Текст книги "Классические книги о прп.Серафиме Саровском (СИ)"

Автор книги: авторов Коллектив

сообщить о нарушении

Текущая страница: 27 (всего у книги 33 страниц)

Глава XIV. ПРЕДИВНЫЙ ЧУДОТВОРЕЦ

адуйся, преподобный Серафиме, Саровский Чудотворче!” – так поет теперь Церковь в акафисте Святому угоднику Божию.

Никто не знает и не узнает, сколько дивного совершил Бог чрез Своего “грешного раба”, “убогого Серафима”!

– Я, грешный Серафим, так и думаю, что я – грешный раб Божий; и что мне повелевает Господь, как рабу Своему, то я и передаю требующему полезного. Как железо ковачу, так я предал себя и свою волю Господу Богу; как Ему угодно, так я и действую, – так говорил преподобный Высокогорскому строителю Антонию в объяснение своей прозорливости.

Но это же самое нужно сказать и про все другие чудеса его: все творил в нем и через него Господь Бог. Нет и не может быть никаких иных объяснений! Да и не нужны они: для верующего чудеса и просты, и необходимы, ибо Бог все может; для неверующего же неотразимо остаются факты, дела, которых слишком много, чтобы их отрицать, и которые всякого человека должны заставить задуматься и остановиться в непостижимом недоумении. А для нас эти Божии дела доставляют не только поучение и назидание, но и являются, так сказать, “окнами” в иной мир: через них мы зрим действительное бытие “того света”. И радуемся, и утешаемся одному тому, что он воистину есть.

И особенно убедительно и отрадно то, что все эти чудеса совершились на наших почти глазах.

Однажды мне пришлось проезжать из Германии во Францию. На пути я познакомился с одной православной женщиной, хорошей женой и матерью двух детей. Разговорились о вере. Она в простоте души своей, хотя была и образованной женщиною, сказала, что хотела бы как-либо сильнее и осязательнее убедиться в том, что тот мир действительно существует; она верит но ей желательно укрепить свою веру, а для этого нужны ей факты.

– Да ведь вы же знаете Евангелие; там столько и таких фактов, каких никогда и не знал, и больше уже не узнает весь мир! – ответил я ей.

– Знаю, – сказала она, точно виновато и с недоверием, – но это было… уже так давно.

И я начал рассказывать ей дивные события из сокровищницы церковного опыта последних лет. Она вся тотчас же оживилась и с упоительною жаждою слушала: душа ее только того и искала. После беседы она с благодарною радостью счастливо улыбалась, как нашедшая то, что прежде ей казалось уже почти потерянным. А на другой день, по приезде в Париж, привела ко мне, подобно самарянке у колодца Иакова (Ин.4,28–30), еще других знакомых своих и принесла в благодарность большую корзину плодов.

И это понятно: невозможно не верить тому, что действительно было. Нельзя непредубежденному уму отрицать иной мир, если он сам тысячекратно открывается в одном лишь только святом нашего времени.

Я знал одну молодую девушку-христианку. Однажды она обратилась к своей матери с необычайным упреком за то, что та вместе с няней Александрой научили ее веровать. А теперь эта вера мешала ей грешить, а если и грешит она, то совесть мучает. И она даже завидует тем, которые, как некоторые из ее подруг, тоже грешат, но нисколько не смущаются, думая, что никакого другого мира вовсе нет. Не зная, что ответить в таком случае своей бедной дочери, мать в простоте сказала:

– Что же я могу тебе теперь сделать? Не могу же я говорить, что этого нет, когда я верю, что есть? А уж если тебе так хочется не верить, так это твое дело, кто мешает?

– Вот вы с няней и помешали. Я бы теперь и рада не верить, да не могу уж.

– Почему? – с недоумением спрашивает в свою очередь верующая мать.

– Потому, что вы про преподобного Серафима так внушили нам (и брату ее) с самого детства, что и забыть нельзя. Да я и сама теперь знаю, что все это было и на самом деле. А главное, не могу уже никак и усомниться, что был сам-то батюшка о. Серафим. А раз он был, значит, это и в самом деле все так и есть: батюшка уже никак не мог врать и придумывать. Вот я тебе и говорю: не могу не верить. Хочу и не могу: ничего не выходит. И мучаюсь сама, и на вас с нянькой злюсь.

– И слава Богу, – сказала облегченно мать, – лучше уж греши да мучайся, чем к грехам прибавлять самое страшное – неверие, да еще когда знаем, что все это и действительно есть.

Совестливая, но немощная девушка потом прошла очень сложную и мучительную, нехорошую жизнь; но за ее простоту и доброту, а также и за исповедничество веры в “батюшку” Господь пронес ее через все испытания и поставил на духовно правый путь; теперь она с миром и радостью живет и верит, переносит крайнюю нужду (зимовали с мужем в хлеву “с буренушкой” вместе), терпит неизлечимую чахотку; и при всем этом не унывает, а считает себя счастливою. Живет где-то в Азиатской России, если только еще жива.

Устами этой христианки-девушки высказана глубокая, при всей простоте, философская мысль: существование того мира доказывается не какими-либо умозаключениями или нашими чувствованиями и желаниями, а неотразимым самим бытием его, или его проявлением, откровением, обнаружением. И тот мир, как и вообще все на свете, познается через непосредственное самооткровение. И сколько же раз открывался он и через преподобного Серафима! Воистину правильно сказала христианская душа: и хотела бы не верить, да не могу, ничего не выходит.

Но пора уж нам насладиться и самым чудным зрелищем Божьих чудес.

И только не знаешь: откуда же начать? Их так много… А сколько незаписанного, один лишь Господь знает это: вся Русская Земля полна рассказами о чудесах всем близкого и родного “батюшки Серафима”… И сейчас он продолжает творить чудеса. Даже за границей пределов своей страны… Впрочем, для святых нет наших “границ” и пределов: они всем уже принадлежат и везде могут быть. Как Бог – везде, а они – в Боге (Ин.17, 20–23); то и они в Нем везде.

Чудеса с батюшкой начались с самого его детства, как мы знаем: невредимо упал с колокольни в Курске, исцелился от Коренной Иконы Божией Матери, это еще в миру. В монастыре снова – чудесное выздоровление при ясном участии Пресвятой Богородицы: Она ему являлась всего двенадцать раз, по его собственным словам. Поразительное пренебесное явление Самого Господа Иисуса Христа в сопровождении роя Ангелов во время служения им литургии в сане диакона… А сколько необыкновенных случаев прозорливости мы видели на всем протяжении его жития! И сколько совершенно невероятного, по-человечески, при создании его любимого детища – Дивеева! Теперь же из многого множества его чудес извлечем главное.

Обыкновенно в прежних житиях его начинались рассказы со случая “угадывания”. Начнем с него и мы: в нем видно будет, как необыкновенно “просто” святым творить чудеса. Перепишу прямо из Летописи. Чудо – крестьянское, умильное.

“Однажды прибежал в обитель простой крестьянин с шапкою в руке, с растрепанными волосами, спрашивая в отчаянии у первого встречного инока:

– Батюшка, ты, что ли, отец Серафим? Ему указали о. Серафима. Бросившись туда, он упал ему в ноги и убедительно говорил:

– Батюшка! У меня украли лошадь, и я теперь без нее совсем нищий, не знаю, чем кормить буду семью. А говорят, ты угадываешь.

Отец Серафим ласково взял его за голову и, приложив к своей, сказал:

– Огради себя молчанием и поспеши в такое-то (он назвал его) село. Когда будешь подходить к нему, свороти с дороги вправо и пройди задами четыре дома: там ты увидишь калиточку; войди в нее, отвяжи свою лошадь от колоды и выведи молча.

Крестьянин тотчас с верою и радостью побежал обратно, нигде не останавливаясь. После в Сарове был слух, что он действительно отыскал лошадь в показанном месте”.

Крестьянин пришел к о. Серафиму, уже осведомленный о широкой славе батюшки: “Говорят, ты угадываешь”. Значит, чудес таких было настолько уже много, что молва о них распространилась и укрепилась в народе давно: в Сарове – прозорливый отец Серафим! И люди, ища милости Божией, потянулись к нему.

Были у него две Дивеевских сестры: Акулина и Мария. Вдруг он в сенях и говорит им:

– Посторонитесь, посторонитесь, матушки: ко мне много господ идут!

“А вовсе никого нет, – рассказывает Акулина, – и не видно… Ну, да ведь ему-то издали все было видно, потому что чуть-чуть прошло времечко, минут несколько, а и впрямь много господ-то идет. Мы отошли к сторонке и слышим:

“Вот это, батюшка, моя дочь”, – говорит одна. “А это – мой сын, – говорит другой. – Благословите ему взять ее, дочь-то за себя?”

– Нет, нет, – отвечает батюшка, – он должен взять за себя ту, что осталась там, а она выйдет за того, что возле вас тут живет.

И все это батюшка по названьям-то назвал: уж не запомню я местов-то. И как это он все знал, вперед и про всех, истинно – диво, да и только!”

А еще большее диво, когда он за целые десятки лет прозирал будущее: жизнь и смерть, бедность и богатство, брак или монашество, и прочее – без конца; заметим еще два случая – для семейных и монахов; оба поучительные.

“Одна вдова, имевшая троих маленьких детей, тяготясь воспитанием их, очень роптала на свою горькую долю. Наслышавшись же о милосердии о. Серафима, она решила обратиться к нему: испросить благословения и поведать свое горе. Благословив ее, старец сказал:

– Не ропщи на свою участь: скоро кончится твое горе; один будет твоим кормильцем.

Через неделю после этого двое из детей умерли. Мать поражена была неожиданною их смертью и опять пошла к о. Серафиму. Старец, увидев ее и предваряя речи ее, сказал:

– Молись Заступнице Пресвятой Богородице и всем святым: клятвою детей своих ты много оскорбила их. Покайся во всем духовному отцу твоему и вперед – укрощай гнев свой, чтобы не быть великою грешницею. В последний раз благословляю тебя: только ты прости их.

Пришла к нему в другой раз одна девица, чтобы попросить от святого старца наставление: как ей спасти свою душу? Но не успела она еще и уста открыть, как о. Серафим начал уже сам говорить ей:

– Много-то не смущайся: живи так, как живешь. А в большем Сам Бог тебя научит.

Потом, поклонившись ей до земли, сказал:

– Только об одном прошу тебя: пожалуйста, во все распоряжения входи сама и суди справедливо. Этим и спасешься.

Девушка никогда не думала о монашестве, не могла и понять, о каком распоряжении предсказывал ей старец, поклонившись до земли. А он, прозрев эти тайные мысли ее, прибавил:

– Когда придет это время, тогда вспомните меня. Собеседница спросила: не приведет ли Бог ей еще свидеться с батюшкой?

– Нет, – ответил он, – мы уже прощаемся навсегда, а потому прошу не забывать меня в своих святых молитвах.

Девушка в свою очередь попросила молиться за нее.

– Я буду молиться. А ты теперь гряди с миром: на тебя уже сильно ропщут.

Действительно, в монастырской гостинице спутницы встретили ее с сильным ропотом за замедление у батюшки. Впоследствии она приняла монашество с именем Каллисты и была игуменией в Свияжском монастыре Казанской губернии: ей-то и поклонился в ноги батюшка и, как уже игуменье, сказал на “вы”: “вспомните”; до этого же и после говорил с девушкой на “ты”.

Не менее многочисленны и чудеса исцеления больных. Первое такое, по свидетельству самого отца Серафима, благодатное врачевание проявилось на любимце и безотказном послушнике его “Мишеньке”, Михаиле Васильевиче Мантурове.

Будучи на военной службе в Лифляндии, он, видимо, простудился и потому вернулся к себе в Нижегородскую губернию, в село свое Нучу, в сорока верстах от Сарова, и стал лечиться у докторов. Но болезнь не только не проходила, но даже стала принимать угрожающие размеры: из ног стали уже выпадать кости. Наслышавшись о Саровском подвижнике, Мантуров решил отправиться к нему за помощью. С большим трудом крепостные люди ввели его в сени кельи старца. Батюшка вышел туда и милостиво спросил:

– Что пожаловал? Посмотреть на убогого Серафима?

Но Мантуров упал со слезами ему в ноги и стал просить исцелить его от неизлечимого недуга.

Тогда батюшка с живейшим участием и отеческою любовью трижды спросил его:

– Веруешь ли ты Богу?

И получив троекратный с силою ответ об искренней и безусловной вере в Бога, святой Серафим сказал:

– Радость моя, если ты так веруешь, то верь же и в то, что верующему все возможно от Бога; а я, убогий Серафим, помолюсь.

После этого батюшка посадил Мантурова близ гроба, стоявшего в сенях его, а сам удалился в келью.

Спустя немного времени он вышел с елеем в руках и приказал больному обнажить ноги.

– По данной мне от Господа благодати, я первого тебя врачую! – произнес он и помазал святым елеем больные ноги.

Затем надел на них чулки из посконного холста, какие ему принесли в дар посетители – крестьяне, вынес из кельи множество сухарей, всыпал их в полы сюртука Михаила Васильевича, а затем приказал идти с ношею в гостиницу. Мантуров встал и пошел со страхом, но совершенно твердо и не ощущая уже никакой боли. Пораженный и обрадованный чудом, он повернулся обратно к батюшке и, снова бросившись ему в ноги, стал с восторгом целовать их, благодаря за исцеление. Но великий старец, подняв его с земли, строго сказал ему:

– Разве Серафимово дело мертвить и живить, низводить во ад и возводить (1Цар. 2, 6)? Что ты, батюшка! Это – дело единого Господа, Который творит волю боящихся его (Пс. 144, 16)! Господу всемогущему да Пречистой Его Матери даждь благодарение!

С этими словами старец отпустил исцеленного, и Мантуров с радостью возвратился в свое имение к супруге Анне Михайловне и сестре своей, молодой девушке, Елене Васильевне. Порадовались-порадовались все они вместе, а потом и забывать начали про болезнь и исцеление. Но вдруг Михаил Васильевич вспомнил повеление о. Серафима “благодарить Бога и Пречистую”… А он доселе даже и не подумал об этом в радости и забывчивости. Смущенный, он снова собрался к батюшке. Встретив его, о. Серафим сразу же и заговорил:

– Радость моя! А ведь мы обещались поблагодарить Господа, что Он возвратил нам жизнь-то!

– Я не знаю, батюшка: чем и как? – в изумлении от прозорливости ответил Мантуров. – Что вы прикажете?

Тогда Святой старец с особо проницательным взором поглядел на него, точно в одно мгновение прозирая все будущее, и весело сказал:

– Вот, радость моя: все, что ни имеешь, отдай Господу и возьми на себя добровольную нищету!

Не ожидал этого вопрошавший… И смутился… Вспомнил он и об евангельском богатом юноше (Мф.19,20–22)… Пришла ему на мысль и молодая жена, да еще и лютеранка. Необеспеченная сестра, думающая о богатом замужестве… Чем же жить?.. И в растерянном недоумении не знал Михаил Васильевич, что ответить своему благодетелю, а правильнее – Самому Богу?!.

Прозорливый старец прочитал все эти мысли его и прервал сам недоуменное молчание: – Оставь все и не пекись о том, о чем ты думаешь: Господь тебя не оставит ни в сей жизни, ни в будущей. Богат не будешь, хлеб же насущный все будешь иметь.

Горячий душою и сильный верою, решительный бывший воин, Мантуров вдруг изменился в душе и, возлюбив батюшку всем своим сердцем, сказал твердо:

– Согласен, батюшка! Что же благословите мне сделать?

Но мудрый старец, желая испытать пылкого послушника, ответил:

– А вот, радость моя, помолимся; и я укажу тебе, как вразумит меня Бог!

С этим они и расстались на сей раз. Но благодать Божия уже связала их на всю дальнейшую жизнь в деле строения женской Дивеевской обители. Скоро, по благословению батюшки, Мантуров отпустил своих крепостных, продал имение в Нуче, купил небольшой участок земли в 15 десятин в Дивееве и поселился поближе к своему старцу… Знакомые смеялись над ним, как над потерявшим разум; роптала долго жена, совсем не склонная, как лютеранка, к подвигам и недостаткам; но раз решившись, Михаил Васильевич с беспрекословным послушанием отдался в волю святого старца, а все прочее терпел безропотно, смиренно, молча и даже с благодушием.

Особенно трудно было с женою.

“Говорю я, бывало, – сама записала после Анна Михайловна, – ну, можно почитать старца, можно любить его и верить ему; да уж не до такой степени! А Михаил Васильевич все, бывало, слушает, вздыхает и молчит. Меня это еще более раздражало. Так вот раз, когда мы до того уже дошли зимою, что не было чем осветить комнат, – а вечера длинные, тоскливые, темные, – я раздосадовалась, разворчалась, расплакалась без удержу. Сперва вознегодовала на Михаила Васильевича, потом – на самого батюшку о. Серафима начала роптать и жаловаться на горькую судьбу мою. А Михаил Васильевич все молчит да вздыхает… Вдруг слышу какой-то треск. Смотрю: Господи! Страх и ужас напал на меня! Боюсь смотреть и глазам не верю: пустая, без масла лампада у образов вдруг осветилась белым огоньком и оказалась полною елея… Тогда я залилась слезами, рыдая и все повторяя: батюшка Серафим! угодник Божий! прости меня, Христа ради, окаянную, роптунью, недостойную; никогда более не буду!.. И теперь, – заканчивает она, – без страха не могу вспомнить этого. С тех пор я никогда не позволяла себе роптать: и как ни трудно бывало, а все терпела”.

После она приняла православие и жила в тайном постриге в Дивееве. А Михаил Васильевич окончательно предался батюшке и сделался вернейшим его послушником и любимейшим другом. Потому-то о. Серафим и называл его всегда ласковым именем “Мишенька”. Так закончилось первое чудо врачевания, оказавшееся столь благодетельным потом для Дивеева. Мантуров сделался беспрекословным исполнителем распоряжений батюшки. Все это знали и смотрели на него как на самого старца в делах обители. Все это произошло в 1822 году. При этом вспоминается и другой подобный же случай, и даже более дивный.

Дивеевская сестра Ксения Васильевна, как церковница, пришла в храм Рождества Христова заправлять пред иконою Спасителя негасимую лампаду по завету батюшки. Вылила она пред богослужением последнее масло, а после увидела, что оно все уже выгорело и лампада потухла. С горестным чувством она стала размышлять, что вот не исполнилось предсказание о. Серафима о неугасимости лампадки, хотя сестры и старались хранить завет его. Так, может быть, окажутся несправедливыми и другие пророчества его об обители? И сомнения в прозорливости святого налетели на душу одной из самых верных и близких послушниц батюшки… Закрыв лицо руками в печальном разочаровании, Ксения отошла от иконы Спасителя на несколько шагов. Вдруг послышался треск…

“Восклонив голову, – пишет автор Дивеевской летописи, – она увидела, что лампадка загорелась. Подошла ближе к ней и заметила, что стакан лампады полон масла и на нем два серебряных рубля. В смятении духа она заперла церковь и поспешила поведать дивное видение старице своей, Елене Васильевне Мантуровой. На пути ее догнала одна сестра, с которою был крестьянин, искавший церковницу и что-то желавший передать ей. Крестьянин этот, увидевши Ксению Васильевну, спросил:

Вы, матушка, здесь церковница?

– Я, – отвечала Ксения, – а что тебе нужно?

– Да вот батюшка о. Серафим завещал вам о неугасимой лампаде; так я принес тебе 300 рублей ассигнациями денег на масло для лампады, чтобы она горела за упокой родителей моих.

При сем он назвал имена усопших родителей своих и подал деньги”.

“Эта сестра, Ксения Путкова, в монашестве Капитолина, – свидетельствует сам автор Летописи, Леонид Чичагов, ныне Митрополит Петроградский, – была жива еще при составлении летописи, т. е. в 1895–1896 годах. “Ксения Васильевна” живет “милостию Божиею до сих пор (1895 г.) в Дивеевском монастыре, на радость и руководство сестрам и на отраду всем приходящим к ней слушать рассказы ее об отце Серафиме. Эта славная молитвенница, по болезни, лежит ныне больше в постели”. И, следовательно, она сама рассказывала и подтверждала ему рассказанный чудесный случай с маслом и деньгами.

А с самим преподобным о. Серафимом подобные случаи совершались часто, вызывая в свидетелях изумление, но не удивляя преподобного, как явление обыкновенное и естественное. “Раз – пишет о. Василий Садовский, – рассказывал мне Михаил Васильевич, быв у батюшки о. Серафима, они долго беседовали с ним. И во время беседы-то той Михаил Васильевич вдруг видит, что сперва одна лампада пред образом у батюшки сама собою зажглась, потом и другая, и обе светло сами собою затеплились. Михаил Васильевич не мог в себя прийти от удивления и даже несколько испугался, что прозрел в нем батюшка.

– Что ты видишь, батюшка, ты не дивись тому и не бойся: так должно быть, – сказал о. Серафим.

Кроме болезней телесных преподобный исцелял и духовные. Известно уже нам, как он освободил от вражьего искушения припадочную Лебедеву; раньше он не один раз изгонял духа хулы из мучимых им, например от пристава И.Ш.Кредицкого, офицера М.Я.Каратаева. Но были случаи и гораздо более страшные.

“Я был свидетелем, – говорит известный уже нам лихачевский крестьянин, работавший в Сарове, а после и в Дивееве, Ефим Васильевич, почитатель батюшки, – как несколько мужчин привели с величайшим усилием к сеням пустынной кельи о. Серафима одну бесноватую женщину, которая всю дорогу упиралась, а у крыльца сеней упала и, закинувши голову назад, кричала: “Сожжет, сожжет!” Отец Серафим вышел из кельи; и так как женщина не хотела открыть рот, насильно влил ей несколько капель святой воды. Все мы увидели, что в ту же минуту из ее рта вылетело как бы дымное облако.

Когда же старец вслед за тем оградил ее крестным знамением и с благословением сотворил над нею святую молитву, бесноватая очнулась и сама начала молиться. Впоследствии, увидев ее в Саровском соборе совершенно здоровой, я спросил, что она теперь чувствует. “Слава Богу, – отвечала она, – теперь я не чувствую прежней болезни”.

И после смерти батюшки в Саров привозили бесноватых, ища спасения их от диавольского насилия.

Одна молодая крестьянка Рязанской губернии, Ольга И., мучима была восемь лет: она икала, зевала, теряла зрение и, впадая в исступление, терзала себя, неистово кричала, рвала в клочья свою одежду и т. п. В 1858 году три странницы повели ее в Саров. При приближении к монастырю она упала на землю и решительно не хотела идти дальше. Едва могли ее довести силою до обители. Здесь отслужили молебен Царице Небесной и панихиду по о. Серафиму; а потом повели несчастную на источник преподобного. Тут с ней случился самый страшный припадок, она кричала: “Что ты меня душишь? Я силен! Что ты меня вяжешь? Я выйду, выйду!” После этого ее ударило два раза замертво о землю; часа два она была слепою и немою. Наконец, злой дух закричал: “Три вышло! Один остался!”

Больную привели обратно в Саров, а потом отправились с нею в Дивеево. За полверсты от монастыря она снова упала на землю. Несколько раз перевертывало ее, как колесо. Едва к вечеру довели ее до Дивеева. Ночью она все пыталась бежать. Утром повели ее, не говоря куда, в храм Преображения Господня, алтарь которого сделан из пустыньки о. Серафима; там же хранится и одежда его. С необычайным трудом несколько человек едва втащили больную в храм. Здесь злой дух стал кричать: “Выйду, выйду, буду молчать!” С распростертыми руками и ногами, с раздувшейся шеей и животом, ее потащили к камню Серафимову, на котором он молился 1000 дней и ночей. Положили на него страждущую, накрыли мантиею преподобного, возложили на нее епитрахиль его, на руки ее надели рукавички о. Серафима; после этого она стала как бы мертвою. Члены ее начали приходить постепенно в нормальное состояние. Через полтора часа она совсем пришла в себя, а потом со слезами стала благодарить угодника Божия за свое исцеление. Настоятельница монастыря, мать Екатерина (Лодыженская), подарила ей портрет батюшки и часть от камня его; и на другой день, после литургии, благодарственного молебна и панихиды по о. Серафиму, раба Божия Ольга отправилась домой и доселе (пишется в Житии преподобного, изд. 1893 г.) пребывает здоровою, хваля Бога и святого. И такие чудеса от вещей преподобного повторялись многократно. Монахиня Капитолина (Ксения Васильевна) свидетельствует: “После смерти батюшки много тоже кой-чего осталось у нас после него, родимого. Вся одежда, что была, нам досталась: епитрахили две, нарукавники, шуба, кафтан, камилавка, шапочка. Вот больным-то и надевают на голову: ну и проходит боль-то. Еще полумантия, сапоги, башмаки, лапти, рукавицы и топоры, и все, все после батюшки. Есть у нас также четки, им самим сделанные из дерева. Так вот мы на бесноватых-то и надеваем; и много раз случалось: как наденут их (четки) на них-то, они и не могут выносить их, так и разорвут и бросят, а потом и выздоровеют. Оттого вот много из них потеряно, а уж как бережем!”

Так и до наших дней совершаются чудеса, какие были и в первые дни христианства. Бог же творил немало чудес руками Павла, – говорится в книге Деяний, – так что на больных возлагали платки и опоясания с тела его, и у них прекращались болезни, и злые духи выходили из них (Гл.19,11–12).

Но еще более дивно, о чем нельзя даже читать без трепета, как сила преподобного простиралась на бесов даже в их область ада. Раз сам о. Серафим сообщил о себе следующее:

“Умерли две монахини, бывшие обе игумениями, Господь открыл мне: как души их были ведомы по воздушным мытарствам, что на мытарствах они были истязуемы и потом осуждены. Трое суток молился я, убогий, прося о них Матерь Божию. Господь по Своей благости, молитвами Богородицы, помиловал их: они прошли все воздушные мытарства и получили от милосердия Божия прощение”.

Или вот другой случай. Однажды пришли к батюшке два брата-купца. Отец их опился вина и умер без покаяния. Не успели они еще ничего и открыть батюшке, а он сам подошел к ним и обоим вложил в уста по просфоре, но приказал не жевать их, а понемногу глотать, когда они размокнут. Оставив их одних в сенях у гробика своего, преподобный удалился в келью на молитву. А когда вышел, то оба брата были почерневшими, и слезы ручьями катились по лицам их.

“Трудно вам было?” – спросил их угодник.

Они сказали: “Так трудно, что едва не задохнулись”.

“Вот так-то трудно, – прибавил батюшка, – вырвать душу из рук сатаны опившегося вашего отца, когда и Святая Церковь не принимает молитвы за опоиц”.

Затем батюшка приказал братьям вылить в память отца колокол и пожертвовать его какому-либо храму, а они именно и пришли просить благословения на эту жертву. За такую дерзновенную молитву враг злобствовал на о. Серафима, иногда явно.

Вот что рассказывала дивеевская сестра Анна Алексеевна: “Одна сестра обители (имя ее осталось сокровенным, вернее всего, то была сама она) сподобилась молиться с батюшкой в келье его. Вдруг сделалась там такая тьма, что от страха она упала даже на пол. Когда же пришла в сознание, батюшка приказал ей встать и сказал в объяснение случившегося следующее: “Знаешь ли, радость моя, отчего в такой ясный день сделалась вдруг такая ужасная тьма?! Это оттого, что я молился за одну грешную умершую душу и вырвал ее из рук самого сатаны; он зато так и обозлился на меня: сам сюда влетел, оттого-то такая здесь тьма!”

Вот как еще на земле-то сильна была молитва его, а теперь же на небе у Господа все, что ни попросит, может”, – так закончила рассказ свой сестра Анна.

Велика была сила молитвы его во избавление от искушений диавольских и при жизни людей. Сам батюшка рассказывал крестьянину Александру Вавилову из Арзамаса следующий случай. Любимцу его, тоже крестьянину села Павлова Горбатовского уезда, Алексею Гурьевичу Воротилову предстояло великое искушение впасть в смертный грех. Отец Серафим издалека прозрел это и тотчас стал на коленях молиться, чтобы Господь спас его душу от погибельного греха. И Господь исполнил прошение Своего угодника. При свидании старец заметил и самому Воротилову:

– В такое-то время и в таком-то месте мы, – смиренно объединил себя вместе с искушаемым батюшка, – по милосердию Божию, избавлены от зла, за молитвы убогого Серафима.

Другой случай произошел с Дивеевскими сестрами. Однажды Ксения Васильевна с иною сестрою пришла к батюшке в монастырь. Отпуская их ночевать в гостиницу, он вслед сказал им прозрительно:

– Кто бы к вам ночью ни взошел – не вставайте, не откликайтесь и не говорите, и не пускайте никого!

Они обещались. Когда сестра заснула, а Ксения тоже собиралась ложиться, в номер к ним вошел неизвестный монах: дверь еще не была заперта. Разговорились; оказалось, он был земляком Ксении, и она заслушалась его рассказов о родных и своем селе, забыв заповедь батюшки. И уже позднее вспомнила об этом и постаралась немедленно проводить собеседника. Но зато от сознания греха непослушания и страха перед батюшкой она проплакала всю ночь… Утром побежала, однако, к нему с раскаянием. Там в это же самое время был и ночной монах; о. Серафим разговаривал с ним любезно. Ксения со стыдом за себя отвернулась. А когда гость ушел, она со слезами бросилась батюшке в ноги и стала просить у него прощения.

– Так-то вот, – наставительно и с укором сказал старец своей “пчелке”, – не послушала меня… А знаешь ли, что я ныне всю ночь только за тебя одну молился; и если бы не молитва моя – пропала бы ты. Вот как надо осторожно хранить себя: потому ведь вы – глупые; сами не видите и не знаете, как погибаете. Ведь секунда одна… Ну, да полно, полно, радость моя, – добавил он, уже утешая все плакавшую Ксению, – встань. Господь тебя простит. Ведь теперь ты еще больше моя, ибо я тебя ныне ночью, аки добычу у льва, из зуб вырвал (1Петр. 5, 8)”.

После она была уже осторожна; и сама рассказывала о том, как вообще хранил своих овечек от хищных волков о. Серафим.

Следующий случай покажет нам, какой гнев Божий может постигнуть человека за один легкомысленный, но опасный соблазн. Сейчас мы будем свидетелями чуда такого наказания в пример всем.

“А как батюшка Серафим не терпел, чтобы кто трогал, либо обижал кого из дивеевских, – сообщает Ксения, – как сейчас помню, был в Сарове монах Нафанаил, лучший иеродиакон. Келью он имел в монастыре возле самой батюшкиной кельи. Часто требовал к себе дивеевских-то батюшка, не разбирая, бывало, ни дня ни ночи, только и знаем мы: то к батюшке, то от него ходим в Саров или в Дивеево. Придешь, бывало, к нему утром, да и стоишь-ждешь: дверь-то заперта. А Нафанаил-то увидит, выйдет и скажет:

– Что старик-то морозит да морозит вас!? Чего стоять-то? Когда еще дождешься: зайдите-ка ко мне да обогрейтесь!

Ну, иные по простоте-то и ходили было, слушая его уговоры. И дошло это до батюшки! И растревожился же он и страшно разгневался!

– Как, – говорит, – как он хочет сироточкам моим вредить?! Не диакон же он после этого обители нашей! Нет-нет, от сего времени он не диакон нашей обители!

Долго повторял батюшка, растревоженный, каким я его никогда еще не видала, ходя по своей келейке… И что же, ведь чудо-то какое! Стал вдруг с этого времени пить иеродиакон Нафанаил, да все больше и больше. Недели через три и выслали его, отдали под начало. Да так и пропал совсем! Вот сколько, сколько раз за долгую жизнь мою вспоминаю я всегда батюшку: как только кто тронет ли Дивеево или кого-нибудь из нас, дивеевских, то не минует того, непременно кончит больно дурно и в беду попадет.