355 500 произведений, 25 200 авторов.

Электронная библиотека книг » авторов Коллектив » Знание-сила 1997 № 01 (835) » Текст книги (страница 12)
Знание-сила 1997 № 01 (835)
  • Текст добавлен: 12 сентября 2017, 14:00

Текст книги "Знание-сила 1997 № 01 (835)"


Автор книги: авторов Коллектив



сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 14 страниц)

В параноидальной личности много такого, что типично для шизофрении. Но если шизофрения раскалывает психику, то здесь происходит гиперинтеграция. Под напором враждебных сил параноик собирается, он целеустремлен и напорист. В этом он напоминает эпилептоида. Система ценностей его стабильна и нерушима, по латинской поговорке: «Пусть погибнет мир, но справедливость восторжествует».

Можно предположить, что гиперинтеграция – защитная реакция на страх перед социальной средой. Этот страх составляет как бы ось переживаний людей параноидального склада: он свидетельствует о том, что человек не в состоянии построить свои отношения с окружающими. Бескомпромиссная последовательность помогает противостоять распаду психики. В угрожающей ситуации человек не чувствует себя потерянным, если видит цель (даже если цель лишена смысла).

Легкая склонность к бредообразованию – вещь обычная не только в жизни отдельного человека, но и в жизни общества. Мы не можем до конца узнать тех, с кем нам приходится вступать в разного рода отношения, в том числе служебные. Поле для бредовых построений здесь широчайшее, собственные желания. эмоциональные установки мы проецируем на человека, которого в действительности почти не знаем. Достаточно одного слова, жеста, гримасы – и концепция готова.

Человек не терпит неизвестности. Впрочем, не только человек – понаблюдайте, как тщательно собака или кошка исследует новую территорию. Социальная среда сплошь покрыта белыми пятнами, которые и заполняются бредовыми построениями. Необходимые условности, которыми обставлена жизнь в обществе, тоже разжигают интерес: а что там, под маской? Человек легко наделяет других собственными мыслями и чувствами. А поскольку владеет им не одна только любовь, колорит порождаемых воображением образов может быть довольно мрачным. Что не всегда соответствует действительности.

Чаще всего в разного рода кознях и махинациях подозревают людей, отделенных от нас социальными перегородками, отношениями власти и подчинения. Людям, выросшим в отличных от наших культурных традициях, приписываются самые фантастические черты. Классический пример – евреи, которые на протяжении тысячелетий имели «счастье» принадлежать к национальным меньшинствам и жить в гетто. Когда больной шизофренией начинает делать открытия, касающиеся хорошо знакомых людей, мы относимся к этим открытиям, как к бреду. Но это не мешает нам делать такие же открытия в отношении чужаков, принадлежащих к иным, чем мы, социальным или культурным группам.

В принципе общество в целом гораздо легче принимает бредовые построения, чем отдельный человек. В частной жизни между людьми возникают более тесные контакты, больше возможностей узнать другого человека и, значит, меньше поводов для всевозможных бредовых фантазий.

Возможно, бредовая готовность (то есть склонность реагировать бредообразованнем в эмоционально трудных ситуациях) имеет некоторое значение для консолидации социальных групп. Мы хорошо знаем людей, принадлежащих к одной с нами группе, в достаточной степени им доверяем, а свои страхи и агрессию адресуем представителям других групп, резко себя от них отделяя.

Случается, однако, что и среди близких людей отношения определяются бредовыми построениями. Брат не доверяет брату, сын – отцу. Крайний трагический случай представляют гражданские войны, сопровождаемые, как известно, особой жестокостью. Тогда пропастью, разделяющей людей, становится цель. Человек, служащий другой, чем я, цели, автоматически превращается в моего врага.

В периоды нестабильности, разрушения старых ценностей, когда все социальное здание начинает шататься, как бы в противовес распаду происходит гиперинтеграция, образуются группы с четко обозначенной целью. И тогда значение имеет не знание другого человека, не эмоциональная связь, а цвет его мундира, цель (идеология) занимает место высшей системы ценностей, которой подчинены все и всё.

Живая природа отличается огромным разнообразием. Человек обладает этим свойством в наибольшей степени благодаря богатству заложенных в нем программ деятельности. Не бывает двух совершенно одинаковых людей. Сходство между людьми может быть только поверхностным, поэтому, кстати, к любым типологиям следует подходить с осторожностью. Но при всем разнообразии морфологических и функциональных форм в животном мире и у человека наблюдается стремление к единству. Непохожие другие возбуждают агрессию в окружении. Так, животные уничтожают родившегося у них альбиноса. В обществе «другое» подлежит осуждению только за то, что другое.

С проблемой чужака психиатрия до сих пор не научилась справляться. Достаточно носить платье непривычного покроя, вести себя за столом или выражать свои мысли отличным от принятого способом, чтобы тебя исключили из группы. Часто люди принимают чужие ценности, чтобы их не отвергли. Они чувствуют себя счастливыми, если могут маршировать в одном строю с товарищами по оружию, одинаково с ними вскидывая ноги и руки, распевая те же пеенн. Объединенные общей идеей, такие, как все. Кто не с нами, тот против нас. Возможно, что чрезвычайно болезненно переживая противоречивость своей природы, не умея примирить всё, таящееся в ней, человек как избавление принимает единство, даже привнесенное извне.

Мы уже вспоминали об особой жестокости гражданских войн, когда, случается, воюют по разные стороны члены одной семьи. Вновь принятая или навязанная система ценностей становится важнее семейных уз. Может, жестокость как раз обусловлена былой близостью противоборствующих, тем, что они годами жили бок о бок. Социальные нормы и обычаи не позволяли открыто демонстрировать наверняка возникавшие отрицательные чувства по отношению друг к другу. Они накапливались, как это бывает у эпилептоидов. Гражданская война представляла прекрасный случай, чтобы выплеснуть все, что подавлялось годами. Во вновь принятой системе ценностей находили обоснование агрессии по отношению к тем, кто этой системы не принял. «В случае гражданской войны ненависть первична, она дремала в людях, им только не хватало смелости проявить ее. В обычной войне ненависть вторична, ее порождает ситуация войны, во время которой люди автоматически делятся на врагов и товарищей по оружию. Когда война кончается, ее участники могут вернуться к прежним безразличным отношениям между собой».

Интересно: Кемпиньский допускает, что способность к бредообразованию, так называемая бредовая готовность, необходима для сплочения группы, для укрепления связей внутри нее. Чем больше агрессии по отношению к чужакам, тем больше идентификация группой ее членов. Сплоченность достигается за счет изоляции. Доминирование цели, характерное для бредовых комплексов, тоже способствует консолидации; враждебность по отношению к тем, кто этой цели не разделяет, укрепляет перегородки между группами.

В сознании человека борются две тенденции: к сохранению собственной индивидуальности и к сплочению с группой. Человек хочет быть самим собой, бунтует, когда посягают на его право свободно принимать решения, принуждают подчиниться чужой воле; с другой стороны, он страшится одиночества, нуждается в солидарности, хочет чувствовать так, как чувствуют другие. Компромиссный выход – группа. В группе человек может выразить себя, он не осмелился бы на это один, прн этом группа хранит его от полной потери индивидуальности, что было бы неизбежно, если бы он отождествлял себя со всем человеческим сообществом.

• Сальвадор Дали. «Большая паранойя»

Трудно представить себе «общество всех людей», не разбитое на различные группы. История человечества дает нам примеры, к каким антагонизмам, бессмысленным и жестоким, приводит это деление на группы. Но, наверное, полагает Кемпиньский, это единственный способ разрешения противоречий между индивидуальностью и коллективностью. В пределах группы дух общности побеждает недоверие. Допуская бредовые домыслы в отношении членов других групп, мы оцениваем их как патологию внутри группы.

Бредовая готовность не присутствует в жизни общества или отдельного человека постоянно. Тех, кто был нашим врагом во время войны и кого мы наделяли самыми отвратительными чертами, в мирное время мы можем воспринимать как вполне приятных соседей.

Отдельный человек начинает «бредить» неожиданно и по непонятной причине: еще вчера лицо моего друга светилось доброжелательностью, а сегодня оно угрюмо и замкнуто. То, что вчера нам казалось подлинным, сегодня оказалось маской, под которой скрываются опасные для нас намерения.

Трудно жить без уверенности, что завтра снова взойдет солнце, что земля не задрожит под нашими ногамн, что нам хватит свежего воздуха. Но чего ждать от людей, среди которых мы живем? Никогда нельзя быть уверенным, что есть правда, а что ложь, каковы их действительные намерения, не притворство ли их дружба, не предают ли онн нас, играя в любовь. Мы не знаем точно, на что можем рассчитывать, и обречены на постоянную неуверенность.

Один из парадоксов человеческой жизни состоит в том, что важнейшая ее область – социальная – так неустойчива. Пресловутой бочки соли, как известно, мало, чтобы узнать другого человека. Возможно, человек – это действительно венец творения, царь природы, может быть, его разумная деятельность сведет к минимуму неустойчивость и непредсказуемость в тех областях, которые эта деятельность затронет. Но человек никогда не будет «царем природы» в отношениях с другим человеком: здесь сталкиваются два «царя», и никогда неизвестно, чем это столкновение кончится. Рассчитать это невозможно. А ведь это часто жизнь, в которую мы максимально включены; наши позитивные и негативные эмоцин главным образом направлены на окружающих иас людей. Что тут рассчитаешь, если знак так легко меняется с положительного на отрицательный и наоборот, то, что вчера было черное, сегодня белое. Отношения с людьми – это вечная импровизация, сюрпризы и – неуверенность, а значит, поле для создания фиктивного образа действительности.

Другой человек может прийти нам на помощь, если с нами стряслась беда, но он же может посягнуть на нашу свободу и даже на жизнь.

С первых лет жизни накапливаются травмы: первые обиды наносятся в детском саду, в школе, взрослыми и детьми – всем известно, какими они могут быть жестокими. Постепенно даже родители могут превратиться в обидчиков. Чем активнее человек включается в жизнь, тем больше неприятностей в обществе его подстерегает.

Две жизненные позиции особенно уязвимы. излишняя доверчивость, детское ощущение социальной среды как материнской, и противоположная – враждебно настороженная, когда в каждом видят врага. В первом случае человек подставляет себя возможным обидчикам, а они найдутся, во втором – своим поведением восстанавливает против себя окружающих.

Поскольку проблемы эти сопутствовали человеку на протяжении всей его истории, уже в самых примитивных обществах создавались социальные институты, разного рода моральные кодексы, регулировавшие социальное поведение, делавшие его более предсказуемым.

Неуверенность, невозможность знать заранее, с кем имеешь дело, рождает страх. Но если доза его не слишком велика, утверждает Кемпиньский, он позитивен, поскольку благодаря ему человек учится соблюдать социальные нормы. «Передозировка» тормозит активность, лишает способности объективного взгляда на окружающую действительность.

Бредовая готовность, то есть способность домыслами, фантазией заполнить пустоту, образующуюся из-за невозможности полного знания о другом человеке, точного прогноза отношений с ним, тоже может считаться нормальной. Знак же – положительный или отрицательный – суждений о другом человеке, основанных на таких фантазиях, зависит от эмоционального климата в группе, оттого, какие чувства в ней доминируют, то есть от эмоциональной установки того, кто эти суждения выносит.

У параноидального психопата бредовые фантазии имеют исключительно отрицательный знак: человек видит вокруг себя только заговоры, махинации, злонамеренное манипулирование, социальный мир предстает сложной машиной, устройством, нацеленным на его уничтожение. Образ мира утрачивает эмоциональный колорит, становится бездушным, безжалостным.

Известно, что для параноиков характерно доминирование цели. Свои личные черты они переносят на общество: это не они, а общество безоглядно стремится к цеди, манипулируя людьми, как марионетками.

Театром кукол жизнь представляется и истерику, он сам не прочь подергать за ниточки. Но для него это забава и средство обратить на себя внимание. Театр жизни параноика ужасающе серьезен. У истерика тема манипулирования объясняется тем, что его чувства, эмоциональные связи поверхностны: можно спокойно манипулировать тем, к чему не испытываешь сильной привязанности. Параноики же чувствуют сильно, но чувства их противоречивы, двойственны, они не могут с ними справиться, как не в состоянии понять чувства других людей. Создавая образ мира махинаций и манипулирования, они как бы объявляют несуществующим то непонятное, что больше всего мешает им в себе и в окружающих,– эмоциональную жизнь.

Если мы к своей жажде познания человека сумеем присоединить готовность понять его чувства, поступки и способ поведения этого человека окрасятся в светлые тона, бредовая готовность ослабнет, наше воображение не будет творить фиктивных образов. Самая большая удача при лечении психопатий параноидального и истерического круга – уловить в истории жизни пациента момент, когда он только начал искажать окружающую действительность: тогда можно будет найти эмоциональные проблемы, которые к этому привели.

Параноик верит в свою картину мира, и ничто не заставит его усомниться в том, что он обладает истиной. Разубеждать его бессмысленно. Проявления бреда (а это и есть истина параноика) легче понять, если рассматривать их как continuum от нормы к выраженной патологии. Увы, нет на свете человека, который бы представлял мир и себя полностью адекватно. Образ действительности всегда бывает искаженным в большей или меньшей степени. Важно уметь скорректировать это искажение в соответствии с условиями социальной среды. Всю истину человек постичь не в состоянии.

Если нам вдруг покажется, что мы истиной овладели, следует насторожиться: эта убежденность может быть первым симптомом бреда •

В сравнительно небольшой книге «Клиническая психопатия» П. Б. Ганнушкин уделяет паранойе особое внимание и больше места, чем другим видам психопатии. Книга вышла в свет в 1938 году. Знал ли автор о диагнозе, который поставил Сталину Бехтерев? Догадывался ли о нем?

К счастью, в отличие от Бехтерева, П. Ганнушкин умер в своей постели, своей смертью. И все-таки трудно отделаться от ощущения, что победителем остался «великий параноик»...

А. Солженицын.

«В круге первом»: Расслабляемый лежанием, Сталин невольно предался угнетенному строю мыслей. Он ни на чем не собирал сейчас свое уставшее внимание. Он жмурился, лежал – и лезли в голову бессвяэнейшие воспоминания из долгой– долгой жизни его. Но вспоминалось почему-то не хорошее, а все плохое и обидное.

Так всю жизнь не везло. Не везло всю жизнь, и всегда кто-нибудь мешал. И пока одного уберешь – уже следующий мешал.

Недоверие к людям было определяющей чертой характера Иосифа Джугашвили. Недоверие к людям было его мировоззрением.

Он не доверял своей матери. И богу тому не доверял, перед которым одиннадцать юных лет отбивал поклоны о каменные плиты. Не доверял потом своим однопартийцам, особенно тем, кто говорил красно. Не доверял односсыльным. Он не доверял мужикам, что те будут сеять хлеб и собирать урожай, если их не заставлять и не контролировать. Не доверял рабочим, что они будут работать, если им не установить норм. Не доверял интеллигентам, что они способны строить, а не вредить. Не доверял солдатам и генералам, что они будут воевать без штрафных рот и заградотрядов. Не доверял своим приближенном. И не доверял своим женам и любовницам. И детям своим не доверял. И прав оказывался всегда!

И доверился он – одному только человеку, единственному за всю свою полную недоверия жизнь.

Он верил Гитлеру!..

Едва-едва не обошлась ему эта вера ценою в голову.

Тем более теперь он окончательно не верил никому!..

Чем больше других людей успевал он лишить жизни, тем настойчивей угнетал его постоянный ужас за свою. И его мозг изобретал много ценных усовершенствований в системе охраны, вроде того, что состав караула объявлялся лишь за час до вступления и каждый наряд состоял из бойцов разных, удаленных друг от друга казарм: сойдясь в карауле, они встречались впервые, на одни сутки, и не могли сговориться. И дачу он себе построил мышеловкой-лабиринтом из трех заборов, где ворота не приходились друг против друга. И завел несколько спален, и где стелить сегодня, назначал перед самым тем, как ложиться.

И все хитрости эти не казались ему трусостью, а лишь благоразумием. Ибо бесценна была его личность для человеческой истории.

Для того и нужно ему жить до девяноста лет, что не кончена борьба, не достроено здание, неверное время – и некому его заменить.

А там, может быть, найдут средство такое, лекарство, чтобы сделать хоть его одного бессмертным?.. Нет, не успеют.

Как же бросить человечество? И – на кого? Напугают, ошибок наделают.

Психолог и психиатр Шнейдер утверждал, что от параноидальной психопатии страдает не только бальной, но и его окружение. О страданиях окружающих параноика много пишет в своей книге и П. Ганнушкин («Клиника психопатий»). Вот одна из рассказанных им историй болезни.

П., 51 года, девица, живет на средства родных. Раннее развитие нормально. В детстве по характеру капризна, эгоистична, упряма. По неуспешности не могла получить среднее образование. В молодости была живой, веселой, любила общество, развлечения, всем интересовалась, много читала. В общих чертах характер больной остался без изменений и по настоящее время. Настроение всегда бодрое и довольно ровное. Основной задачей своей жизни больная считает «помощь страждущим и неимущим». ...Отыскивает больных, бездомных детей, стариков и устраивает их в школы, приюты, богадельни и другие подобного рода заведения, причем пристроив куда-нибудь, продолжает следить за их судьбой и в учреждении. На этой почве – постоянные конфликты с администрацией учреждений, во внутренние распорядки которых больная позволяет себе вмешиваться самым бесцеремонным Образом, так как «везде и всегда ищет правду и восстанавливает справедливость». Вся жизнь больной представляет собой цепь столкновений, интриг, недоразумений и судебных процессов с людьми самых разнообразных рангов и положений. Где бы она ни жила и с кем бы ни имела дело, вокруг нее роковым образом сгущается атмосфера и происходят скандалы. Больной все время кажется, что к ней несправедливо относятся, что попирают ее Права, обижают ее и «сочиняют про нее грязные сплетни». Она объясняет это «подлостью и ненавистью людей» и желанием «насолить ей, как человеку, стоящему на голову выше окружающих в моральном отношении», каковым она себя считает, и к тому же она – человек слабый и беззащитный, которого «обижают все, кому не лень». Однако, по ее словам, изо всех конфликтов она, в конце концов, всегда выходит победительницей. В рассказе больной о своей жизни чувствуется большая самоуверенность и переоценка своих положительных качеств, переходящая порой в своего рода самолюбованию. «С 16 лет имела колоссальный успех у мужчин, многие добивались руки, но безуспешно, а двое даже покончили с собой». Замуж не вышла, так как не «встретила нм(ого достойного на ней жениться». Кроме того, от этого шага останавливали резонерские рассуждения такого рода: «Выйду замуж – будут дети; дети могут заболеть какой-нибудь заразной болезнью и нельзя будет навещать родных», которых она очень любит. По словам людей, имевших с ней дело, больная – человек совершенно невыносимый в общежитии: она постоянно вмешивается в чужие дела, поучает, резонирует, полна сознания собственной непогрешимости, всюду сплетничает и заводит сложные интриги. Все это делается, по словам больной, с целью «поучения и восстановления справедливости».


ЛИЦЕЙ

Сергей Смирнов

Эти трудные старшие классы

Дневник учителя

КАЖДЫЙ ОПЫТНЫЙ УЧИТЕЛЬ знает: последний год пребывания в школе не принесет особой радости ни его питомцам, ни ему самому. «Чемоданное настроение» будущих выпускников, их сомнения насчет вузовской карьеры, социальная и личная неуверенность отравляют жизнь большинства старшеклассников даже в лучших гимназиях России. Кажется, невозможно научить завтрашних выпускников ничему новому ни в одной из наук, даже если это профильный предмет их будущего студенчества. Еще вчера у них была общая, привычная и упорядоченная судьба. Сегодня все различно и непредсказуемо...

К сожалению, перед лицом этого ежегодного кризиса школьные учителя выглядят весьма бледно. Один из самых именитых математиков гимназической Москвы недавно заявил: «Мы готовим их не к вузу – только к поступлению в вуз!» То есть завтрашних абитуриентов готовят не к регулярной игре «на победу», а только к однократной игре «на ничью» с вузовским экзаменатором. Но кто обороняется, тот не победит, школяры нутром чувствуют это, с горечью теряя недавнюю веру во всеведение и всемогущество наставника– учителя.

Как же следует жить в кризисную эпоху, если тебя научили процветать только в упорядоченном обществе? Если кризис затягивается на годы, можно ли к нему привыкнуть и даже получать некое удовольствие от преодоления все новых препятствий? Как обрести ту «привычку к непривычному», которая, по слухам, отличает испытателя от обычного летчика? Школьный учитель, дай ответ! Не дает ответа, ибо сам не приучен жизнью к долгим кризисным эпохам либо научился только прятаться от них в рамках школьной рутины.

Впрочем, есть один ответ, он давно продуман в университетах и усвоен в гимназиях. Надо почаще сдавать экзамены и регулярно готовиться к ним.

Это старая истина и лукавая! Ибо повторена – всего лишь мачеха ученья, а экзамен для школьника – только игра «на ничью», если мудрый экзаменатор не окрасит этот неравный бой в яркие цвета рыцарского турнира с оригинальным призом, отражающим личный вклад обоих партнеров. В таком случае даже шестиклассница может ощутить незабываемый вкус победы и упоение в бою.

ДУМАЮ, КЛЮЧЕВОЕ СЛОВО здесь – «чудеса». Не верит в них только тот, кто сам не умеет их творить. А кто творит, тот верит и умеет передать эту веру своим ученикам. И переживет с ними вместе сколь угодно долгую кризисную эпоху, ибо радость от чудес пересиливает даже большие невзгоды, а яростный труд ради чуда приучает видеть истинный масштаб бытовых неудобств. Как иначе могли бы многие старики с радостью вспоминать военные годы?

Но что может стать самодельным чудом для старшеклассника? Не экзамен же по геометрии, которой его учат уже шестой год! Тут чудес не жди... Иное дело – сдать экзамен по предмету, которому тебя вовсе не учили или учили из рук вой плохо. Это может стать небольшим подвигом, если изначально так к нему и отнестись, а не готовиться лишь к очередной унылой игре «на ничью» со скучным и скупым партнером.

Вот пример: сильный гуманитарный десятый класс посреди учебного года пережил смену учителя истории. Стиль преподавания изменился полностью, нп уровень требований к ученикам сохранился. Если первый тиран пугал учеников суховатой эрудицией, то его преемник пленял яркими и подробными рассказами, которые почему-то (вероятно, по врожденной небрежности учителя) не складывались в цельную картину российской истории.

И вот настал экзамен... Море троек, в их числе – много тяжелых, «натянутых». Небольшой островок четверок у спокойных, добросовестных тружеников. Только три полноценные пятерки – у одной героини и двух ее друзей. Героиня же выделилась еще в шестом классе мастерски написанным конспектом. Сочиняла она его в основном дома, критически перечитывая беглые записи, сделанные на уроке ею самой и ее товарищами по несчастью (ибо никто не мог в одиночку записать быструю речь их тогдашней учительницы). Так появились термины «Евангелие от Натальи», «Евангелие от Андрея» и т. п. Они удачно контрастировали со скучным учебником, даже на уровне лексики: «Ой, дураки!» (комментарий к сожжению Персеполя македонцами); «Свинка, свиночка, свининка...» (к осквернению храма и восстанию Маккавеев).

По сути, это были нечаянные и неформальные курсовые работы шестиклассников. Два года спустя этот подход (одобренный и поддержанный учителем) привел класс к триумфу на экзамене по российской истории. Еще через два года учительская чехарда инициировала контрольный эксперимент: кто в классе уже осознал себя чудотворцем (хотя бы по необходимости), а кто согласен плыть в нелюбимом предмете по течению, на авось. Счет оказался 3:18 – в пользу трех самостоятельных молодых людей, которым уже сейчас нашлось бы место на студенческой скамье.

Так самостоятельная подготовка шестиклассников к экзамену стала удачной подготовкой к сочинению старшеклассниками курсовых работ в полном согласии с университетской традицией. Мудрые учителя давно используют этот прием в работе с теми классами, где их предмет непрофильный. Так, половина моего десятого математического класса охотно выбрала экзамен по литературе: там вместо ответа по билету требовалось защищать свой реферат, включающий оригинальные литературные сравнения (например, Базаров и Раскольников). Если бы учителя-историки решились организовать по этой схеме экзамен в гуманитарном классе, соотношение пятерок и троек могло бы оказаться обратным, на радость ученикам и школьному начальству. А подготовиться к вузовскому экзамену по билетам не поздно будет и в выпускном классе.

СТОИТ ВСПОМНИТЬ меткую поговорку аспирантов: «Списывание из одного источника – плагиат, из двух – компиляция, из трех и более – диссертация». Действительно, рефераты и конспекты младших школьников мало отличаются от плагиата. Но в восьмом – девятом классах ученики «дозревают» до удачных компиляций, сравнивая, например, точки зрения разных историков на ордынское иго или опричнину. А в десятом – одиннадцатом классах растущая самооценка школьников побуждает их к чудотворству, то есть к синтезу оригинальных сочинений в рамках самых разных наук или на стыках между ними.

При этом легко рушатся межпредметные барьеры: от политических страстей Марата и Робеспьера школяры переходят к научным страстям Лавуазье и Дальтона, от державных триумфов Бисмарка к физическим откровениям Максвелла. И когда на экзамене по истории в одном билете встречаются Маньчжурская война 1904 года с одновременными открытиями Моргана (в генетике дрозофил) или Резерфорда (в строении атома), такое сочетание никого из школяров не удивляет. У них выработалась привычка к непривычному. Теперь сложность предстоящего экзамена измеряется не массивом «новых» понятий и задач, а только объемом текстов, которые необходимо (и достаточно!) обдумать накануне экзамена, приобщаясь к стимулам, страстям и успехам героев-первопроходцев.

Таким образом, школьное образование стихийно дрейфует в ту же сторону, что университетское,– от разделения единой науки на множество учебных предметов к комплексному постижению общенаучных проблем вроде атомной теории вещества или молекулярной генетики организмов. При этом школа имеет солидную фору перед любым вузом, ведь старшеклассники не успели еще забыть ни одну из ветвей естествознания или обществознания.

Увы, будущие учителя не получают, как правило, столь комплексной пищи для ума. На каком факультете студент может познакомиться одновременно с генетическим древом языков Евразии, с динамикой плит земной коры и с кварково-лептонной моделью субатомного мира? Нет таких факультетов ни в обычных, ни в педагогических университетах. Но есть школьники, спрашивающие популярного учителя о том, другом и третьем подряд.

Если старшеклассники на глазах учителя становятся «возрожденческими личностями» , значит учитель обязан опережать их на этом пути, не оправдываясь узостью своей формальной квалификации. Кто уклоняется от этой тяжкой задачи (как уклонялись руководители католической церкви в XIV—XV веках от свежих ветров Возрождения), тот разделит во мнении школяров судьбу, уготованную в поэме Дайте римским папам,– торчать вверх ногами в яме в ожидании, пока очередной низвергнутый кумир оттеснит тебя еще глубже в огонь. Сладко ли это? Если ты не хочешь уподобиться избитому и оплеванному самовластцу Бонифацию VIII, уподобься пламенному проповеднику Дайте либо не имей дела со старшеклассниками... Кажется, третьего не дано, если ты оказался внутри кризисной фазы школьного образования.

Ну а если взглянуть на нее извне, «свежим марсианским взглядом»? Вот набрали гимназистов-гуманитариев в девятый класс, а в конце десятого среди них начались разброд и шатания. Набрали смышленых малышей в шестой класс – у них кризис жанра наступил в начале десятого класса. Способных математиков набрали в восьмой класс – и получили идейный разброд в конце десятого класса. Во всех трех примерах «кризис познавательной парадигмы» наступил по истечении двух третей отмеренного заранее срока профильной учебы в школе.

Нет ли здесь природной закономерности, наподобие гумилевских ритмов этногенеза? Вспомним, что у Гумилева раскол этноса оказывается третьей фазой его эволюции, и длится он вдвое меньше суммы длин двух предыдущих фаз («консорция» и «сословного равновесия»). Завершается он с началом четвертой, «державной» фазы; пожалуй, для школяров поступление в вуз играет именно такую роль.

Если принять эту аналогию всерьез, то весь школьный учебный процесс выглядит как управляемый (или, по крайней мере, сознательно провоцируемый) учителями вариант этногенеза в лабораторном масштабе. Значит, можно и нужно применять выводы Л. Н. Гумилева о динамике возрастов этноса к повседневной работе любого школьного учителя, особенно классного руководителя. Например, первый год обучения математиков (по четырехлетней программе) соответствует консорцию: все ученики ведут себя, как одни, подражая учителю. Следующие полтора года – это равновесие сословий с интенсивным законотворчеством, сирень, усвоением научных фактов и понятий безотносительно к личности учителя. Затем наступает раскол познающего коллектива на отдельные творческие персоны, ищущие самовыражения и готовые противопоставить себя всему на свете – от «господина учителя» до всей математической премудрости.

Вот тут нужен добрый сеятель, щедро разбрасывающий семена курсовых работ и готовый обсудить с каждым любознательным школяром его личные успехи и затруднения в научном поиске. Если одному учителю не справиться с этой гигантской работой, нужно впустить в класс дружищ разных соблазнителей, будь то учителя– предметники или студенты (вчерашние выпускники, нашедшие свою судьбу в том или ином вузе). Не беда, если диалог этих двух буйных толп покажется со стороны неконструктивным и неуправляемым. Только так зарождаются новые консорции единомышленников, которые заявят о себе через полгода после выпускного вечера, на первых курсах вузов и в лабораториях.


    Ваша оценка произведения:

Популярные книги за неделю