Текст книги "По следам преступлений (сборник)"

Автор книги: авторов Коллектив

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 13 страниц)

Когда в разговоре случайно упоминалось имя Гогияна, они сразу умолкали, не то что боялись, а просто избегали говорить о нем.

Я познакомился почти со всеми жителями села. Старался найти среди них хотя бы одного, который внешне походил бы на Давтяна или был бы в близких отношениях с Гогияном, но таковых не оказалось. Гогиян в селе не имел близких людей. А меня очень интересовали страницы его жизни, знать их было бы важно для моих выводов.

Я вернулся в город и в тот же день уехал в Ереван. В педагогическом институте подробно ознакомился с личным делом Минаса Гогияна, поговорил с некоторыми его товарищами по учебе, которые многое рассказали о нем.

Минас был необщительным человеком, ни с кем не дружил, держался от всех на некотором расстоянии.

Он приехал в Дзорагюх из райцентра с матерью, оставив там замужнюю сестру. Старший брат работает в Кировакане директором железнодорожной школы.

Из Управления сберегательных касс сообщили, что в Армении подобного случая хищения вклада не было. У Геворка Давтяна нигде вкладов нет.

– А у Минаса Гогияна?

В сберегательных кассах республики он имеет 4 счета – на сумму 375 тысяч рублей. Вначале было 525 тысяч, – ответили мне.

Вдруг вспомнились слова Гогияна: «Я не участвовал в Отечественной войне, но для танковой колонны пожертвовал большие суммы». Где он взял эти суммы, за чей счет проявлял свой «патриотизм»? Ответы на эти вопросы многое могли бы выяснить.

Я направился в Министерство сельского хозяйства. Там сказали, что с 1950 года в Дзорагюхском совхозе серьезной проверки документации не было. По моему требованию министерство выделило и командировало в Дзорагюх специальную комиссию.

Вернувшись в республиканскую прокуратуру, я увидел там Минаса Гогияна.

– Здравствуйте, товарищ Гогиян, счастливая встреча, не так ли?

– Здравствуйте, но я пока не вижу, чтобы встреча была счастливой. Вы угробили мои 20 тысяч, преступника выпустили, и теперь он спокойно разгуливает на свободе, – обиженно ответил он.

– Я как раз приехал по вашему делу.

– Напрасно, я подал жалобу на вас и вообще на работников всей вашей прокуратуры. Кого вы защищаете? Преступника Геворка Давтяна или пострадавшего?

В республиканской прокуратуре обстоятельно изучили все дело, ознакомились с жалобой Гогияна, в которой он требовал отвести следователя. Отвод отклонили, но по имеющимся данным решили снова взять под арест Геворка Давтяна.

Я не мог согласиться с этим. Следы вели совсем в другом направлении.

Ашота Гогияна – старшего брата Минаса – я встретил в Кировакане. Внешне он очень походил на своего брата, но был более тяжеловесен, осторожен, легко угадывал мысли собеседника, на мои вопросы отвечал спокойно, иногда равнодушно.

– В 1952 году умер отец, в селе оставил наследство, собственный дом, – начал он, – этот дом стал яблоком раздора между мной и Минасом. Брат оскорбил меня, и с того дня мы встречаемся редко, как чужие!

– А сестра?

– Анна? Она в Кировакане. На днях женила старшего сына – не маленький, 1929 года рождения. Другой сын родился в годы войны. По правде сказать, Минас и с Анной плохо обошелся. Теперь они редко видятся.

– А в школе или дома не найдутся образцы вашего почерка?

– Я бы с удовольствием, товарищ следователь, но, к сожалению, не имею!

– Ваше личное дело здесь?

– Нет, в Тбилиси, в Управлении железных дорог, – улыбаясь, ответил он.

Закончив допрос, я попрощался с Гогияном старшим и решил немедленно поехать в Кировакан.

Сестра Минаса Гогияна Анна встретила нас у порога. Увидев нежданных гостей, она растерялась, даже испугалась.

– Вы сестра Гогияна?

– Да… пожалуйста, входите, садитесь…

– На днях, кажется, ваш брат навестил вас?..

– Нет, что вы! Мы не виделись больше года. Дело в том… может и неудобно говорить, но… он очень холоден к родственникам. Если я о себе не напомню, он сам и не вспомнит о нашем существовании…

– А где ваш сын?

– Карлен?..

– Да, Карлен Караджян.

– Что-нибудь случилось? – испуганно спросила она. Но узнав, что ничего особенного, успокоилась.

– Карлен мой в отпуске, уехал с женой в Сухуми. Месяца нет как поженились. С 27 июня они отдыхают на побережье.

– А где он работает?

– Здесь, преподает в сельскохозяйственном техникуме. В 1952 году окончил сельскохозяйственный институт и с тех пор работает. Через 10 дней они приедут, тогда и заходите, – закончила она.

Я вернулся в гостиницу. Почему-то вспомнилось растерянное лицо Анны, ее вопрошающие глаза. Действительно, что ее так взволновало? «Понятно, любая мать могла бы перепугаться – сын далеко от дома, еще точного адреса не прислал, а тут кто-то наводит о нем справки», – думал я.

Но почему она, словно договорившись со старшим братом, упрекала Минаса, обвиняя его в холодном отношении к родне. Кроме того, еще в Дзорагюхе мне говорили, что Минас уехал в Кировакан. Неужели он не виделся с ними? Надо проверить. Нужно уточнить также дату отъезда Карлена Караджяна. Это не помешает…

В сельскохозяйственном техникуме мне удалось выяснить многое…

– Карлен Караджян скромный, умный работник, хорошо знает свою специальность, – сказал директор техникума.

– Он уехал в отпуск в конце июня, если не ошибаюсь? – спросил я.

– Нет, нет! Еще 9 июля он принимал экзамен, могу показать направление, где стоит его подпись.

Взяв направление, я потребовал личное дело Кар-лена Караджяна.

Открыв первую страницу, я обомлел: с фотокарточки на меня смотрел… Геворк Давтян. Только волосы были много светлее и волнистые.

Взяв фотокарточку, я со следователем Кировакан-ской прокуратуры снова направился к Анне Караджян, теперь уже на обыск. Во время обыска мы обнаружили образцы почерка Карлена Караджяна. Его почерк был очень похож на тот, которым были заполнены поддельные приходо-расходные ордера. В спальне, около кровати, стоял радиоприемник марки «Люкс». В техническом паспорте было отмечено, что он куплен 7 июля 1957 года.

– Это купил мой младший сын – Генрих. Карлен еще не видел новой покупки, – заметила мать.

Пригласили в прокуратуру продавца магазина № 2 промышленных товаров.

– Приемник?.. Да, помню! Карлен купил. Он пришел с дядей Минасом, кажется, 7 июля. Карлен очень хвалит своего дядю, не раз говорил: «Я с его помощью кончил институт, и всем обязан ему», – рассказал продавец.

Значит мать лжет… Но почему?.. На этот вопрос я уже мог дать точный ответ. Мы напали на верный след, надо торопиться.

В прокуратуре свидетелям предъявили для опознания в числе других фотокарточку Карлена Караджяна.

– Это он, товарищ следователь! Но какое сходство! Словно двойники… Только волосы разные! – воскликнула Санам Чилингарян.

Другие сотрудники сберкассы и свидетели также подтвердили сходство.

У меня уже созрело решение. По телефону я связался с прокуратурой города Сухуми и попросил немедленно разыскать и задержать Карлена Караджяна.

Ночью меня разбудил телефонный звонок: Из Сухумского отдела милиции сообщили: «Карлен Карад-жян задержан».

Рано утром я выехал в Сухуми, а вечером уже допрашивал Карлена Караджяна. Он удивительно был похож на Геворка, только черты лица более тонкие, а волосы обриты.

– Где же ваши кудри? Они очень красили вас!

– Сбрил по совету врачей. У меня сильные головные боли.

– Кто же этот врач, который дал вам столь мудрый совет? Может, назовете?

– Имени не знаю.

– А где его можно увидеть?

– К сожалению, вы лишились этого удовольствия. Он скончался.

Воцарилось минутное молчание. Я пристально смотрел ему в лицо. Как он ни старался держаться хладнокровно и уверенно, все же в глазах мелькало беспокойство. Но он не хотел сдаваться.

«У него еще есть надежда», – подумал я.

– Мне непонятно ваше упрямство, ведь все факты говорят против вас, – заметил я.

– Фактов нет! Я с 27 июня был на берегу моря, товарищ следователь. Вы потом убедитесь, что ни я, ни мой дядя не виновны. Допустим, по каким-то соображениям вы сами скрыли настоящего преступника. Экспертиза почерка приходо-расходных ордеров докажет мою невиновность, – со злорадной усмешкой ответил он.

– Об этом потом… Сейчас скажите мне адрес, где вы жили до переезда в гостиницу.

– Квартира Васо…

– Улица, номер дома?

– Забыл.

– Вы меня проводите?

– Я плохо знаком с городом.

Карлен Караджян уже нервничал, на вопросы отвечал невпопад.

– А что вы скажете на это? Может, подпись не ваша? Может, не вы 9 июля принимали экзамен? – спросил я, положив перед ним направление.

Он побледнел, невольно протянул руку к бумаге, потом обессиленно откинулся на спинку стула.

– Подпись моя! Действительно, 9 июля я принимал экзамен, но я не виновен. Остальное оставляю на вашу совесть.

Я невольно улыбнулся. Противник был обезоружен. От Карлена сейчас большего ждать нельзя было. Для признания вины нужны дополнительные факты. Я с нетерпением ждал заключения из Тбилиси – кем написаны приходо-расходные ордера?

Вскоре было получено заключение эксперта: «Почерк на ордерах не Карлена Караджяна». Возник новый узел, который вряд ли захочет распутать сам Карлен. Я и не пытался прибегнуть к ^его помощи. Оставалась последняя возможность: старший брат Минаса Ашот Гогиян, а образцов его свободного почерка у меня под рукой не было.

Я отправился в Тбилиси. В железнодорожном управлении мне удалось найти образцы почерка в его личном деле.

Наконец-то я облегченно вздохнул! Эксперт-криминалист подтвердил, что ордера подделаны рукой Анюта.

За несколько дней Карлен Караджян осунулся, похудел. Огоньки надежды померкли в его глазах.

– Может, все-таки признаетесь? Да, вы были правы, ордера заполнены не вашей рукой… Нет, нет, не улыбайтесь, я еще не закончил своей мысли. Их подделал ваш дядя – Ашот, а вы получили деньги!

Допрос длился долго, более восьми часов. Обвиняемый потерял всякую веру в себя, перестал упрямиться.

– Хватит, товарищ следователь, отпираться бессмысленно. Да, я получил вклад! Но сделал меня преступником мой дядя.

– Ведь вы взрослый, образованный человек! Как же вы могли?

– Месяц тому назад я женился. Эмма – хорошая девушка, и мне хотелось чем-нибудь порадовать ее. На свадьбу средств не было. Я решил взять отпуск и уехать с Эммой в свадебное путешествие. Дядя Минас ссудить меня деньгами не согласился, но заметил:

«Можно и свадьбу справить и попутешествовать. Умный человек всегда найдет выход!»

В эти дни он часто приезжал в Кировакан. Приглашал меня в ресторан, всегда платил сам. Подолгу беседовали. Однажды он рассказал мне, что в Дзорагюхе работает молодой счетовод, которого хотят назначить бухгалтером вместо него. Тогда проверят все дела и раскроют недостачу больших сумм.

– Этот Геворк очень похож на тебя, вы с ним как близнецы!

– А это чем может помочь моей свадьбе? – засмеялся я.

– Вот об этом я и говорю, – шепотом стал объяснять он. – У меня в Алаверди, в сберкассе, есть вклад в 25 тысяч. Почему бы не взять 20 тысяч. Десять я дам тебе на свадьбу и путешествие, а 10 тысяч мы поделим с Ашотом.

– Вы очень добры, дядя Минас, как же мне отблагодарить вас. В течение года постараюсь вернуть вам долг.

– Наивный ты человек, Карлен, я же не в долг даю, а просто так – свадебный подарок. Можешь сам лично получить в сберкассе, – он усмехнулся и добавил, – я обо всем уже позаботился. У меня есть приходо-расходные ордера. Их заполнит и подпишет Ашот. На моем удостоверении сменим фотокарточку– приклеим твою. Чтобы не вызвать сомнений, ты выпишешь все 25 тысяч, на 5 тысяч откроешь новый счет, а 20 тысяч получишь. Фактически всю ответственность мы с Ашотом берем на себя, а большую часть суммы отдаем тебе. На следующий день я пойду в сберкассу. Тогда выяснится, что совершено преступление. Начнут искать виновника. Этот Геворк Давтян, я уже говорил, как две капли воды похож на тебя. Я их наведу на этот след. Его арестуют, в этом и заключается моя основная цель, – закончил дядя Минас.

Деньги привлекли меня – я дал согласие.

Пятого июля мы с ним на мотоцикле приехали в Алаверди. Я пошел в сберкассу, а он ждал меня на окраине города. Остальное вам уже известно, товарищ следователь, – закончил он свой рассказ.

Немедленно был арестован Минас Гогиян.

Вскоре комиссия, направленная в Дзорагюх, закончила проверять бухгалтерские документы совхоза. При этом обнаружена недостача в сумме 425 тысяч рублей. Долгие годы бухгалтер Минас Гогиян с группой лиц занимался хищением совхозных средств.

Коллегия по уголовным делам Верховного Суда Армянской ССР приговорила всех подсудимых к длительным срокам лишения свободы. Кара была суровая, но справедливая.

Прошли годы. Благодарная работа следователя вела меня по многим тропинкам – скользким и трудным, но этот случай запомнился надолго…

Поезд стремительно несется по Дорийскому ущелью. Подхожу к окну – на склоне гор раскинулся Дзорагюх, окруженный фруктовыми садами. Среди деревьев возвышается многоэтажное здание из туфа. Это новый совхозный клуб, построенный на честно заработанные средства колхозников, на деньги, которые были конфискованы у Минаса Гогияна.

Протяжный свисток электровоза отдается эхом и тает в ущелье. По неизведанным дорогам иду я к новым следам…

Ю. М. КАЛИНЦЕВ
ХИЩЕНИЕ в ресторане аэропорта

СОБЫТИЯ ПОСЛЕДНЕЙ НЕДЕЛИ резко изменили тему разговоров в ресторане аэропорта. Людей, любивших посудачить, больше уже не интересовало, кто с кем уходил с работы. Никто не слышит колких или шутливых замечаний по этому поводу. Все думали о том, кто «следующий». У одних замирало сердце и противный холодок проползал по спине, другие с любопытством наблюдали за мучениями первых, третьи с удовлетворением констатировали факты и говорили: наконец-то!

Примерно неделю тому назад в слякотный осенний день буфетчица Таня Ипатова была вызвана в прокуратуру и не вернулась. Потом оттуда сообщили, что она арестована. Вслед за ней были арестованы и другие. Многие задолго до этого предполагали, что такие события непременно произойдут, но не думали, что это случится так скоро. Иные надеялись, что все обойдется.

А все началось значительно раньше производства контрольной проверки работниками милиции и общественными инспекторами. Еще летом посетители часто стали жаловаться на некачественность блюд, неполноценность их, бортпроводницы успели месяца за два составить десятки актов на недовложения продуктов в рационах для пассажиров самолетов. Находились смелые люди, которые говорили директору ресторана о хищении, называли поименно воров, но все оставалось по-прежнему, если не считать того, что эти смельчаки почему-то увольнялись. И вот – аресты. Да, для многих сотрудников они не были неожиданностью, но ни о чем другом разговаривать они все-таки не могли.

Ничего не хотелось делать и Гале Андреевой, несколько месяцев тому назад назначенной начальником смены цеха бортового питания, в котором готовились рационы для пассажиров. Руки не повиновались ей, и только поторапливания стюардесс заставляли работать. Вот уже который день она собирается пойти в прокуратуру и все рассказать, но до сих пор не смогла сделать этого. Не хватает решимости. Да еще начальник цеха, который, словно прочитал ее мысли, постоянно твердит, что нужно молчать, если вызовут, пугает допросами и тюрьмой.

Однако все сомнения о том, идти или не идти, разрешились в тот же день. К Андреевой прибежала Тонечка– инспектор по кадрам – и передала ей телефонограмму, которой обязывались явкой в прокуратуру Галя и еще несколько человек.

Пришла она немного раньше назначенного времени, и ей пришлось подождать. Впрочем, это ее не огорчило: хотелось оттянуть встречу со следователем. Она хотела продумать, как вести себя, говорить ли правду или послушаться советов начальника цеха, но мысли путались, и, когда ее пригласили войти в кабинет, она так ничего и не решила.

Сидя на краешке стула в очень напряженной позе, Галя Андреева немножко рассеянно отвечала на вопросы следователя, пока он ее спрашивал о том, где она родилась, комсомолка ли, кем работает.

Потом он спросил, знает ли она, зачем ее вызвали, не желает ли что-либо рассказать. Она знала, зачем ее вызвали на допрос, ей нужно было многое высказать. Ведь она же сама хотела прийти и выговориться, выплеснуть ту накипь, что скопилась за несколько месяцев работы у нее на душе, но почему-то в ответ следователю отрицательно покачала головой.

Следователь положил перо, отодвинул от себя бланк протокола и несколько секунд, молча, опершись щекой на руку, внимательно смотрел на собеседницу.

Нечто вроде жалости она увидела во взгляде человека, сидевшего по ту сторону стола. Много неприятного успели ей наговорить на работе об этих людях в синих мундирах, и сейчас она думала только о том, что будет дальше.

Несколько секунд молчали, но Андреевой показалось, что прошла вечность, пока она снова услышала голос следователя.

– Ну, так и не знаете, зачем вас пригласили? Неужели, Галина Васильевна, вам нечего сказать о своей работе… неужели вас ничто не беспокоит?

Следователь говорил что-то еще, говорил просто, спокойно и, казалось, совсем неофициально. Оцепенение прошло. Еще несколько вопросов, ответов, и беседа потекла почти непринужденно. А потом Галя торопилась высказать все, о чем она думала, что очень тяготило ее (следователь сказал чрезвычайно мягко «беспокоило»).

И все-таки разговор был трудным и мучительным. Пришлось признаться в своих нечестных поступках и, отвечая на уточняющие вопросы следователя, называть такие детали, о которых стыдно было говорить и никак не хотелось вспоминать.

Но ей становилось легче по мере того, как она рассказывала, и поэтому решила ничего не утаивать из того, что знала.

Однако по некоторым вопросам следователя она поняла, что знает далеко не все. Ей было еще многое непонятно, она не уяснила, каково подлинное лицо тех людей, с которыми она работала, как они относились к ней, кто подал мысль вовлечь ее и ее подругу– Тамару Баймасову – в преступления. Ей очень захотелось узнать обо всем этом, чтобы правильно оценить свою слепоту и неразборчивость в людях, чтобы произвести переоценку своего отношения к ним.

Когда показания ее были записаны и поставлена последняя подпись на протоколе, Андреева обратилась с просьбой к следователю, чтобы он ответил на интересующие ее вопросы.

Следователь подумал и сказал, что ей придется немного потерпеть. Потом она все узнает сама из первоисточников.

На этом разговор был закончен.

Через несколько дней Галина Андреева узнала, что арестован начальник цеха, а потом – заведующий производством. Их арестовали дома. Снова ее пригласили в прокуратуру, чтобы уточнить некоторые факты. Теперь она уже с меньшей охотой вспоминала все, что просили ее вспомнить, и рассказывала. Все-таки становилось легче, хотя и более тревожно из-за неизвестности. Она не знала, какое наказание понесет за все совершенное.

Примерно через неделю после ареста начальника цеха и директора ресторана Андрееву вызвали на допрос вновь. Она довольно долго ждала приглашения войти в кабинет следователя, а когда вошла, увидела Каширову – старшую марочницу их цеха, которая была арестована в числе первых. Началась очная ставка. Слушая показания Кашировой, она узнавала то, что тревожило ее, о чем спрашивала у следователя.

Потом были новые очные ставки. Выявлялись новые факты преступной деятельности. Начальник цеха, видимо, щадил ее. Он мягко говорил о том, как она, помимо воли и желания, была вовлечена в те преступные махинации, которые систематически совершались им и его соучастниками. Каширова и некоторые другие, наоборот, рассказывали с издевкой, открыто потешаясь над нею.

Теперь она знала, какими бывают люди, которые стремятся набить свои карманы за чужой счет, видела их отвратительное нутро и поняла, что они не брезгуют никакими средствами, когда хотят достичь своих целей. Теперь она могла воспроизвести картину того, кто и как сделал ее преступницей.

Она вспомнила первые дни своей работы. Тогда она широко открытыми глазами смотрела на все вокруг себя, видела быстрые руки поваров, которые с колдовским проворством рубили, резали, пересыпали, раскладывали, изумлялась точности их движений.

Ей казалось удивительной организация работы такого громадного, с ее точки зрения, предприятия, как ресторан, куда ее направили после учебы. Она и Тамара считали, что им очень повезло.

Ресторан находился в здании аэровокзала. Там помещались основные отделы – производство (кухня), которое снабжало приготовленными блюдами торговый зал, где всегда было много посетителей, и специальный цех – цех бортового питания, единственной задачей которого было обеспечение питанием в полете пассажиров, отправлявшихся в различные уголки страны и всей планеты.

Приготовленные в цехе рационы укладывались в небольшие, со вкусом сделанные, как и все на самолетах, контейнеры. Конструктор их предусмотрел все до мелочей, и даже «ушки» для того, чтобы опломбировать дверцу.

Ресторан, кроме того, располагал разветвленной сетью средних и мелких торговых точек – буфетов, фургонов, разбросанных во всех залах ожидания и по всей территории аэропорта.

Когда Галя Андреева впервые ознакомилась со структурой предприятия, в ней невольно зародилось чувство уважения к людям, которые работали там, руководили такой махиной.

Увидев однажды у окна, через которое выдавались из цеха контейнеры, очередь бортпроводниц, длинный ряд контейнеров, узнав, что в сутки количество рейсов доходит до нескольких десятков и ни одна стюардесса не проверяет количество заложенных в контейнер продуктов, что их отношения с цехом построены на доверии, она еще раз поблагодарила свою судьбу.

Потом у нее стали появляться сомнения, но …это началось много позднее. Тогда, в первые дни, ей все казались хорошими работниками и славными людьми—и быстрая, острая на язык, грубоватая тетя Дуся Подворина – начальник смены цеха, которая непосредственно готовила контейнеры к отправке; меланхоличный Титыч – ее сменщик, красный нос которого был причиной многих шуток; Каширова – нервная, болезненная женщина средних лет, казавшаяся степенной, несмотря на то, что слишком усиленно пользовалась тушью для бровей и чрезвычайно яркой губной помадой; буфетчицы Таня, Мария Васильевна, то и дело зачем-то заходившие в цех.

Даже недостатки их тогда казались Гале милыми. Она быстро узнала, что старшая марочница страдает слабостью к винам «МИЛ» и «Айгешат» и иногда одну-две бутылки излюбленных ею напитков берет из цеха домой.

Она видела печать трудной работы в грязных пятнах передника тети Дуси и сдержанность в сонливости

Титыча, вовсе не обращая внимания на винный аромат, постоянно исходивший от него.

Руководство цехом и рестораном она мысленно окружала ореолом чистоты и деловитости.

Начальника цеха – молодого, широкоплечего, энергичного– она видела мало. Он появлялся в цехе очень редко, часто бывая на складе, в каком-нибудь буфете или у директора.

Директора же Галя видела в течение первых двух недель своего пребывания в аэропорте только один раз – в тот день, когда она и Тамара впервые пришли в ресторан. Тогда им, новичкам, он много говорил о необходимости доверять друг другу, о честности, которой обязательно должен обладать каждый человек и торговые работники особенно, о чистоте морального облика. Тогда они услышали еще много других хороших слов.

Как тогда было все ясно, просто!

А теперь…

Люди, которых она чуть ли не боготворила, оказались вовсе не теми, какими показались ей вначале, они толкнули ее на преступный путь. Теперь она, тяжело переживая случившееся, удивлялась тому, как изменились ее «учителя», такие самоуверенные прежде,

Однажды, придя немного раньше по вызову следователя и войдя в кабинет, Галя увидела своего бывшего начальника. Она не успела как следует разобрать, о чем шел разговор, но услышала одну его фразу и увидела выражение его лица, которое запомнила надолго. Он сказал следователю: «Директор требовал у меня деньги. Как я их должен добывать, он не давал указаний, но и без инструкций было ясно – путем хищений. Так что я меньше виноват, чем он».

Она видела жалкую улыбку, которая сопровождала его последние слова, и убедилась, что нет ничего более омерзительного, чем улыбка пойманного вора.

Она помнила его другим – гордым, ходившим всегда с высоко поднятой головой, уверенным в себе.

При проверке вышло иное. Сидит он, напоминая мокрую курицу и хитрого, гадкого зверька одновременно, не находя в себе смелости честно рассказать о своих преступлениях, раскаяться в том, что долго вредил государству и людям, которые с доверием относились к нему.

Теперь-то она знала, что вовсе не мала его вина, хотя он изворачивался и всячески старался умалить ее, она знала, какую роль он сыграл в том, что и она стала преступницей.

Увидев его в стенах прокуратуры, она поняла его, наконец, правильно и, не удержавшись от сравнения, с каким-то новым чувством удовлетворения отметила, что она – девчонка – сильнее его, если нашла в себе силы рассказать правду.

После первого допроса ей хотелось мысленно отыскать, определить тот момент, когда началось ее падение, то слабое место в своем характере и ту ошибку в поведении, которые использовали преступники, чтобы вовлечь ее в свои грязные махинации.

И она отыскала. Ей напомнили об этом ее бывшие сослуживцы, с которыми ей пришлось встретиться у следователя.

Стояло лето, вернее, на исходе были последние летние дни. За окном бескрайнее зеленое поле аэропорта, разрезанное светло-серыми бетонными полосами. Ревут двигатели. То и дело взлетают и идут на посадку самолеты. По радио даются объявления на русском и английском языках. Дежурные по вокзалу предлагают пассажирам пройти к автопоезду, чтобы добраться до летающего гиганта. Спокойно, никакой суеты.

Из кухни привокзального ресторана доносились вкусные запахи. Спокоен был и Иосиф Антонович – начальник цеха бортового питания. Он стоял у окна и довольно щурился, провожая взглядом автокар, на котором стюардессы везли к отбывающему самолету специальные контейнеры с пищевыми рационами для пассажиров. Дверцы контейнеров чуть открывались при толчках.

«Не опломбированы, – мысленно отметил он. – Молодец, Дуся. Приняли от нее без пломбы, сами и расхлебывайте», – думал он, глядя на беспечных бортпроводниц.

На сегодня все. «Операции» прошли благополучно. Нужно еще только зайти на склад, взять у Исаака причитающиеся деньги, а потом к «хозяину» – рассчитываться.

Он уже собрался было уходить, но его остановила Галя Андреева, направленная в ресторан на стажировку после окончания института.

– Иосиф Антонович, если вы можете уделить несколько минут для беседы, то, пожалуйста, выслушайте меня.

Получив согласие, она сказала о том, что у нее и Тамары есть кое-какие предложения по улучшению работы цеха, направленные на то, чтобы не задерживать выдачу продуктов бортпроводницам.

– Ведь при такой спешке, – продолжала свою мысль девушка, – возможны не только ошибки, но и…

– Что же возможно? – прервав ее, настороженно спросил Иосиф Антонович.

– Я вот только что помогала тете Дусе, она торопилась, не опломбировала контейнеры… – снова начала она, но он опять прервал Андрееву и почти закричал:

– Что ж, ты не доверяешь старшим, с которыми хочешь работать и которые учат тебя?

Но потом посмотрел на оторопевшую от неожиданной резкости девушку и уже мягче добавил:

– Потом поговорим, мне сейчас некогда.

На пол коридора, по которому он уходил, солнечт ные лучи отбрасывали четкую решетчатую тень оконного переплета.

Галя Андреева смотрела ему вслед и думала о том, что, придя на работу в ресторан после окончания института, она и Тамара – ее однокурсница – под руководством опытных работников быстро восполнят недостаток в практике, научатся работать, что старшие будут стремиться привить им хорошие трудовые навыки.

Они старались и хотели быть полезными. Замечая недостатки, говорили о них, высказывали свое мнение, как следует их исправить, но с ними никто не считался. Начальник цеха вообще не обращал на них никакого внимания. Потом их стали сторониться.

Иосифу Антоновичу, действительно, некогда было заниматься воспитанием направленных в его цех молодых специалистов. Кроме того, его совсем не интересовало это хлопотливое дело. Его одолевали другие заботы.

Деньги, деньги! Нужно было «делать» их и не только для себя. Каждый раз с болью он расставался с большей частью своих доходов. Но неписаное правило, существовавшее в ресторане: «добывай и делись», – было законом для него. Он уже привык к этому. И, вообще-то, ему было неплохо – немалые «куски» оседали и в его карманах, только вот стало трудней.

Все, кому не лень, суют носы не в свои дела. Приходится быть очень осторожным, остерегаться новых людей. За старых можно поручиться – сами погрязли. От этих же «зеленых» и избавиться нельзя, а ведь они могут подвести.

«Возможны не только ошибки…» – вспомнил он слова Андреевой, и ему стало нехорошо.

«Надо что-то делать, – продолжал размышлять Иосиф Антонович. – Каширова не сумела справиться с девчонками, растолковать, объяснить им, как нужно «работать» в торговле, чтобы всем было приятно, не сумела внушить им уважения «к делу».

Он вызвал к себе старшую марочницу. Когда Каширова вошла, спросил у нее, как ведут себя Андреева и Баймасова, начиналот ли они понимать, что к чему.

– Пока нет. Не доходит. Беспорядки все еще выискивают. Правда, помаду, чулочки охотно берут, но воспринимают это как дань красоте, и только. Об источниках, кажется, не думают, – Каширова выложила все это со свойственной ей манерой, – одним духом, не уловив тревоги своего начальника.

– Берут, говорите? Но это все мелочи. Предоставьте им возможность поработать самостоятельно. Часть товаров по-прежнему будет оставаться на складе. Пусть работают по своему усмотрению, не мешайте им. Посмотрим, как они сумеют отчитаться. Помучайте их вначале, а потом подкиньте. Если не сумеем обломать, то, в крайнем случае, заставим молчать.

– Хорошо, – понимающе ухмыльнувшись, сказала Каширова. – Тяжко им будет. Немного помедлив, добавила: – Вы спрашивали «хозяина» – он пришел.

Иосиф Антонович направился к директору ресторана. В торговом зале он встретил заведующего производством.

– Что, Миша, туда же? – спросил он, показав кивком на дверь директорского кабинета. – По делу?

Шеф молча хлопнул себя по карману.

– А… – протянул Иосиф Антонович. – Тогда вместе неудобно. Надо все-таки соблюдать конспирацию.

Оба рассмеялись. Иосиф Антонович вошел, а заведующий производством присел за свободный столик, ожидая своей очереди.

Небольшая комнатушка, громко именовавшаяся кабинетом, была доотказа забита мебелью. За столом восседал грузный человек с красным лицом. Увидев вошедшего, он улыбнулся, блеснув золотыми зубами.

– Что у вас? – величественно спросил он, немного шепелявя. Иосиф Антонович сел, так, чтобы видна была дверь, достал деньги и, не говоря ни слова, протянул их директору. Тот быстро схватил их, сжал в руке пухленькую пачку ассигнаций, еле уловимым движением погладил, как бы определяя сумму, и положил в стол. Потом еще раз улыбнулся и сказал: