Текст книги "Сплаттерпанк (ЛП)"

Автор книги: авторов Коллектив

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 6 страниц)

Сплаттерпанк

Нэйтан Робинсон

Роберт Эссиг

Джефф Стрэнд

Саул Бейли

Адам Чезэр

Шэйн Маккензи

Брендан Видито

Пол Шримптон

Об авторах

Сплаттерпанк

Джеф Берк

Панк это «хоррор»: Предисловиe

Джон Скипп, один из основателей движения «сплаттерпанк», заявил в своем интервью на «Ю-тубе»: «Люди концентрируются на „сплаттере“, но забывают про „панк“.»

Похоже, многие связывают жанр "хоррор" с "металлической" музыкой. Отчасти я понимаю причину. Тематика монстров и крови зачастую схожа у этих двух жанров. Однако, несмотря на то, что "металл" представляет бунтарский образ, этот стиль на самом деле отличает высокий профессиональный уровень. Если же посмотреть на историю жанра ужасов, то в первую очередь вспоминается не техническое совершенство, а безудержная страсть.

Лично я всегда верил, что "хоррор" больше похож на панк-рок. Панк призывает аудиторию выходить в мир и создавать свое собственное искусство. Именно отсюда появилось множество лучших голосов в "хорроре". Хоть я и шел литературным путем, меня вдохновляли такие легенды "хоррора", как Сэм Рэйми, Питер Джексон и студия "Трома".

А еще панк-сцена дала нам "зины" – маленькие, вручную сшитые скобками, ксерокопированные буклеты, служившие форумом для нишевых голосов, которые иначе никогда не были бы изданы. И "хоррор"-сцена снова среагировала. В 80-ые и 90-ые благодаря самодельным "зинам" многие независимые авторы сумели получить аудиторию. Такие писатели как Брайан Кин, Эдвард Ли и Карлтон Меллик III, все начинали с ксероксных "зинов", как подающие надежду авторы, а теперь это главные голоса в данном жанре.

Когда свершилась интернет-революция и "веб"-издания стали серьезной альтернативой, самодельные "зины", казалось бы, исчезли. И это логично – в то время, как "зины" имели относительно низкую стоимость, вебсайты обходились еще дешевле. Необходимость в пересылке отпала, любой в мире человек с доступом в интернет мог увидеть то, что вы хотите показать.

Но чего-то не хватало. Те старые "зины" делались с любовью. Присутствовал индивидуальный подход, от того, с какой тщательностью был оформлен каждый параграф до того, как вручную сшивались сами страницы. Держа в руках "зин", вы знали, что тот, кто его делал, вкладывал в него свою страсть.

Слава богу, Джек Бэнтри помнит это и дал нам "Сплаттерпанк Зин". За семь номеров, вышедших в течение четырех лет, Бэнтри дал фэнам экстремального "хоррора" издание, излучающее радость и любовь к жанру. И этот жанр ждал появления такого человека. Мы все были готовы к этому, сознательно или нет. Выпустив всего несколько номеров, Бэнтри дал нам издание, неоднократно представлявшее крупнейшие имена в литературе ужасов и наиболее перспективных новичков.

Сейчас вы, наверное, думаете: "Все это, конечно, круто, только у меня в руках не вручную сшитый "зин", а гребаная книжка!"

Поздравляю, что вы такие наблюдательные.

"Дэд Кеннедис", "Минор Трит", и "Крэсс" начинали как неистовые, никому не известные группешки и выпускали в основном дешевые "семидюймовки". Но в последствии они выросли в "Алтернетив Тэнтикэлз Рекордс", "Дискорд Рекордс" и "Крэсс Рекордс". Иногда оказывается, что вы чертовски хороши в своем любимом деле.

То же самое и со "Сплаттерпанком". То, что началось с маленького "зина", построило себе базу верных поклонников и соответственно является изданием, обязательным к прочтению для фэнов экстремального "хоррора".

Зачастую профессиональный рост идет рука об руку с потерей остроты. В этом плане не беспокойтесь. Не думаю, что Бэнтри забудет про "сплаттер" или про "панк".

Нэйтан Робинсон

Еще один придорожный букет

Это должно случиться в понедельник. В понедельник, в утренний час пик, чтобы вся остальная неделя была испорчена в хлам.

Кровь, мясо и все такое. Это был мой реквием, и все подхватят мою песню, хотят они того или нет.

Я щелкнул включателем, и мерцающие флуоресцентные лампы осветили машину. Она была закончена еще в прошлый четверг, но на выходные я дал себе перерыв, чтобы потешить себя кое-чем напоследок. Стейк, фильм, прогулка на пляж, простые вещи, доставлявшие мне раньше удовольствие. В пятницу днем я даже посидел на скамейке возле школы, пытаясь впитать радость от визгливого смеха детей, наслаждавшихся своей последней игрой.

Это должно случиться в понедельник.  Поэтому я ничего не потеряю, если проведу немного времени вне проекта.

Я закончил его с запасом по времени.

Никогда не думал, что у меня получится. Считал, что не хватит времени или денег. Или что я просто сдамся.

Нет.

Я видел ее насквозь.

Даже покрасил целиком в черный цвет, чтобы своим видом она говорила о забвении.

Она явилась мне во сне, в котором мне снились огонь, смерть и разрушение. Я проснулся с жгучим привкусом бензина на губах. Поспешно нашел кусок бумаги и набросал эскиз, изо всех сил стараясь вспомнить подробности сна.

Я видел, куда попадали тела.

Это было мое воплощенное предчувствие. Передо мной стоял металлический зверь, сверкающее свидетельство моих усилий. В глубине души я знал, что это не какая-то бредовая идея, родившаяся с горя. А истинная жажда мести самому обществу и всему, что оно символизировало. Я не был террористом, даже с большой натяжкой. Был вполне обычным и скучным вплоть до сего момента. Никогда не участвовал в драках, никогда не стремился причинить кому-либо вред. И в свои двадцать с небольшим даже тешил себя мыслью стать веганом. Это не было пренебрежение к кому-то конкретно, а удар по человечеству в целом. Я делал это не из религиозных мотивов, чтобы умилостивить некое глумливое божество. Я хотел доказать свою точку зрения, не более того. Меня не волновало, кто умрет. Я уже достаточно потерял, и это мне были должны. Я не знал, как пережить свое горе, поэтому это был единственный выход. Последний раз послать на хрен этот жестокий мир. Показать всем средний палец, перед тем, как умчаться в закат.

Жизнь была хороша, и я был чертовски счастлив. Но потом все рухнуло, погрузившись в пучину горя. Я отказался от концепции как-то именовать себя или идентифицировать. Оставил эту идею, когда моя семья, которую мне предъявили в виде изуродованных, обугленных трупов, стала лишь еще одним придорожным букетом. Единственное, когда я видел свое имя, и оно вызвало у меня хоть какой-то отклик, это когда я получал письма и счета. Я был уже не человек, а лишь сосуд со скорбью и воспоминаниями о семье, превратившимися в прах, дым и боль.

Страховая выплата никак не облегчила отчаяние, неважно сколько нулей стояло в конце. Мне хотелось раздать все до последнего пенса, а потом убить себя. Завести новую семью было вне моего понимания, так как я боялся, что все может повториться. Молния ударяет дважды. Иногда она ударяет в то же самое место в тот же самый день, как я уже уяснил. Как мог я жениться снова, зная, что все прекрасное либо увядает, либо рассыпается в прах, либо внезапно разбивается вдребезги? Как мог вообще рассматривать возможность снова завести детей, когда (трижды) испытал невыносимую и сокрушительную потерю всего, чем дорожил?

Это было больше, чем месть. Это было доказательство того, что жизнь несправедлива, и что мы все живем в безбожной вселенной, где единственной гарантией является смерть (сейчас у некоторых было модно уходить от налогов, поэтому они были вычеркнуты из списка неизбежностей (отсылка к цитате Бенджамина Франклина «Неизбежны только смерь и налоги» – прим. пер.). Я сохранил в себе боль, и хотел поделиться ей с другими, в попытке хотя бы немного ее ослабить.

Подойдя к рулонным воротам, я отстегнул цепь и резко потянул вниз. Полотно ушло вверх, явив мое творение ярко-синему небу. День пока был прекрасным.

Вскоре после того сна я продал дом и отыскал сдающуюся в аренду мастерскую. Прервал связи с оставшейся у меня дальней родней, и переехал в один из офисов, где проводил ночи – в основном, бессонные, свернувшись клубком на одном матрасе.

Со страховой выплатой и деньгами, вырученными с продажи дома (до полного погашения ипотеки оставалось всего два года, и мы были уже близки к финансовой независимости) я мог жить вполне комфортно без необходимости работать. У меня были деньги и у меня было время. Я нашел и тому и другому хорошее применение.

Забравшись в кабину, я содрогнулся. Предвкушение? Страх? Нет, что-то новое, нечто большее, чем волнение. Может, радость от претворенного в жизнь сна? Именно. Впервые за долгое время я был по-настоящему счастлив.

На прошлой неделе я запасся всем необходимым. Водой, бензином, пропаном, самодельной взрывчаткой.

До аварии я был инженером, поэтому эти навыки мне пригодились. Я был знаком со сваркой, а поставщиков всего необходимого оборудования довольно легко можно было найти в интернете. Воплотить мечту не составило особого труда.

Я вытащил из кармана комбинезона фотографию жены и детей и закрепил на приборной панели. Купающиеся в солнечном свете, они улыбались мне.

Из вечности.

Я закрыл дверь и заблокировал ее во избежание случайного открытия. Внешней ручки на ней не было. Дверь была разработана так, что снаружи открыть ее было нельзя. Я не хотел, чтобы кто-то проник внутрь. В этом был свой смысл. Я не нуждался в оружии для самозащиты. Я сам был оружием.

Я – оружие. И сегодня я никому не дам пощады.

Вздохнув, я сделал потом глубокий вдох, чтобы унять дрожь.

Ты зашел уже слишком далеко, чтобы поворачивать назад. Вот так.

Я щелкнул включателем, и четыре плоских экрана, замерцав, ожили. Затем нажал "ЗАПУСТИТЬ ДВИГАТЕЛЬ", и зверь, зарычав, проснулся.

Взяв за основу ходовую часть экскаватора, я усилил днище и приварил по бокам стальные щиты. Фактически превратил кабину в металлическую гробницу, любительский экзоскелет для того депрессивного куска мяса, в который я превратился. Спереди, по бокам и сзади установил систему видеонаблюдения, благодаря которой мог без помощи окон видеть, что происходит снаружи. Даже пошел на крайности, создав собственную вентиляционную систему из баков с запасным кислородом. На всякий случай.

Время настало, и я был готов. Взявшись за руль, я отпустил сцепление, включил передачу и выехал из мастерской, в первый и последний раз. Это была проверка. Я не повернул назад. Когда-то я читал, что люди должны извлечь из войны две вещи. Первая – прощать. Вторая – осознавать свои ошибки.

Ни одна из них мне не подходила.

Казалось, не было никакой необходимости закрывать за собой дверь.

Я выбрал конкретно эту мастерскую из-за ее близости к съезду на дорогу, которая скоро станет моей любимой. До нее было меньше, чем две минуты езды. Встречные машины с визгом тормозили. Водители трясли кулаками и показывали средний палец, глядя как странная машина проносится мимо них в это спокойное, ясное утро понедельника.

Не обращая ни на кого внимания, я свернул к дороге и выехал на полосу встречного движения.

Потянул рычаг, и модифицированный ковш опустилось почти к самой поверхности дороги. Вокруг ковша я сконструировал раму, а сверху закрепил тонкие стальные листы так, чтобы получить тридцатиградусный скат, слегка наклоненный влево. Я нажал кнопку, и пятифутовое лезвие "Дорожной Пилы" начало вращаться. Сняв этот механизм с другой машины, разработанной для нарезки больших участков бетона, я перевернул его и вмонтировал так, что тот торчал из щели между стальными листами, словно вращающийся косопосаженный зуб.

Это было основное оружие. Но имелись еще и другие.

"Фиат Пунто", уходящий с главной дороги и направляющийся к съезду, заметил мое приближение и свернул на обочину.

Я изменил направление. Чувствуя неизбежную опасность, водитель "Фиата" разогнался, чтобы проскочить мимо. Ему почти это удалось, но он рисковал врезаться в барьер.

Внезапно "Фиат" зацепил передним колесом скат, тут же ускорился, соскочил с края, перелетел через металлический барьер, и, вращая колесами, покатился вниз по склону.

Я рассмеялся, почувствовав выброс адреналина. Будут еще и другие.

Водитель второго автомобиля, увидев перевернутый "Фиат", сразу же затормозил. Это был фургон "Мерседес Спринтер". Он резко свернул в сторону и начал делать разворот на 180 градусов, чтобы уехать назад.

Ускорившись, я бросился на фургон, прежде чем тот сумел завершить разворот. Водитель вскинул руки вверх, когда нижняя часть ската ударила по колесу и грузовой фургон наклонился к лезвию.

Сквозь визг вращающегося лезвия прорезались скрежет металла, звон стекла и человеческий крик. Я ускорился, виляя из стороны в сторону, чтобы выбить фургон с дороги. По инерции тот занесло на скат, водительская дверь слетела с петель, из разорванного салона капала кровь. Все больше автомобилей приветствовало меня сигналами, визжали тормоза, дымились шины, бампера бились друг об друга, пластик раскалывался в беспорядочной суматохе.

Некоторые попытались повернуть, но было уже слишком поздно. Они были целиком в моей власти. Я даже не распознал модель следующей машины, когда та заехала мне прямиком на скат, под вращающееся лезвие. Полетели искры, когда лезвие прорезало решетку радиатора и со страшным ревом вгрызлось в нижнюю часть двигателя. Затем оно прошло сквозь пассажирское сиденье, и автомобиль тряхнуло. Следующая машина столкнула его со ската, встретив похожую судьбу. Из разрезанной пополам машины брызнул перемешанный с кровью бензин.

То же самое случилось и со следующими тремя. Голодное лезвие бездумно набросилось на "шведский стол" из протестующего металла и упрямой плоти, сопровождаемое шквалом искр и криков.

Я широко улыбнулся, испытав прилив восторга. Вот это было веселье. Вот так и должно было быть – кровь в качестве терапии.

Выезжающие на основную проезжую часть машины сразу же начинали сворачивать, большинство ради безопасности направлялось к обочине и пыталось съехать с дороги. Другие замирали на месте, шины визжали в неровный унисон, когда автомобили останавливались по диагонали к белым линиям разметки. Сталкиваясь бамперами, они образовывали цветастую гармошку.

Держась центральной разделительной полосы, я с неистовой радостью прокладывал себе путь. Наслаждался звуком искореженного металла. Каждый скрежет был для меня музыкой, каждый крик – новым голосом в хоре карающих ангелов. Кому-то это показалось бы безумием, но для меня это было исцелением.

Я двигался дальше, сея на своем пути разрушение. Сто метров, миля, еще одна. Пожары начали посылать в небо змей черного дыма, отчлененные от тел конечности подергивались, словно фрагменты электрических кукол. Пара оторванных по колено ног, в "Найках" и разных носках, лежали, отброшенные на центральную разделительную полосу.

Теперь все это осталось позади.

Огонь.

Кровь.

Семья.

Впереди, под следующим мостом, синие мигающие огни сформировали ослепляющую линию. Вряд ли они были здесь для того, чтобы успокоить меня словами или выразить сочувствие. Я был выше всего этого. Горе завело меня слишком далеко.

Я ждал этого и сбавил скорость, хотя между мной и полицейским заслоном не было транспорта. Мне нужно было время подумать.

По другой стороне дороги продолжали двигаться машины. Одни водители проносились мимо, другие с любопытством вытягивали шеи. Я остановился, оставив дизельный двигатель работать на холостом ходу. Тот мерно урчал, как дракон, переводящий дух.

Положив руку на другой комплект средств управления, я запустил неиспользовавшуюся до этого часть механизма.

Из-за кабины поднялась стрела, сгибающаяся с изяществом лапы богомола. Огромный пневматический бетонолом на конце выдвинулся, прижавшись к бетонному барьеру. Он принялся пульсировать и долбить, вгрызаясь в низкую стену и распыляя дождь пыли и осколков. Через тридцать секунд бетон раскололся, и барьер был отодвинут назад.

Синие огни устремились в мою сторону, но было слишком поздно, барьер был сломан. Направив стрелу вперед, я выбил два куска и въехал задним ходом в брешь.

Машины сигналили, шины визжали, когда металлический зверь появился на скоростной полосе с грацией слепого динозавра. Крутанув руль, я повернул свое изобретение в поток транспорта и начал новую главу хаоса, когда потенциальный зевака послал свой "Мондео" на скат, под пилу и взорвался фейерверком искр и брызжущего топлива. В следующее мгновение брызги бензина попали на уголек горящего металла, огненная подстилка расцвела под приземлившейся машиной. "Субару" запрыгнул на скат, миновал пилу, сделал пируэт вбок, и, упав на крышу, заскользил к поджидающему его пламени. "Лэнд Ровер" был следующим. Зацепил "кенгурятником" лезвие, перевернулся, и полетел, кувыркаясь и ломая шеи и позвоночники сидящим внутри людям.

Бойня продолжалась. Металл бился об металл со скрежещущим чмоканьем, стекло взрывалось, разлетаясь градом фальшивых алмазов. Кто-то криками пытался привлечь к себе внимание. Топливо в баках с шипением воспламенялось, устраивая из разбитых машин погребальные костры. Позади меня расцветали грибовидные облака, будто удобренная мной земля приносила свои разрушительные плоды.

Я смеялся, и мой хохот эхом отражался от металлических стен кабины. С каждым автомобилем, подскакивающим на скат, я испытывал прилив адреналина, охлаждающий и возбуждающий. Все больше изуродованных машин присоединялись к восхитительному хаосу.

Это было мое шоу, моя сладостная месть, и ни грамма вины не отягощало мою измученную душу. Это было очищение.

Машины впереди начали замедляться. Сворачивали к обочине, в попытке уйти с его дороги, сминаясь и сцепляясь бамперами. Один отважный автомобилист сумел сделать разворот и направился в обратную сторону вдоль обочины, прежде чем на полной скорости врезался в автобус, смяв внутри четыре ряда сидений.

Я с ликованием пропахивал сбившийся в кучу транспорт. Машины переворачивались через край ската, приземляясь на крыши. Примерно каждый третий автомобиль я бил точно в цель, а именно в топливный бак, разливая взрывоопасную жидкость. Обо всем остальном уже заботились искры.

Впереди на мосту присели темные фигурки. Я заметил их на экране и сперва принял за зевак, но громкий удар по металлическому корпусу сообщил о другом.

Раздался второй удар, и экран передней камеры погас.

Я постучал пальцем по экрану, чтобы вернуть его к жизни, но тщетно.

Стремительно последовали третий и четвертый удары.

Полиция применила оружие, и теперь спереди я ослеп. Ускорившись, я стал пробиваться сквозь джунгли из остановившихся машин. На других экранах я видел, как люди покидают свои автомобили в безумном порыве спастись за барьером, карабкаются через него и падают с облегчением на камни и в колючий кустарник. Пусть бегут, – подумал я с благосклонностью доброго бога.

Приблизившись к мосту, я замедлился. Нажал еще несколько кнопок, проверил соединения и повернул ничем не отмеченный регулятор, созданный по собственному чертежу.

Из установленного на крыше сопла вырвалось огненное дыхание, лизнув ограду с яростью драконьего языка. Я не видел результата своих действий, но крики услышал.

Как ни странно, но впервые за долгое время, я почувствовал, что у меня встал. Не от возбуждения, а потому как курсирующая у меня в венах жизнь проникла в каждый уголок моего естества. Я схватил свой член, наполовину с гордостью, наполовину со стыдом. Этого не должно было быть. Но это случилось.

Затем я отпустил себя, открыл маленький передний люк, позволяющий видеть дорогу впереди, и нажал на акселератор.

На дороге хватало места, чтобы автомобили могли разворачиваться без катастрофических последствий. Следующую милю транспорта практически не встречалось, кроме "Вольво", все четыре двери которой были открыты, а единственным живым существом в салоне была немецкая овчарка, крутившаяся в стоящей на заднем сиденье клетке.

Проявив милосердие, я пощадил собаку и покатил дальше.

И снова впереди засверкали голубые огни. Я прищурился. Одна полицейская машина с визгом бросилась мне на встречу. Приближаясь, она все сильнее жалась к обочине. Поэтому я повернул руль, чтоб не дать ей уйти от столкновения. В последние тридцать футов машина резко уклонилась в сторону, пройдя всего в футе от ската. Завизжав шинами, она резко затормозила позади меня. Я увидел на экране, как она остановилась.

Не колеблясь, я схватил рукоятку, управляющую бетоноломом, и протянул стрелу к машине, дав при этом задний ход. Бетонолом пробил капот и вышел под приборной панелью. Ветровое стекло обвалилось. Я высоко поднял стрелу, а затем махнул ей в сторону, резко остановив вращение. Машина соскользнула с конца бетонолома и приземлилась на центральный разделительный барьер, смявшись при ударе об бетон.

Я увидел на экране, как с пассажирской стороны выпала расплывчатая фигура, перебралась через барьер и двинулась в мою сторону. Я направил бетонолом вниз, оставив выбоину в асфальте. Фигура в черном увернулась от стрелы, перекатилась и оказалась позади меня. Я смотрел, как герой карабкается на корпус.

– Все кончено, дружище. Все съезды блокированы, вылезай, хорошо? Хватит уже, а? Сдавайся.

Коп был всего в нескольких дюймах.

Я включил другое сопло. Пламя вырвалось из основания кабины, образовав огненное кольцо. Сквозь нарастающее шипение раздался крик героя. Я нажал на акселератор, следя за экраном задней камеры и ожидая, когда коп упадет на дорогу.

Но того нигде не было видно.

Я снова повернул вентиль, выпуская огонь горячими, извивающимися шлейфами, которые тянулись позади, словно сломанные пальцы.

Крутил руль в разные стороны, в попытке сбросить "безбилетника", но тщетно. Затем выпрямился, выключил вентиль, резко затормозил и дал задний ход. Снова затормозил.

Коп по-прежнему оставался невидим.

Я снова двинулся вперед. Кроме как выйти и встретиться с пассажиром лицом к лицу, других вариантов у меня не было.

Я направился дальше. К линии голубых огней. Полный решимости прорваться и продолжить свой крестовый поход.

Я хотел доказать свою точку зрения и донести до всех, что сыт по горло. Жизнь не была добра ко мне, так почему я должен проявлять доброту со своей стороны? После всего, через что я прошел. Сеять месть среди чужаков было единственной компенсацией, которую я считал по-настоящему справедливой. Словно причиняя боль другим, отвлекался от собственного отчаяния и страданий. Для всего остального я был слеп.

Пока казалось, что терапия работает. Я не ощущал ни вины, ни страха, ни сожаления о содеянном. Чувствовал себя легче, светлее. И даже спокойнее.

Они были всего лишь мясом. Просто вещами, которые я использовал для улучшения своего самочувствия. Вряд ли мне придется страдать от чувства вины. С другой стороны, если б мне пришлось отвечать перед богом, я бы всыпал ему по первое число.

На экране задней камере мелькнула темная фигура. Ковыляя прочь, она метнулась к краю дороги. Я не стал ее преследовать.

В кабине стояла тишина, нарушаемая лишь моим дыханием. Мои уши уже привыкли к нарастающей волне сирен. Я выглянул из переднего люка, спустя секунду закрыл его, увидев, что на меня несется цунами из мигающих голубыми огнями машин. Затем они остановились, вокруг засуетились фигурки людей.

Все кончено. Они поймали меня. Я мог бы повернуть назад, но какой в этом смысл? Когда-то это должно было закончиться. Я представлял себе подобный финал. Традиционный "Голливуд" с обязательным "плохишом", противостоящим полиции. И хотя я считал себя хорошим парнем и жертвой, в глазах общественности, закона и СМИ я был вовсе не таким. Они узнают, что, до того, как начал мстить случайным незнакомцам, я был несчастным человеком, сломленным потерей семьи. Так оно и было. Но пока они не испытают ту боль, что я испытал, они ничего не поймут. Но они запомнят меня, в этом я был уверен.

Я сунул руку в сумку и открутил крышку у бутылки с "Мерло" (франц. красное вино – прим. пер.). Дешевый брэнд, но у нас с женой оно было чем-то вроде личного фаворита. Стакан я не взял, не видел необходимости соблюдать приличия в свои последние минуты. Свидетелей у меня не было. Я хотел лишь получить удовольствие. И не боялся облиться.

Посмотрев на висящее на панели фото, я улыбнулся своей купающейся в солнечном свете семье. Я помнил тот день. Это был хороший день. Лучший в моей жизни.

Завел двигатель и, включив передачу, двинулся к линии обороны, выставленной остановить меня.

Что, ж, удачи. Надеюсь, вы победите, потому что я на последней ступеньке, и пальцы у меня уже скользят. Выигрыш мне не светил. Поэтому я и здесь. Поэтому и вы здесь – чтобы помешать мне проиграть еще больше. А выиграть я мог бы лишь одним способом – уничтожив вселенную. Но это противоестественно. Я больше не могу, поэтому вы должны остановить меня, прежде чем я причиню еще больше вреда. Вы должны отобрать у меня рычаги управления, потому что иначе я буду продолжать дробить металл. Думаю, я уже сделал достаточно, и мог бы уйти, но я устал. Я доказал свою точку зрения, и меня уже тошнит от всего этого. Я здорово повеселился.

Я открыл люк. Впереди, из-за полицейских машин выглядывали выжидающие напряженные лица. Копы установили заграждение, чтобы остановить меня. Но это уже не имело значения. Я наклонился, повернул носик канистры с бензином и отсоединил шланг, чтобы горючее выливалось в кабину. Под сиденьем у меня стояли картонные коробки, куда я высыпал содержимое нескольких упаковок с фейерверками, смешав его с гвоздями и болтами. Получилось не очень аккуратно, но я надеялся, что это сработает. Три канистры с бензином тоже поспособствуют этому.

Подняв бутылку, я сделал большой глоток и улыбнулся. По подбородку у меня стекла багровая капля. Вдруг меня охватило какое-то извращенное исступление, и я расплакался. Схватил с панели фотографию семьи, засомневавшись, не ошибся ли в выборе. Но в одном я был абсолютно уверен – что уже слишком поздно что-то менять. Как мог я повернуть назад? Или кто-то другой на моем месте?

Ноги у меня скользили, и все же я с самоубийственной яростью нажал на акселератор.

Суровые лица за заграждением приближались, и быстрый стук пуль по броне сладкой музыкой звучал для моих ушей.

Пары бензина вызвали тошноту, взболтав вино в пустом желудке, отчего мне стало хуже, чем уже было. Я уронил бутылку и, поцеловав фотографию, врезался в заграждение.

Вот и все. Все кончено.

Я стану для этой дороги наваждением.

Они запомнят меня.

Я не буду просто еще одним придорожным букетом.

Роберт Эссиг

Высокая мода

Джордан потер глаза, будто пытался вдавить их себе в череп.

Голова раскалывалась от напряжения.

Нет, скорее от стресса.

Саманта Уэйт – гуру в области моды и основательница "Уэйт Фэшн" – закатила глаза.

– Слушай, Джорди, знаю, тебе не понравится это слышать, но я не буду деликатничать. Твои эскизы выглядят многообещающими, но это просто не тот уровень. Мода так же изменчива, как океанский прилив. Ты либо должен идти с ней в ногу, либо тебя смоет волной. Я, правда, не хочу видеть твой проигрыш, Джорди. У тебя есть потенциал, но...

– Знаю, знаю, есть всегда большое "но", – Джордан вздохнул, раздраженный устроенной ему поркой.

Саманта поморщилась.

– Тебе нужно привести себя в порядок. От тебя смердит как от винокурни, знаешь?

– Долгая ночь.

– У тебя постоянно что-нибудь, разве нет?

– Послушай, Сэм, ты же знаешь, что у меня хорошие эскизы. Я выигрывал награды. Мои костюмы были украшением подиумов и красных ковровых дорожек.

– Да, это было два года назад. Тогда ты приносил "Уэйт Фэшн" пользу. Я гордилась тем, что была твоей наставницей, но потом ты покатился по спирали вниз. Я начинаю сомневаться, способен ли ты еще на что-нибудь. Те эскизы... – Она схватила небольшую пачку бумаг с набросками платьев, выполненных цветным карандашом. – Это же унылое говно.

Джордан сделал глубокий вдох.

– Не вздыхай так больше, – сказала Саманта. – Похоже на гребаный гидравлический пресс.

На этот раз он закатил глаза.

– Послушай, – сказала Саманта, – Я даю тебе месяц.

– Что?

– Под давлением ты работаешь лучше. Может, тебе стоит вспомнить, как ты сумел разработать те взрывные модели, которые украсили мою линию два года назад. Понимаю, что креативность может выстреливать в разное время по разным причинам, но ты должен знать, как ее обуздать. Если хочешь быть успешным в этом бизнесе, тебе лучше научиться производить продукт.

Тут к Саманте подошла и задала вопрос девушка, отец которой был главой кинокомпании или вроде того. Ей было лет двадцать, и благодаря отцовским связям она, скорее всего, станет чем-то уже по умолчанию. Джордана затошнило.

Саманта с ним закончила, во всяком случае, пока. Ему нравился ее прагматичный подход к жизни в целом, но в роли мальчика для битья было мало приятного. Она обладала большим авторитетом. То, что она взяла его, когда он был еще глупым, мечтательным подростком, было благословением, и, возможно, он зашел слишком далеко. Возможно, все это время он сидел у нее на шее, ошибочно возомнив себя кем-то.

Джордан выскользнул из здания с нехорошим чувством, что все смотрят на него и знают, что ему выдвинут ультиматум. Оказавшись на улице, он задумался, какие бары могут быть открыты в восемь часов утра. Он был не в том настроении, чтобы идти домой и пыхтеть над своими альбомами для набросков. Ему нравилось, когда холстом выступает человек, а не манекен. И ему, в отличие от многих других дизайнеров, определенно не нравилось рисовать эскизы.

Остановив такси, Джордан направился в другой конец города, где мог бы в случае чего купить немного "кокса" или "мета". Он пришел к выводу, что наркотики являются решением едва ли не всех вопросов. И когда он подумал о том, где его жизнь была пару лет назад, когда он придумал те, как сказала Саманта, "взрывные" модели, он понял одно. Он был по колено в "коксе" и "клубился" как восемнадцатилетний американец в Тихуане.

Навестив одного надежного дилера, который за отсос снабдил его пакетиком с дурью, Джордан втянул в себя пару дорожек и направился к себе домой, где провел остаток дня, пытаясь растянуть "кокс" до вечера. Он придумал еще одну серию унылых эскизов, даже воспользовался манекеном. Но ему казалось, будто он вонзает булавки себе в глаза, а не подкалывает ими материал.

С приходом ночи "дурь" закончилась. Будь у него деньги, он купил бы еще. Джордан был весь в поту, глаза горели, его бросало то в жар, то в холод. В квартире становилось душно.

Приняв душ и побрившись, Джордан направился в один часто посещаемый им клуб. Он не был там с тех пор, как взялся приводить свои дела в порядок. И в итоге это вызвало в нем сильную депрессию. Лучше бы он сидел дома и пил водку с клюквенным соком, чем светил свое лицо на публике. У него было какое-то безумное ощущение, что люди будут принимать его за вышедшего в тираж дизайнера, когда-то разработавшего очень удачную линию одежды.