "Дуэль Пушкина с Дантесом-Геккерном"

Автор книги: авторов Коллектив

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 9 страниц)

Наконец, Пушкин 26-го января сего года послал к отцу подсудимого Геккерна, министру нидерландского двора барону Геккерну, письмо, наполненное поносительными и обидными словами. В письме сем Пушкин, описывая разные неприличные поступки против жены его подсудимого Геккерна, называл их низостью и ничтожностью, погасли в самом холодном презрении и заслуженном

отвращении. Далее Пушкин, самого министра Геккерна называя представителем коронованной главы, изъяснил, что он родительски сводничал своему сыну и руководил неловким его поведением, внушал ему все заслуживающие жалости выходки и глупости, которые позволил себе писать, и, подобно старой развратнице, сторожил жену его, Пушкина, во всех углах, чтобы говорить с ней о любви к ней незаконнорожденного сына и, когда он оставался дома больной венерической болезнью, говорил, что умирает от любви к ней, бормотал ей возвратить ему его. В заключение Пушкин, изъявляя желание, чтобы Геккерн оставил дом его и не говорил жене его казарменные каламбуры, назвал его подлецом и негодяем. Министр нидерландский, барон Геккерн, будучи оскорблен помещенными в сем письме изъясненными словами, того ж числа написал от себя к Пушкину письмо с выражениями, показывающими прямую готовность к мщению, для исполнения коего избрал сына своего, подсудимого поручика барона Геккерна, который на том же сделал собственноручную одобрительную надпись. Письмо сие передано было Пушкину через находящегося при французском посольстве графа д’Аршиака, который настоятельно требовал удовлетворения оскорбленной чести баронов Геккернов. По изъявленному на сие Пушкиным согласию назначена между ним и подсудимым Геккерном дуэль, к коей секундантами или посредниками избраны были со стороны Пушкина инженер-подполковник Данзас, а от Геккерна помянутый граф д’Аршиак, выехавший уже, как из дела видно, за границу. Дуэлисты и секунданты по условию 27-го января в 4 часа вечера прибыли на место назначения, лежащее по Выборгскому тракту за комендантской дачей, в рощу. Между секундантами положено было стреляться соперникам на пистолетах на расстоянии 20 шагов, так, чтобы каждый имел право подойти к барьеру на 5 шагов и стрелять по сопернику, не ожидая очереди.

После сего секунданты, зарядив по паре пистолетов, отдали по одному из них противникам, которые по сделанному знаку тотчас начали сходиться: первый выстрелил Геккерн и ранил Пушкина так, что сей упал, но, несмотря на сие, Пушкин, переменив пистолет, который засорился снегом, другим в свою очередь тоже произвел выстрел и ранил Геккерна, но неопасно. На сем поединок кончился, и как соперники, так и посредники их возвратились по домам, где Пушкин, как выше значится, от раны умер.

По формулярным и кондуитным спискам показано подсудимому инженер-подполковнику Данзасу от роду 37 лет, из дворян, сын генерал-майора, в службу поступил из Императорского царскосельского лицея прапорщиком 1817 ноября 7-го, подпоручиком 1819 апреля 26-го, поручиком 1823 декабря 2-го, штабс-капитаном 1828 января 1-го, капитаном 1828 августа 30-го, подполковником 1836 января 28-го, в походах и домовых отпусках находился, в штрафах не бывал, к повышению чина всегда аттестовался, имеет орден Св. Владимира 4-й степени с бантом, серебряные медали: в память походов против персиян 1826, 1827 и 1829 и за Турецкую войну 1828 и 1829 годов установленные, и золотую полусаблю с надписью «За храбрость». Поручику барону Геккерну от роду 25 лет из воспитанников Французского королевства военного училища Сант-Сир, при вступлении в службу корнетом 1834 февраля 8-го, на верноподданство России не присягал, поручиком 1836 января 28-го, в походах, домовых отпусках, в штрафах и арестах не бывал, к повышению чина аттестовался достойным.

Комиссия военного суда, соображая все вышеизложенное, подтвержденное собственным признанием подсудимого поручика барона Геккерна, находит как его, так и камергера Пушкина, виновными в произведении строжайше запрещенного законами поединка, а Геккерна ив причинении пистолетных выстрелов Пушкину раны, от коей он умер, приговорила подсудимого поручика Геккерна за таковое преступное действие по силе 139 артикула Воинского сухопутного устава и других, под выпиской подведенных законов, повесить, каковому наказанию подлежал бы и подсудимый камергер Пушкин, но как он уже умер, то суждение его за смертью прекратить, а подсудимого подполковника Данзаса, хотя он и объясняет комиссии, что при изъявлении согласия быть посредником при вышеобъясненном происшествии спрашивал секунданта с противной стороны графа д’Аршиака, не имеет ли средств к примирению ссорящихся миролюбно, который отозвался, что нет никаких, но как не поступил по всей силе 142 Воинского артикула, не донес заблаговременно начальству о предпринимаемом ими злом умысле и тем допустил совершиться дуэли и самому убийству, которое отклонить еще были способы, то его, Данзаса, по долгу верноподданного не исполнившего своей обязанности, по силе 140 Воинского артикула повесить. Каковой приговор подсудимым поручику барону Геккерну и инженер-подполковнику Данзасу объявить и объявлен, а до воспоследования над ними конфирмации на основании доклада генерал-аудитора князя Салагова от 18-го июля 1802 года содержать под строгим караулом.

Впрочем, таковой свой приговор представляет на благоусмотрение высшего начальства. Заключен в С.-Петербурге февраля 19-го дня 1837 года.

Корнет Осоргин

Корнет Чичерин

Поручик Анненков

Поручик Шигорин

Штабс-ротмистр Балабин

Ротмистр Столыпин

Флигель-адъютант полковник Бреверн 1

Аудитор Маслов

ЗАПИСКА

Составленная Комиссиею военного суда, учрежденной при лейб-гвардии Конном полку, во исполнение высочайшей воли объявленной комиссии по команде о мере прикосновенности к дуэли, бывшей 27-го числа минувшего января между камергером Пушкиным и поручиком Кавалергардского ее величества полка бароном Геккерном, иностранных лиц.

Корнет Чичерин

Корнет Осоргин

Поручик Анненков

Поручик Шигорин

Штабс-ротмистр Балабин

Ротмистр Столыпин

Флигель-адъютант полковник Бреверн 1

Аудитор Маслов

МИНИСТЕРСТВА ВОЕННОГО ДЕПАРТАМЕНТА АУДИТОРИАТСКОГО КАНЦЕЛЯРИИ

Стола 2

№ 29

По высочайшему повелению о предании военному суду Кавалергардского ее величества полка поручика барона де Геккерна

Началось 4-го февраля

Кончено() 1837

На 3-х листах

ОПИСЬ

бумагам, в сем деле содержащимся Означение бумаг

Отношение Инспекторского департамента Военного министерства от 2-го февраля 1837 г. № 69 с приложением копии с отношения г-на военного министра к командующему Отдельным гвардейским корпусом от 29-го января 1837 г. № 61 и всеподданнейшего рапорта г-на Бистрома от того же числа за № 138.

Столоначальник Полторацкий

№ 851

Министерство военное

Департамент инспекторский

Канцелярия

Стол 2

Санкт– Петербург

2-го февраля 1837 года

№ 69

Во 2-й стол

Барона Геккерна внесть в список подсудимых[13]13
  Помета карандашом рукой начальника отделения Шмакова.


[Закрыть].

Иметь сие дело под особым наблюдением[14]14
  Надпись карандашом рукой генерал-аудитора Ноинского.


[Закрыть].

4-го февраля 1837

В Аудиториатский департамент Военного министерства

По поручению господина военного министра имею честь препроводить при сем в Аудиториатский департамент для дальнейшего по оному производства:

копию с предписания, данного графом Александром Ивановичем командующему Отдельным гвардейским корпусом генерал-адъютанту Бистрому от 29-го января;

№ 61 с изъяснением высочайшего повеления о предании военному суду Кавалергардского ее величества полка поручика барона де Геккерна и лиц, прикосновенных к дуэли, бывшей между ним и покойным камергером Пушкиным;

и всеподданнейший рапорт генерал-адъютанта Бистрома о сем происшествии за № 138.

Дежурный генерал Главного штаба его императорского величества

генерал-адъютант Клейнмихель

Секретно

Копия с отношения г-на военного министра командующему Отдельным гвардейским корпусом от 29-го января 1837 года за № 61

Государь император по всеподданнейшему докладу донесения вашего высокопревосходительства № 129 о дуэли, происшедшей 27-го числа сего января между поручиком Кавалергардского ее величества полка бароном де Геккерном и камергером Пушкиным, высочайше повелеть соизволил: судить военным судом, как их, так, равно, и всех прикосновенных к сему делу с тем, что ежели между ими окажутся лица иностранные, то, не делая им допросов и не включая в сентенцию суда, представить об них особую записку с означением токмо меры их прикосновенности.

О таковом высочайшем повелении имею честь сообщить вам, милостивый государь, к надлежащему исполнению.

Верно.

Надворный советник Реслинг

Передать в Аудиториатский департамент:

Этот рапорт разошелся с предписанием, данным вчерашнего числа о сем же предмете 30-го января[15]15
  Помета карандашом рукой дежурного генерала генерал-адъютанта Клейнмихеля.


[Закрыть].

Его императорскому величеству командующего Отдельным гвардейским корпусом

РАПОРТ

27-го числа сего января между поручиком Кавалергардского ее императорского величества полка бароном Геккерном и камергером двора вашего императорского величества Пушкиным произошла дуэль, при которой поручик Геккерн ранен.

За каковой противозаконный поступок сего офицера, предписав судить его военным судом при лейб-гвардии Конном полку, арестованного, долгом поставляю всеподданнейше донести о том вашему императорскому величеству.

Генерал-адъютант Бистром

№ 138

29-го января 1837-го

С.-Петербург

В сем деле писаных три листа.

Правитель канцелярии Дыздарев

1640

Уведомить О.И. Ноинского,

чтобы скорей было рассмотрено дело [16]16
  Помета карандашом статского советника Брискорна.


[Закрыть]

В 4 отдел

11-го марта

12-го марта 1837

Начальник штаба Отдельного гвардейского корпуса генерал-адъютант Веймарн имеет честь уведомить его превосходительство Максима Максимовича для доклада его сиятельству графу Александру Ивановичу, что военно^удное дело о поручике бароне Геккерне и подполковнике Данзасе препровождено сего числа от командующего Гвардейским корпусом в Аудиториатский департамент.

Генерал-адъютант Веймарн

№ 1912

11-го марта 1837

В С.-Петербурге

Его превосходительству

M.M. Брискорну

Министерство Военное

Департамент аудиториатский

Канцелярия

Стол 2

Санкт– Петербург

16-го марта 1837

№ 889-й

В Придворную контору

Аудиториатский департамент покорнейше просит оную контору уведомить с сим же посланным, какое имел звание умерший от полученной на дуэли раны Пушкин, камер-юнкера или камергера двора его императорского величества.

Подписал генерал-аудитор Ноинский

Скрепил правитель канцелярии Дыздарев

Верно. Столоначальник Полторацкий

Аудит. № 1720

Министерство Императорского двора

Придворная контора по 3-й Экспедиции

В С.-Петербурге

16-го марта 1837

№ 1355

Получ. 16-го марта 1837

В Аудиториатский департамент

Военного министерства

Вследствие отношения оного департамента от сего 16-го марта за № 889 Придворная контора честь имеет уведомить, что умерший 29-го прошедшего января титулярный советник Александр Пушкин состоял при высочайшем дворе в звании камер-юнкера.

Советник Иван Яников

Секретарь Иванов

№ 46

Выписка, составленная в Аудиториатском департаменте Военного министерства из Военно-судного дела, доставленного от командующего Отдельным гвардейским корпусом г-на генерал-адъютанта Бистрома, произведенного по высочайшему повелению при лейб-гвардии Конном полку над поручиком Кавалергардского ее величества полка бароном де Геккерном и инженер-подполковником Данзасом

Слушана 16-го марта 1837-го

Кавалергардского ее величества полка поручик барон де Геккерн и состоящий при с. – петербургской Инженерной команде по строительной морской части полевой инженер-подполковник Данзас по высочайшему его императорского величества повелению 29-го января сего года преданы военному суду: первый за произведенную 27-го того января с камер-юнкером двора его императорского величества Александром Пушкиным дуэль; а последний за нахождение при оной секундантом[17]17
  В означенном высочайшем повелении сказано, чтоб судить и Пушкина, но оный прежде, нежели было сделано о сем распоряжение, умер.


[Закрыть].

Существо дела

27-го января сего 1837 года между поручиком бароном де Геккерном и камер-юнкером Пушкиным в 5 часов пополудни за Выборгской заставой близ Новой деревни, в роще за комендантской дачей, при бытности секундантов: со стороны Геккерна находившегося при французском посольстве виконта д’Аршиака[18]18
  Впоследствии выехавшего за границу.


[Закрыть], а со стороны Пушкина инженер-подполковника Данзаса, произведена дуэль, на которой они оба друг друга ранили, но из них Геккерн остался в живых; Пушкин же вскоре после того умер.

Командующий Отдельным гвардейским корпусом г-н генерал-адъютант Бистром, получив сведение о сей дуэли, 29-го того же января предписав командиру Гвардейского резервного кавалерийского корпуса предать поручика барона де Геккерна за произведенную им дуэль при лейб-гвардии Конном полку военному суду, всеподданнейше донес о сем государю императору; его же величество того ж 29-го числа высочайше повелеть соизволил: «Судить военным судом как Геккерна и Пушкина, так равно и всех прикосновенных к сему делу с тем, что ежели между ими окажутся лица иностранные, то, не делая им допросов и не включая в сентенцию суда, представить об них особую записку с означением токмо меры их прикосновенности».

Во исполнение сей высочайшей воли, по распоряжению корпусного начальства Отдельного гвардейского корпуса, предварительно было отобрано лейб-гвардии Конного полка полковником Галаховым от поручика де Геккерна объяснение, и когда по оному, а, равно, и по собственному потом инженер-подполковника Данзаса сознанию оказалось, что при произведении Геккерном с Пушкиным дуэли был он, Данзас, со стороны последнего секундантом; и со стороны (последнего) Геккерна был таковым вышепоименованный виконт д’Аршиак, тогда и Данзас предан вместе с Геккерном военному суду; о Пушкине же, как во время делавшегося о сем распоряжения умершем, вменено Военно-судной комиссии объяснить только в приговоре, к какому бы он подлежал по законам за поступок его наказанию.

При освидетельствовании поручика барона де Геккерна 5-го февраля лейб-гвардии Конной артиллерии штаб-лекарем коллежским асессором Стефановичем оказалось, «что он, Геккерн, имеет пулевую проницающую рану на правой руке, ниже локтевого сустава, на четыре поперечных перста; вход и выход пули в небольшом один от другого расстоянии. Обе раны находятся в сгибающих персты мышцах, окружающих лучевую кость более к наружной стороне. Раны простые, чистые, без повреждения костей и больших кровеносных сосудов. Кроме боли в раненом месте Геккерн жалуется на боль в правой верхней части брюха, где вылетевшая пуля причинила контузию; каковая боль обнаруживается при глубоком вздыхании; наружных же знаков этой контузии не заметно. От ранения больной имеет обыкновенную небольшую лихорадку; и хотя вообще он кажется в хорошем и надежном к выздоровлению состоянии, но точного срока к совершенному выздоровлению определить нельзя».

А после вторичного им штаб-лекарем 8-го того ж февраля освидетельствования он донес Военно-судной комиссии, что у Геккерна, кроме припухлости и чувствительности при дотрагивании к раненому месту, других болезненных припадков не заметно.

Поручик барон де Геккерн на предварительный вопрос полковника Галахова и потом начально в Военно-судной комиссии объяснил:

1) что он, вступая из французских дворян в российскую службу, учинил присягу только на верность оной;

2) что 27-го января в 5 часов пополудни он точно за Выборгской заставой, как выше объяснено, произвел с камер-юнкером Пушкиным дуэль на пистолетах; причина же, побудившая его, Геккерна, вызвать Пушкина на оную, есть следующая: в ноябре месяце 1836 года получил он, Геккерн, словесный и беспричинный Пушкина вызов на дуэль, каковой и был им, Геккерном, принят, но спустя некоторое время Пушкин без всякого с ним объяснения словесно просил нидерландского посланника барона де Геккерна передать ему (подсудимому) Геккерну что он вызов свой уничтожает; на что он, Геккерн, не мог согласиться потому, что, приняв беспричинный вызов его на дуэль, полагал, что честь его, Геккерна, не позволяет ему отозваться от данного Пушкину слова; после чего Пушкин по требованию его, Геккерна, дал назначенному с его, Геккерна, стороны секунданту, находящемуся при французском посольстве виконту д’Аршиаку, письмо, в коем объяснял, что он ошибся в поведении его, Геккерна, и что он более еще находит оное благородным и вовсе не оскорбительным для его чести; что он соглашался повторить и словесно. С этого дня он, Геккерн, не имел с ним никаких сношений, кроме учтивостей; 26-го ж января нидерландский посланник получил от Пушкина оскорбительное письмо, касающееся до его (подсудимого) Геккерна чести, которое, якобы, он не адресовал на его имя единственно потому, что считает его, Геккерна, подлецом и слишком низким, что все может подтвердиться письмами, у государя императора находящимися;

и 3) что обо всем вышеизъясненном, кроме нидерландского посланника, получившего от Пушкина письмо, и бывшего с его, Геккерна, стороны секунданта виконта д’Аршиака, никто не знал; что советов к совершению или отвращению дуэли по случаю оскорбления его, Геккерна, он ни от кого не принимал и о прежних сношениях инженер-подполковника Данзаса с камер-юнкером Пушкиным никогда не знал, кроме того только, что видел Данзаса на месте дуэли; в заключение Геккерн присовокупил, что реляция всего ими учиненной дуэли вручена секундантом его, д’Аршиаком, при отъезде своем из С.-Петербурга камергеру князю Вяземскому, который, однако ж, до получения оной о имеющейся быть дуэли ничего не знал.

После отобрания Военно-судной комиссией от подсудимого поручика Геккерна объяснения презус оной комиссии через два дня предъявил присутствующим врученные ему графом Нессельроде два письма, писанные камер-юнкером Пушкиным на французском диалекте, которые по переводе их самими же присутствующими на российский диалект, есть следующего содержания:

1) от 17-го ноября 1836 года к г-ну д’Аршиаку:

«Я не остановлюсь писать то, что могу сказать словесно. Я вызывал барона Геккерна на дуэль, и он согласился без всякого объяснения. Я прошу свидетелей этого дела смотреть на сей вызов как недействительный, ибо, узнавши стороной, что барон Геккерн решился жениться на девице Гончаровой после дуэли, я не имею никаких причин приписать это согласие каким-нибудь видам недостойного благородного человека.

Прошу, Ваше сиятельство, сделать из этого письма употребление, которое Вы найдете нужным.

Примите уверение

в моей совершенной преданности

Александр Пушкин».

2) от 26-го января сего 1837 года к барону де Геккерну:

«Господин барон!

Позвольте мне изложить вкратце все случившееся. Поведение Вашего сына было мне давно известно, и я не мог остаться равнодушным.

Я довольствовался ролью наблюдателя, готовый взяться за дело, когда почту нужным. Случай, который во всякое другое время был бы мне очень неприятным, вывел меня из затруднения. Я получил безымянные письма; я увидел, что настала минута, и я ею воспользовался. Остальное Вы знаете. Я заставил Вашего сына играть столь жалкую роль, что моя жена, удивленная такой низостью и плоскостью его, не могла удержаться от смеха, и досада, которую она имела на эту сильную и высокую страсть, погасла в самом холодном презрении и заслуженном отвращении.

Я должен признаться, г-н барон, что собственное Ваше поведение было неприлично. Представитель коронованной главы, Вы родительски сводничали Вашему сыну. Кажется, все поступки его (довольно, впрочем, неловкие) были Вами руководимы. Это Вы, вероятно, внушали ему все выходки, заслуживающие жалости, и глупости, которые он позволил себе писать.

Подобно старой развратнице, Вы сторожили жену мою во всех углах, чтоб говорить ей о любви Вашего незаконнорожденного или так называемого сына, и когда он, будучи больным венерической болезнью оставался дома, Вы говорили, что он умирал от любви к ней. Вы говорили ей: “Возвратите мне моего сына”.

Согласитесь, г-н барон, что после всего этого я не могу сносить, чтоб мое семейство имело малейшее сношение с Вашим. С этим условием я согласился не преследовать более этого черного дела и не бесчестить Вас в глазах нашего двора – и Вашего, на что я имел право и повод. Я не хочу, чтоб жена моя еще слушала Ваши отцовские увещания, и не могу позволить, чтоб сын Ваш после своего отвратительного поведения осмелился бы обращаться к моей жене, а еще менее – того, чтобы он говорил ей казарменные каламбуры и играл роль преданности и несчастной страсти, тогда как он подлец и негодяй. Я вынужден обратиться к Вам с просьбой окончить все эти проделки, если хотите избежать нового соблазна от преследования, которого я, верно, не отступлю.

Имею честь быть, господин барон,

Ваш покорный и послушный слуга

А. Пушкин».

Камергер князь Вяземский на вопрос Военно-судной комиссии объяснил, что у него реляции о бывшей между поручиком Геккерном и камер-юнкером Пушкиным дуэли нет, а есть письмо бывшего со стороны первого из них секундантом д’Аршиака, которое писано к нему по поводу того, что он, князь Вяземский, не знав ничего предварительно о дуэли, про которую, услышавши вместе с известием, что Пушкин смертельно ранен, при встрече в первый раз с д’Аршиаком просил его рассказать, как это было дело? На что д’Аршиак вызвался изложить в письме все случившееся, прося притом его, князя Вяземского, показать то письмо подполковнику Данзасу для взаимной поверки и засвидетельствования подробностей помянутой дуэли; но между тем обещанное письмо доставлено к нему, Вяземскому, по отъезде же д’Аршиака за границу и, следовательно, не могло быть прочтено и поверено вместе обоими свидетелями и получить в глазах его, Вяземского, ту достоверность, которую он желал иметь в сведениях о несчастном происшествии, лишившем его человека, близкого его сердцу.

Затем он, князь Вяземский, отдавал означенное письмо подполковнику Данзасу, который и возвратил ему оное обратно вместе с другим таковым от себя, кои он, князь Вяземский, прилагая при сем объяснении и прося по миновении в них надобности возвратить их ему, присовокупил, что он ни о дуэли до совершения ее, ни о причине к ней от Пушкина и Геккерна никогда не слыхал.

Представленные князем Вяземским письма писаны к нему д’Аршиаком по-французски, а подполковником Данзасом частью по-русски и частью по-французски, также по переводе их присутствующими Военного суда суть следующего содержания:

1) отд’Аршиака от 1/13 февраля 1837 года:

«Князь!

Вы хотели подробно знать несчастное дело, которому г-н Данзас и я были свидетелями. Я сам их представлял и прошу Вас попросить подтверждения и подписи г-на Данзаса. В 4V2 часа прибыли мы на место дуэли. Весьма сильный ветер, бывший в то время, принудил нас искать прикрытия в небольшом сосновом леске. Множество снега мешало противникам, почему мы нашлись в необходимости прорыть тропинку в 20 шагах, на концах которой они встали. Когда барьеры были назначены шинелями и пистолеты были взяты каждым из них, то подполковник Данзас дал сигнал поднятием шляпы. Пушкин в то же время стал у своего барьера. Когда барон Геккерн сделал четыре шага из пяти, которые ему оставались до барьера, оба соперника приготовились стрелять. Спустя несколько минут раздался выстрел, и раненый г-н Пушкин упал лицом к земле на шинель, которая была вместо барьера, и оставался без движения. Но когда секунданты приблизились, то он, до половины приподнявшись, сказал: “Погодите”. Оружие, которое он имел в руке, было покрыто снегом, и потому он взял другое. Я бы мог на это сделать возражение, но знак барона Геккерна меня остановил; г-н Пушкин, опершись левой рукой в землю, прицелил твердой рукой и выстрелил. Неподвижен после выстрела, барон раненый также упал.

Рана г-на Пушкина была слишком сильна, чтобы продолжать дело, оно было кончено. Снова упавши после выстрела, он имел раза два обмороки и несколько минут помешательство в мыслях, но вскоре совершенно пришел в чувства и более их не терял.

В санях, будучи сильно потрясаем во время переезда более половины версты по самой дурной дороге, он мучился не жалуясь; барон Геккерн с моим пособием дошел до своих саней, в которых он ждал, пока совершилась переноска его соперника для того, чтобы я мог провозить его до Петербурга.

В продолжении всего этого дела, спокойство, хладнокровие, благородство с обоих сторон были совершенны.

Примите, князь, уверенность в высоком моем почтении

виконт д’Аршиак».

и 2-е) от подполковника Данзаса от 6-го февраля:

«Письмо к Вам г-на д’Аршиака о несчастном происшествии, которому я был свидетелем, я читал. Г-н д’Аршиак просит Вас предложить мне засвидетельствовать показание его о сем предмете. Истина требует, чтобы я не пропустил без замечания некоторые неверности в рассказе г-на д’Аршиака.

Г-н д’Аршиак, объяснив, что первый выстрел был со стороны г-на Геккерна и что Александр Сергеевич Пушкин упал раненый, продолжает: “когда свидетели приблизились, то он, приподнявшись на месте, сказал: ’’Погодите”; и как оружие, которое он держал в руке, было покрытое снегом, то он взял другое, я мог бы сделать возражение, но знак, поданный бароном Егором Геккерном, мне попрепятствовал”. Олова Александра Сергеевича, когда он поднялся, опершись левой рукой, были следующие: “ Погодите, я чувствую еще себя в силах сделать мой выстрел”. Тогда действительно я подал ему пистолет в обмен того, который был у него в руке и ствол которого набился снегом при падении раненого, но я не могу оставить без возражения замечание г-на д’Аршиака, будто бы он имел право оспаривать обмен пистолета и был удержан в том знаком со стороны г-на Геккерна. Обмен пистолета не мог подать повода во время поединка ни к какому спору. По условию каждый из противников имел право выстрелить, пистолеты были с пистонами, следовательно, осечки быть не могло; снег, забившийся в дуло пистолета А.С., усилил бы только удар выстрела, а не отвратил бы его; никакого знака ни со стороны г-на д’Аршиака, ни со стороны г-на Геккерна подано не было. Что до меня касается, я почитаю оскорбительным для памяти Пушкина предложение, будто он стрелял в противника своего с преимуществами, на которые не имел права. Еще раз повторяю, что никакого сомнения против правильности обмена пистолета сказано не было, если б оно могло возродиться, то г-н д’Аршиак обязан бы был объявить возражение свое и не останавливаться знаком, будто от г-на Геккерна поданным; к тому же сей последний не иначе мог бы узнать намерение г-на д’Аршиака, как тогда, когда оно было выражено словами, но он их не произнес; я отдаю полную справедливость бодрости духа, показанной во время поединка г-ном Геккерном, но решительно опровергаю, чтобы он произвольно подвергнулся опасности, которую бы мог от себя устранить. Не от него зависело уклониться от удара своего противника после того, как он свой нанес.

Для истины рассказа прибавляю также замечание на то выражение: “Неподвижен после выстрела своего, барон Геккерн был ранен и упал также”; противники шли друг на друга грудью, когда Пушкин упал, то г-н Геккерн сделал движение к нему; после слов же Пушкина, что он хочет стрелять, он возвратился на свое место, став боком и прикрыв грудь свою правой рукой. По всем другим обстоятельствам я свидетельствую истину показаний г-на д’Аршиака.

С истинным почтением и прочее.

Подписал К. Данзас».

После объяснения камергера князя Вяземского подсудимый Геккерн, объясняя, что он реляцией о происшедшей между им и умершим камер-юнкером Пушкиным дуэли называет письмо, писанное секундантом его д’Аршиаком к камергеру князю Вяземскому, потому что в оном, как ему, Геккерну известно, описано подробно условие дуэли и все происходившее на оной по всей справедливости. Далее на вопрос Военно-судной комиссии о том, в каких выражениях заключались письма его, Геккерна, писанные им к Пушкину или его жене, которые Пушкин в письме своем к нидерландскому посланнику барону де Геккерну называет дурачеством, какие именно были условия дуэли и на чьих пистолетах стрелялись, подсудимый Геккерн отозвался, что, посылая довольно часто к г-же

Пушкиной книги и театральные билеты при коротких записках, полагает, что в числе оных находились некоторые, коих выражение могли возбудить его щекотливость как мужа, что и дало повод Пушкину упомянуть о них в своем письме от 26-го января к барону де Геккерну как дурачества, им (подсудимым) писанные; впрочем, упоминаемые записки и билеты были им посылаемы к г-же Пушкиной прежде, нежели он, Геккерн, был женихом. Причем добавил, что пистолеты, из коих он, Геккерн, стрелял, были вручены ему, Геккерну, его секундантом на месте дуэли; Пушкин же имел свои.

Инженер-подполковник Данзас на предварительный допрос полковника Галахова и потом начально в Военно-судной комиссии объяснил:

1-е) что он обо всем предшествовавшем до 27-го января ничего не знал и, бывая редко у камер-юнкера Пушкина, от него ничего о сношениях его с бароном Геккерном не слыхал;

и 2-е) что 27-го января в час пополудни Пушкин, встретясь с ним, Данзасом, на Цепном мосту близ Летнего сада и остановя его, предложил ему быть свидетелем разговора, какой он должен был иметь с д’Аршиаком. Он, Данзас, не предугадывая никаких важных последствий, а тем менее дуэли, севши в сани Пушкина, отправился с ним. Во время пути Пушкин разговаривал с ним о предметах посторонних с совершенным хладнокровием. По прибытии к г-ну д’Аршиаку, жившему в доме французского посольства, Пушкин сам приступил к объяснению причин, побудивших его с ним, Данзасом, соединиться, и когда прочитал собственноручную копию с письма, писанного им 26-го января к министру нидерландского двора, то тогда только он, Данзас, узнал, что дело шло о дуэли и что вызов был со стороны Геккерна. Объяснив все причины неудовольствия, Пушкин встал и, сказав д’Аршиаку что он предоставляет ему, Данзасу как секунданту своему сговориться с ним, д’Аршиаком, изъявив твердую волю, чтобы дело непременно было кончено того же дня. Д’Аршиак тут же спросил его, Данзаса, при Пушкине: согласен ли он принять на себя обязанность секунданта? И он, Данзас, после такого неожиданного предложения со стороны Пушкина, сделанного при секунданте с противной стороны, не мог отказаться от соучастия, тем более что Пушкин был с детства его, Данзаса, товарищем и приятелем; к тому же он имел намерение и надежду, хотя весьма слабую, к примирению. Затем, по отъезде Пушкина, первый вопрос его, Данзаса, к д’Аршиаку был: «Нет ли средств окончить дело миролюбно». Но д’Аршиак, представитель почитавшего себя обиженным Геккерна, вызвавшего Пушкина на дуэль, решительно отвечал, что никаких средств к примирению нет, и предложил ему, Данзасу, постановить следующие условия: приехать соперникам в начале 5 часа пополудни за Комендантскую дачу и стреляться там на пистолетах. Расстояние между соперниками назначить двадцать шагов с тем, чтобы каждый мог делать пять шагов и подойти к барьеру. Никому не давать преимущества первого выстрела, но чтобы каждый дал по одному выстрелу, когда угодно на означенных пяти шагах до барьера, наблюдая, чтобы каждый стрелял друг в друга на одинаковом расстоянии, а в случае промахов с обоих сторон начать на тех же условиях. Наконец, когда к сим условиям д’Аршиак присовокупил: «Не допускать никаких объяснений между противниками», тогда и он, Данзас, согласившись на это, возразил, чтобы во избежание новых каких-либо распрей, не дозволить им самим объясняться; но при всем том он, Данзас, имея еще в виду не упускать случая к примирению, предложил со своей стороны, чтобы в случае малейшей возможности секунданты могли объясняться за них. По окончании разговора с д’Аршиаком он, Данзас, отправился к Пушкину, который тотчас послал за пистолетами, по словам его, на сей предмет уже купленными. В исходе 4-го часа они, Данзас и Пушкин, отправились на место дуэли, когда почти в одно время прибыли с соперниками, из коих д’Аршиак тотчас приступил к измерению расстояния, а засим и ему, Данзасу не оставалось ничего делать, как последовать его примеру. Барьер означен был шинелями секундантов; потом д’Аршиак и он, Данзас, зарядили каждый свою пару пистолетов и вручили по одному противникам, которые по знаку его, Данзаса, в то же время начали сходиться, и из них Геккерн, не доходя шага до барьера, выстрелил и ранил Пушкина, который и упал у самого барьера, и хотя они бросились было к нему на помощь, но Пушкин остановил Геккерна следующими словами: «Подождите, я чувствую в себе довольно силы, чтобы сделать свой выстрел» и, когда Геккерн стал на свое место правым боком вперед, прикрывши грудь рукой, тогда он, Данзас, подал Пушкину другой пистолет, ибо бывший у него первый при падении его забился снегом, и Пушкин, опершись левой рукой на снег, выстрелом ранил Геккерна в руку, от чего и сей последний упал; Пушкин же, бросивши свой пистолет в сторону, сказал: «Браво!». Видя опасность раны Пушкина, он, Данзас, с д’Аршиаком обратили на него все внимание: посадили его в сани и довезли до Комендантской дачи – расстоянием с полверсты от места дуэли, а оттуда в карете он, Данзас, завезши Пушкина на его квартиру, немедленно отправился искать медиков. В заключение Данзас присовокупил, что при произведенной дуэли, кроме его, Данзаса, и д’Аршиака, никого из сторонних не было, но сколько ему, Данзасу известно, знал об ней один только министр нидерландского двора барон Геккерн; в чем же сего последнего состояла прикосновенность, ему, Данзасу, неизвестно, ибо он и сам, как уже выше объяснено, в самый день дуэли был неожиданно взят Пушкиным, ни о каких других свидетелях и участниках не знает и письменных удостоверений представить не может.