Текст книги "Знание-сила, 2001 № 02"

Автор книги: авторов Коллектив

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 14 страниц)

Я знаю его с тех пор. Но мне долгое время была неизвестна его история. Я слышал, что это один из самых способных выпускников физического факультета МГУ 30-х годов. Но у него не было значительных трудов. Не было ученых степеней. То, что он предполагал сделать в молодости, давно уже совершили в других странах. Его талант, его потенциал был погребен в тюрьме и концлагере. Его «погасили». Из блестящего самородка – надежды отечественной науки – страна получила человека с трагической судьбой. (Это в полном смысле трагическая жизнь – он поздно женился. Родились сын и дочь. Жена и сын были убиты в Краснодаре. Дочь от тяжести переживаний впала в депрессию. Жизнь ее ужасна. Но каждую неделю 89-летний старик едет по пятницам в Ленинскую библиотеку – без этого он жить не может.)

Нет, не могла долго существовать страна, так обращавшаяся со своими гражданами, со своими талантами.

СКЕПТИК

Александр Волков

Можно ли верить документам Меровингов и Каролингов?

Нарушение истины порождает целую цепь лжи, всякий обман почти неизбежно влечет за собой многие другие, назначение которых, хотя бы внешнее, поддерживать друг друга, – этому учит нас опыт житейский, и это подтверждается опытом истории. Можно подумать, что перед нами – бурно разрастающиеся колонии микробов. Обман по природе своей рождает обман.

Марк Блок, «Апология истории»

На протяжении веков исторические документы много раз подменялись и фабриковались. История раз за разом решительно переписывалась. Ведь документы – россыпь букв на листе бумаги – можно состряпать, подтасовать, фальсифицировать, подправить, скрыть, замолчать, утерять, выдумать. Ученые, по крупицам восстанавливающие облик прошлого, часто обнаруживают, что привычные исторические картины оказываются чьей-то позднейшей подмалевкой. Во всем следует быть скептиком. История – это непременно материал в чьих-то руках.

Конечно, было бы неверно утверждать вслед за математиком А. Фоменко, что «средневековые монахи приписали к истории десять веков». Однако принимать их свидетельства на веру тоже не стоит. Оставленные ими документы подчас не имеют ничего обшего с истиной, хотя и кажутся правдивыми. К нашей доверчивости взывают известные имена, события, даты. Среди них и поселяется фантом, созданный скромным переписчиком книг Подобно иному компьютерному файлу, зараженному вирусом, этот призрак стремительно расширяется, впитывая реальные факты. Былое срастается с небылым, наполняя нас думами. Древняя фальшивка ложится в основу научной теории, становится частью нашего представления о прошлом.

Увы, действительность, запечатленная в старинных письменных актах, подчас напоминает обманчиво гладкую топь. Пробуя опереться на тот или иной первоисточник, мы вязнем в месиве лжетворных фактов и заверений. Сами персонажи хроник теряют реальные очертания, понемногу лишаясь то одних деяний, то других, оспоренных критиками.

Хлодвиг был самым известным франкским королем рода Меровингов

Нет в Меровингах правды

Средневековые хроникеры, изображая деяния правителя, не стремились запечатлеть его неповторимый образ, а наоборот, подчеркивали схожесть с неким идеальным предшественником. Чем вторичнее была эта фигура, тем величественнее. В банальном, штампованном образе воскресал старинный идеал. История не выдумывалась монахами, она осмыслялась ими. Современным историкам от этого не легче.

Так, не раз отмечалось, что король франков Хлодвиг, крестивший своих подданных, неуловимо напоминает Константина Великого, при котором Римская империя стала христианской. Схожи даже мотивы их действий. Подобно Константину, Хлодвиг дает обет уверовать в Христа, если тот ниспошлет ему победу в бою. Хлодвиг считает себя наследником римского монарха, а биограф еще и настойчиво превращает его в двойника Константина.

События жизни Хлодвига известны нам в основном по «Истории франков» Григория Турского. Он записал их спустя восемьдесят лет после смерти короля. Представьте себе, читатель, что наши далекие потомки будут знать о Гражданской войне в России только то, что сумеете вспомнить сейчас вы. Я не сомневаюсь в вашей правдивости, но готовы ли вы безошибочно пересказать деяния Деникина, Колчака и Чапаева, не прибегая к помоши библиотек, а доверяясь лишь рассказам ваших знакомых? Ведь и Григорий Турский чаще писал по устным преданиям, чем обращался к летописям или житиям святых, немногим доступным ему документам. Поэтому в его «Истории» даты безбожно перевраны, одни рассказы противоречат другим. На ее страницах Хлодвиг, как отмечают историки, даже умирает трижды. Во всяком случае, если датировать его смерть по Григорию Турскому, возможны три ее даты: 509, 512 и 517 год (в науке принята иная, четвертая дата – 511 год).

И эта «История» – основа наших представлений о раннем Франкском государстве! Ее материал обработан по законам литературного сказа. Главные исторические персоны, населившие ее, неминуемо превратились в персонажей, а Хлодвиг, неожиданно возникший из пустоты, ретуширован мифами эпохи, как и пелевинский Чапаев.

Но неужели не сохранилось иных письменных актов, позволяющих навести хоть какой-то порядок в забытом прошлом? Увы, знакомство с ними разочаровывает. Облик первого короля франков лишь сильнее затуманивается. Исследования показали, что три известные нам грамоты, подписанные именем Хлодвига (вот он, осязаемый факт в тумане прошлого!), на самом деле были состряпаны лет через семьсот после смерти монарха.

Что же мы имеем в остатке? Все те же легенды, рассказанные Григорием Турским? («А когда тот наклонился, чтобы поднять ее, король, взмахнувши своею секирою, разрубил ему голову. «Так, – сказал он, – ты поступил с чашею в Суассоне».) Под тяжестью новейших разоблачений привычная историческая картина тает. Ученые начинают сомневаться во многих известных прежде «фактах». Сейчас нет оснований отрицать лишь то, что именно Хлодвиг крестил франков.

Недавние исследования в немецких и французских архивах лишь подтвердили «призрачность» первых веков Франкского государства. Многие средневековые писиы извращали факты, как в Министерстве правды у Джорджа Оруэлла. «Любым пером можно написать невесть что» – говаривали в старину. И писали. «В несметном количестве» – предвидел Марк Блок полвека назад. Мы зависли над целой бездной фальшивок, и число их все множится.

Династия Меровингов (481 – 751) укреплялась на руинах Западной Римской империи в пору чудовищного упадка культуры и массовой безграмотности, в пору крушения римской бюрократии, дотоле крепившей связь времен. Это были настоящие «темные века». От этой эпохи сохранилось 194 документа. Историки берегли их как зеницу ока, поскольку они, казалось, были единственным надежным свидетельством о смутной эпохе, воцарившейся в Европе.

Однако теперь выясняется, что авторы многих этих документов «свидетелями эпохи» вовсе не были. Немецкий историк Тео Кольцер обследовал десяток собраний, в которых хранятся «древнейшие» письменные акты феодальной Европы. Вот результат тщательного осмотра: «Доля фальшивок среди них превышает шестьдесят процентов».

В одних случаях Кольцер находил «фантастические монограммы» и переиначенные датировки. Другие тексты, «словно лоскутное одеяло», состояли «из подлинных и неподлинных фрагментов». Особенно горькое разочарование он испытал в монастыре в Мальмеди (Бельгия). Гордостью здешнего архива считались десять пожелтевших пергаменов, чей возраст достигал почти пятнадцати веков. Осмотрев их, ученый помрачнел: «Половина из них подделана».

Самая знаменитая подделка средневековья – «Константинов дар», подложная грамота VIII века (этот экземпляр грамоты отпечатан в Риме в начале XV! века)

А мошенничал он из любви к искусству

Для чего же подделывались дарственные, эдикты, капитулярии? Всего чаше исследователи усматривают «коварный умысел». Анонимные авторы этих актов приписали монархам немало деяний, совершенных по сути своей во зло светским феодалам. Обаяние письменного свидетельства приумножало богатства церкви. Воистину знание было силой.

Росчерком очиненного пера писцы даровали привилегии монастырям. Искусно выведенные строчки отнимали пастбища и пашни. Перед этим соблазном не могли устоять ни епископы, ни архиепископы, ни даже папы – все они готовы были подкреплять свои притязания силой начертанных букв. Характерно, писал Марк Блок, что «люди безупречной набожности, а часто и добродетели, не брезговали прилагать руку и к подобным фальшивкам. Видимо, это нисколько не оскорбляло общепринятую мораль». Пергамены с королевской печатью помогали клирикам брать верх над светскими феодалами, оспаривавшими их владения, защищали их даже от императора. Грамоты охраняли надежно, вот только стоило ли верить тем грамотам?

Справедливости ради отметим, что на стороне иных фальсификаторов была правда традиции. «Некоторые акты были изготовлены с единственной целью – воспроизвести подлинники, которые были утеряны. В виде исключения фальшивка может говорить правду» (М. Блок). Подчеркнем: «в виде исключения».

В большинстве же случаев желаемое выдавалось за действительное и было освящено давностью лет и звучным, не сходящим с уст именем великого монарха, чей непреложный авторитет смирял гордых нобилей и магнатов. Так, каждую десятую грамоту за подписью Фридриха Барбароссы рыжебородый король никогда не видел в глаза. Пятнадцать процентов всех документов, возводимых к имени Оттона I, – позднейшая подделка. В особой чести у махинаторов был Карл Великий. Около трети документов с его именем подделаны почитателями-потомками. Немецкий историк Марк Мершовски, проверив 474 официальных акта Людовика Благочестивого (778 – 840), отверг 54 документа. Одни из них были сработаны топорно, аляповато, другие же – и причем большинство – вызывали восхищение: все вплоть до деталей восковой печати, до расположения шнурка на ней обманывало глаз.

Российский историк А.Я. Гуревич подчеркивал искренность поступков средневекового интеллектуала, готового то приписать покойному монарху деяния, которых тот не совершал, то добиться от него даров, не полученных при жизни: «Исправляя при переписывании текст дарственной грамоты, монах исходил из убеждения, что земля, о которой идет речь в этом документе, не могла не быть подарена святому месту – монастырю… Это был в его глазах не подлог, а торжество справедливости над неправдой».

Это изображение распятого Христа породило легенду о «дщери короля португальского, коей не мил был жених ее, язычник. но по молении которой Бог попустил, чтобы латиты ее покрылись бородой». За упорство в вере Христовой была она – подобно Иисусу – распята.

Император Константин, склонившись перед папой Сильвестром, восседающим на троне, дарует ему западную часть Римской империи.

Возражений ждать было неоткуда. Церковь обладала монополией на письменность. Дворяне (не говоря уж о простолюдинах) сплошь и рядом оставались несведущими в грамоте. Даже многие императоры, правившие Священной Римской империей, не способны были написать свое имя. Нотарии преподносили им документы, от их имени сочиненные, а монархи ставили на них «завершающий штрих», «заканчивая» начатое писцом. В таком случае даже подлинные документы, заверенные рукой императора, могли содержать вовсе не то, что он хотел, являя собой фальшивку, снабженную царственным факсимиле.

В своих внутрииерковных делах клирики также сплошь и рядом прибегали к «святой лжи». В средние века курсировало свыше двух сотен папских декреталий, якобы относящихся к I и II векам новой эры. Из них можно было почерпнуть сведения о христианских таинствах, о евхаристии, о литургии. Из них… Но все они лживы. В паутину лжи вплетались имена не только светских, но и церковных правителей.

В целом ряде случаев авторы фальшивок вдохновлялись не корыстью, а тщеславием. Так, Бенцо, аббат Санкт– Максиминского монастыря в Трире, уверял, что «в любое время мог трапезничать за столом императора» (Кельцер). В другом документе он ничтоже сумняшеся назвал себя главным духовником императрицы.

Безвестный писец своей ошибкой превратил одиннадцать кельнских мучениц в одиннадцать тысяч.

В XII – XIII веках феномен подделки документов стал массовым бедствием. Историкам известны и имена некоторых «особо отличившихся» махинаторов.

Так, бурную деятельность развил Вибальд фон Штабло, аббат Корвейского монастыря, что в Саксонии. Он накопил целый набор императорских печатей, коими умело пользовался.

Петр Дьякон (умер в 1159 году), библиотекарь Монте– Кассинского монастыря (Италия), подделы ват много и вдохновенно. Из-под его руки выходили фиктивные жития святых, правила ордена бенедиктинцев и даже – сотворенное, наверное, из одной лишь «любви к искусству» псевдоантичное описание города Рима.

В молодости не чурался осуждаемого ныне занятия и Гвидо Вьеннский (1060 – 1124). близкий родственник Людовика VI и будущий папа Каликст И (1119 – 1124), подложными актами вымащивавший себе дорогу в Ватикан.

Сколько же длительных сражений, бурных страстей, обид и побед породили подобные подделки! Как искусно играли судьбами своих монастырей, провинций, стран эти безвестные писцы, менявшие историю «задним числом и веком»! Сколько еще эдиктов, дарственных, капитуляриев превратится в глазах историков в плод тщеславия или корысти?

Полки старинных монастырей хранят тысячи пыльных пергаменов. В облаке пыли, потревоженной учеными, как в тумане, тает образ прошедшего. Его персонажи то сливаются, то двоятся. Побывав материалом в чьих-то руках, история досталась нам изрядно потраченной. От нее сохранились крупицы. «Все прочее – литература».

ИНТЕЛЛЕКТУАЛЬНЫЕ ПУТЕШЕСТВИЯ

Александр Немироеский

Полет в Тархунтассу

Ничего от свершений великих. От бесцельно протекших времен… И справляет триумф ежевика Над обломками древних колонн.

Оторвавшись в полумраке от заиндевелой московском земли, ИЛ-86 взял курс к теплому морю, в туристскую Мекку – Анталию. Я же в мыслях своих летел в Тархунтассу, страну, открытую для истории в 1986 году бронзовой табличкой из раскопок близ Сфинксовых ворот столицы хеттского царства Хаггусы.

Об этой находке хеттологов мне стало известно весной, во время краткого посещения Афин, и я еще не успел познакомиться с реакцией на нее в близкой мне этрускологической литературе. Но для меня она была подобна проблеску молнии во мраке. Согласно иероглифическому тексту, Тархунтасса располагалась близ реки Кастарайя, или Кестра, как ее называли в античные времена. Мне давно уже было известно о широчайшем распространении в Малой Азии и на прилегающем к ней Кавказе имени Тархон. В «Энеиде» же Вергилия Тархон – союзник Энея, в италийских преданиях ему приписывается основание Тарквиния, Мантуи и других этрусских городов. Открытие страны Тархунтасса к востоку от известной по другим хеттским текстам страны Лукку (античной Ликии) закрывало лакуну в наших знаниях по исторической географии всего побережья Анатолии и давало ответ на вопрос, откуда в конце XIII века до новой эры в фараоновский Египет вместе с другими «народами моря» – ликийцами, ахейцами, тевкрами – пришел народ, обозначенный в египетских текстах, как ТРС, тот самый, который в конечном счете оказался в Италии и стал там известен как тирсены (тиррены, этруски).

Я и ранее был уверен в том, что этруски, считавшие себя в Италии пришельцами, не ошибались. О том, что это так, говорил их язык. Но лидийцы, потомками которых они себя считали, ничего о них не знали. Значит, за давностью лет этруски запамятовали, что их вскормил не западный, а южный берег Анатолии.

А что мне известно об этом береге? Сюда, согласно мифам, после гибели Трои вместе с толпами своих приверженцев направился Капхант. Да, тот самый микенский птицегадатель. которому не было равных в предсказании будущего. Это он указал ахейским кораблям путь на Трою, он настоял на принесении в жертву дочери Агамемнона Ифигении и на примирении Ахилла с Агамемноном, зная, что без этого не падет Троя, а когда после невероятных усилий и понесенных жертв Троя все же оставалась непобежденной, призвал взять ее хитростью с помошью деревянного коня, и сам находился в нем.

Что же заставило его в отличие от других микенцев пренебречь морем и кораблями, а отправиться сушей через труднопроходимые горы?

Может быть, птицы предостерегли его от этого, предсказав, что на родине его ждет судьба Агамемнона или скитальца Одиссея? Но небо не раскрывает своих тайн до конца, и ему не было известно, что на этом южном берегу Анатолии его ждет встреча с другим, не менее знаменитым предсказателем Мопсом, ведшим другую толпу переселенцев. У каждого из них были свои планы: Капхант предложил продолжить путь совместно на запад, в Ликию, Мопс – на восток, в сторону Сирии. В такой ситуации в те времена решение предоставлялось силе оружия. Предсказателям оно не потребовалось. Они вышли на открытое место, на какой-то холм и застыли в ожидании небесных знамений, так же как в Риме легендарные братья-основатели Ромул и Рем. Подробности состязания рассказчикам мифа не известны. Сообщается лишь, что Калхант, признав свое поражение, наложил на себя руки, Мопс же, присоединив к себе его сторонников, двинулся на Восток, в Киликию, и основал там город Мопсуэстию, а вместе с беотийским героем Амфилохом – город-оракул Маллое (там, повздорив, они убили друг друга).

Театр Перге, построенный в 100 году дон. э. и рассчитанный на 12 000 зрителей

Главная улица Перге и по сей день величественная и прекрасная. В древности здесь, помимо колонн, было много скульптур. Ширина улицы 20 метров, в центре пролегал канал для сточных вод.

Колонизация этого района во главе с Мопсом – уже не миф. На этом побережье в районе Мопсуэстии найдена знаменитая двуязычная надпись начала I тысячелетия до новой эры правителя области Азитиваттаса, возводившего свой род к «дому Мопша» (по-финикийски) или Муксуса (полу вийски), то есть к греческому Мопсу.

Этим же путем к южному берегу двигался и Александр Македонский со своей армией после посещения руин Илиона, ибо иного пути через Таврский хребет, чем по долине Кестра, не было. Потом этот берег оказался под властью наследников Александра, а затем достался Риму.

Самолет шел на снижение. Из-под крыльев исчезла навевающая сон облачная белизна, напоминающая сбитую постель. Ее сменило нечто подобное бугристой крокодильей шкуре, вскоре перешедшее в желтые холмы с подчас поблескивавшими между ними крошечными белыми квадратиками строений и редкими пятнами черноты, за которыми угадывались леса. И вот уже в иллюминаторе – барашковая голубизна. Узрев ее с высоты гор, уже не надеявшиеся на спасение греки, как вспоминал участник похода десяти тысяч Ксенофонт, завопили: «Таласса! Таласса!» Я же прошептал: «Тархунтасса!»

Монументальные ворота города Перге с характерным овальным углублением.

И впрямь это – страна мифов. Даже автобус, который нас ждал, имел изображение крылатого коня Пегаса. Так же называлась и принимавшая нас фирма. Сразу за Анталией, огромным разбросанным городом, выросшим, как я понял, на туризме, дорога вывела к морю и повела, нависая над ним. Там, где это было невозможно, она прошла через гору тоннелем. Пока мои соседи сдерживали дыхание до выхода на свет, чтобы загадать желание, я крутил в памяти «дискету» из Страбона, восстанавливая рассказ о том, как Александр, пробившись к морю, там, гае оборвалась тропа, вынужден был со всем своим войском брести по грудь в волнах. Это могло быть только здесь.

После мрака тоннеля Гелиос светил в полную силу, раскрывая справа по движению великолепные панорамы. Необозримый сосновый лес восходил к обнаженным, расцвеченным по-разному вершинам грандиозного горного хребта. Конечно же, это горы Тавра, пересекающие всю Анатолию с запада на восток. Они тянулись от прибрежной Карии через Ликию и Памфилию вплоть до Киликии, и огибая с запада Месопотамию, обрывались в Армении Араратом. Это была великая преграда на пути завоевателей, и не только их. И недаром именно здесь, где Тавр неприступней, чем где бы то ни было, возник миф о крылатом коне.

За десять часов до отлета мне вручили еще пахнущий типографской краской экземпляр первого тома собрания моих научных трудов «Мифы древности. Эллада», что в наши дни фантастичней любого мифа. Я захватил его с собой, и мне не надо было напрягать память. Я просто прочитал: «Погладив животное по шее и прочтя в его глазах, Беллерофонт вскочил на Пегаса и взмыл в небо. С высоты птичьего полета герой увидел отряд солимов, направлявшихся к границам Ликии для очередного набега. Они также заметили летящего всадника и, задрав головы, показывали на него пальцами. Спустившись ниже, Беллерофонт засыпал разбойников стрелами». Действие мифа в небесах и на земле разворачивалось здесь. И, видимо, в фирме «Пегас» знали, что Беллерофонт был родом из Коринфа, поскольку тот райский уголок, куда нас привез автобус, носил название Текерова– Коринфия.

Полет и пребывание мы оплатили в Москве. Экскурсии были вне программы и выше наших средств. К тому же еше в Москве из бесед с агентом МТА-тура я понял, что моих знаний хватит и на самостоятельное знакомство с памятниками. Но как это осуществить?

На помошь словно пришла судьба в лице человека, по внешности удивительно напоминающего Карла Маркса. Он со своим другом подсел к моему столику и заговорил по-немецки. Как ни странно, его тоже звали Карлом. Я до сих пор не могу понять, чем я его привлек. Из разговора я узнал, что он здесь не впервые, любит эти места и часто обходит окружающие горы в поисках достопримечательностей. Не раз ему встречались остатки древних поселений.

Амуры с гирляндами. Барельеф из Археологического музея в Анталии, открыт в №85 году.

Глаза у меня загорелись, и Карл предложил сложиться по 20 долларов и арендовать на день машину. И вот новенький форд ведет нас той же дорогой, сквозь тот же тоннель в районы, которые по природному богатству и красоте называют турецкой Ривьерой. Сразу за Анталией мы пересекаем полувысохшую реку. Догадываюсь, что это Кестр, та самая судоходная в те времена река, которая соединяла Перге с морем.

Перга – не первый из посещенных мною древних городов. Но только в нем я смог ощутить себя первопроходцем, ведь задолго до посещения Помпей, Микен, Остии, Эпидавра, Дельф, афинского акрополя я мысленно обходил улицы, площади, памятники по научной литературе, побывал в их храмах, изучил важнейшие надписи и даже познакомился с историей раскопок. Здесь же я ничего не знал, кроме названия города, и я впервые открывал его. Уже это одно могло потрясти.

Но более всего потрясло другое: по масштабу и степени сохранности этот не известный мне, специалисту, город превзошел не только все мои ожидания, но и все, что пришлось видеть прежде.

В сложенной из массивных камней стене на равном расстоянии друг от друга имелись сводчатые ходы. Пройдя в один из них, я оказался в удлиненном пространстве, образованном рядами каменных, полностью сохранившихся сидений. Конечно, это цирк, подобный римскому, какие в эпоху Римской империи существовали в десятках провинциальных центров и выявлены археологическими раскопками (Оранж, Арль, Вьенна. Цезарея, Тир, Антиохия, Бейрут).

Арки акведука древней Фаселиды

Город раскинулся между двумя холмами, из которых северный составил акрополь. С его высоты открывался прекрасный обзор всей местности, сходящей террасами к морю. Отсюда можно было видеть и корабли, входящие в устье ныне высохшего Кестра, – то, что город находился не на побережье, само по себе говорило о его древности. Во всяком случае, так считал афинский историк Фукидид. Да и все древние города Восточного Средиземноморья (Троя, Микены, Афины, Коринф) находились на некотором расстоянии от опасного во всех отношениях моря. Но где же эта древность здесь? Где хотя бы малейшие следы дотроя некой Тархунтассы или по крайней мере времени колонизации побережья Калхантом и Мопсом? Наверное, под нашими ногами? Или, как в афинском акрополе времен Перикла, собраны в каком– либо из музеев? Тут все римское и, может быть, даже византийское.

От Нимфея открывалась главная магистраль города, делившая вместе с пересекавшей ее под прямым углом другой широкой улицей город на четыре неравные части. Они заросли камышом выше человеческого роста (не заливаются ли эти места водой?) и завалены камнями. Археологам, начавшим здесь раскопки в 1946 году, хватит работы на несколько веков, им не придется, как в нашем Херсонесе, дважды переворачивать одни и те же пласты. Тогда, может быть, будут обнаружены следы древних узких улиц, города доэллинистической планировки, как они выявлены при раскопках других римских городов.

А пока улица вела нас. судя по движению солнца, на км; и чувство восхищения вытесняло мысль о неизбежных утратах археологической старины. Город развертывался перед нами уже не задворками, а парадным фасадом, грандиозным порталом почти километровой длины, образованным огромными колоннами с коринфскими капителями. И я незаметно для себя из зрителя превратился в гида, объясняя своим немецким спутникам особенности этого сооружения, дававшего горожанам тень и одновременно служившего входом в лавки, примыкающие к колоннаде. Все сохранилось в первозданном виде, кроме каменного навеса сверху, кровли лавок и деревянных дверей, но для навески последних на одинаковом расстоянии от каменных плит остались нетронутыми продолговатые отверстия.

Наконец, мы вышли к монументальным воротам, напомнившим мне вход в древний Трир, родину Карла, – нет, не моего спутника, а основоположника. Двое других немцев, отбившихся от немецкой экскурсии, при слове «Трир» радостно закивали.

И тут я обратил внимание на огромный каменный блок, сплошь исписанный греческими письменами. Обломки плит с греческими словами встречались нам и ранее, свидетельствуя о том, что мы находимся в грекоязычном городе. Но эта надпись была длиннее других, и буквы ее были несколько разборчивее. Я вспомнил лапидарий Эллы Исааковны Соломоник в Херсонесе, куда приводил студентов. Обломки надписей, из которых она с гениальной интуицией на наших глазах восстанавливала тексты (крупные надписи находились в музеях – Херсонесском, Петербургском, Московском).

Здесь же надписи были оставлены на милость ветра и дождей. Даже специалист-эпиграфист не решится с ходу прочесть ни одной надписи, но начало мне удалось разобрать без труда. Переведя своим спутникам первое из греческих слов, означавшее «основателям», я стал объяснять, какое общественное значение придавалось в древности мифическим или реальным основателям городов, какие праздники устраивались в их честь, словно они были богами. В то же время я не отводил взгляда от надписи, пытаясь отыскать в нераздельном на слова тексте имена. Мелькнуло слово «Калхант», но я отбросил догадку, считая ее невозможной, и не решился произнести его вслух. Уже в Москве из научной литературы я узнал, что обитатели Перги считали своими основателями Мопса и Калханта, то ли следуя какому-то не дошедшему до нас варианту мифа, то ли игнорируя предание о трагическом для Калханта соперничестве прорицателей, взяли имена их обоих для придания большей славы своему городу.

За стенами тянулись руины гробниц. Внимание привлекла обширная надпись на монументальном надгробье, в которой я прочитал имя Плавция. Впоследствии я узнал, что это гробница Плавции Великой, знаменитой горожанки, жрицы Артемиды. По сообщению Страбона, святилишс Артемиды находилось вблизи Перги на возвышенности, и там ежегодно справлялся общенародный праздник.

Но перед нами был не тот древний город, основателями которого так гордились его жители, и даже не тот, что был до появления римлян. От доримского времени выявлены лишь ворота эллинистической эпохи, но их облик полностью изменился благодаря двум возведенным по сторонам мошным круглым башням. Мы стояли на площадке, имеющей форму подковы. Вокруг нее проходила двухэтажная колоннада. Ощущение торжественности усиливали облицованные мрамором стены с многочисленными нишами, частью пустыми, частью еше сохранявшими статуи императоров. За площадкой к северу высился тройной крытый вход (украшавшие его грандиозные статуи императоров мы позднее увидели в музее Анталии), к югу от ворот виднелась обширная площадь, миновав которую мы оказались в юго-западном квартале, начинавшемся великолепными термами, этой обязательной принадлежностью городов Римской империи.

Уже вечерело, а нам еще необходимо было посетить археологический музей в Анталии и вернуть нашего форда-Пегаса. В музей мы попали незадолго до закрытия. Здание, в отличие от большинства старых европейских музеев с античными собраниями, не выдержано в их стиле. Однако стиль модерн создавал возможности более компактного размещения памятников и лучшего их обозрения.

Господствовала скульптура римской эпохи, изображения богини Артемиды, покровительницы Перги и многих городов Ликии, а также Мелеагра, героя мифа об охоте на созданного Артемидой чудовищного вепря (Калидонская охота).

Следует заметить, что вопреки греческим представлениям о рождении Аполлона и его сестры Артемиды на греческом острове Делосе, они первоначально были не греческими, а анатолийскими божествами (не случайно у Гомера Аполлон сочувствует не ахейцам, а троянцам, а имена Аполлон и Артемида не поддаются этимологизации на греческой основе). Местом древнейшего поклонения Артемиде и Аполлону была скорее всего Ликия. Но какова древность почитания этих двух божеств на территории античной Л икии и Памфилии? Краткие надписи на ликийском языке об этом умалчивают. Археологические же данные времени Тархунтассы и Лукки, как я понял из беглого обхода музея Анталии, отсутствуют. В задачу турецких археологов, начавших раскопки в 1946, видимо, входило возродить римский город Перги, а не отыскать его доэллинские корни. Своей цели они добились. Музей украшают великолепные статуи римских императоров Августа и Адриана, снятые с постаментов, которые мы могли наблюдать во время нашей экскурсии. Мне очень хотелось посоветовать музейным работникам не оставлять эти постаменты под открытым небом, а объединить их в лапидарии вместе с другими надписями, которые разбросаны в беспорядке по всей территории раскопок, как это сделано в европейских музеях. Но я вовремя вспомнил русскую поговорку про монастырь и свой устав.

Минарет Анталии, наиболее характерный памятник города

Переполненные впечатлениями, мы вернулись в нашу Тикерову, и пляжный рай уже стал не по вкусу. Со слов Карла я знал, что другой древний город, Фаселида, находится всего в восьми километрах от нашего отеля, и мы уже не нуждались в машине. Дни наполнились смыслом и радостью. Наконец-то мы начали отдыхать!