Текст книги "Из фронтовой лирики. Стихи русских советских поэтов"

Автор книги: авторов Коллектив

Иосиф Уткин

Иосиф Уткин Иосиф Уткин (род. в 1903 г.) в годы Великой Отечественной войны был военным корреспондентом. Погиб во тремя авиационной катастрофы в 1941 г., возвращаясь в Москву с фронта.

 
   На улице полночь. Свеча догорает.
Высокие звезды видны.
Ты пишешь письмо мне, моя дорогая,
В пылающий адрес войны.
   Как долго ты пишешь его, дорогая,
Окончишь и примешься вновь.
Зато я уверен: к переднему краю
Прорвется такая любовь.
  …Давно мы из дома. Огни наших
комнат
За дымом войны не видны.
Но тот, кого любят,
Но тот, кого помнят,
Как дома – и в дыме войны!
   Теплее на фронте от ласковых писем.
Читая, за каждой строкой
Любимую видишь
И родину слышишь,
Как голос за тонкой стеной…
   Мы скоро вернемся. Я знаю. Я верю.
И время такое придет:
Останутся грусть и разлука за дверью,
А в дом только радость войдет.
   И как-нибудь вечером, вместе с тобою,
К плечу прижимаясь плечом,
Мы сядем и письма, как летопись боя,
Как хронику чувств, перечтем…
 

1943

 
   Полей предвечерняя небыль,
Похода размеренный шаг;
Пыля, пробирается в небо
Войны бесконечный большак.
   Белеет старинная церковь
Над тихой и мирной рекой.
На куполе медленно меркнет
Степного заката покой.
   Но с мирной природою в споре,
Как грозного времени тень,
Чернеет народное горе
Спаленных войной деревень.
   Чернеет и справа и слева…
И слышно, как там, впереди,
Огонь орудийного гнева
Горит у России в груди!
 

1943

Николай Ушаков
На переднем крае обороны

 
Ни куста,
ни стога,
ни вороны —
черный камень,
серая зола…
На переднем крае обороны
танк советский бомба обожгла.
 
 
Он железной печкою пылает,
он продут огнем,
и потому
лейтенант советский посылает
радио
майору своему.
 
 
По переднему несется краю,
слышат фронт
и вся родная Русь:
– Я горю,
       горю,
          но не сгораю!
Я горю,
     горю,
        но не сдаюсь!
 

1943

Георгий Ушков
«У нас уже с деревьев на ветру…»

Георгий Ушков (род. в 1918 г.) погиб на фронте в 1944 г.

 
У нас уже с деревьев на ветру
Ковром шушинским пала позолота,
И голубой порошей поутру
Затягивает желтые болота.
 
 
Я гость здесь в этой хмурой стороне,
Но, солнечный товарищ мой далекий,
Мне с каждым днем становятся родней
И эти непроезжие дороги,
 
 
И трупы сломанных войной берез,
И боль еще дымящихся развалин,
И дети в них, печальные до слез,
И деревень старинные названья.
 
 
Товарищ мой, рассвет еще далек,
Кусочек неба звездами украшен,
В немецкой фляжке тлеет фитилек,
И жадно спят бойцы, устав на марше.
 
 
Еще немало дней нам глину мять,
Шинелей не снимать в походе длинном, —
Чтоб в стороне чужой чужая мать
Меня, прижав к груди, назвала сыном.
 

2 октября 1943

Западный фронт

Сергей Хмельницкий
«К последнему, Уленька, я подошел рубежу…»

 
К последнему, Уленька, я подошел рубежу.
Но стонет железо: «Найду его, спать уложу!»
Нашло. Среди поля я лег. Обо мне не печалясь,
Некошеных трав стебельки надо мною качались.
Глядели очами незрячими травы в росе,
Как длинный покойник лежит на ничьей полосе.
 
 
И ты не дождешься. Но был я душой дивизьона,
И я возвращусь. Я приду к тебе с Волги и с Дона,
С Невы, отовсюду, где рать уцелела моя,
И каждый, стуча, тебе скажет: «Открой, это я!»
И ты, что была мне невестой, сестрой и женою,
Открой свою душу для всех, кто сражался со мною.
 

1943

Ленинград

(Из неоконченного романа «Завещанный путь»)

Владимир Чугунов
Кукушка

Лейтенант Владимир Чугунов (род. в 1911 г.) погиб на Курской дуге, поднимая бойцов в атаку. На деревянном обелиске друзья написали: «Здесь похоронен Владимир Чугунов – воин – поэт – гражданин, павший пятого июля 1943 г.».

 
Над головою пуля просвистела;
Шальная иль прицельная она?
Но, как струна натянутая, пела
Пронизанная ею тишина.
 
 
Меня сегодня пуля миновала,
Сердцебиенье успокоив мне,
И тот же час в лесу закуковала
Веселая кукушка на сосне.
 
 
Хорошая народная примета:
Нам жить столетья, пополам деля
Всю ярость бурь и солнечного света,
Все, чем богата русская земля.
 

15 апреля 1943

Павел Шубин
Полмига

 
Нет,
Не до седин,
Не до славы
Я век свой хотел бы продлить,
Мне б только до той вон канавы
Полмига, полшага прожить;
 
 
Прижаться к земле
И в лазури
Июльского ясного дня
Увидеть оскал амбразуры
И острые вспышки огня.
 
 
Мне б только
Вот эту гранату,
Злорадно поставив на взвод,
Всадить ее,
Врезать, как надо,
В четырежды проклятый дзот,
 
 
Чтоб стало в нем пусто и тихо,
Чтоб пылью осел он в траву!
…Прожить бы мне эти полмига,
А там я сто лет проживу!
 

3 августа 1943

Юго-восточнее Мги

Александр Яшин
«Что нам тысячи километров!..»

 
Что нам тысячи километров!
Имя вслух мое назови —
И домчится, как песня, с ветром
До окопов голос любви.
 
 
Я сквозь грохот тебя услышу,
Сновиденье за явь приму.
Хлынь дождем на шумную крышу,
Ночью ставни открой в дому.
 
 
Пуля свалит в степи багровой —
Хоть на миг сдержи суховей,
Помяни меня добрым словом,
Стынуть буду – теплом повей.
 
 
Появись, отведи туманы,
Опустись ко мне на траву,
Подыши на свежие раны —
Я почувствую, оживу.
 

1943

1944

 
Еще война. Но мы упрямо верим,
Что будет день, – мы выпьем боль до дна.
Широкий мир нам вновь раскроет двери,
С рассветом новым встанет тишина.
… … … … … … … … … … … …
В воспоминаньях мы тужить не будем,
Зачем туманить грустью ясность дней, —
Свой добрый век мы прожили как люди —
И для людей.
 

Георгий Суворов

Владимир Агатов
Темная ночь

 
Темная ночь, только пули свистят по степи,
Только ветер гудит в проводах, тускло звезды
мерцают.
В темную ночь ты, любимая, знаю, не спишь,
И у детской кроватки тайком ты слезу утираешь.
 
 
Как я люблю глубину твоих ласковых глаз,
Как я хочу к ним прижаться сейчас губами!
Темная ночь разделяет, любимая, нас,
И тревожная, черная степь пролегла между нами.
 
 
Верю в тебя, в дорогую подругу мою,
Эта вера от пули меня темной ночью хранила…
Радостно мне, я спокоен в смертельном бою,
Знаю, встретишь с любовью меня, чтоб со мной
ни случилось.
 
 
Смерть не страшна, с ней не раз мы встречались
в степи…
Вот и сейчас надо мною она кружится.
Ты меня ждешь и у детской кроватки не спишь,
И поэтому знаю: со мной ничего не случится.
 

1944

Иван Бауков
Горит Варшава

 
Девятый день горит Варшава,
Девятый день бойцы не спят,
И галки красные пожара
В ночи летят, летят, летят.
 
 
И Висла, бледная от горя,
Волной игривой не шумит,
И древний Ян, нахмурив брови,
На запад день и ночь глядит.
 
 
В костеле догорают свечи,
Рука застыла на груди.
Усердно ксендз молитву шепчет,
Взывает к господу: «Приди…»
 
 
Но бог молчит, пылает запад,
Лютует немец по ночам…
И древний Ян снимает шляпу
И земно кланяется нам.
 
 
Полячки, ладные собою,
На перекрестке двух дорог
Взирают на бойцов с мольбою
И шепчут: «Помоги вам бог».
 
 
И дарят нам в тумане синем
Цветы и ласку влажных глаз, —
Для них солдаты из России
Дороже братьев в этот час.
 
 
А впереди горит Варшава,
Вот так же, как горел Смоленск,
И галки красные пожара
Стремятся в почерневший лес.
 
 
Проходят беженцы босые,
Вокруг гремит орудий гром.
Все так же, как вчера в России,
Под Сталинградом, под Орлом.
 

1944

Божа Воля

Александр Безыменский
Я брал Париж!

 
Я брал Париж! Я. Кровный сын России.
Я – Красной Армии солдат.
Поля войны —
       свидетели прямые —
Перед веками это подтвердят.
 
 
Я брал Париж. И в этом нету чуда!
Его твердыни были мне сданы!
Я брал Париж издалека. Отсюда.
На всех фронтах родной моей страны.
 
 
Нигде б
     никто
       не вынес то, что было!
Мечом священным яростно рубя,
Весь, весь напор безумной вражьей силы
Я принимал
       три года
            на себя.
 
 
Спасли весь мир знамена русской славы!
На запад пяля мертвые белки,
Успели сгнить от Волги до Варшавы
Фашистских армий лучшие полки.
 
 
Ряды врагов редели на Ла-Манше.
От стен Парижа снятые войска
Пришли сюда
        сменить убитых раньше,
Чтоб пасть самим от русского штыка.
 
 
Тех, кто ушел,
         никем не заменили,
А тех, кто пал,
         ничем не воскресишь!
Так, не пройдя по Франции ни мили,
Я проложил
       дорогу на Париж.
 
 
Я отворял парижские заставы
В боях за Днепр, за Яссы, Измаил.
Я в Монпарнас
         вторгался у Митавы.
Я в Пантеон
        из Жешува входил.
 
 
Я шел вперед сквозь битвы грохот адов,
И мой удар во фронт фашистских орд,
Мой грозный шаг
           и гул моих снарядов
Преображали Пляс-де-ля-Конкорд!
 
 
И тем я горд,
        что в годы грозовые
Мы золотую Францию спасли,
Что брал Париж любой солдат России,
Как честный рыцарь счастья всей земли.
 
 
Во все века грядущей светлой жизни,
Когда об этих днях заговоришь,
Могу сказать я
          миру и отчизне:
– Я брал Париж!
 

1944

Яков Белинский
Сербский язык

 
Твердил я сербского склады,
Учил я сербский стих.
Как сербские слова тверды,
Как мало гласных в них.
 
 
Но как в бою они звучат,
Тогда лишь ты поймешь,
Когда в штыки идет отряд,
По-сербскому – «на нож».
 
 
Я понял трудный их язык,
Народа дух открыв,
Язык, разящий точно штык:
Срб. Смрт. Крв.
 

1944

Борис Лихарев
Камень

 
Он выщерблен ветром,
Облизан метелью,
Он голый и синий, как лед,
Все камень да камень,
Он был нам постелью
Средь этих полярных широт.
 
 
Все камень да камень,
От Западной Лицы
До моря лишь камни видны.
Ни дома, ни дыма,
Ни зверя, ни птицы:
Куда ни взгляни – валуны.
 
 
Из них мы себе
Воздвигали жилище.
А с полюса хлынет зима —
И вьюга заплачет,
Застонет, засвищет,
И стужа нагрянет и тьма.
 
 
Но градом по камню
Ударили пули,
От грома качнулась гора,
Мы с камня поднялись,
По камню шагнули,
Когда нам настала пора.
 
 
Об этом словами
Не скажешь сегодня,
Об этом лишь буря гремит.
 
 
И те, кто остались
В той преисподней,
Не в землю легли,
А в гранит.
 
 
Его мы запомним
В краю невесёлом:
Блестит он в полярной ночи, —
Все камень да камень,
Холодный и голый…
– Мы тверже, чем камень,
Молчи!
 

1944

Карельский фронт

Всеволод Лобода
Начало

Всеволод Лобода (род. в 1919 г.) погиб 18 октября 1944 г. в Латвии, в районе г. Добеле.

 
Лес раскололся тяжело,
Седой и хмурый.
Под каждым деревом жерло
Дышало бурей…
 
 
Стволам и людям горячо,
Но мы в азарте.
Кричим наводчикам:
«Еще,
Еще ударьте!..»
Дрожит оглохшая земля.
Какая сила
Ручьи, и рощи, и поля
Перемесила!
 
 
И вот к победе прямиком
За ротой рота
То по-пластунски,
           то бегóм
Пошла пехота.
 

13 сентября 1944 г.

Михаил Луконин
Приду к тебе

 
Ты думаешь:
Принесу с собой
Усталое тело свое.
Сумею ли быть тогда с тобой
Целый день вдвоем?
Захочу рассказать о смертном дожде,
Как горела трава,
А ты —
    и ты жила в беде,
Тебе не нужны слова.
Про то, как чудом выжил, начну,
Как смерть меня обожгла.
А ты —
    ты в ночь роковую одну
Волгу переплыла.
Спеть попрошу,
          а ты сама
Забыла, как поют.
Потом
    меня
       сведет с ума
Непривычный уют:
Будешь к завтраку накрывать,
А я усядусь в углу,
Начнешь, как прежде,
         стелить кровать,
А я
  усну
    на полу.
Потом покоя тебя лишу,
Вырою щель у ворот,
Ночью,
    вздрогнув,
          тебя спрошу:
– Стой! Кто идет?!
Нет,
   не думай, что так приду.
В этой большой войне
Мы научились ломать беду,
Работать и жить вдвойне.
Не так вернемся мы!
              Если так,
То лучше не приходить.
Придем – работать,
            курить табак,
В комнате начадить.
Не за благодарностью я бегу —
Благодарить лечу.
Все, что хотел, я сказал врагу,
Теперь работать хочу.
Не за утешеньем —
            утешать
Переступлю порог.
То, что я сделал, к тебе спеша,
Не одолженье,
          а долг.
Друзей увидеть, в гостях побывать,
И трудно
     и жадно жить.
Работать – в кузницу,
            спать – в кровать.
Стихи про любовь сложить.
В этом зареве ветровом
Выбор был небольшой.
Но лучше прийти
          с пустым рукавом,
Чем с пустой душой.
 

1944

Михаил Львов
Высота

М. Фомичеву

 
Комбату приказали в этот день
Взять высоту и к сопкам пристреляться.
Он может умереть на высоте,
Но раньше должен на нее подняться.
И высота была взята,
И знают уцелевшие солдаты —
У каждого есть в жизни высота,
Которую он должен взять когда-то.
А если по дороге мы умрем,
Своею смертью разрывая доты,
То пусть нас похоронят на высотах,
Которые мы все-таки берем.
 

1944

Александр Межиров
Ладожский лед

 
Страшный путь!
          На тридцатой,
                последней версте
Ничего не сулит хорошего…
Под моими ногами
             устало
                хрустеть
Ледяное
     ломкое
         крошево.
 
 
Страшный путь!
          Ты в блокаду меня ведешь,
Только небо с тобой,
              над тобой
                   высóко.
И нет на тебе
         никаких одёж:
Гол
  как
   сокол.
 
 
Страшный путь!
        Ты на пятой своей версте
Потерял
      для меня конец,
И ветер устал
         над тобой свистеть.
И устал
    грохотать
          свинец…
 
 
Почему не проходит над Ладогой
мост?!
Нам подошвы
        невмочь
            ото льда
                отрывать.
Сумасшедшие мысли
             буравят мозг:
Почему на льду не растет трава?!
 
 
Самый страшный путь
             из моих путей!
На двадцатой версте
               как я мог идти!
Шли навстречу из города
                 сотни
                   детей…
Сотни детей!
       Замерзали в пути…
 
 
Одинокие дети
         на взорванном льду —
Эту теплую смерть
        распознать не могли они
                     сами, —
И смотрели на падающую звезду
Непонимающими глазами.
 
 
Мне в атаках не надобно слово
                   «вперед»,
Под каким бы нам
            ни бывать огнем —
У меня в зрачках
           черный
              ладожский
                    лед,
Ленинградские дети
              лежат
                на нем.
 

1944

Александр Ойслендер
Высадка десанта

 
Шел головным торпедный катер, —
И берег, пушки наклоня,
Вдруг оживал, как дымный кратер
От извержения огня.
 
 
Но, зачерпнув воды с разлета,
Всю ночь, быть может, до утра,
Сквозь эти чертовы ворота
Врывались в бухту катерá.
 
 
И страшно было небосводу
Смотреть на то, как моряки,
Бросаясь в огненную воду,
Держали шаткие мостки,
 
 
Чтобы советская пехота
Сухою на берег сошла
И, выкорчевывая доты,
Дорогу верную нашла.
 
 
Как прежде, мины шелестели,
В глухом ущелье ветер выл —
И раненые не хотели
Эвакуироваться в тыл.
 
 
И даже мертвые, казалось,
Уже не сдали б ни за что
Ту пядь, что с кровью их смешалась
На отвоеванном плато!
 

1944

Сергей Орлов
«Его зарыли в шар земной…»

 
Его зарыли в шар земной,
А был он лишь солдат,
Всего, друзья, солдат простой,
Без званий и наград.
Ему как мавзолей Земля —
На миллион веков,
И Млечные Пути пылят
Вокруг него с боков.
На рыжих скатах тучи спят,
Метелицы метут,
Грома тяжелые гремят,
Ветра разбег берут.
Давным-давно окончен бой…
Руками всех друзей
Положен парень в шар земной,
Как будто в мавзолей…
 

Июнь 1944

Николай Панченко
Из дневника солдата

 
Я в коммунизм вхожу
не как в гостиную:
открыл,
     вошел,
представился, – не так!
Ты, будущий,
взволнованность прости мою:
я шел к тебе сквозь крошево атак,
сквозь хлябь болот,
путей разбитых месиво,
сквозь свет ночей,
сквозь дни в сплошном бреду.
И если мне
       порой
          бывает весело,
то только оттого,
что я – иду.
 

1944

Александр Прокофьев
Яблоня на минном поле

 
Она в цвету. Она вросла в суглинок
И ветками касается земли.
Пред ней противотанковые мины
Над самыми корнями залегли.
 
 
Над нею ветер вьет тяжелым прахом
И катятся седые облака.
Она в цвету, а может быть, от страха
Так побелела?
         Не понять пока.
 
 
И не узнать до осени, пожалуй,
И я жалею вдруг, что мне видна
Там, за колючей проволокой ржавой,
На минном поле яблоня одна.
 
 
Но верю я:
       от края и до края
Над всей раздольной русской стороной
Распустятся цветы и заиграют
Иными днями и весной иной.
 
 
Настанет день такой огромной доли,
Такого счастья, что не видно дна!
И яблоня на диком минном поле
Не будет этим днем обойдена!
 

1944

Марк Соболь
Слушай, ветер!

 
Слушай, ветер! Ты мчишься отсюда в Россию,
ты к родимой земле прикоснешься облетом.
Передай там, что мы уже скоро осилим
вон того, чьи из зарева бьют минометы.
 
 
Ты скажи там, что лист уж становится хрустким
и четвертая осень нам в души стучится…
Ничего! Мы грустим и деремся по-русски
и живем по московским часам за границей.
 
 
Всю страну обеги, закоулки облазай,
барабань по стеклу, на прохожих кидайся
и шепни мимоходом одной сероглазой,
а о чем – ты уж как-нибудь сам догадайся.
 

1944

Николай Старшинов
«Ракет зеленые огни…»

 
Ракет зеленые огни
По бледным лицам полоснули.
Пониже голову пригни
И, как шальной, не лезь под пули.
 
 
Приказ: «Вперед!»
Команда: «Встать!»
Опять товарища бужу я.
А кто-то звал родную мать,
А кто-то вспоминал – чужую.
 
 
Когда, нарушив забытье,
Орудия заголосили,
Никто не крикнул: «За Россию!..»
А шли и гибли
За нее.
 

1944

Василий Субботин
«Бои, бои… Тяжелый шаг пехоты…»

 
Бои, бои… Тяжелый шаг пехоты
На большаках, где шли вчера враги.
На бровку опершись, на переходе
Натягивает парень сапоги.
 
 
Простые, загрубевшие от жару,
Но крепкие – носить не износить.
Еще и тем хорошие, пожалуй,
Что по Берлину в них ему ходить.
 

1944

Георгий Суворов
«Еще утрами черный дым клубится…»

 
Еще утрами черный дым клубится
Над развороченным твоим жильем.
И падает обугленная птица,
Настигнутая бешеным огнем.
 
 
Еще ночами белыми нам снятся,
Как вестники потерянной любви,
Живые горы голубых акаций
И в них восторженные соловьи.
 
 
Еще война. Но мы упрямо верим,
Что будет день, – мы выпьем боль до дна,
Широкий мир нам вновь раскроет двери,
С рассветом новым встанет тишина.
 
 
Последний враг. Последний меткий
выстрел.
И первый проблеск утра, как стекло.
Мой милый друг, а все-таки как быстро,
Как быстро наше время протекло.
 
 
В воспоминаньях мы тужить не будем,
Зачем туманить грустью ясность дней, —
Свой добрый век мы прожили как люди —
И для людей.
 

1944

Под Нарвой

Яков Хелемский
«Спасибо той земле, что столько раз…»

 
Спасибо той земле, что столько раз
Спасала нас от пули и гранаты
И, вскопана саперною лопатой,
Как щит, надежно заслоняла нас.
 
 
Еще спасибо камню, чьи бока
Покрыты мхом. Он лег у косогора,
Чтоб в перебежке выручить стрелка
И стать на миг укрытьем и упором.
 
 
Дубам ветвистым низко бьем челом, —
Мы с болью их рубили для наката.
Деревья умирали, как солдаты,
Чтоб люди уцелели под огнем.
 
 
Мы помним и тебя, радушный клен, —
В твоей тени мы спали на стоянке, —
И листьям вырезным твоим поклон,
Маскировавшим тягачи и танки.
 
 
Спасибо раннему цветку. Он вдруг
У бруствера оттаявшего вырос.
И ожил бурый разбомбленный луг,
Когда на свет подснежники явились.
 
 
Спасибо ливням, что смывали пот,
И родникам, что утоляли жажду,
Всему, что, несмотря на бой, цветет,
Любому стебельку и ветке каждой.
 
 
И травам, просто радовавшим глаз,
И солнцу, что окопы нагревало,
Спасибо той земле, где всё за нас,
Где каждая былинка воевала.
 

1944

Торопец

Анатолий Чепуров
Родная земля

 
Незыблемый обычай есть в народе:
Когда в края заветные опять
Придет казах, прославленный в походе,
Обязан землю он поцеловать.
 
 
И он, казах, как по закону надо,
Товарищ наш по боевой судьбе,
Прильнул к земле в предместьях
Ленинграда:
«Земля моя, я вновь пришел к тебе!»
 

1944

1945

 
Пусть живые запомнят и пусть поколения знают
Эту взятую с боем, суровую правду солдат…
 

Семен Гудзенко

Сергей Аракчеев
Болото

 
Мы в том болоте сутки спали стоя.
Нас донимали мухи и жара.
Оно было зеленое, густое.
В нем от застоя дохла мошкара.
Там не хотели рваться даже мины
И шли ко дну,
         пуская пузыри.
…И если б не было за ним Берлина,
Мы б ни за что туда не забрели.
 

1945

Семен Ботвинник
«Разбитые дзоты у станции Мга…»

 
Разбитые дзоты у станции Мга.
Кирпич, и железо, и в пепле снега,
И тишь обгоревшего сада,
И след от воздушных боев в синеве,
И первая кровь на колючей траве,
И первый обстрел Ленинграда…
 
 
Лежит мой товарищ на ладожском льду.
Клубится у Гатчины бой.
И это – цена тишине, и труду,
И каждой минуте с тобой.
 

1945

Нина Бялосинская
30 апреля 1945

[6]6
  30 апреля 1945 г. в Москве было отменено затемнение.


[Закрыть]

 
Еще не все дома прозрели,
И тьма со светом вперебой.
И сколько б мы ни преуспели,
последний бой —
         как первый бой.
 
 
В нем есть
и ярость овладенья,
атаки жадные мгновенья,
и потных переходов соль,
и кровь,
и вечной славы боль,
и роковые полуметры
очередного рубежа…
 
 
Дымятся западные ветры,
в оконных отсветах кружа.
 

1945

Константин Ваншенкин
Будапешт взят!

 
Земли, камней, железа груды,
Бессильно сникли провода,
И у руин притихшей Буды
Ворчит дунайская вода.
 
 
Мосты упали на колени
И воду из Дуная пьют.
Всю ночь идут соединенья,
И каблуки всю ночь куют.
 
 
И вдоль осколками избитых
Колонн монаршего дворца,
Ночною свежестью умыты,
Войска проходят без конца.
 
 
Я эту ночь не позабуду.
Вошли мне в память навсегда
Вся тишь ошеломленной Буды,
Дворец и темная вода.
 

1945

Евгений Винокуров
«Я эти песни написал не сразу…»

 
Я эти песни написал не сразу.
Я с ними по осенней мерзлоте,
С неначатыми, по-пластунски лазал
Сквозь черные поля на животе.
 
 
Мне эти темы подсказали ноги,
Уставшие в походах от дорог.
Я с тяжким потом добытые строки,
Как и себя, от смерти не берег.
 
 
Их ритм простой мне был напет метелью,
Задувшею костер, и в полночь ту
Я песни грел у сердца, под шинелью,
Одной огромной верой в теплоту.
 
 
Они бывали в деле и меж делом
Всегда со мной, как кровь моя, как плоть.
Я эти песни выдумал всем телом,
Решившим все невзгоды побороть.
 

1945

Леонид Вышеславский
Вступаем в немецкое село

 
Плющом от света отгорожены,
стоят дома старинной моды:
они из карт как будто сложены —
из красных карт одной колоды.
 
 
Я на село смотрю и думаю:
здесь, может, тот фашист родился,
с которым я в бою под Уманью
за смерть ребенка расплатился…
 
 
Ко мне рука за хлебом тянется,
и женщина с голодным взглядом
не устает шептать и кланяться…
Я не могу ее – прикладом!
 
 
Пускай борьба до бесконечности
мне злом испытывает душу —
нигде закона человечности
в борьбе за правду не нарушу.
 
 
Детей не брошу ради мщения
в дыру колодезя сырую…
Не потому ль в конце сражения
я здесь победу торжествую?!
 

1945

Судеты