Текст книги "Марк Бернес в воспоминаниях современников"

Автор книги: авторов Коллектив

Соавторы: Константин Шилов
сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 26 страниц)

Путь к мечте

МАРК БЕРНЕС
О чем была бы песня ^{2}

Поэты складывают о детстве удивительные стихи, и, вспоминая себя мальчишками и девчонками, прозаики создают свои, самые поэтические произведения. Я не писатель, а артист, и, когда у меня возникает потребность чем-то поделиться с людьми, я задумываю новую песню. Поэты и композиторы помогают мне воплотить замысел в жизнь. Спел я около пятидесяти песен, начиная с той, с первой, «Тучи над городом встали», и кончая сегодняшними «Хотят ли русские войны» и «Пока убийцы ходят по земле». Но если бы, обратившись к прошлому, задумать спеть о своем детстве, какой была бы эта песня?

Со старого потускневшего снимка глядит на меня мальчишка. Выглядит он несколько парадно: большая красивая шляпа, широкий белый пояс на темной вельветовой куртке. На обороте снимка надпись: «В пятилетнемъ возрасте». Уже этот твердый знак не оставляет сомнений, что мальчик с фотографии, увы, давно распрощался с детством. Я гляжу на фотографию и как бы всматриваюсь в свое детство. Мальчик на портрете стоит рядом с обручем. Мои дочка и сын теперь смотрят на обруч с некоторым превосходством, говоря: «Колесико катал!» Дочь увлекается музыкой, сын – техникой, все время что-то конструирует и мастерит, мальчик на снимке моложе моих детей. Чем же он увлекался, как жил?

Родился я в Нежине, а затем семья переехала в Харьков. Память сохранила лишь отрывочные картины первых лет жизни: улицы, где жила наша семья, магазин головных уборов, где покупали мне фуражку. Это все Нежин. Харьков представляется мне более отчетливо. Войска, революция, Гражданская война врываются в привычный быт…

Рано я стал увлекаться чтением вслух, декламацией, но путь к признанию не был для меня прямым. В детстве я мечтал о разных профессиях, а в семье хотели, чтобы я стал или бухгалтером, или скрипачом. Эти профессии представлялись солидными, сулящими спокойную обеспеченную жизнь, о которой тогда наша семья могла только мечтать. В ту пору мы очень нуждались. И, хотя я был еще совсем мал, мне тоже надо было зарабатывать, я стал так называемой «живой афишей». Ношу объявления о концертах и предстоящих гастролях и чувствую себя причастным к театру. Пусть дома твердят, что актера ждет самая беспокойная, самая тяжелая жизнь. Именно такая жизнь, именно такое беспокойство и тянут к себе…

Радость творчества, стремление сказать людям что-то неизвестное – все это, конечно, пришло многие годы спустя. А вначале был романтический порыв, профессия актера манила, как манит теперь ребят профессия космонавта. Лишения не пугали, хотелось прожить жизнь вольно и красиво.

Сколько лет прошло, а в памяти все живы впечатления тех дней. Театр являл собой контраст с той приземленностью, с которой не хотело мириться детское воображение, обыденность вызывала к жизни мечту. В то время я увлекался голубями, и они тоже будто принадлежали к прекрасному миру, властно звавшему к себе. Взрослые забеспокоились – мальчишка отбивается от рук. Однажды, возвратясь откуда-то домой, я застал голубятню пустой…

До сих пор помню их, голубей моего детства. Знаю, старшие желали мне добра: и когда решили прикрыть мою голубятню, и когда мечтали о том, чтобы я стал бухгалтером. Все же детская мечта о театре оказалась сильнее: за ней стояло призвание. Они не знали об этом. Взрослые слишком часто не умеют взглянуть на ребенка всерьез.

Мой путь в искусство, как и предрекали родители, оказался нелегким. Но трудности не пугали, волновало только одно: есть ли у меня талант, чтобы посвятить жизнь театру. Еще мальчишкой я стал статистом в театре, называвшемся «Миссури» ^{3} . Там же я сыграл и свою первую роль, заменив заболевшего актера. Знаменитый русский актер Н. Н. Синельников похвалил меня и, когда я спросил его, стоит ли мне оставаться на сцене, ответил утвердительно ^{4} . В его словах не приходилось сомневаться, ему верила вся театральная Россия.

Вспоминаю свои первые шаги в театре. Без денег, не думая о жилье, отправляюсь в Москву, снова становлюсь статистом. В один вечер приходилось играть несколько ролей: только что исполнив роль лакея в Малом театре, спешу в Большой, чтобы стать секундантом Онегина. Жить трудно, снимаю угол, не хватает денег, нет самого необходимого, но не жалею, что остался верен своей мечте. И теперь всякий раз, когда сталкиваюсь с трудностями, возвращаюсь мыслями к детству, к своему мальчишескому бесстрашию перед будущим, и это придает мне новые силы, задор.

Еще в юные годы мне довелось увидеть на сцене таких великолепных актеров, как Степан Кузнецов, В. С. Борисов, С. М. Петипа, Н. М. Радин, П. М. Садовский, М. А. Чехов ^{5} . Их игра заставила меня увлечься драматическим искусством. Театр – это не только моя актерская школа, это и мой воспитатель, научивший не мириться с серой обыденностью. Своим учителем в искусстве я считаю Н. М. Радина – прекрасного актера и человека. Но если вспомнить все, что придавало мне упорства в пути, то вернее сказать так: детство научило меня романтике, без которой человеку вдвойне и втройне тяжело преодолевать любое препятствие, любое лишение.

С легкой руки Сергея Юткевича и Леонида Лукова ^{6} особую роль в моей судьбе сыграло кино. Тридцать лет не расстаюсь с экраном. Среди созданных образов немало героев с неустроенной, сложной жизнью. С детства, с той самой мальчишеской непримиримости ко всему обывательскому стали меня волновать характеры людей. Часто я играл военных. И это тоже в какой-то мере дань увлечению романтическими профессиями, владевшими мной в ранние годы.

В кино я сыграл ролей пятьдесят-шестьдесят. В фильме «Истребители» мне довелось сыграть молодого летчика – лейтенанта Кожухарова, ослепшего при спасении двух ребятишек. Я думаю о своем герое, о взрослых и детях. В минуту опасности каждый из нас готов прийти на помощь малышу. А вот всегда ли мы умеем быть внимательными к ребенку, всегда ли понимаем, какой напряженной внутренней жизнью живет человек, начинающий свой путь…

Что сказать еще? Может, и вправду я спою когда-нибудь песню о своем детстве, о первой мечте, ставшей самой большой в жизни.

«Вспомнились мне юные годы…» ^{7}

Однажды в глухом закоулке двора я увидел трех подростков. Один из них, прижав к колену потрепанную книжку, что-то говорил, насупив брови. Двое других сосредоточенно слушали. Часто повторялись слова: «Капитан Немо… „Наутилус…“» Ребята, видно, только что прочитали роман Жюля Верна «80 тысяч километров под водой».

– Эх, поплавать бы на «Наутилусе»! – мечтательно сказал паренек, державший книгу.

Миг – мальчишки цепко ухватились за прутья пожарной лестницы. Бесстрашно они начали карабкаться вверх. И я догадался: лестница стала для них мачтой неведомого корабля, стена дома – неприступной скалой, а двор с песочницами, лавочками и деревьями – огромным морем.

…Вспомнились мне юные годы, когда я вот так же зачитывался книгами, мечтал о путешествиях, смелых поисках и как на большой праздник шел в кино, где раскрывалась передо мной романтика неведомых приключений.

Старые фильмы двадцатых годов, пересмотренные уже десятки раз, дороги мне и сейчас, хотя я отлично вижу их слабости. Я вспоминаю то ощущение силы, взлета, которое охватывало наши мальчишеские души, когда мы, затаив дыхание, следили за судьбами полюбившихся героев, переживали все их удачи и тревоги.

Мальчишеские годы ушли, но я не только не перестал любить приключенческую литературу и приключенческие фильмы, но и сам теперь участвую в кинокартинах этого жанра. Например, в кинофильме «Ночной патруль» я играю Огонька, известного в прошлом взломщика сейфов. В годы Отечественной войны Огонек попал в плен, затем работал у американцев на урановых рудниках. Но все это время мечтал возвратиться на Родину. Поступив моряком на английское судно, Огонек возвращается домой. Как происходил поворот в его сознании, об этом и рассказывается в кинокартине.

Я получаю от зрителей много писем. Мне пишут школьники, молодые рабочие, есть письма и от людей, судьба которых в какой-то степени сходна с судьбой Огонька… И вот сейчас, сопоставляя восторги подростков, прочитавших хорошую книгу, и впечатления людей, посмотревших фильм, я еще раз восхищаюсь щедростью искусства, которое помогает людям мужать, преодолевать трудности, находить правильные пути в жизни. Сила эта, к сожалению, недостаточно используется теми, кто работает в области приключенческого жанра в кино.

У нас еще очень мало выходит хороших приключенческих фильмов. И причина здесь, на мой взгляд, вот в чем: многие режиссеры стремятся подменить изображение больших человеческих страстей головокружительными ситуациями и неожиданностями. Многим кинокартинам просто недостает масштабности, смелости в постановке тем…

Не гнаться за дешевой занимательностью, а создавать цельные, глубокие характеры – вот… то, что приведет нас к успеху.

ЕЛЕНА ШАТРОВА
«Смерть не страшна…»

Каждый раз, играя спектакль «Так и будет» по пьесе К. Симонова, я с нетерпением жду встречи с Марком Бернесом.

Роль тети Саши эпизодическая, я занята в первой картине и потом лишь в четвертой, но уже перед началом третьей я прихожу на сцену и сажусь в стороне, чтобы никому не мешать, за кулисами.

Режиссер Л. Варпаховский ввел в спектакль песни военных лет. Сейчас в квартире Воронцовых включат радио. И Шульженко запоет: «Давай закурим…» Я очень люблю пение Клавдии Ивановны. Лиризм и… лихость манеры ее исполнения. Голос певицы смолк.

Пауза.

И вот я слышу – словно откуда-то издалека знакомый напев: «Темная ночь, только пули свистят по степи…» Марк Бернес! И я буквально замираю. Я боюсь пропустить хотя бы одно слово.

Горечь страшных военных лет, утраты войны и небывалый подъем духа, рождавший героев, – все в этой песне, вроде бы интимной, в этом совсем негероическом исполнении.

«Темную ночь» Бернес спел в военные годы.

Я познакомилась с ним на десять с лишним лет ранее. В 1930 году в Московском драматическом театре (бывш. Корша) появился новый актер ^{8} . Впрочем, на актера этот юноша совсем не походил. Его можно было принять за рабочего сцены, электрика, столяра-подмастерья.

Веснушчатый, среднего роста и не то что хлипкий, а какой-то бестелесный, ловкий и очень подвижный; по лестницам он взлетал вихрем, вниз частенько скатывался по перилам, висел на колосниках – словом, озоровал. Но в озорстве его не было ничего вредного, и потому старших оно не раздражало.

Веселый нрав не мешал молодому актеру быть дисциплинированным. За любую роль, пусть в два слова, он хватался с жадностью. Режиссерские указания ловил на лету. И смотрел влюбленно не только на мастеров-актеров, но и на рабочих сцены и на саму сценическую площадку.

Восторг, любопытство, желание понять, усвоить, закрепиться – все было в этом влюбленном светящемся взгляде.

Да, именно светящемся. Из глаз Марка Бернеса шел голубой ласковый свет. Только что искры из них не сыпались.

В пьесе Б. Кисина «Жизнь меняется» я играла простую женщину, которая становится «большим» человеком (стандартная драматургическая ситуация, схематически отражающая истинные явления тех лет).

Забыла пьесу, забыла свою роль, помню глаза Бернеса, он играл инженера Приходько.

В момент наивысших моих переживаний этот Приходько вертелся около меня. Глядел сочувственно, хотя и не желал этого показать, и его скрытое сочувствие, его светящийся взгляд поддерживали меня.

Общее впечатление от Бернеса коршевского периода – Бернес-комсомолец. (В советских пьесах роль комсомольца обязательно поручалась Бернесу, и всех комсомольцев он у нас переиграл.)

В юнгштурмовке или в косоворотке, в лаптях или в сапогах, рассеянный или собранный, робкий или напористый, но всегда со светящимся взглядом, влюбленный в жизнь, готовый ради жизни пойти на смерть.

Хорошо помню, Марка Бернеса любил Николай Мариусович Радин. Пожилой Радин смотрел на кипящую вокруг него жизнь с не меньшим любопытством и влюбленностью, чем юный Бернес. В Марке Радин увидел не только способного актера, но и представителя нового поколения. Того поколения, что принесло в театр свое жизнепонимание, свою страсть, свою ненависть.

«Если ему никто и ничто не помешает – далеко пойдет», – сказал однажды о Бернесе Николай Мариусович.

Приходится вздохнуть: не помню, пел ли Бернес в какой-либо из своих комсомольских ролей на сцене театра бывш. Корша. Но я отлично помню, как он пел за кулисами в перерывах между репетициями:

 
«Идет, ломая скалы, ударный труд!
Прорвался песней алой ударный труд!»
 

Марк напевал в таком мажорном ритме, с таким задором, что невозможно было не подхватить вслед за ним.

И мы подхватывали. Я – непременно, а иногда даже и старики-коршевцы, и Николай Мариусович, что весьма воодушевляло Марка, обожавшего Радина тайно (когда им открыто восхищались, Радин не терпел). За частое исполнение «Марша ударников» (иногда не совсем кстати) Бернеса прозвали: «Ударный труд».

Вскоре это прозвище сменилось другим – мы стали называть его: «Комсомольский Ромео».

«Как он влюблен! Как он умеет любить! Вы посмотрите, что с ним творится!» – с некоторым испугом (и, возможно, с завистью) говорили друг другу старики-коршевцы.

Знатоки афоризмов посмеивались: «Любовь – абсолютное предпочтение данного предмета всем остальным». Это определение к чувству, которое мы наблюдали у нашего «Комсомольского Ромео», не подходило. «Предмет» Марка не заслонил от него жизнь. Не погасил увлечение театром, а, напротив, разжег. Глаза его светились еще ярче, а уж когда «Комсомольский Ромео» смотрел на свою избранницу, взгляд его становился просто магнетическим.

Паола (так звали избранницу Марка) – девятнадцатилетняя девочка из Днепропетровска – была тоже нашей актрисой. В отличие от Марка, отнюдь не бестелесная, а, скорее, полненькая, со свежим румянцем на щеках и с фиалковыми глазами.

Магнетический взгляд Марка волновал Паолу. Она смущалась, отворачивалась… Взгляд притягивал, и Паола подходила к Марку. Их часто стали видеть вместе.

Но… Паола собиралась замуж за другого. И Паола вышла замуж. «Расписалась» с неким солидным инженером. (С человеком этим Паола была знакома до того, как на нее обрушилась любовь Марка, и ничего предосудительного в ее замужестве не было.)

Но мы – негодовали!

А что же будет с Марком?

Марк – бледнеет, худеет, кожа да кости остались, а Паола цветет?

Шепотом актеры рассказывали о безумствах Марка. Будто бы ночи он проводит возле дома Паолы, и в дождь и в снег – дежурит под ее окнами. И даже… влезает на дерево под ее окном и оттуда (качаясь на ветвях) – смотрит на Паолу.

– Как может Паола оставаться равнодушной?

– Как может Паола оставаться за своим инженером, когда ее любит Марк?

Паола не оставалась равнодушной.

Паола не осталась с инженером.

Она – убежала к Марку.

Или – если хотите – ушла!

Разлучила с Паолой Марка только смерть ^{9} .

В 1932 году Радин и я были приглашены в Государственный академический Малый театр. В 1933 году Московский драматический театр бывш. Корша прекратил свое существование.

Встречи мои с Бернесом стали редки, случайны. Как ему работалось в театре им. Революции (ныне театр им. В. Маяковского) – не знаю.

В 1939 году на экраны страны вышел фильм «Человек с ружьем». Когда-то мы, коршевцы, не могли удержаться, чтобы не подтянуть вслед за Марком Бернесом «Ударный труд», теперь вся страна запела вслед за Костей Жигулевым – Бернесом: «Тучи над городом встали…»

Марк Бернес стал одним из любимейших моих киноактеров. Каждая из пропетых им с экрана песен – любимой.

Но тут я неоригинальна. Кого же из современников Бернеса не пленяли созданные им в кино образы! А если приходилось встречаться с ними спустя какое-то время вторично (в кинотеатре повторного фильма), они хватали за душу напоминанием о собственной юности или о юности страны.

Для меня Марк Бернес – юность страны.

Парень с Нарвской заставы – Жигулев, летчик Кожухаров ^{10} , боец Аркадий Дзюбин, шофер Минутка – все они для меня живые люди, лучшие люди молодой Страны Советов.

Летчик Кожухаров… Разве не из таких характеров формировались Алексей Маресьев, Виктор Талалихин, Николай Гастелло?..

Быть может, это субъективное восприятие, но Гастелло, когда я позже увидела его портрет, даже чертами лица показался мне похожим на Кожухарова – Бернеса. И уж, наверное, Гастелло знал и напевал песню Кожухарова: «Любимый город может спать спокойно…»

Шофер Минутка. Лежа в снегу под обстрелом, он сводит коченеющими пальцами концы провода и в последнем усилии воли стискивает соединенный провод зубами. Мертвый Минутка держит связь.

Потрясающий этот крупный план забыть нельзя. Мы видим и ресницы в инее, и стекленеющий зрачок еще недавно сияющих глаз, и зубы, сжимающие провода. Нам хочется услышать дыхание, но оно прервалось…

Смотря фильмы с участием Бернеса, я думала: хорошо, что Марк ушел в кино. В театральной драматургии нет, увы, ролей молодых его современников такой же масштабности и глубины. И в театре невозможен крупный план. А на Марка надо смотреть вблизи. Тогда и свет его глаз ощутимее…

«Смерть не страшна», – поет Аркадий Дзюбин. Минутка – в последнее свое мгновение – думает о живых… Марк Бернес – умирал мучительно. Долго, тяжко болел. Последние годы жизни в кино не снимался.

Рано постаревший из-за болезни, Марк Наумович выглядел отцом Жигулева, Минутки, Дзюбина. И они походили на него, как сыновья на отца.

Но голос Бернеса не старел. И песенный дар его – не ослабевал.

…День Советской Армии 23 февраля 1971 года. На утреннике для советских воинов играем «Так и будет». В зрительном зале солдаты. Ясноглазые, подтянутые, чем-то напоминающие молодого Марка…

Как обычно, перед началом третьей картины я прихожу на сцену и сажусь в сторонке, за кулисами.

И снова «Темная ночь» переносит меня в годы войны, а потом далее, в год 1930-й. И думаю: «Для таких, как он, смерть действительно не страшна. Пока живет наше искусство, будет жить и Бернес в своих картинах, в своих песнях. И сегодня, сейчас он живет вместе с нами».

По окончании утренника воины благодарили артистов. Каждый из участников получил букетик красных гвоздик. Я давно собиралась навестить семью Бернеса и сразу после спектакля отправилась к ним.

Мне отворила дверь Наташа, дочка Марка Наумовича ^{11} . Она приглашает войти, но извиняется:

– Мамы нет дома…

Я почти не знакома с вдовой Бернеса, но мне отрадно, что девушка зовет ее «мамой». Значит, Лилия Михайловна – по-настоящему заменила Наташе мать.

Наташе – семнадцать, она смотрит на меня фиалковыми глазами, так напоминая собой Паолу…

Я вижу портрет Радина. Кажется, это увеличенная фотография с открытки, подаренной Николаем Мариусовичем «Комсомольскому Ромео».

А вот и Марк Бернес. Усталый, немолодой, грустный, а все-таки со светящимся взглядом.

Я отдала Наташе гвоздики и попросила ее поставить цветы на стол, возле портрета Марка.

– Это ему от воинов. За участие в спектакле «Так и будет», – сказала я.

АНДЖЕЙ БИНЬКОВСКИЙ, ЕЖИ ОЛЬШТЫНЬСКИЙ
По рассказам Бернеса ^{12}

Мы видели его в Польше, слушали его концерты, он возникал на голубых экранах наших телевизоров. Но кто он на самом деле и какой проделал путь, этот немолодой элегантный человек, сыгравший почти в пятидесяти фильмах, любимец советской публики. Кто он? Весельчак Костя из «Человека с ружьем» или шофер Минутка из фильма «Великий перелом», который, героически погибнув на фронте, должен был воскреснуть по желанию тысяч радиослушателей. А совершив это, он впервые спел специально для него написанную песню, которую мы все хорошо знаем: «Эх, путь-дорожка…»

Дебют в «Мадам Помпадур»

Еще в Харькове, будучи учеником, он убегал из школы, чтобы отправиться в театр, который был всем известен под названием «Миссури».

Никто толком не знал, кем был этот таинственный Миссури. Известно было только, что там, где размешался театр, был когда-то цирк, владельцем которого был человек с этой странной не то итальянской, не то греческой или турецкой фамилией.

Марк крутился в этом театре, причем так упорно, что кто-то сжалился наконец над ним и взял его статистом.

Атаман статистов смерил его взглядом с ног до головы и сказал: «Ладно, ты годишься для „Помпадур“».

Так он в первый раз оказался на сцене. Он играл официанта в известной в свое время оперетте Лео Фалля «Мадам Помпадур». Он был убежден, что весь зал смотрит только на него. Пот ручьями тек у него со лба, потому что с ним случилось одновременно два несчастья: у него сваливались штаны и отклеивались бакенбарды…

После этого дебюта, не очень удачного, он не пал духом. Ему удалось выступить статистом даже в пьесах, которые ставил московский театр, приехавший в Харьков на гастроли. Тогда-то и пришла ему в голову мысль, возможно, не очень похвальная с педагогической точки зрения, уехать в Москву.

Он так и сделал, забыв, как это ни странно, предварительно известить своих родителей. Началась его жизнь профессионального статиста. У него уже были знакомые в Малом театре, он начал выступать как статист и в других – в Экспериментальном и даже в Большом.

Он с товарищем жил под Москвой в поселке Кунцево в развалившемся сарае. Ездили на поезде и прямо с вокзала неслись в театр. Если опаздывали на последний поезд, то ночевали на вокзале.

Потом он вступил в бродячую актерскую труппу, пока наконец не получил крошечную роль в так называемом театре бывш. Корша.

Таково было начало карьеры Марка Бернеса, одного из самых популярных в настоящее время советских артистов. Популярность его прежде всего была связана не с театром, а с кино.

Забавное приключение в Одессе

Так же как греческие города спорили за честь считаться родиной Гомера, так долго оспаривалось и место рождения Бернеса. Если уж быть верным правде, то он родился в небольшом украинском городке Нежине. Но после того как в фильме «Два бойца» он сыграл роль одесского парня Аркадия Дзюбина, одесситы признали его своим земляком.

Как раз в то время, когда этот фильм шел на экранах, у Бернеса был авторский вечер в Куйбышеве. Он рассказывал о своей роли, о работе над фильмом, рассказывал, что родился на Украине и никогда в жизни не был в Одессе. И тогда внезапно в зрительном зале раздался раздраженный голос:

– Ерунда!

В первый момент Бернесу показалось, что он ослышался. В зале наступило неловкое молчание.

– Может, я ошибаюсь, но мне показалось, что кто-то со мной не согласен, – сказал Бернес. – Странно, что кто-то знает, как я готовил роль, лучше, чем я сам. Возможно, он захочет объяснить мне подробнее, в чем дело…

Тут в пятом ряду поднимается молодой офицер в новеньком мундире и говорит: «Это я. Но я объясню вам все позднее…»

Авторский вечер продолжался, а когда Бернес переодевался в артистической, он увидел через приоткрытую дверь необычную сцену.

Появился этот офицер из пятого ряда, но до артистической он не дошел, два здоровяка набросились на него и буквально выволокли на лестницу.

В этом была какая-то загадочность, но Бернесу удалось приподнять завесу над тайной. Как оказалось, молодой офицер был родом из Одессы. Он рассказал своей молодой жене и всей ее родне, что знает Бернеса с детства, что они жили на одной улице и вместе играли в песочек. Что Бернес – свой парень, одессит с головы до ног…

И вдруг актер заявил, что все это неправда, заявил именно тогда, когда он, офицер, пришел на его авторский вечер вместе с родней, чтобы похвастаться своим знакомством с Бернесом перед женой и тещей.

Возглас офицера был криком раненой души человека, который во что бы то ни стало хочет спасти свою честь.

А кто и почему не пропустил офицера в артистическую и так грубо выдворил его? Это уже дополнительный штрих. Два здоровяка тоже были одесситами и, считая Бернеса земляком, защищали его от назойливого невоспитанного гостя.

– Пока мы живы, у нашего Марка волос с головы не упадет, – сказали они. А так как у одесситов масса темперамента, то скомпрометировавшему себя в глазах жены и тещи офицеру так и не пришлось поговорить с другом детства…

Как шофер Минутка восстал из гроба

Земляки постоянно выражают Марку Бернесу свою симпатию, дружбу и благодарность. Его московский телефон, как и телефоны других известных актеров, конечно, не давался всем, но многие люди сумели это преодолеть: обращались в адресный стол, после чего прямо валили на Садово-Сухаревскую, 19/23. Не будем скрывать, что были среди них и такие, что хотели «протолкнуть» какое-то дело, одолжить немного денег или просто посоветоваться по какому-то сложному семейному вопросу.

Но были и совсем другие. Как-то пришел человек, принес какой-то громадный сверток, упакованный в газеты, и исчез, ничего не объяснив. Странный гость оказался скульптором-любителем, а сверток – вырезанным на дереве портретом Марка Наумовича такого веса, что его с трудом можно было поднять.

Марк Бернес относился к числу тех немногочисленных в Москве людей, у которых постоянно были огромные запасы варенья. Это вовсе не значило, что у Марка такое «хобби» – варить варенье или что его жена – столь запасливая хозяйка. Просто варенье постоянно приходило в конце лета со всех концов Советского Союза. Так благодарили артиста почитатели его таланта. Одна колхозница из-под Курска каждый год присылала Бернесу корзинку самых лучших яблок из своего сада.

Бернес получал очень много трогательных писем. Если какой-нибудь старый человек, живущий в тайге, в глуши, писал Марку Наумовичу, что в долгие зимние вечера самое большое для него удовольствие – слушать пластинки с его песнями, то для артиста трудно было найти большую награду.

Впрочем, что тут скрывать: Бернеса по-своему полюбили даже воры, хотя в то же время они его и возненавидели. Дело в том, что в фильме «Ночной патруль» Бернес сыграл вора-медвежатника по кличке Огонек – сыграл хорошо, убедительно. Но в конце картины его герой предает преступный мир и становится приличным гражданином. Поэтому воры приняли эту роль Бернеса со смешанными чувствами любви и ненависти.

Но, правда, бывало и так, что и у простых советских людей, искавших в фильмах Бернеса настоящие чувства и мысли, возникали к нему претензии. Взять хотя бы шофера Минутку из фильма «Великий перелом». Такой симпатичный парень, а позволил себя убить. Разве не лучше было, если бы вместе со всеми он дождался Победы, получил орден и вернулся к себе домой? Разочарованные зрители стали писать письма с претензиями на Московское радио. Писем было так много, что редакторы специальной передачи, посвященной письмам слушателей, почувствовали себя обязанными воскресить шофера Минутку. Так Минутка – Бернес восстал из гроба и запел свою шоферскую песню: «Эх, путь дорожка, фронтовая…»