Текст книги "Знание - сила, 2005 № 09 (939)"

Автор книги: авторов Коллектив

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 11 страниц)

Пример не столь радикального, но концептуального изменения в генетике, которое произошло на тупом выполнении жакобовской программы, – открытие редактирования РНК. Последовательность нуклеотидов в РНК изменяется уже после транскрипции, помимо всякого матричного синтеза. И хотя обнаружено это безобразие в основном в достаточно экзотических ipynnax, на размышления наводит.

Как бы мы ни пыжились, вся наша наука – это зоология и ботаника. Например, геномика – это молекулярная биология и молекулярная ботаника.

Теперь несколько слов об идее «все заложено в генах». Конечно, сделать так, что у какого-то нового признака появится наследственная основа, можно самыми нетривиальными способами – ведь путь от гена к признаку весьма извилист. Возьмем еще со школы ужасавшие читателей гладкие и морщинистые семена гороха. Морщинистые семена имеют уменьшенные зерна крахмала в силу дефекта так называемого «фермента ветвления крахмала». Менделевская мутация у гороха есть результат вставки мобильного элемента, близкого по строению с тем, который еще на заре развития науки про непостоянство генома нашли у кукурузы. Этот элемент встроился в экзон, в результате чего синтезируется аномальный фермент.

Вообще новый вариант гена, дающий на выходе из «черного ящика» новый признак, может много из чего получиться. Дело в том, что развитие управляется в значительной степени параметрически. Попросту говоря, если нам нужны зубчики на спинке, то не обязательно делать их за счет специального механизма образования зубчиков и специального гена, который бы его обеспечивал. Не исключено, что достаточно слегка изменить относительные скорости, с которыми развиваются разные структуры этой самой спинки, или соотношение долей материала, идущего на разные структуры, и «на выходе» эти зубчики начнут получаться сами собой. А изменить эти параметры может что угодно, в том числе и появление новых генных вариантов.

Автор этого ответа – человек довольно старый, высшее образование я получила в начале 80-х теперь уже прошлого века. Что было для меня наибольшим научным потрясением? А вот именно то, что хотя «генетическое обеспечение» под новые признаки в принципе можно сделать за счет чего угодно, однако гены, отвечающие за важнейшие функции, удивительно постоянны у разных организмов. И это не только гены, обеспечивающие универсальную биохимическую машинерию – синтез белка, получение энергии и прочее. Это наборы генов, отвечающие за жизненный цикл клетки, за ответ на стрессовое воздействие (любое – лишь бы при нем появлялись «неправильные» белки) и в числе прочих за разметку во время индивидуального развития того, где какой отдел тела будет. Доля таких «универсальных» генов, видимо, достаточно велика – одно из замечательных открытий геномики состоит в том, что, например, у разных позвоночных количество «приличных» генов, кодирующих нормально работающие белки, отличается не в сотни и десятки раз (как сам размер их геномов) и даже не в несколько раз, а существенно меньше.

Страшно даже подумать о том, что представлял собой глаз общего предка дрозофилы и мыши. Однако у них запускает развитие глаз, активируя «по цепочке» множество генов, один и тот же ген-командир. Более того, мышиный ген может взять на себя функции мушиного!

Когда насекомым понадобилось убрать с брюха ноги, отвечать за это стал именно ген Ubx, еще до этого отвечавший за различия разных отделов тела. Когда у позвоночных появились конечности и понадобилось разметить их от основания к концу, размножены и приспособлены под эту задачу были опять-таки гены, уже ведавшие разметкой.

И дело не в том, что вся эта система настолько консервативна, что вообще не может измениться. Еще как может – и даже по генам, стоящим в самом начале всех цепочек. Есть у дрозофилы такой ген bicoid, без которого муха не может разобраться, где у нее будет голова, а где зад. Понятно, что он влияет на активность множества других генов. Так вот, когда был отсиквенирован геном комара, выяснилось, что гена bicoid у комара попросту нет. Есть родственники, от которых этот ген произошел посредством дупликации. Есть и умение отличать будущую голову от будущего зада – только делают это другие гены.

Гены могут получаться из чего угодно. Известен ген белка хрусталика, который получился из гена фермента, обеспечивающего один из этапов гликолиза. Есть «приличные», кодирующие белок гены, которые получились из многократно размноженного повтора.

В пробирке цветущее клонированное растение

И получаться из генов тоже может что угодно. Множество «вроде бы генов» кодируют белки, утерявшие ферментативную активность. Или уже вообще ничего не кодируют, однако же РНК с них считывается исправно.

И при всем том просто поразительно, насколько часто ген происходит от такого же гена, обеспечивающего, по большому счету, ту же функцию. В чем туг дело? А, видимо, вот в чем. Живое обладает удивительным свойством – оно может изменяться, не разваливаясь. Это одна из граней той «некисельности» жизни, которую так любил поминать Тимофеев-Ресовский. Навяз на зубах пример с черно-белым телевизором, долбанув по которому, мы не только цветной не получим, а получим кучу деталей. Если ген сделан «к случаю», то ведь никто не гарантирует, что при другом устройстве организма его эффект «на выходе из черного ящика» не будет совсем иным. Аргумент «чтобы можно было эволюционировать» в приличных кругах не принимается как телеологический, поэтому скажу иначе. Даже если у вида нет никаких специальных амбиций сэволюционировать в кого-то еще, изменения в его геноме все равно накапливаются – и малозначимые, и до поры до времени вообще нейтральные. Наличие специальных генов «для развития» позволяет осуществить мечту бюрократа – иметь «на выходе» гарантированный результат независимо от внешних и внутренних условий.

Есть и еще один существенный, на мой взгляд, момент. На заре развития жизни, реплицировать свою ДНК клетки умели плохо, а делать это надо было быстро, геномы поневоле были маленькими и экономными. Новые признаки передавались вместе с чужой ДНК. которую надо было принять и прочитать как свою. Собственно, у бактерий мы до сих пор видим подобную картину. Поэтому язык ДНК, язык генов, с самого начала возник как универсальный, что давало возможность изменяться, сохраняя структуру.

Существенно даже не то, что гены кажутся значимыми нам всем – от бандита до министра. Существенно то, что, похоже, они значимы для самой природы.

Борис Жуков

Об отражении эволюционных идей в массовом сознании

В арсенале мировой науки трудно найти теорию, столь же глубокую и одновременно простую и удобную для понимания, как дарвинова теория естественного отбора. Конечно, за почти полуторавековую историю она обросла весьма богатым и изощренным понятийным аппаратом. Но в основе ее лежит рассуждение, доступное любому школьнику. Все живые существа порождают себе подобных. Это воспроизводство не абсолютно точно, и дети всегда немного отличаются от родителей и друг от друга. Чьи персональные особенности оказываются полезными, тот живет дольше других и оставляет больше потомства, обладающего темн же признаками.

Казалось бы, всякий человек, однажды ознакомившийся с этой схемкой (а в условиях обязательного среднего образования этого не может миновать практически никто), уже никогда ее не забудет. Запутаться там просто не в чем. Тем не менее в массовом сознании бытует ряд довольно экзотических представлений об эволюции.

По справедливости самое видное место в этой маленькой коллекции теоретических монстров надо отдать креационизму – представлению о том, что никакой эволюции органического мира не было вовсе и на земле сегодня живут столько разновидностей живых существ, сколько их было создано демиургом при сотворении мира. Росту популярности таких взглядов нисколько не мешает то, что за последние лет двести не появилось ни одного серьезного аргумента – логического или фактического – в их пользу. Впрочем, по наблюдениям автора этих строк, креационисты никогда и не утруждают себя и аудиторию доказательствами, кроме, конечно, ссылок на Книгу Бытия. Обычно они просто заявляют соответствующие идеи как аксиомы, не подлежащие обсуждению. Еще менее они склонны обсуждать сам акт творения, который по определению является чудом, а значит, не подлежит рациональному анализу и не может иметь механизмов. Поэтому и мы, отведя этой концепции самое почетное место, воздержимся здесь от ее дальнейшего обсуждения и укроемся за решением Ватиканского собора, признавшего, что теория Дарвина правильно трактует вопросы происхождения человеческого тела...

Опять же соображения справедливости заставляют нас сразу за креационизмом упомянуть ламаркизм – идею наследования приобретенных признаков. На первый взгляд сегодня эта концепция представляет сугубо исторический интерес. Если креационистские взгляды излагаются во множестве статей, книг, докладов и проповедей, то ламаркизм не может похвастаться ничем подобным и на первый взгляд вообще отсутствует в общественном сознании.

Но проведите простенький эксперимент: спросите любого своего знакомого, какой щенок имеет больше шансов стать звездой цирка – отпрыск длинной династии цирковых собак или потомок сторожевых псов? И почти наверняка (если только ваш знакомый не биолог) вы услышите в ответ: «Конечно, потомок цирковых!

У него же родители, дедушки-бабушки, все предки этому учились. Это же не могло совсем на нем не отразиться!» Тот же мотив постоянно звучит в выступлениях политиков и иных публичных людей, то и дело радующих нас открытиями вроде «кириллический алфавит вошел в гены русского народа».

Профессиональные биологи обычно склонны объяснять это тяжелым наследием лысенковщины. Но звезда «народного академика» закатилась сорок лет назад, и все это время детям в школах более или менее исправно рассказывали о том, что приобретенные признаки не наследуются. Массовое неверие в этот факт свидетельствует не о недоработке школьных учителей, а об активном отторжении его нормальным, не испорченным наукой сознанием. Удивляться тут нечему: в родовом сознании дети – не что иное, как новое воплощение и прямое продолжение родителей. Века индивидуалистической цивилизации не вытравили это восприятие, а только прикрыли его тонким и хрупким слоем рациональных представлений. Но при самом легком напряжении – скажем, когда человек застигнут врасплох простым и невинным вопросом – древний взгляд тут же актуализируется. В самом деле, то, что все происходящее с нами никак не влияет на наших детей, кажется абсолютно невероятным.

Между тем на самом деле невероятным было бы как раз наследование приобретенных признаков. Столь же невероятным, как, скажем, отрастание на лице артистки бороды и усов, которые озорной мальчишка пририсовал ее портрету на уличной афише. Или деформация ботинка по мере таяния оставленного им следа. Но для такого взгляда на веши нужно увидеть самого себя не центром мира, а портретом, отпечатком, отливкой в некой модели, чье существование в принципе может быть обеспечено и без нас. Чему и сопротивляется наше подсознание, которому именно эта модель– наша генетическая программа – предписывает воспринимать себя как высшую и абсолютную ценность.

Из скрытого ламаркизма общества (подчеркнем – всякого, общество образованное туг не исключение) естественно вытекает и величественный образ мутаций. Более или менее выучив, что мутации – это изменения генов, массовое сознание плохо воспринимает их случайность и единичность. Мутации появляются сразу у множества людей, резко противопоставляют их людям нормальным и всегда вредны и опасны если не для своих носителей, то уж точно для всех остальных. «И это уже – генетическая мутация, свершившаяся на общенациональном уровне», – на полном серьезе пишет главный редактор одного из самых респектабельных российских еженедельников. (Пишет, кстати, о сугубо социальном феномене – манере россиян превращать любую возложенную на них обществом миссию в личную кормушку). Какой уж там Дарвин, туг и сам Лысенко покажется робким эмпириком с ограниченной фантазией: у него все-таки не все растения пшеницы превращались в пырей и не все пеночки – в кукушек!

Есть, впрочем, и более мягкая редакция этой идеи. В ней мутации случайны, единичны и далеко не всегда вредны. Вот я сейчас в «Яндексе» набрал слово «мутация» и на первом же сайте, где оно употреблялось не в переносном смысле, прочел: «Творческие способности суть генетическая мутация... 50 тысяч лет назад в мозге человека произошло резкое изменение, что в итоге привело к возникновению у него способности создавать нечто оригинальное – ради самой оригинальности». Так вполне серьезный научно-популярный сайт представляет процесс становления не более, не менее как человеческого интеллекта. Слово «отбор» в статье не упомянуто вовсе, но нетрудно догадаться, что ему отводится разве что распространение в популяции случайно возникшего гениального новшества. Бедный «демон Дарвина» в который раз разжалован из главных конструкторов в торговые агенты.

Самое смешное, что именно так представляют себе дарвиновскую эволюцию ее противники. Их любимый аргумент во все времена: вероятность возникновения самого простенького жизнеспособного организма в результате случайных процессов намного меньше вероятности самосборки, пригодной для езды машины в смерче, прошедшем над автомобильной свалкой. Аргумент, что и говорить, неоспоримый – только опровергает он не теорию естественного отбора, а именно вышеизложенный наивный мутационизм, в котором отбору-то как раз делать и нечего.

Прощаясь с обширной областью поверий о мутациях, отметим совсем уж безобидное, зато очень распространенное: раз исходным материалом эволюции являются мутации, значит, чем больше мутаций, тем быстрее идет эволюция. «Одна из популяций этих древних обезьян обитала в районе естественных выходов урановых руд, что, видимо, и послужило причиной их быстрой эволюции». Массовому сознанию до сих пор неведома знаменитая статья Сергея Четверикова, еще в 1926 году показавшего, что природные популяции несут в себе огромный запас ранее произошедших мутаций, а значит, исходный материал у эволюции всегда в избытке. Неведома не столько потому, что это открытие плохо изложено в школьной программе, сколько потому, что оно плохо совместимо со сложившимся образом мутации как явления ненормального и необычайного.

Среди самых экстраординарных созданий: встреченных Дере иным, были гигантские наземные черепахи, бродившие по некоторым из Галапагосских островов

Другой любимый герой народной эволюционистики – это крупные природные катастрофы. В этом вопросе «большое» массовое сознание послушно следует за поверьями научной среды. Достаточно вспомнить хотя бы пресловутую «астероидную» теорию вымирания динозавров и вызванную ею моду связывать любые масштабные изменения земной флоры и фауны с глобальными (а лучше космическими) катаклизмами. Но человек с улицы идет дальше: в его представлении вообще всякая эволюция может начаться только с резких изменений в окружающей среде. В самом деле, если среда постоянна – чего самому-то меняться?

Объем статьи не позволяет привести богатые данные палеонтологической летописи об огромных эволюционных скачках важнейших групп животных и растений, происходивших в практически неизменной среде обитания. Равно как и об апокалиптических катастрофах (в том числе и пресловутых падениях астероидов), не имевших ровно никаких эволюционных последствий. Напомним лишь, что в ту предельно упрощенную схемку дарвиновской теории, которую мы привели в начале статьи, изменения окружающей среды не входят вовсе. Есть они, нет их – самовоспроизводящиеся системы с неабсолютной надежностью копирования все равно будут эволюционировать. Те, кому подобные рассуждения кажутся слишком сложными и абстрактными, могут попытаться объяснить, почему в футбольных чемпионатах победитель никогда не известен заранее, хотя правила игры не меняются уже много лет.

Впрочем, идею вариативности и непредсказуемости эволюции массовое сознание тоже воспринимает плохо. Оно твердо убеждено (и фантастическая литература вкупе с кинематографом его в этом поддерживают): все должно в природе повториться. Если бы жизнь на Земле возникла заново, она бы снова создала стегоцефалов и динозавров, мамонтов и неандертальцев. Ну разве что с небольшими изменениями.

Как ни странно, картина, предлагаемая современной наукой, если и не совпадает с этой наивной верой в закономерность мира, то во всяком случае стала заметно ближе к ней, чем несколько десятилетий назад. Тогда было принято думать, что возникновение каждого вида – уникальное событие, которое не может быть повторено даже при повторении тех же условий. Однако палеонтологи стали все чаще замечать, что при формировании новых крупных и прогрессивных групп организмов их черты всякий раз возникали сразу в нескольких уже существовавших группах. Так, в девонском периоде сразу несколько групп кистеперых рыб начали независимо приобретать признаки четвероногих существ. Нынешние наземные позвоночные – потомки только одной из этих линий, но и другие существовали на Земле достаточно долго и порой заходили довольно далеко в своей «тетраподизации». Точно так же на протяжении всего триасового периода несколько ветвей примитивных рептилий независимо друг от друга приобретают черты будущих млекопитающих (сформировавшихся в конце концов только в одной из этих ветвей), а в конце периода юрского разные семейства голосеменных растений начинают рваться в цветковые. Словно эволюция объявляла конкурс на лучшую модель, скажем, наземного позвоночного, и сразу несколько КБ предлагало свои проекты.

Обсуждение причин этого феномена явно выходит за пределы нашей темы (тем более, что у ученых сегодня нет единого мнения по этому вопросу). Отметим лишь, что «конкурирующими КБ» всякий раз оказывались родственники, хоть и не очень близкие. Например, в амфибии рвануло несколько групп именно кистеперых рыб, а не каких-либо иных. А вот признаки самих кистеперых возникли в эволюции лишь однажды. Не будь этой группы вовсе, позвоночные, конечно, рано или поздно все равно вышли бы на сушу, но в каких-то совсем иных формах. Так что новые открытия не изгоняют из эволюции случайности и непредсказуемости – они только выносят ее на более ранние этапы.

Что же до полюбившихся человечеству динозавров, то они-то как раз представляют собой не только тупик (вопреки часто встречающимся утверждениям, у них не осталось прямых потомков), но и эволюционную случайность. Гигантизм ящеров и связанный с ним удивительный тип теплового обмена могли быть выгодны только при уникальном сочетании условий. Одно из них – ровный (с малыми сезонными и суточными перепадами температур), теплый субтропический климат, господствовавший в мезозойскую эру почти на всей суше. Потом суперматерик Гондвана распался, а его обломки, разъехавшись по поверхности земного шара, изменили глобальную водно-воздушную циркуляцию, и климат Земли стал гораздо контрастнее. Случись это на несколько десятков миллионов лет пораньше, никаких динозавров бы просто не возникло.

Этот обзор народных эволюционных концепций далеко не полон—чего стоят хотя бы представления об эволюции современного человека или вновь и вновь всплывающие идеи «социального дарвинизма»! Но и сказанного достаточно, чтобы убедиться: массовое сознание предпочитает не те модели, которые наилучшим образом отражают описываемое ими явление, а те, которые лучше всего вписываются в его собственную структуру. Подобно герою известного анекдота, оно ищет вещь не там, где та лежит, а там, где светлее.

К ЮБИЛЕЮ «ЗНАНИЕ —СИЛА»

Юрий Долгушин

Рассказ о настоящем биологе

В нашей стране наука генетика находится в совершенно особом историческом контексте. Погромная сессия ВАСХНИЛ 1948 года, поставившая генетику вне социалистической законности, нанесла советской науке огромный урон. Генетиков выгоняли с работы, из партии, отправляли в ссылку, запрещали преподавать. Перед вами отрывок из статьи в номере 5 нашего журнала за 1949 год – художественный отчет об этой исторической сессии Академии сельскохозяйственных наук.

Много дней уже стояла над столицей удушливая, неподвижная жара. Воздух был тяжелый и влажный, серые кучевые облака то и дело появлялись на горизонте и медленно проходили стороной. Каждый день ждали грозы, а ее все не было.

В последний день июля в большом, двухэтажной вышины, зале Министерства земледелия открылась сессия Всесоюзной Академии сельскохозяйственных наук имени В.И. Ленина для обсуждения вопроса о положении в биологической науке. Вечером при переполненном зале на трибуну сессии вышел президент Академии, лауреат Сталинской премии, академик Трофим Денисович Лысенко для доклада по основному вопросу.

Это был последовательный и обстоятельный трактат об основах мичуринской биологии и в то же время гневная, обличительная речь против реакционной генетики.

Уже в начале доклада то и дело можно было почувствовать движение воздуха в зале. Он падал сверху из высоко поднятых под потолок широких окон, обрамленных длинными полотнищами занавесок.

– Менделисты-морганисты цепляются за все отжившее и неверное в учении Дарвина, отбрасывая живое материалистическое ядро его учения – слышалось с трибуны.

– Для нас совершенно ясно, что основные положения менделистов-морганистов ложны. Они не отражают живой природы и являют собой образец метафизики и идеализма.

Все заметнее, сильнее становились прохладные струи, падавшие сверху. Уже взвивались к потолку полотнища занавесок и сыпалась в зал какая-то пыль из давно не открывавшихся рам.

Начиналась гроза.

– Безобразие. Закройте окна! – крикнул один из столпов генетики, сидевший впереди меня.

Никто не поддержал его. Он вышел из зала, поеживаясь, демонстративно громко ступая по паркету.

– Свежий ветер подул! – раздался вслед ему лукавый, бодрый возглас, вызвавший сдержанный смех.

Редкий по силе ураган разыгрался в эту ночь на большой территории. Он сопровождался грозой и ливнем. Многие еще никогда не видели таких продолжительных разрядов молний.

Когда окончилось заседание, я выехал на машине по шоссе за город. То и дело попадались на глаза следы прошедшего вихря: сорванные крыши домов, поваленные телеграфные столбы. А дальше, когда начался лес, я заметил немало больших подгнивших деревьев, вывороченных ураганом.

Воздух был чист и свеж, дышалось легко.

Честное слово, вся эта символика не выдумана мною. Можно подумать, что сама природа участвовала в тех больших событиях, которые происходили тогда в биологической науке.

Все, кто был на этой сессии, которая войдет в историю науки, конечно, помнят и этот «свежий ветер» в зале министерства, и ураган, пронесшийся в ту ночь над столицей.

ВО ВСЕМ МИРЕ

Курение повреждает память

Группы английских ученых из университетов Ньюкасла, Уэльса, Нортумбрии, Вестминстера и Тиссайда опросили более 700 человек и пришли к выводу, что курение оказывает негативное воздействие как на краткосрочную, так и на долгосрочную память.

Исследователи попросили заядлых курильщиков (больше 15 сигарете неделю), покуривающих (от 1 до 4 сигарет в неделю) и некурящих оценить свою память. Анкетный опрос проводился в интернете. Участников спрашивали, например, о том, как часто они забывают, куда положили вещи, и вовремя ли они отправляют поздравительные открытки.

«У типичного заядлого курильщика оказалось на 22 процента больше связанных с памятью проблем, чем у некурящего. У покуривающих трудностей больше на 12 процентов, – рассказал доктор Том Хеффернан. – Из этого мы заключили, что хроническое курение связано с ухудшениями памяти, хотя природа этих расстройств пока еще неизвестна».

«Мы разбили вдребезги этот тезис»

Розмари Варлей и ее коллеги из британского университета Шеффилда обнаружили доказательство того, что развитие математических способностей человека не связано с развитием языковых навыков, как полагали ученые раньше. Она изучала трех человек с обширными повреждениями левого полушария мозга, включая языковые участки. Двое не могли говорить вообще, а третий – только фрагментарными простыми предложениями. Но все они были «компетентными» вычислителями, способными решать несложные задачи на вычитание, деление и умножение. Пациенты не могли определить изменение смысла предложений, анализируя их синтаксис (например, в обратимых предложениях типа «мальчик преследовал девочку» и «девочка преследовала мальчика»). Но при этом они не имели никаких проблем с математическим эквивалентом такой перестановки типа «7 минус 2» и «2 минус 7». Большинство экспертов сейчас полагают, что понимание синтаксиса существенно для того, чтобы обрабатывать математические записи. «Мы разбили вдребезги этот тезис», – говорит Варлей.

Трогательная забота

Трогательную заботу о зверином комфорте проявило руководство зоопарка на Аляске, решив построить первую в мире беговую дорожку для слонов. Тренажер должен обогатить жизнь слонихи Магги и придать ей больше сил и энергии. В идеале было бы неплохо создать животному небольшой фитнес-центр с сауной и массажным салоном, но зоопарку это пока не по карману. Одна только дорожка потребует огромных денег. И еще неизвестно, понравится ли она самой слонихе.

Сатурн почти не виден

Британский астрономический комплекс, призванный исследовать самые скрытые уголки мироздания, сам попал в черную полосу своего существования. Он находится на пороге открытой распродажи или сдачи в аренду. Вследствие финансового дефицита королевские обсерватории в Эдинбурге и Гринвиче вынуждены приступить к реализации помещений, оборудования и земельных участков. То же самое ждет и удаленные от метрополии собственные телескопы на Гавайях и Канарах. Исследовательский совет Британии по астрофизике утверждает, что программа наземных исследований в их традиционном виде не может больше выполняться в сложных экономических условиях сегодня. Четыре упомянутых центра астрономических наблюдений имеют штат около двухсот человек, и расходы им необходимо всемерно сократить.

Особые нарекания вызывают монопольные права королевских по титулу учреждений в части печати технических отчетов, заказов на оборудование и прочих льгот. Кроме того, они, как ведущие органы, ответственны за проектирование телескопов и других оптических инструментов, а также за содержание громадной библиотеки со справочно-библиографическим фондом объектов неба и редкостной фотолаборатории. А для коммерсантов синица в руках лучше журавля в небе.

Подушка для гонщика по имени «Земля»

Американский математик Герман Бурхард предложил защищать Землю от астероидов с помощью... «айрбэга», воздушной подушки, подобно тому как при аварии защищают себя автомобилисты. Его идея кажется безумной, и в то же время она проста. Космический корабль доставляет на орбиту огромную воздушную подушку; ее надувают и сбрасывают рядом с астероидом, оказавшимся в опасной близости от Земли. Теперь остается лишь придать подушке ускорение, чтобы она столкнулась с астероидом и сбила его с прежнего курса.

Не тронь меня!

Если вы любите растения и хотите, чтобы они хорошо росли, не касайтесь их руками. Исследователи из Медицинского центра Стэнфордского университета открыли особые «гены касания», которые приостанавливают рост растений при воздействии на них ветра, дождя, а иногда и рук человека. Ученые полагают, что реакция растений на прикосновение может зависеть от содержания кальция в их клетках. «Растения не могут вскочить и убежать от какого-то стресса, – говорит биохимик Стэнфордского университета Джанет Браам. – Они вынуждены действовать соответственно обстоятельствам, в которых находятся, но единственное, что они могут при этом сделать, это изменить темп роста».

Гроссмейстеры энергосбережения

Чем меньше остается запасов энергетического сырья на долю человека, тем больше внимания будет уделяться важной проблеме энергосбережения. И если природа позаботилась об этом заранее, заложив в организм живых существ способность регулировать температуру тела, то в человеческом обществе приходится создавать соответствующие устройства.

Чемпионом по теплосбережению, то есть энергии, в животном мире считается крошечная обезьянка под названием «маусмаки». Эта порода способна понижать температуру тела на двадцать градусов. Экономия энергии достигает у этого зверька сорока процентов – поистине непревзойденная эффективность!

В области бытовой теплотехники успешно работает германская фирма «Данфосс». Выпускаемый ею программируемый термостат с нагревательным элементом может поддерживать заданную температуру помещения по выбору находящегося здесь человека. В отсутствие потребности в нагреве данный аппарат автоматически снижает температуру окружающей среды приблизительно на три градуса. Это позволяет сберечь дорогостоящую энергию, не расходуя ее бесцельно.

Робот не заменит хирурга

Французские кардиологи впервые использовали робота при операции на открытом сердце. Его действиями руководил хирург с пульта управления, а умная машина выполняла команды с точностью до сотых долей миллиметра. Сегодня под ее скальпелем побывали уже более десятка пациентов. Со временем этот метод займет достойное место в детской кардиохирургии, где требуются тончайшие манипуляции, а операционное поле весьма невелико. Один из создателей уникального автомата – профессор Ален Карпантъе —утверждает, что новейшая техника не заменит хирурга: работу человека не вытеснить никогда.

ЖУРНАЛЬНОЕ ОБОЗРЕНИЕ

Александр Волков

Куда прыгнет дракон?

Вот уже несколько лет экономика Китая переживает бурный подъем. Ее темпы роста поразительны. Ни одна страна не привлекает так много инвесторов; нигде так бурно не развивается строительство.

Китай становится сверхдержавой и в то же время – страной контрастов. Что ожидает Китай? Два десятилетия назад КНР и СССР почти одновременно начали перестраивать свое хозяйство.

Читая репортажи из Китая, регулярно публикуемые в западной прессе, невозможно не думать о судьбе современной России.

Нет в Поднебесной противников царственной воле.

Шицзин

Один шаг на север

Во многих кварталах Благовещенска, что в Приамурье, время словно остановилось. Полуразваленные деревянные домишки, разбитые дороги, заводские дворы, заросшие травой. Город с населением в 210 тысяч человек выглядит как в советские времена. Летаргия. Апатия. Скука. В этом го-роде на берегу Хэйлунцзяна, «Реки черного дракона», жизнь, похоже, замерла.