Текст книги "По следам преступлений (сборник)"

Автор книги: авторов Коллектив

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 13 страниц)

– А с картоном, с бумагой как было?

– Всякий раз подъезжали почему-то к магазину медицинского оборудования, в тамбур складывали бумагу, картон. Но Грязнов в этот магазин не заходил, а шел в соседний «Рыболовство и охота», где заведующим был его дружок—Горшунов Василий Васильевич. С кем тут имел дело Грязнов, трудно сказать. Но вы-то узнаете, – уверенно сказал Сладков.

Не один Сладков, многие считают, что следователь может и должен до всего дознаться. Нам верят. Но оправдать это доверие иной раз бывает очень нелегко.

Заведующая магазином медицинского оборудования Субботина, она же продавец и кассир, не помнит ни о какой бумаге или картоне. Призываю на помощь Сладкова. Он напоминает, что когда в последний раз он складывал бумагу в тамбур, то вместе с Субботиной в магазине находился старичок, который прежде заведовал этим магазином, они спорили из-за каких-то шприцев. А раньше, привозя сюда бумагу и картон, он заставал здесь одного лишь старичка. После этого Субботина подтверждает, что был такой случай. Клубнев уходил на пенсию, и она принимала от него магазин. Тогда и произошло недоразумение со шприцами. Вот акт передачи. Значит, это было 23 июня. Бумагу, кажется, потом забрал Горшунов, она помнит вполне определенно. Не раз было, что к ним привозили бумагу и картон для Василия Васильевича. Ведь магазины рядом, почему бы не помочь, если соседу надо. Может быть, самого Горшу-нова тогда не было на месте… А потом он приходил и уносил все к себе. Клубнев один раз даже помогал ему перетаскивать картон. Понятно, для пыжей картон всегда нужен.

Я мысленно прикидываю, что если из картона, которого недостает у Четверковой, сделать пыжи и снарядить патроны, то их хватит, чтобы перестрелять всех зайцев от Ледовитого океана до турецкой границы. Но сейчас важно не это, а то, что скажет Василий Васильевич Горшунов.

Заведующий магазином «Рыболовство и охота» с готовностью сообщает, что с Грязновым знаком, даже^ вместе охотились. Он уже начинает рассказывать одну охотничью историю, которая обещает быть интересной. Но меня занимает пока другое. Василий Васильевич сочувствует, но ничего о картоне и бумаге сказать не может. На очных ставках он говорит Субботиной и Клубневу: «Я бумагой не торгую, у меня

удочки, а если вы принимали левый товар, то сами и отвечайте, меня в это дело не впутывайте». Клубнев и его преемница выходят из себя, а Василия Васильевича это вроде даже забавляет: «Ничего себе, – говорит он, – в хорошую историю вы влипли…»

Я отпускаю Горшунова и беседую с Клубневым и Субботиной. Не помнят ли они какой-нибудь детали? Не было ли кого из посторонних, когда Горшунов брал бумагу? «Постойте, – говорит Субботина, – ведь Горшунов от меня бумагу не уносил. Когда рулон привезли, он в тот же день пришел с каким-то гражданином, тот взял рулон в мешок и понес… Что за гражданин? Очевидно, покупатель. Я его не разглядела».

Кажется, обо всем, о чем можно было спросить, я уже спросил. Но где же бумага, которую, как считает Сладков, я должен найти? Кто он, этот покупатель, которого не разглядела Субботина? Куда он делся? Допустим, что этот покупатель – я. Но мне самому не потребовалось бы столько бумаги. Говорят, по весу пуда три было. Это для учреждения. Вот купил, принес, поставил в угол рулоны. А что с ними делать? Отрывать по куску? Неудобно и отход большой. Надо бы отнести нарезать. Тогда зачем же было нести в учреждение? Не проще ли сразу из магазина в типографию, где режут бумагу. Значит, надо зайти в типографию. Иду. Там просматриваю заказы на резку за 23 июня. Вот стадион «Спартак» сдал 40 килограммов бумаги. Вряд ли им столько дали в централизованном порядке – для районного стадиона многовато. Скорее всего, купили случайно. Не та ли бумага?

Стадион – через квартал. В конторе никого нет. По полю ходит молодой человек – белой краской обводит центровой круг, разулся даже, чтобы не замарать ботинки.

– Кто здесь из администрации?

– Администрация – я! – говорит босоногий. Он– завхоз. Нет, не зря этот парень мне понравился с первого взгляда. Он знает все. Бумагу? Он сам носил ее в типографию. Сам ее и покупал в магазине «Рыболовство и охота». Получается, что я попал в точку. Дедуктивный метод: бумага—типография – стадион!

С трудом дожидаюсь, пока представитель администрации зашнурует ботинки, и почти бегу с ним в прокуратуру.

И вот теперь, сев за стол и уточняя показания, чувствую что-то вроде разочарования. Оказывается, деньги за бумагу стадион перечислил в магазин через банк. Значит, ни к чему здесь оказался прославленный дедуктивный метод, вдохновенные догадки, беготня в типографию и на стадион. Все могло быть гораздо проще. Продажа бумаги зафиксирована в расчетном счете магазина, который надежно хранится в банке. Как я об этом не догадался? И не нужна очная ставка. Только увидев завхоза, Горшунов говорит: «Виноват. Ваша взяла…» Он сокрушен, но не теряет чувства юмора: «Вам бы сразу в документы поглядеть…» Горшунов знает, что теперь-то я уж непременно истребую копию расчетного листа, и ш> этому сам рассказывает' о том, как он с Грязновым сбыли через магазин тонну бумаги и картона. Покупатели– стадион «Спартак», артель «Рекорд» и гор-промкомбинат – могли платить только через банк. А Горшунову все равно. Если на счет поступили лишние деньги, значит выручку можно не сдать, а пропить в компании с Грязновым.

Дальше все идет без затруднений: изымаю документы, допрашиваю снабженцев из артели и из горпромкомбината – ив вопросах о бумаге и картоне полная ясность.

Теперь можно приниматься за следующие эпизоды. В плане у меня записано: «лабораторное трюмо». Это то самое трюмо, которое год назад было списано в расход как испорченное. Оно числилось за складом, но, как эталонный образец, хранилось в лаборатории. Однажды, придя на работу, заведующая лабораторией заметила, что трюмо исчезло, и забеспокоилась. Но когда в охране сказали, что трюмо накануне вечером увез Грязнов, она решила, что больше ей этим вопросом заниматься не следует.

Немногим больше мне удалось узнать и от Марии Семеновны, вахтера, дежурившей в тот вечер в проходной. Грязнов приехал на фабрику очень поздно в какой-то незнакомой автомашине, которую вел сам. Он поднялся наверх, вынес оттуда трюмо и увез его в той же машине. Куда? Этого никто не знал. Хорошо бы спросить самого Грязнова. Но как это сделать – человек лежит в больнице и к тому же ничего не слышит. Может быть, все-таки решиться пойти в больницу и предложить Грязнову дать показания по вопросам, которые я для него напишу? Но вспоминаю, что от Грязнова, когда он и хорошо слышал, невозможно было чего-либо добиться, и поэтому решаю отложить допрос до лучших времен. Но как же напасть на след «лабораторного трюмо»?

К вечеру, когда фабрика опустела, захожу в проходную. Мария Семеновна угощает меня чаем. А я снова и снова напоминаю ей о том вечере. Не было ли кого еще на фабрике? Нет, был выходной день. К тому же Грязнов приехал уже около 8 часов вечера. Не заходил ли кто-нибудь в это время в проходную? Да нет, никто не заходил. Может быть, только Валерка– сынок – забегал. Надоедает сидеть одному дома. Он, наверное, и сейчас вот-вот появится из школы. Валерка легок на помине. Войдя в проходную и увидев незнакомого «дядю», он вежливо снимает шапку, здоровается, затем тихонько садится на краешек скамьи. Но живые черные глаза уже в который раз ощупали меня с головы до ног. Прыгают не знающие покоя руки. Нет, это не из тех мальчиков, которые могут долго так смирненько сидеть. Он уже вертится, его распирает от желания выложить маме все школьные новости, оправдаться за запись в дневнике, узнать, зачем здесь дядя…

Пересаживаюсь поближе к Валерке и начинаю с ним мужской разговор о рыбалке. Но его, оказывается, больше интересует охота на крупного зверя. Обсуждаем преимущества и недостатки винчестеров, штуцеров, охотничьих карабинов и «централок». И незаметно разговор перебрасывается на автомашины. Этот удивительный мальчик оказывается крупнейшим знатоком автомобильных марок. Через наш городок по шоссе каждый день в обе стороны проходят десятки туристских машин. Все эти «симки», «фольксвагены», «мерседесы», «шевроле», «рено», «татры» известны ему. А на какой машине ездит Грязнов? Он знает, что Сладков возит Грязнова на старой «эмке», а мотор на ней газовский, с грузовика. А умеет водить машину сам Грязнов? По мнению Валерки, Грязнов водит машину неважно. И дядя Ваня Сладков не любит, когда директор садится за баранку. А на других машинах Грязнов не ездит?

Один раз приезжал на коричневом «вандерере», когда зеркало брал…

На «вандерере», а может на «хорьхе»? Обиженно вздуваются губы. Что он маленький, что ли? Не отличить «вандерера» от «хорьха» – это каждый четвероклассник знает. И детально растолковывает мне, что такое «вандерер» и что такое «хорьх».

Попрощавшись с Валеркой и Марией Семеновной, иду в автоинспекцию. А на следующий день утром уже беседую с фельдшером Моховым – владельцем коричневого «вандерера». Мохов вспоминает и непринужденно рассказывает, что в тот раз затеяли преферанс с субботы. Играли, пили, снова играли, немного поспали, а с утра – снова за карты. К вечеру Грязнов проигрался, но уговорил сыграть раз в «банчок». Кроме него, этой игры никто не знал. Но дело оказалось нехитрым. Играли азартно. Доктор Ляпкин выиграл. Грязнову платить было нечем. Надо бы кончать. Однако Грязнов против. Он объявил, что ставит на кон трюмо. Отговаривали его, да не так уж усердно. И снова Грязнов проиграл. Хотел ставить второе трюмо, но тут уж все наотрез отказались. Пусть привезет первое. Грязнов тогда попросил у хозяина автомашину и вскоре действительно привез трюмо в дубовой раме. Потом это зеркало забрал Ляпкин в счет выигрыша.

Рассчитывая встретиться с этим счастливым игроком, я еду в больницу. Вот палата, где лежит Грязнов. Двери открыты. В коридоре слышно, как кто-то рассказывает анекдот. В смешных местах ему подхихикивает Грязнов. Вот так глухой!.. Увидев меня в дверях, Грязнов как смеялся, так с открытым ртом и повалился на подушку.

Ляпкина в больнице нет. Застаю его дома. Оформив изъятие трюмо, спрашиваю о состоянии здоровья Грязнова. Оказывается, что еще наблюдаются остаточные явления воспаления среднего уха, но завтра уже выпишут.

Пару дней спустя на заседании бюро горкома слушалось персональное дело.

– Я признаю свои ошибки, – говорил Грязнов, – я признаю, что недостаточно вел борьбу с расхитителями, не проявил всей бдительности. Но ведь и мне не помогали. Почему допускала это милиция, куда смотрел прокурор! А теперь вот всякие Ефрюлины, Сладковы, Назаровы нахально подпрягают меня к этому делу! Но вы не поверите им, товарищи члены бюро! Вы не позволите им погубить честного советского человека, инженера.

– Когда вы стали инженером, Грязнов? – спрашивает секретарь горкома.

– В 1939 году кончил Ташкентский экономический институт.

– Вот справка. Экономического института в Ташкенте не было и нет. Есть финансово-экономический, но он открыт в 1940 году. Где вы учились, Грязнов?

– Что вы, Алексей Николаевич, у вас ошибочная справка. Где бы я мог учиться? Ведь я же инженер… Нет, правда, института не было, но был филиал, вечерний.

– За что вы сидели в тюрьме, Грязнов? – спрашивает секретарь горкома и показывает членам бюро письмо Узбекского управления милиции. Там указано, что в 1934–1938 годах Грязнов дважды отбывал наказание за кражи.

Грязнов сникает. Он уже не хорохорится. За длинным столом сидят мужчины и женщины. Они пришли с работы, с заводов, из школ, из гравийных карьеров, пришли, чтобы разобраться с делом Грязнова. Всех их он знает, но смотреть в глаза им сейчас не может. Холодные, осуждающие, презрительные взгляды заставляют опустить голову. Кажется, уже рассчитывать не на что, но, может быть, все-таки пожалеют?

– Да, было, ошибки молодости, результаты безнадзорности. Но, товарищи, я перековался в огне войны. Вспомните, как наши танки штурмовали Берлин!

Райвоенком, полковник, все время сидел как будто безучастно, а сейчас возмутился:

– Грязнов, ведь вы воевали-то все время в трофейной роте. Причем здесь танки? Кого вы обманываете, Грязнов?

Вот, пожалуй, и все, что я хотел рассказать. Правда, после ареста Грязнов доставил еще много хлопот. Он лгал, изворачивался, отрицал факты. Уличенный доказательствами, признавался и снова давал ложные объяснения, оговаривал невиновных. Выявлялись другие, ранее неизвестные преступления. Отняло это немало времени и сил, впрочем, как обычно, по многим следственным делам. В конце концов дело, которое началось с двух трюмо в комиссионном магазине, завершилось справедливым приговором суда: Грязнов и его сообщники были наказаны.

В истории, которую вы сейчас прочитали, все правда. Изменены только фамилии.[1]1
  Фамилии изменены во всех очерках.


[Закрыть] Так пришлось поступить потому, что к настоящему времени бывшие расхитители зеркал отбыли часть наказания и условно-досрочно освобождены. На свободе и тот, кто описан под фамилией Грязнова. Слышал, что сейчас он работает театральным администратором в одном из областных городов. Может быть, это дело послужило ему достаточным уроком. И хорошо, если так. Тогда не следует ставить ему в упрек прошлое.

Но у меня это дело в памяти останется. Неиало есть еще таких «грязновых», любителей пожить за чужой счет. Они трусливы и скрытны, притворяются не теми, кем есть на самом деле. Они мешают нам идти вперед. Забывать о них нельзя.

В. А. ДУБРИВНЫЙ
ОБЛОМОК

НЕОЖИДАННОЕ ПРИГЛАШЕНИЕ к прокурору области удивило меня. Несколько дней назад он подписал мое заявление об отпуске, и вдруг вызов.

– Владлен Александрович, вчера на берегу реки Хопер, недалеко от города Балашова, работники милиции обнаружили трупы двух инспекторов рыбнадзора, убитых из огнестрельного оружия. Обстоятельства преступления загадочны. G отдыхом Вам придется повременить. На первом же самолете вместе с начальником следственного отдела Александром Кузьмичем Ивановым вылетайте в Балашов.

В четыре часа дня мы уже находились в кабинете заместителя начальника Балашовского городского отдела милиции Захарова.

– Николай Тихонович, расскажите, что известно о случившемся.

– Утром, 16 апреля, районный инспектор Балашовского отделения рыбииспекции Александр Терентьевич Дергачев и младший инспектор Иван Лаврентьевич Кошевой с бригадиром рыболовецкой бригады Мамышевым на прогулочной полукилевой дюралевой лодке с подвесным мотором выехали из Балашова для борьбы с браконьерами, но домой не вернулись. 19 апреля наш работник Волохов в так называемом Ветлянском затоне, что находится в 25 километрах от Балашова, увидел в воде человека. Милиционера поразила поза мертвеца; труп только наполовину находился в воде и лицом упирался в дерево. Создавалось впечатление, что человек пытается встать из воды.

Зная об исчезновении инспекторов, Волохов тут же сообщил нам о страшной находке. В погибшем опознали Кошевого. В нескольких метрах от него, под корягой, обнаружили труп Дергачева. На берегу из нескольких мест извлекли б вентерей, спасательный пояс, полевую сумку Дергачева, в которой сохранился акт о лесонарушении жителем села Арзянка Кабаниным. Акт датирован 16 апреля. На трупах имеются многочисленные повреждения, причиненные, по-видимому, картечью. Глаз у Дергачева не было, выкололи. Вот и все, – закончил Захаров и, помолчав немного, добавил:

– Трудное дело. Преступление совершено в самом глухом месте Хопра. Преступники не оставили никаких следов, а если они и были, то теперь, при таком невиданном паводке, как в этом году, все унесла с собой река. Впрочем, сами увидите, – сказал Захаров и, ожесточенно размяв папиросу, закурил.

– Имели инспектора оружие? – спросил я.

– Да, у Дергачева был пистолет, а у Кошевого – только ракетница.

– Что представляют собой инспектора? Охарактеризуйте, пожалуйста!

– Дергачев – офицер, летчик, имеет десять правительственных наград. Инспектором работает несколько лет. Не пьет. Честен. Спуску браконьерам не давал. Женат, но детей нет. Кошевой также бывший фронтовик, имеет несколько наград. Инспектором работает первый год. Имеет двух детей.

– Вы сказали, что с ними уехал Мамышев. Что это за человек?

– Он вне всяких подозрений. Участник гражданской войны. Я с ним беседовал. Мамышев сообщил что с Дергачевым и Кошевым они доплыли до села Котоврас, где он живет, после чего инспектора возвратились назад. Это было в первом часу дня. Бригадир также сказал, что они сняли вентеря в селе Большая Грязнуха и на озере у села Арзянка.

– Как далеко от места, где сошел Мамышев, до места обнаружения трупов?

– Километра три-четыре. На моторке такое расстояние можно проплыть за 15–20 минут.

На следующий день мы добрались до места убийства. С точки зрения возможностей раскрытия преступления, картина места происшествия выглядела действительно бесперспективной. Незатопленным оказался небольшой «пятачок» берега длиной 30 метров и шириной в 20 метров. Вода спала уже на несколько метров, но река еще не вошла в свои берега. Грязь перемешалась с мусором, и передвигаться по такой «каше» можно было с большим трудом и осторожностью. Пытаюсь в какой-то мере восстановить картину совершения преступления. Откуда стреляли в Дергачева и Кошевого? С реки? Берега? Отстреливались ли инспектора?

– Владлен Александрович, – обратился ко мне Александр Кузьмич, – судя по намыву песка и грязи, самый высокий паводок был здесь. Следовательно, лодка, труп Кошевого, мотор, канистры, весла и другие предметы находились на глубине более двух метров и на расстоянии 10–15 метров от берега.

Да, он прав, – подумал я. На ветле, между ветвями которой засела лодка инспекторов, со стороны берега обнаружили свежие повреждения коры. Я осторожно извлек из отверстия в стволе деформированную картечь. Измеряю высоту повреждения: один метр семьдесят пять сантиметров. Теперь ясно, что стреляли с берега или со стороны берега. Судя по всему, трагедия разыгралась на воде.

Осматриваем лодку. Она вся изуродована. Насчитали 22 пробоины в различных местах. Воздушные баки заполнены водой. Рядом в грязи валяются порубленные канистры, металлические весла. На частях лодки и веслах находим вмятины от удара картечи.

– Разрубы образованы, очевидно, топором, – замечает эксперт Лисенко, производя один снимок за другим.

С трудом вытягивая ноги из хлюпающей жижи, идем вдоль берега и внимательно осматриваем его… Стоп! На песке виден след от носа лодки. Приходим к единому заключению, что след оставлен плоскодонной лодкой, значит, здесь причалила не лодка инспекторов. Эксперт пытается сделать с него гипсовый слепок, но безуспешно: след размыт и плохо различим на песке.

Выбравшись на сухое место, подытоживаем результаты осмотра. Погибшие, очевидно, попали в засаду. Расположение ран на трупе Дергачева свидетельствовало о том, что он буквально крутился под выстрелами или в него стреляли с разных сторон. Но труп Дергачева нашли на берегу, а Кошевого – в воде. Значит, Дергачев сошел на берег? Зачем? Где пистолет Дергачева? Кто убийца и каковы мотивы столь гнусного и дерзкого преступления? Вот те вопросы, на которые мы искали ответа, анализируя еще и еще раз имеющиеся у нас доказательства.

Разговорчивый Захаров приуныл. Я искоса посматриваю на Иванова. Он, по обыкновению, немногословен, о чем-то сосредоточенно размышляет.

В Балашовской милиции нас ждут с нетерпением. Несколько раз звонили уже из горкома партии, звонил и прокурор области. Трагическая CMepjj> инспекторов потрясла весь город. Общественность требовала найти преступников и сурово наказать их.

Наскоро пообедав в столовой гостиницы, сажусь за изучение дневников Дергачева и Кошевого, принесенных женами погибших. Со страниц дневника на меня обрушиваются ряд фамилий наиболее злостных браконьеров, их характеристики. Сортирую фамилии по месту жительства и по количеству задержаний. Ведь наиболее вероятной версией об убийстве инспекторов является версия об убийстве браконьерами из мести. В общей сложности набралось свыше ста браконьеров. Со списком иду в кабинет к Захарову, где обосновался Иванов.

Начальник отделения уголовного розыска Архипов заглядывает через плечо в список и тут же высказывает свои соображения о каждой кандидатуре. Послушать его – преступление мог совершить любой из них и всех нужно арестовать завтра же.

Иванов говорит, что расследованию дела это принесет только вред. Мы должны найти убийц, а не заниматься «прочёсыванием».

Архипов что-то бормочет в свое оправдание и выходит из кабинета. Мы остаемся вдвоем с Ивановым, вооружаемся карандашами, бумагой…

Утром следующего дня приступаем к проверке намеченных версий. Отдельные группы работников милиции направляются в села, расположенные в районе убийства, для установления лиц, которые спустили лодки на реку до 16 апреля. К вечеру мы располагали нужными данными. Оказалось, что в Балашове таких лодок было 10, а в селах—12, но ни один из владельцев этих лодок не значился в списках браконьеров!

Проверка версии на Кабанина не дала результатов. Оказалось, что в день убийства он из села не выезжал и ружья не имеет.

– Вот привез Вам старика, – отрапортовал молодой оперуполномоченный Очеретин, – он занимался перевозкой пассажиров через Хопер у села Большая Грязнуха. Может сообщить, кто поднимался вверх по реке.

– Вы работали на переправе 16 апреля? – спросил я.

– Да, начал переправу в 6 часов утра, а в 11 ушел домой обедать. Потом снова возил людей с 3 часов дня и до позднего вечера. Кто проплыл вверх по Хопру? Я помню, что было три лодки. В первой находились трое мужчин и одна женщина. Возвратились они в 11 часов утра и за лодкой тянули большое дерево. Проплывал и наш механик колхоза с мотористом. Еще была лодка, большая такая, борта черные. В ней сидели старик и молодой парень. Возвратились они примерно в 6 часов вечера. За лодкой у них я видел несколько бревен. Вот и все.

– Нужно срочно проверить людей, находившихся в третьей лодке, – обратился ко мне Иванов. – Не исключено, что она поднялась по реке до Ветлянского затона.

Через несколько дней установили, что в ней находились Потаповы: отец и сын, из села Большая Грязнуха. Старый Потапов не работал, ранее дважды был судим за кражу. Сын его работал в Балашове на мельнице.

И вот передо мной сидит Потапов-отец, высокий, худой, в поношенном костюме… Он мнет в руках шапку, вздыхает и не поднимает глаз. Вид у него какой-то испуганный.

– Я никого не убивал! Почему меня привезли сюда? – вдруг заговорил старик.

– Почему вы решили, что вас пригласили именно по этому вопросу?

– Везде только об этом и говорят. Думаете, что если раньше сидел, значит и убийца? – вызывающе спросил Потапов.

– Никто так не думает. Вы ездили 16-го на лодке?

– Да. С сыном, за топляком. Выехали рано утром, а возвратились, когда солнце уже село. Несколько бревен поймали и привезли их.

– Где же вы их поймали?

Потапов некоторое время молчит, потом посмотрел в сторону и ответил:

– За Арзянкой. Там есть поворот. Около него попалась нам коряга, здоровая такая. Мы с Сергеем, сыном, значит, хотели ее взять, но не смогли, она зацепилась за кустарник. Мы поднялись выше по Хопру, там и поймали два бревна.

– Где вы повернули назад?

– Не помню, гражданин следователь.

– Ваш сын на допросе показал, что вы старый рыбак и хорошо знаете Хопер. Так ли это?

– Ну да, что из того?

– Как же вы не помните, в каком именно месте на Хопре были?

– Все сразу не упомнишь, – отрубил Потапов. – Доплыли почти до Смирнова ключа и вернулись.

– В котором часу вы проплыли мимо Арзянки?

– Точно не помню, но, кажется, в 12.

– Встречались ли вам еще лодки?

Потапов снова молчит и лишь на повторный вопрос нехотя отвечает:

– Нет, нам никто не встречался.

– Слышали ли вы выстрелы, крики?

– Что вы! Если бы слышали, сам пришел и сказал бы об этом. Разве не понимаю… такое дело…

Но поведение Потапова говорило об обратном. Непонятное волнение, обдумывание ответов, неестественное возмущение. И тут у меня возникла мысль, которую я решил проверить.

– Потапов, – обратился я к нему, – вот вам лист бумаги и карандаш. Нарисуйте, пожалуйста, русло реки Хопер от Грязнухи до Смирнова ключа. Отметьте все затоны и укажите время, когда вы проплывали мимо них. Ведь часы были и у вас, и у сына?

– Были, но я плохо рисую.

– Как сможете.

Несколько помедлив и, видимо, не понимая, зачем все это делается, Потапов корявыми пальцами осторожно взял бумагу, карандаш и стал наносить русло, изобразив его извилистой чертой, затоны в виде кружочков и против них поставил цифры. Пока он над этим трудился, в кабинет вошел Захаров. Спустя 15 минут Потапов возвратил лист, который мелко дрожал в его руке. Заметив это, Захаров многозначительно посмотрел на меня.

Потапов довольно точно обозначил имевшиеся затоны, кое-где даже указал их местные названия. Но меня обрадовало другое. Он нанес время и место своего нахождения, из чего стало очевидно, что они с сыном дважды проплывали мимо места происшествия. Первый раз в час дня, второй – во втором. Как раз в то время, когда, по нашему предположению, совершено убийство. Значит…

– Итак, вы утверждаете, что ничего не видели и не слышали? – продолжил я.

– Гражданин следователь, ей-богу, ничего не знаю. Если бы знал, все рассказал.

– Вы говорите неправду, – возразил я, внимательно следя за выражением лица Потапова. – В момент убийства инспекторов вы были на этом месте! – И я на его чертеже нанес кружок, где обнаружили трупы погибших.

Старик тупо уставился в нарисованную им схему и молчал. Он знал, что убийство было совершено в Ветлянском затоне, но не придал значения, видимо, поставленным ему вопросам. Лоб Потапова покрылся испариной. Он хотел что-то сказать, даже открыл рот, но промолчал.

– Вам нет смысла ничего скрывать.

– Хорошо, я все расскажу; Эх, ребята, страшное было дело… – начал Потапов.

Все застыли в напряженном ожидании. «Ну, – мысленно подгонял я старика, – рассказывай». Я не сомневался, что Потапов начнет говорить об убийстве. О чем же другом он мог сказать после такого вступления! Но нас ждало разочарование. Несвязным рассказом Потапов пытался убедить нас, что, проплывая во втором часу дня мимо Ветлянского затона, он и сын видели там две лодки, стоящие борт о борт. Одна, по его описанию, была лодка инспекторов, цвет второй и ее размеры он не запомнил, но пояснил, что видел на середине ее зеленый бензиновый бачок, из него сделал вывод, что на лодке стоял стационарный мотор. Во второй лодке сидел мужчина в темной телогрейке и, нагнувшись, что-то делал. Что же касается «страшного дела», то под этим Потапов подразумевал опасность, которая угрожала ему и сыну в то время; старик все удивлялся, почему тот мужчина их не убил.

Никто из участников допроса не поверил в правдивость показаний Потапова. Не поверил ему и я. Старик упорно отводил в сторону глаза, рассказывая, сам себя поправлял. Безуспешным оказался дополнительный допрос сына Потапова. Он вначале все отрицал, но затем, как и отец, рассказал о том, что уже сообщил его отец.

– Владлен Александрович, – заявил по окончании допроса Архипов, – убийство – дело рук Потаповых, и их необходимо арестовать.

На этот раз Архипова поддержали все участники расследования.

– Почему вы так думаете, товарищи?

– Смотрите, как они ведут себя. Вначале все отрицали, теперь сочинили эту историю со второй лодкой. Вы же сами предполагаете, что убийца был не один. Пока Вы допрашивали, на квартире у Потаповых был произведен обыск, обнаружены две свеже-срубленные сосны, а ведь на месте происшествия также были замечены два пенька от срубленных сосен.

– Ружья при обыске нашли? – поинтересовался я.

– Нет, но они могли взять их у соседей. Это всегда можно установить, главное, сейчас нельзя отпускать Потаповых, а то они все дело испортят, – подал свой голос Архипов.

В комнате наступила тишина. Все внимательно смотрели на меня и Иванова.

Нет, думал я, имеющихся доказательств у нас явно недостаточно даже для того, чтобы заподозрить Потаповых в совершении такого преступления. Отсутствие оружия и видимой причины для совершения убийства не дает повода для ареста этих людей лишь потому, что их рассказ, на наш взгляд, неправдоподобен и противоречив.

– Мне кажется, – начал я, – необходимо Потапова старшего с нашим работником послать на Хопер, и пусть он попытается найти лодку, о которой он говорил нам. Ведь лодок со стационарным мотором в Балашове не так уж много, – добавил я и взглянул на Иванова.

– Я согласен с этим, – проговорил Александр Кузьмич.

Через два дня возвратились работники милиции. Доклад их был краток. Потапов не смог опознать ни одну из лодок, спущенных на воду на всем протяжении реки от Балашова до села Котоврас. Было опрошено много жителей прибрежных сед, но лодку, которую нам описал старик, никто и никогда не видел. Важная деталь: размеры пеньков на месте совершения убийства не сошлись с размерами двух сосен, обнаруженных во дворе дома Потаповых.

Расследование приобрело явно затяжной характер. За 10 дней было допрошено большое количество свидетелей, проверено несколько версий, но убийцы все еще не были обнаружены.

Возвращаясь поздно ночью в гостиницу, мы с Ивановым вновь и вновь перебирали и сопоставляли имевшиеся доказательства при проверке той или иной версии и думали, не допустили ли мы где-нибудь ошибки. Память коварно и услужливо воскрешала нам поведение Потаповых. Это были единственные, установленные нами лица, которые находились на месте убийства во время его совершения. Против них были улики, слабые, но все же были! Может быть, их следует задержать? Но рассудок подсказывал, что это будет опрометчивое решение.

Приближался праздник 1 Мая. По городу ползли нелепые слухи о какой-то банде. Состав следственной бригады расширился. По вызову Иванова прибыл старший следователь Василий Спиридонович Прохоров. В милицию он пришел прямо с вокзала, выслушал мою информацию о состоянии расследования и, по предложению Иванова, на следующий день выехал на дополнительный осмотр места происшествия.

Преступники не могли не оставить следов. Поэтому по мере спада воды производились дополнительные осмотры места происшествия.

– Возьмите в сельском Совете общественников, – напутствовал я Прохорова, – и еще раз внимательно осмотрите все, что освободилось от воды.

Возвратился Прохоров на следующий день. По выражению его лица сразу можно было понять, что приехал он с хорошими вестями.

– Товарищи! – радостно сказал он, едва переступив порог кабинета. – Убийцы, по крайней мере один из них, в наших руках! – И он выложил на стол две стреляные гильзы.